Когда пошли первые деньги, справил документы и стал Николаем Петровичем Кукшиным, уроженцем города Кириши Ленинградской области.
Начинал Кукша не с крестьянами, на что рассчитывал, а с какими-то беглыми зеками, падкими на спасительные учения и учителей, особливо если учения эти разрешают не менять привычное ремесло. Оттого делами братство занималось крутыми…
Иерархия в братстве была жесткая. «Шершни» собирали дань по окрестным селениям. Собирали по-умному, особо не светясь, подставляя местных бандюков. «Пчелы» приносили «медоносные» вести. Где, что и у кого можно поиметь, не поимев за это лиха. Кроме того, пчелы прислуживали шершням. Были еще «личинки», которые подъерзывали на разных малых поручениях.
Во главе каждой десятки шершней стоял старшой шершень, а во главе сотни — роевой шершень. Впрочем, пока «сотня» была только одна, но время идет… У каждого шершня было в подчинении от пяти до десяти пчел. Каждая же пчела повелевала двумя-тремя личинками.
Себя же Кукша именовал Пасечником. Карал и миловал своей волей. И следил за правильным исполнением культа.
* * *
«Есть что вспомнить, — Кукша глянул на унылый пейзаж, проносящийся за окном жигуленка, и тут же отвел взгляд, — впору мемуары издавать».
Ассимилировался он за последние годы основательно. Акцент почти что исчез. Словами умными сыпал налево и направо. Деньжата появились. А как не появиться, когда чуть ли не со всего района в братство неофиты тянутся…
Жигуленок остановился.
— Как договаривались, — сказал водитель. — Слева проселок на Бугры, туда не поеду, увязну.
— Все путем, командир, держи. — Кукша расплатился и вышел из машины.
Жигуленок лихо развернулся и рванул прочь.
Кукша свернул с трассы на проселок. Прошел немного до едва заметной тропы и углубился в лес. Шершни, поди, заждались. Ну ничего, скоро повеселятся ребятушки…
Глава 5,
в которой Степан Белбородко пребывает в фашистском застенке и размышляет о жизни
… Тьма была абсолютной, иссиня-черной, без единой светлой прожилки. Сколько он провалялся здесь? Время, когда не видишь даже собственной ладони, поднесенной к глазам, течет неуловимо.
Степан сидел, согнувшись в три погибели, почти прижимая голову к коленям. Пол бетонный, влажный, жутко холодный. Неизвестно откуда тянет сквозняком. Ох, как мышцы затекли, встать бы или хоть вытянуться. Как же! Над головой — бетонный потолок, за спиной — влажная стена из того же материала.
Кажется, у Эдгара По был рассказ про человека, который больше всего на свете боялся погребения заживо. Придумывал всякие хитроумные штуки, чтобы, оказавшись в могиле, мог подать сигнал наружу. Очень веселил Степана тот рассказик. Фобия казалась надуманной, не соответствующей медицинской действительности… Действительность, она куда проще… Ан нет, не проще.
В древности существовала добрая традиция: при закладке замка или другого важного строения в основание его замуровывать живую тварь. Сперва в качестве таковой использовали пресловутую девственницу, в более же поздние времена строители ограничивались животными. Видимо, дошло, что дух земли уже немолод, не до девочек…
Великую пользу из этого суеверия извлек Степан году в девяносто пятом, когда «новые русские» кинулись основывать фазенды и обряд «закладки фундамента» стал пользоваться огромным спросом. На побережье Финского залива возвышается по меньшей мере с дюжину коттеджей, в фундаментах которых покоятся косточки крыс. Коттеджи-то стоят, а вот их хозяева сгинули на стрелках да разборках… Видно, не любит дух земли нуворишей.
«Хорошо бы своим заточением я был обязан каким-нибудь чокнутым борцам за права животных, — невесело усмехнулся Степан, — только чует мое сердце, все намного хуже».
С невидимого потолка равномерно падали капли. Спасибо, не на темечко. Степан поймал себя на том, что принялся их считать. Та-а-ак, приплыли, первая стадия. Вторая заключается в том, что начинаешь ждать, когда же раздастся очередное «кап». А о третьей лучше даже не думать…
По закону жанра, в этот момент должна была бы «с жутким лязгом отвориться дверь». Но дверь, разглядеть которую было совершенно невозможно (да и не дверь, а, судя по размерам помещения, «дверка», закрывающая собачий лаз), и не думала отворяться. Не происходило ровным счетом ничего. Тишина, тьма, редкий звон капель.
