Роберт МАК-КАММОН
УЧАСТЬ ЭШЕРОВ

Я вижу события, которые грядут, и они
вселяют в меня страх.
Родерик Эшер
Чертова участь
(валлийское поименование бедствия)

ПРОЛОГ
Над Нью-Йорком ударил чугунный колокол грома. Тяжелый воздух
расколола молния. Ударив в высокий шпиль церкви Джеймса Ренвика на Девятой
Восточной улице, она затем поразила насмерть полуслепую ломовую лошадь на
Четырнадцатой Западной улице. Хозяин лошади, бледный от ужаса, выпрыгнул
из повозки и бросился прочь, оставив груз картофеля утопать в грязи.
На дворе было 22 марта 1847 года, и "Нью-Йорк Трибьюн" предсказала
"ночь ужасной бури, вселяющей страх в людей и животных". На сей раз
предсказание полностью соответствовало действительности. Яркая вспышка
озарила небо над Маркет-стрит, и молния ударила в дымоход магазина.
Деревянное строение мгновенно вспыхнуло, набежала толпа пялиться на
веселое пламя. Паровые машины и повозки перестали ездить по улицам.
Деревянные колеса и лошадиные копыта утопали в грязи. Множество собак,
крыс и свиней металось по проулкам, на которых банды типа "Давер Бойс",
"Плаг Оглис" и "Моан Стикерс" поджидали свои жертвы, вдоль прямых мощеных
улиц. Под газовым фонарем изваянием застыл полицейский.
Нью-Йорк, город молодой, уже был переполнен. Жизнь здесь так и
бурлила, полная опасностей - ибо невольного участника этого исполняемого в
бурном темпе уличного представления могли в любой момент бесцеремонно
избавить от имеющихся при нем ценностей, - и щедрая на удачи вроде
кошелька, полного золотых монет. Одинаково оживленные улицы вели от доков
к театрам, от кегельбанов к веселым домам, от Поворота Убийств к
Сити-Холлу, хотя по некоторым авеню прогресса невозможно было пройти из-за
куч мусора и отходов.
Опять прогремел гром, и с небес на землю обрушились целые потоки
воды. Щеголи и девицы, выходившие из дверей "Дельмонико", мгновенно
промокли до нитки. Вода била в чердачные окна домов и просачивалась вниз,
в лачуги скваттеров, черная от сажи. Дождь загасил фонари, унял драчунов,
ускорил неприличные предложения и смертельные нападения. Мутные потоки
воды уносили в реку грязь с улиц. По крайней мере ненадолго ночной поток
людей был нарушен.
Две рыжие лошади, склонив головы под дождем, тянули черное ландо по
Бродвею в сторону к гавани. Кучер-ирландец ежился в насквозь сыром
коричневом пальто. Вода стекала с полей его низко надвинутой шляпы. Он
проклинал тот час, когда решил проехать мимо отеля "Де Пейзер" на
Кэнал-стрит. Если бы не подобрал пассажира, мрачно думал кучер, то был бы
уже дома, грея ноги у камина с кружкой крепкого портера в руках. Конечно
же, сейчас у него в кармане золотой, но чем может помочь золотой, когда он
продрог до костей? Он подстегивал лошадей, хотя знал, что они не пойдут
быстрее. Проклятье! Что этот пассажир ищет?
Этот джентльмен сел у отеля "Де Пейзер", вложил в руку кучера золотой
и велел ехать как можно скорей в редакцию газеты "Трибьюн". Там ему было
велено ждать, и спустя пятнадцать минут одетый в черное джентльмен
появился снова и назвал новый адрес. Небо тем временем заволокли тучи, и
вдалеке грохотал гром. Они ехали в пригород, расположенный по соседству с
Фордхэмом во впадине между Лонг-Айлендскими холмами. Там они остановились
у слегка зловеще выглядящего коттеджа, где джентльмена приняла полная,
средних лет женщина. Очень неохотно, как показалось кучеру. Спустя полчаса
под холодным ливнем, что обещало кучеру тесное знакомство с простудой,
джентльмен в черном появился с новыми адресами: обратно в Нью-Йорк, как
можно быстрее, ради посещения нескольких дешевых таверн в самом опасном
районе города. Юг Треугольника ночью! - печально думал кучер. Одно из
двух: то ли этому джентльмену нужна дешевая шлюха, то ли ему захотелось
поиграть со смертью.
Углубившись в лабиринт южных улиц, кучер испытывал некоторое
облегчение от того, что сильный дождь удерживает бандитов под крышей.
