– Помогите, помогите, помогите! – и дернула парадную дверь, чтоб открыть, а она была заперта.
Говард схватил меня и сказал:
– Глупая девочка, я-то думал, мы договорились, чтобы больше никаких проблем, а ты снова шум поднимаешь, – и оттащил меня от дверей. – Когда ты мило заснешь, – сказал он, – я спущусь вниз, отопру эту дверь, чтобы завтра Миртл с Майклом нашли нас без всяких трудов. Но ты точно не выйдешь из этого дома. Ты пойдешь наверх в постель, чтобы заснуть последним вечным сном. – И он очень грубо толкнул меня вверх по лестнице. Вообще безо всякой любви. Тогда я говорю:
– Ох, ох, меня сейчас стошнит, – и как бы зашаталась на площадке.
– Скоро ты избавишься от всякой тошноты, – сказал Говард, не слишком сочувствуя. – Скоро больше не будет никакой тошноты ни для тебя, ни для меня. А когда тебя тошнит, наилучшее место – в постели, так что иди туда. – И он втолкнул меня в спальню, очень грубо, совсем не как тот Говард, за которого я выходила замуж. – Давай, – сказал он, – ложись.
– Ох, – сказала я, быстро думая, – дай хоть несколько минут, пока я не почувствую себя получше. – Я легла в постель и была вполне уверена, что выгляжу так, будто меня сильно тошнит. – Если меня стошнит, – говорю я, – я ведь не удержу все таблетки, правда? Они ведь все выскочат, правда? Просто пропадут впустую. – И изобразила такой звук, будто меня тошнит. Мне нужно было время подумать, и я все время думала, как сумасшедшая.
– Хорошо, – сказал Говард. – Просто пойду принесу стакан воды, чтоб все было готово, когда тебя перестанет тошнить. – И пошел в ванную, которая была прямо на другой стороне лестничной площадки. Теперь мне надо было делать вот что: действовать очень быстро, поэтому я первым делом выскочила из постели, хотя меня уже в самом деле тошнило, а руки и ноги превратились в сплошной кисель. Я слышала, как Говард несколько раз споласкивает стакан, знала, что он не может меня видеть оттуда, где находится, и поблагодарила Бога за свои босые ноги. Ужасно задыхаясь, я помчалась, как сумасшедшая, понеслась вниз по лестнице, и у меня возникла странная мысль, и я знала, обдумать ее хорошенько сейчас нету времени, а была она вот какая: дом мне как бы сочувствует, каждая комната, каждый предмет обстановки типа хочет сказать, что они мне помогут, если сумеют, только все были как бы связаны волшебным заклятием и сделать ничего не могли. Потом, когда я только выскочила в коридор и не знала, куда поворачивать, услыхала, как Говард вышел из ванной и крикнул:
– Дженет, где ты? Ты где, Джен? Я не хочу никаких фокусов, Джен. Знаю, ты под кроватью, вылезай сейчас же, как умная девочка.
Это снова дало мне время, я дрожала, постанывая про себя, идея была такая: бежать и бежать, но он запер весь дом, крики же, как я знала, не принесут ничего хорошего, и тут меня осенило, надо бедного Говарда оглоушить, свалить замертво с ног и вызвать полицию, поэтому я огляделась в поисках того, чем его можно ударить. Я всегда была вполне сильной, одно уже хорошо, хотя в школе мы физкультурой особенно не занимались, там пытались заинтересовать нас, девочек, в основном бальными танцами. Я стрелой метнулась на кухню, озиралась, как сумасшедшая, как бы видя со стороны себя с выпученными глазами, искала что-нибудь, чем его можно ударить. И снова, как слабоумная дурочка, вспомнила, что забыла купить чай, видя чайницу на боковом кухонном столике. Хотя мне теперь повезло, так как на ведерке с углем лежал колун, которым разбивают большие куски угля, я всегда говорила Говарду, чтоб он этого в кухне не делал, не мусорил, только без разницы, он все равно это делал. И я видела, надо бы погасить огонь, который мы развели, прежде чем лечь в постель, иначе это будет настоящая трата впустую. Поразительно, какие мысли проносятся в голове, будто твоя голова типа животного, щенка или котенка, которые сами по себе играют с веревочкой, когда по радио объявляют, что через десять минут конец света и все должны при этом присутствовать. А ведь это было очень близко к концу света, правда?