«Помнится, какой-то русский ученый запротоколировал свою смерть, — подумал Степан, — собрал у смертного одра учеников и описывал, что именно у него холодеет и отнимается и в какой момент. А те перьями скрипели. Гордыня-то какая, если вдуматься. Кто и способен на таинство посягнуть, как не наш соотечественник, с Богом имеющий амбивалентные отношения.
Может, и мне посягнуть, запротоколировать, так сказать. Только не смерть, а попроще — сумасшествие: в левом полушарии промелькнул черт, на периферии зрения показалась жена-покойница, руки тянет, Илья-пророк пальчиком погрозил, апостол Петр кукиш показал, в рай не пускает. Пятна перед глазами. Сознание меркнет, теряю нить, прощайте, товарищи!»
— Эй, пчелочки златые, что ж вы не жужжите?! — неожиданно для самого себя заорал он — нервы сдали. — Выходите, нехристи, биться будем.
Перевел дух:
— Требую адвоката и персональный телевизор в камеру!!!
Опять набрал побольше воздуха:
— Эй, начальник, жрать давай!!!
Он орал еще бог весть сколько, вкладывая в бессмысленные фразы все отчаяние, граничащее с позорной мужской истерикой. Он готов был вгрызаться зубами в стены, только бы проделать лаз. Он готов был превратиться в червя, чтобы уползти отсюда. В тварь дрожащую. Малодушие? Да, черт побери. Жизнь на девяносто девять процентов из него и состоит. А кто не верит, пусть сам посидит в таком местечке.
Случилось чудо — лязгнул засов. На сей раз дверь действительно отворилась. В лицо ударил луч фонаря — «посетитель» присел на корточки.
— Быстро ты очухался! — Лицо говорившего оставалось в тени, но голос был знаком до печеночных колик, Семеныча голос. — Ты не ори, сердешный, часового нервируешь, он у нас криков страсть не любит. Посему пристрелить может. Наверное, знать хочешь, куда попал?
— Ну, и куда?
— Да просто попал, мужик, — раздался жеребячий гогот, явно исходивший от часового. — Вишь, как бывает — живешь себе, живешь, и вдруг хреном по башке!
— Как тут насчет удобств? — поинтересовался Степан.
— Во дворе, — глумливо заржал охранник. Вновь лязгнула дверь. Степан погрузился во тьму.
По невидимому коридору удалялись шаги.
Значит, за Степаном наблюдают! Для чего? Ждут момента, когда он сломается, чтобы в обмен на освобождение потребовать выкуп? Или религия запрещает убивать, поэтому сектанты запирают свои жертвы в подземелье, и те умирают сами? Тогда зачем ставить часового у двери, не проще ли заварить оную для надежности или завалить камнями. К тому же мразь эта — язычники, а не какие-нибудь альбигойцы, если бы уж решили принести Степана в жертву, то придумали бы что-нибудь более красочное, кровавое. Язычество до крови охоче.
«На том и остановимся, что выкуп хотят», — решил Степан.
Вполне логичная, хоть и небезупречная версия. Что уж греха таить, Степан вовсе не бедствует. Сможет, если надо, набить чемодан деньгами, то бишь баксами. А уж сектанты постараются, чтобы он не скупился.
Впрочем, очевидность замыслов вовсе не предполагает счастливого финала. Скорее наоборот. Получат свое и закопают рядом в лесочке. А то, еще лучше, разведут жертвенный костер. Чтобы лишь обгорелые кости остались.
Перспективочка…
Только и радует, что в ближайшее время его, похоже, не кончат.
На периферии сознания мельтешила какая-то несообразность.
Кажется, все по-прежнему. Та же тишина, те же капли. Тот же сквозняк… Стоп! Сквозняк как раз не тот же. Другой сквознячок. Более истовый, наглый даже. И тянет из вполне определенного места — от двери. А это означает…
Степан пододвинулся поближе. Так и есть — не заперта. Забыли, что ли? Да нет, он точно помнит характерный лязг засова. Значит, кто-то удосужился отодвинуть задвижку, да так, чтобы заключенный не услышал. Смазал машинным маслом, что ли?
— Знаем мы эти штучки, — проворчал себе под нос Степан, — поманят надеждой, а потом со всей дури дубинкой по башке — и обратно. Пару раз такой трюк проделать под разными соусами — и клиент станет как шелковый, на все согласится.