"Слава Богу!", - подумал он, и в это мгновение два молодых парня в
лохмотьях выбежали из подворотни, направляясь к экипажу. В руке одного из
них кучер с ужасом заметил булыжник - видно, парень намеревался размозжить
колесо, а затем как минимум избить и ограбить обоих. Кучер отчаянно
взмахнул кнутом и крикнул: "Пошла! Пошла!" Лошади, почуяв надвигающуюся
опасность, рванули вперед по скользкой мостовой. Брошенный камень ударил
рядом с кучером, затрещала древесина. "Пошла!" - снова закричал кучер и
держал лошадей на рысях еще две улицы.
Штора позади кучера приоткрылась.
- Извозчик, - осведомился пассажир, - что это было?
Его голос был спокойным, но с повелительными интонациями. "Привык
отдавать распоряжения", - подумал кучер.
- Прошу прощения, сэр, но... - Он оглянулся через плечо и посмотрел
на своего пассажира. В тусклом свете фонаря он увидел худое, бледное лицо,
на котором выделялись серебристые аккуратные усы и борода. Глубоко
посаженные, цвета вороненой стали глаза смотрели на кучера с властностью
аристократа. Его возраст был странно неопределенным, лицо казалось
гладким, без каких-либо морщин, кожа была мраморно-белая. На джентльмене
были черный костюм и блестящий черный цилиндр. Его руки, длиннопалые,
затянутые в черные кожаные перчатки, играли тростью черного дерева с
роскошным серебряным набалдашником - головой льва со сверкающими
изумрудными глазами.
- Что "но"? - спросил он. У кучера слова застряли в горле.
- Сэр... это не самое безопасное место в городе. Вы выглядите вполне
респектабельным джентльменом, сэр, - такие, как вы, редко заезжают в эту
часть города.
- Не лезьте не в свои дела, - посоветовал джентльмен. - Мы напрасно
теряем время, - сказал он и снова задернул шторку.
Кучер тихо выругался в промокшую от дождя бороду и повел экипаж
вперед. "Слишком многого хотят от человека за один золотой! - думал он. -
Хотя с ним можно неплохо провести время в баре".
Первой остановкой был кабачок на Энн-стрит под названием "Уэльский
погребок". Джентльмен прошел внутрь, пробыл там мгновение и вернулся.
Столько же времени он провел и в "Павлине" на Салливан-стрит. "Мечта
джентльмена", таверна двумя кварталами западнее, также была удостоена лишь
краткого посещения. На узкой Пил-стрит, где дохлая свинья привлекла стаю
бродячих собак, кучер подогнал экипаж к захудалой таверне под названием
"Погонщик мулов". Как только джентльмен вошел в таверну, кучер надвинул
шляпу на лоб и погрузился в раздумья, не стоит ли вернуться к работе на
картофельных полях.
Внутри "Погонщика мулов" при тусклом свете лампы развлекалось пестрое
сборище пьяниц, игроков и хулиганов. В воздухе стоял табачный дым, и
джентльмен в черном брезгливо поморщился от смешанного запашка плохого
виски, дешевых сигар и промокшей одежды. Несколько мужчин посмотрели на
джентльмена, оценивая его как потенциальную жертву, но его крепкие плечи и
твердый взгляд подсказали им искать поживу в другом месте.
Он подошел к стойке, за которой разливал зеленоватое пиво смуглый
мужчина в штанах из оленьей кожи, и произнес имя.
Бармен слегка улыбнулся и пожал плечами. По грубой сосновой стойке
скользнула золотая монета, и в маленьких черных глазах мелькнула жадность.
Он потянулся за монетой, но трость, увенчанная серебряным львом, прижала
его руку к стойке. Джентльмен в черном повторил имя, негромко и спокойно.
- В углу, - бармен кивком указал на одиноко сидящего человека,
старательно пишущего что-то при свете масляного светильника, в котором
коптила ворвань. - Надеюсь, вы не представитель закона?
- Нет.
- Не причиняйте ему вреда. Он, знаете ли, наш американский Шекспир.
- Нет, не знаю. - Джентльмен поднял трость, и бармен быстро сгреб
монету.