Я стояла за кухонной дверью, очень крепко зажав в правой руке этот самый колун, и слышала, как Говард спускается по лестнице, крича:
– Джен, Джен, детка, не валяй дурака, время уходит. – Ничего себе, не валяй дурака, в самом деле. – Джен, Джен, – звал он в крошечном коридорчике между дверью гостиной и чуланом под лестницей, где стоял пылесос и где были электрические пробки. – Джен, – позвал он, входя на кухню, и я видела, вид у него немножечко озадаченный.
Я припомнила, как смотрела по телевизору пьесу, где одна женщина убила своего мужа, ударив его в одно местечко прямо за ухом. Я, конечно, не хотела убивать Говарда, просто хотела его оглоушить, прекратить этот бред, потом вызвать полицию, доктора, тому подобное, только мне надо было наверняка его оглоушить как следует. Он просто идеально стоял на кухне лицом к электрической плите, с разинутым ртом, гадая, куда я могла подеваться, и я выскочила с колуном в руке из-за двери и нанесла ему красивый удар прямо за правым ухом. Он не упал, ничего подобного, я пришла в жуткий ужас, что второго шанса не будет, в тот момент в самом деле подумала, что не как следует сделала дело, и поэтому нанесла второй удар по-настоящему, и на этот раз он упал. Он упал тяжело, и я, помню, подумала, раньше в нашем доме никто никогда так не падал, можно было сказать, эти самые муниципальные дома вовсе не так уж хорошо построены, потому что весь дом задрожал, украшения задребезжали и зазвенели, чайная чашка свалилась с полки, разбилась на белые осколки на полу рядом с Говардом. Они посыпались на Говарда, точно белые лепестки. Клянусь Богом Всевышним, я не собиралась его убивать. Это он сам хотел себя убить, я его убивать не хотела. У меня была мысль так его оглоушить, чтобы он потом снова в чувство пришел. Он немножко свихнулся, вот именно, причем все это было связано с его фотографическими мозгами. Но вот он, на полу в кухне, мертвый, и крови никакой не видно, ни капли, только он точно мертвый. Я могла точно сказать, что он мертвый, потому что перестал дышать. Немножечко вдохнул в последний раз, когда я вторично его ударила, и типа застонал. Он перестал дышать, и пульс тоже остановился. Я везде щупала пульс, а он совсем не бился. Клянусь Богом Всевышним, я его вообще не думала убивать. Но вот он, на полу, убитый тем самым колуном для угля.
Глава 26
Что лучше всего первым делом сделать, когда у вас мертвый труп на кухонном полу, да к тому же он вашего мужа, причем вы не знаете, что по этому поводу делать, так это заварить себе чашку хорошего крепкого чаю. Поэтому я поставила чайник и достала с полки всякие вещи для чая, перешагнув при этом через Говарда. Я себе приготовила чайник по-настоящему крепкого чая и открыла банку сгущенного молока, чтоб с ним выпить, больше типа сливок, чем молоко. Не знаю, почему мне его захотелось вместо молока, обычно мы его ели только с фруктовым салатом в банках, но я чувствовала, что как бы заслужила особенную чашку чаю. Потом села в гостиной, прихлебывая тот самый чай и гадая, что лучше всего сделать. Надо было на самом деле одеться и идти в полицию, но я снова сглупила, увидела как бы картинку, в полицейском участке по радио слушают результаты футбола, проверяют купоны тотализатора; увидела, какие у них будут лица, когда зазвонит телефон или я просто приду и скажу, дело срочное. Их это совсем не обрадует. Потом думаю, может, лучше дозвониться до Лондона, до Скотленд-Ярда, Уайтхолл, 1212, это больше по их линии, мертвый труп в кухне, там уж наверняка не проверяют купонов. А потом я подумала, мне нужна помощь и кто-то, с кем можно про все это поговорить, так как я могу оказаться в очень странном положении, это я видела. При мысли про это самое очень странное положение у меня ноги очень ослабли. Я только теперь в первый раз увидела это очень странное положение, когда наливала вторую чашку чаю, и от этого чашка задребезжала о блюдце. Убийство. Убийство. Убийство. Но ведь он собирался убить меня, и поэтому то, что я сделала, просто самозащита. Своего мужа ведь только тогда убиваешь, когда ненавидишь его, а я любила Говарда, все это знали. Или еще его убиваешь, когда хочешь забрать его деньги себе, или еще, если хочешь уйти к какому-то другому мужчине. А все это неправда, когда речь идет обо мне. Потом меня по-иастоящему затошнило, когда я вспомнила про Реда, про Редверса Гласса, и как я в тот раз ходила в своей норковой шубе в отель на свидание с ним, и назвалась его сестрой, и та сука за стойкой долго и хорошо рассматривала мою норку и запоминала. Ох, боже, ох, боже, ох, боже. И все-таки, если кто-нибудь мог мне помочь, это именно Ред. Только где он сейчас? В том же самом отеле? Или мог даже в Лондон вернуться. Может быть, в полицейском участке его адрес знают, но немножечко странно идти в полицейский участок расспрашивать про это и ничего не сказать про то, что я убила Говарда и он лежит тут, на кухонном полу.
Вот что я сделала, когда покончила с чаем и вылила чайник, сполоснула чашку, блюдце и тарелку, на которую клала пару имбирных печений: пошла наверх и снова оделась. Теперь мне показалось немножечко странным, что когда я умирать раздевалась, то убрала свою одежду (на мне тогда был бежевый костюм) очень аккуратно в гардероб. Но я так и должна была сделать, и Говард тоже. Мы оба были очень аккуратные люди на самом деле. Я снова надела бежевый костюм, привела себя в порядок и пошла вниз. Теперь в доме, конечно, горел свет, и свет в кухне очень сильно светил вниз на бедного Говарда, лежавшего в своей пижаме и в халате на кухонном полу. Он как бы свернулся клубочком, но глаза были наполовину открыты. Бедный Говард. Потом я вспомнила, что Говард дом запер, спереди и сзади, а мой ключ от передних дверей – тот, что брал Ред, когда останавливался в нашем доме, – Говард у него забрал, когда Ред из дома ушел, и теперь я не знала, где оба ключа от парадного. Я долго искала, потом наконец-то меня осенило, что, если у Говарда была мысль отпереть парадную дверь, как только я засну последним сном, ключ, наверно, при нем. Так и было. Он у него был в кармане халата, причем он на нем лежал. Мне пришлось перевернуть труп на спину, чтоб залезть в тот карман, отчего труп (я в нем Говарда больше не видела) немножечко застонал. Я могла врезать как следует Говарду, столько он натворил кругом глупостей, а теперь поглядите, в какую кашу он меня вляпал. Но Говард был где-то еще, здесь был только большой грузный труп, очень тяжелый, передвигать его было трудно.
Я надела свою норку и вышла. Была мысль первым делом пойти в «Висячую лампу», посмотреть, там ли Ред, или не оставил ли адрес, или еще чего-нибудь, поэтому я быстро, было очень холодно, шла к остановке автобуса в город. И кто же шагал мне навстречу очень медленно и тяжело, как не тот самый полисмен, что раньше два раза бывал в нашем доме, причем оба раза с Редом. Она была под фонарем, автобусная остановка, и только я подошла, тот легавый сказал очень самодовольно:
– Надеюсь, хлопот у вас больше не было, миссис? С ним, я имею в виду. Кхе-кхе-кхе.
– С кем? – говорю я. – Что?
– С тем чокнутым типом, что вас беспокоил. Он опять шатался тут нынче вечером, а я его прогнал. Пригрозил обвинением в нарушенье покоя, вот как. Кхе-кхе. – Тот самый полисмен был очень доволен собой.
– Где он? – спрашиваю я. – Я должна его найти. – Надо было поскорее придумать причину, по которой я его должна найти. И поэтому я говорю: – Он унес с собой ключ от наших парадных дверей.
– Вот как? Ну, это нам ни к чему, миссис. Что ж, я с полчаса тому видел, как он в «Оленью свору» зашел, и пока не видал, чтобы он выходил.
«Оленья свора» – это была пивная, куда мы с Говардом никогда не ходили, потому что там было немножечко грубо. Но сегодня я была вынуждена зайти в этот паб. Поэтому поблагодарила легавого и направилась в «Оленью свору», прямо за Башмачным Рядом. Я туда шла без особого удовольствия, но вечер был очень ранний, паб открылся недавно, так что там вряд ли окажется много пьяных. И я пошла. Идти было на самом деле недалеко. Вот она, «Оленья свора», свет сияет на вывеске с головой оленя и парой собак, которые его облаивали. Я вошла в бар салуна, где было трое мужчин, которые пили легкий эль и как-то сердито разговаривали про дневной футбол. Они оглянулись, когда я вошла, долго и хорошенько меня разглядывали, так что я сделала типа гримасы и вышла, Реда там не было. Я завернула за угол в публичный бар, куда не полагалось ходить женщинам, и с большим облегчением увидела Реда, он сидел за столом с пинтой перед собой и очень строго беседовал с другим мужчиной, с тем самым, что писал про шахты и как он не собирается вести подобного типа жизнь, нет, сэр, Хиггинс его фамилия, я вспомнила. Была еще, кроме Реда и Хиггинса, только пара молодых парней, которые играли в дартс, поэтому я подошла прямо к Реду, он сидел, отвернув от меня голову, со своим собеседником, и хлопнула его по плечу. Вид у него был удивленный и немножечко облегченный, когда он меня увидел.