Джентльмен в черном намеренно медленно подошел к одинокому человеку,
пишущему рядом со светильником. На грубом дощатом столе перед писателем
стояла чернильница и лежала стопка дешевой бледно-голубой бумаги для
письма. Рядом стояли полупустая бутылка шерри и грязный стакан. Скомканные
испорченные листы были разбросаны по полу. Писатель, бледный, хрупкий
человек со слезящимися серыми глазами, работал; перо, зажатое в тонкой
нервной руке, быстро бегало по бумаге. По прекратил писать, подпер лоб
кулаком и секунду сидел так без движения, словно у него в голове не было
ни одной мысли. Вдруг он нахмурился, желчно выругавшись, скомкал лист и
швырнул его на пол, где тот ударился о ботинок джентльмена.
Писатель поднял взгляд, озадаченно моргнул, на лбу и щеках его
выступила лихорадочная испарина.
- Мистер Эдгар По? - тихо спросил джентльмен в черном.
- Да, - ответил писатель; болезнь и шерри сделали его голос глухим, а
речь - невнятной. - А вы кто?
- С некоторых пор мне очень хотелось повстречаться с вами... сэр.
Могу я сесть?
По пожал плечами и махнул в сторону кресла. Под глазами у него были
большие синие отеки, губы серые и дряблые. Дешевый коричневый костюм был в
грязи. Белая льняная сорочка и изношенный черный галстук усеяны винными
пятнами. Потертые манжеты делали его похожим на бедного школяра. От него
веяло жаром, порой его пробирала дрожь, и тогда он откладывал перо и
подносил дрожащую руку ко лбу. Темные волосы были влажными от испарины,
бисеринки пота блестели в желтоватом свете горящей ворвани. По сильно и
громко закашлялся.
- Простите, - сказал он. - Я болен.
Мужчина аккуратно, стараясь не задеть чернильницу или бумагу, положил
свою трость на стол и сел в кресло. Сразу же возле него появилась дородная
барменша спросить, что их милость желает, но он отослал ее легким
движением руки.
- Вам следует попробовать здешнее амонтильядо, сэр, - сказал ему По.
- Оно зажигает искру разума, а на худой конец согревает желудок в сырую
ночь. Извините меня, сэр. Вы видите, я работаю. - Он прищурил глаза,
пытаясь сфокусировать взгляд на джентльмене. - Как, вы сказали, ваше имя?
- Мое имя, - сказал джентльмен в черном, - Хадсон Эшер. Родерик Эшер
был моим братом.
По на мгновение застыл с полуоткрытым ртом, слабо вздохнул, а затем
разразился громким смехом. Он смеялся, пока смех не перешел в кашель и По
не осознал, что может задохнуться.
Овладев собой, он вытер слезящиеся от смеха глаза, еще раз закашлялся
и плеснул себе в стакан шерри.
- Это отличная шутка! Примите мои поздравления, сэр! Теперь можете
вернуть свой наряд в магазин костюмера и скажите моему дорогому другу
преподобному Грисволду, что попытка уморить меня смехом почти удалась!
Скажите ему, что столь милого розыгрыша я никогда не забуду! - По набрал
полный рот шерри, серые глаза заблестели на болезненно-бледном лице. - О,
нет - стойте! Я ему еще кое-что передам! Знаете ли вы, мой дорогой "мистер
Эшер", что я сейчас пишу? - По пьяно ухмыльнулся и постучал по исписанным
страницам. - Это _ш_е_д_е_в_р_, сэр! Лучшее, что я написал! Взгляд на
сущность самого Господа Бога! Все здесь, все... - Он зажал страницы в руке
и с хитрой ухмылкой прижал их к своей груди. - Этот _т_р_у_д_ поставит
Эдгара По в один ряд с Диккенсом и Готорном! Конечно, все мы ослепли от
сияния этого светоча литературы, преподобного Грисволда, но я с этим еще
поспорю!
Он помахал страницами перед лицом собеседника. На листках, казалось,
не было ничего, кроме расплывшихся клякс и пятен шерри. - Много он вам
заплатил за шпионство для его плагиаторского пера? Убирайтесь, сэр! Мне
вам сказать больше нечего!
На протяжении всей этой тирады джентльмен в черном не шелохнулся.
Затем он смерил Эдгара По твердым как сталь взглядом.
- Вы настолько же глухи, насколько пьяны? - спросил он со странным
певучим акцентом. - Я сказал, что мое имя Хадсон Эшер, а Родерик, человек,
которого вы имели наглость злостно оклеветать, мой брат. Я оказался в этом
американском бедламе по делу и решил потратить день, чтобы найти вас.
Сначала я пошел в "Трибьюн", где я узнал от мистера Горация Грили адрес
вашего загородного дома. Ваша приемная мать снабдила меня списком...
- К_р_и_к_у_н_ь_я_? - По задохнулся. Одна из страниц выскользнула из
его рук и упала в лужицу пролитого пива. - Вы были у моей Крикуньи?
- ...списком кабаков, в которых вас можно отыскать, - продолжал
Хадсон Эшер. - Насколько я понимаю, я немного разминулся с вами в
"Уэльском погребке".
- Вы лжец! - прошептал По с расширенными от потрясения глазами. - Вы
не можете... не можете быть тем, кем вы назвались!
- Не могу? Прекрасно, тогда, может, перейдем к фактам? В 1837 году
мой больной старший брат утонул во время наводнения, разрушившего наш дом
в Пенсильвании. Я со своей женой был в то время в Лондоне, а моя сестра
незадолго до этого сбежала с бродячим актеришкой, оставив Родерика одного.
Мы спасли что смогли и сейчас живем в Западной Каролине. - Неопределенного
возраста лицо Эшера, казалось, напряглось и застыло, как маска, а глаза
его сверкали долго сдерживаемым гневом. - Теперь вообразите мое
неудовольствие, когда спустя пять лет я наткнулся на книжицу презренных
маленьких небылиц, именуемую "Гротески и арабески". Естественно, гротески.
Особенно рассказ, названный... Впрочем, я уверен, вы сами прекрасно
понимаете, о чем идет речь. В нем вы изобразили моего брата психом, а мою
сестру ходячим трупом! О, я очень хотел встретиться с вами, мистер По;
"Трибьюн" часто писала о вас, как я помню, около года назад вы были
литературным львом, не правда ли? Но сейчас... Да, слава - тонкая
субстанция, не так ли?
- Чего вы от меня хотите? - спросил пораженный По. - Если вы пришли
требовать денег или хотите смешать мое имя с грязью на процессе по делу о
клевете, вы зря теряете время, сэр. У меня очень мало денег и, клянусь
Богом, я никогда не имел намерения порочить вашу фамилию или честь. Сотни
людей в нашей стране носят фамилию Эшер!
- Возможно, - согласился Эшер, - но есть только один утонувший
Родерик и только одна оболганная Маделейн. - Он помедлил минуту, изучая
лицо и одежду По, затем чуть заметно недобро улыбнулся, показав краешек
белых ровных зубов. - Нет, мне не нужны ваши деньги; я не верю, что из
камня можно выжать кровь, но если бы я мог, я бы изъял все до одного
экземпляры этого вздорного рассказа и устроил бы из них костер. Мне просто
хотелось узнать, что вы из себя представляете, и показать вам, что из себя
представляю я. Дом Эшеров еще стоит, мистер По, и будет стоять еще долго
после того, как вы и я обратимся в прах. - Эшер вытащил портсигар и достал
из него первосортную гаванскую сигару; он зажег ее от светильника и убрал
портсигар. Выпустив в лицо По струю дыма, он произнес: - Я спустил бы с
вас шкуру и прибил бы ее к дереву за очернение моего рода. Вас следует по
меньшей мере заточить в приют для умалишенных.
- Я клянусь, я... я писал этот рассказ как фантазию! Он всего лишь
отражение того, что было у меня на уме и в душе!
- В таком случае, сэр, мне жаль вашу душу. - Эшер затянулся сигарой и
пустил дым сквозь ноздри, его глаза превратились в маленькие щелки. - Но
позвольте мне высказать предположение относительно того, как вы наткнулись
на эту грязную идею. Никогда не было секретом, что мой брат страдал
душевно и физически. Он утратил душевное равновесие, когда наш отец погиб
в руднике, еще до того как мы переехали в эту страну из Уэльса. Когда
Маделейн оставила дом, он, должно быть, чувствовал себя всеми покинутым.
Во всяком случае, состояние Родерика и обветшание дома, оставленного
мною на его попечение, не остались не замеченными простолюдинами, живущими
в ближайших деревнях. Неудивительно поэтому, что его смерть и разрушение
дома во время наводнения стали источником всякого рода пагубных слухов! Я
допускаю, мистер По, что семя, из которого произросли ваши домыслы, было
подобрано вами в месте, подобном этому, где хмель развязывает языки и
будоражит воображение. Возможно, вы слышали о Родерике Эшере в
какой-нибудь таверне между Питсбургом и Нью-Йорком, а ваше пьяное
воображение дорисовало остальное. Я казнил себя, что оставил Родерика
одного в столь тяжелое для него время. Так что вы должны понять:
1 2 3 4 5 6 7 8