– Пойдемте со мной, – говорю я. – Мне вам надо сказать кое-что. Очень срочно.
А он говорит:
– Сядьте, выпейте, вы, похоже, замерзли.
Но я говорю:
– Дело ждать не может, очень срочное, тут мы не сможем поговорить. – И тогда он извинился перед Хиггинсом, вид у которого был чертовски грязный, если вы не возражаете против подобного выражения, допил остатки своей пинты пива и вышел со мной на улицу. И пока мы шли обратно к нашему дому, я пыталась очень осторожно ему втолковать, что случилось. Он был без пальто и немножко дрожал, и шел для меня немножечко чересчур быстро, но когда до него дошло, что случилось, вдруг остановился и говорит:
– Боже мой.
– При чем тут Боже мой, – говорю я. А когда мы проходили мимо того легавого, он сказал:
– Отыскали, кхе-кхе? Я буду поблизости, миссис, так что не опасайтесь.
После этого мы как бы поскакали к нашему дому, я открыла парадную дверь, включила свет в прихожей. Я как бы надеялась, что труп Говарда типа исчезнет по волшебству, пока меня нету, только он все был там, на полу. Ред выглядел немножечко бледно, говорил: «Боже мой» – снова и снова. А потом он сказал:
– Ты должна была вызвать полицию, просто должна была. А вот это то самое, чем ты его стукнула, да? – Он держал тот самый колун для угля и как бы им размахивал. – Ужас, ужас, действительно.
Видно было, он не слишком-то смотрит ТВ, и в кино тоже ходит не часто, потому что усеивал ручку того колуна для угля отпечатками пальцев. Я свои, разумеется, вытерла чайным полотенцем, как и следует делать, если кого-нибудь убиваешь.
– Хорошо тебе говорить, – говорю я, – иди в полицию, а что скажет полиция? Скажет, будто мы поругались или еще чего-нибудь и я его укокошила. Они ведь ничуточки не поверят, будто он это сам хотел сделать, а я первая сделала, правда? Само собой разумеется. И все это нечестно, вся куча неприятностей заварилась из-за глупых идей Говарда. В любом случае, он мертв, и сам этого хотел. Умереть, я имею в виду. Не совсем таким образом, но дело сделано точно так же, как было бы сделано любым другим образом, а я вовсе не собиралась. Вызвать полицию значит накликать на свою голову кучу неприятностей.
– Я бы лучше вызвал, – сказал Ред очень громко и очень нервно, причем все так же стискивал в правой руке колун для угля. – Я бы лучше пригласил зайти вон того полисмена на улице.
– Ты бы управился хуже, чем я, – говорю, – попомни мои слова. Стоишь тут с топором сплошь в твоих отпечатках, не в моих, а я все вещи правильно сделала. – Он со звоном швырнул колун на пол, потом руки стал вытирать об весь свой пуловер. – Полиция тебя уже заподозрила, – говорю я, – к тому же ты еще написал ту поэму про смерть ради доброго дела и тому подобное.
– Это глупо, – сказал Ред. – По какой бы причине я его убил? Кроме того, у меня есть алиби. Это куча чепухи, вот что это такое, и я отсюда ухожу.
– Да какое там алиби, – говорю я. – Может, ты его сейчас убил, правда? Я могу выскочить с визгом и все про это рассказать, правда? – А ручка вся сплошь в отпечатках этого самого глупого идиота. – Нельзя будет доказать, что он не сейчас умер, правда? – И вот тут я как бы ослабела. – Ох, Ред, – говорю. – Я такая несчастная. Мне нужна помощь. – И прости меня, Господи, в тот момент не возражала б немножко заняться любовью, помоги всем нам, Боже.
– Правда, – как бы взвизгнул Ред, и лицо его было в поту, хоть было очень холодно, я по-прежнему в норке, на той кухне была стужа адская, – правда не повредит невиновному, – взвизгнул он. – Скажи правду, вызови полицию и скажи правду. Правда не причинит тебе никакого вреда, правда твой единственный путь. Правда.
Тон у него был такой, как у какого-нибудь продавца с коробкой из-под мыла, торгующего журналами на углу улицы. Я же пока попусту слов не тратила, я очень сильно думала, и, пока думала, а Ред продолжал насчет правды, немножечко пнула колун, и он улетел прямо под электрическую плиту, в нашей модели внизу не было отделения для подогрева, просто маленькие ножки, так что образовывалось небольшое пространство между печной духовкой и полом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20