— Эй, уважаемый, — крикнул Степан, — прохлад-но-с!
Охранник не откликнулся. Выманивают, сволочи!
— Может, притворишь дверку-то?
Тот же результат.
А чего, собственно, Степан теряет? Ну, вернут обратно, как пить дать, вернут. Да и Чернобог с ними. Шансов, конечно, один на миллион, но хоть ноги размять.
Сердце взорвалось барабанной дробью — все же в глубине души теплится надежда, так ее.
Степан придвинулся спиной к самой стене, подобрался. Удар. Дверь нараспашку. От ее соприкосновения со стеной по подземелью прокатился жутчай-ший гул.
Степан затаился в ожидании заслуженной кары…
Глава 6,
в которой уже известный читателю герой совершает убийство, дабы испытать другого героя
Как и было условлено, колдуна держали в бетонной яме. В бункере было много интересных мест… Шершни убеждены, что это всего лишь очередной клиент, которого следует сперва развести на деньги, а потом кончить. Никчемные, пустые людишки, они и не должны догадываться об истинных целях их повелителя.
Кукша шел по полутемному коридору. Иллюминацию провели «личинки» халтурно. Добрая половина люминесцентных ламп лишь эпилептично вздрагивала.
Ступал Кукша бесшумно, по-хитрому ставя босые ступни. Поворот, еще поворот. Охранник увидел его издали, дернулся навстречу. Кукша остановил его жестом, прижал палец к губам. Шершень замер.
Кукша подошел к нему, приветливо улыбнулся, похлопал по плечу. Парень встал чуть ли не навытяжку.
А это что? На шее молодца красовалась золотая цепь. Знает ведь, что запрещено, — не пристало привлекать к себе внимание. Впрочем, в данном случае цепь только облегчала задачу.
Кукша вопросительно посмотрел на парня и со всей возможной брезгливостью вытянул двумя пальцами цепочку. Золотой змейкой она скользнула на грудь молодца.
Счастливая улыбка вмиг исчезла с лица шершня. Хотел сказать что-то в оправдание, но не посмел — Кукша вновь прижал палец к губам.
С видом майора, осматривающего грязный подворотничок рядового, он зашел за спину. Охранник не смел шелохнуться. Что ж, мертвые к мертвым, живые к живым…
Быстрым движением Кукша выхватил из кармана нож-выкидуху и, зажав жертве рот, полоснул по горлу. Немного подождал, чтобы унялись судороги, и опустил труп на бетонный пол. Все произошло очень быстро и очень тихо. Убивать Кукша умел.
Затем поработал пластиковой масленкой. Бесшумно отодвинул задвижку. Дверь немного отошла от косяка… Дело сделано.
Часа через три он прикажет сменить часового. Старший шершень, сопровождающий каждую смену караула, наткнется на труп. А там пусть Сила сама решает.
Охота предстоит лютая. Кукша уж постарается, чтобы братия решила, будто шершня загубил пришлый, наплетет. Поймают — на куски разорвут.
Если выскользнет колдун, если выберет его колодец — будет жить. А оплошает, наткнется на нож или пулю… Что ж, Кукша найдет другого. Не впервой. Кукша перешагнул через тело и пошел прочь.
Глава 7,
в которой Степан выбирается из одной гадкой истории и сразу же попадает в другую
… Но кары не последовало… Степан вылез из каменного мешка. У стены, что напротив двери, лежал охранник. Совсем мальчишка, лет двадцать, не больше.
Коридор просматривался в обе стороны метров на пятьдесят. Степан, не особо терзаясь риторическими в данной ситуации вопросами, охлопал покойника. Чем черт не шутит, может, найдется что огнестрельное? Так и есть, за поясом прятался «ТТ».
Степан отщелкнул магазин, осмотрел — полный. Восьмерых с собой заберет, если не промажет, стрелял-то всего пару раз, да и то не по движущейся мишени, а по покорным консервным банкам, расставленным рядком.
Послышались шаги. Степан на секунду замер, прислушиваясь, не почудилось ли. Нет, шаги приближались.
Выбор направления определился сам собой. Рванул вправо. Спасибо кроссовкам с толстой резиновой подошвой, одетым ради шатания по лесам, ступал почти бесшумно.
Рвануть-то рванул, да что проку — где выход из лабиринта, сам черт не разберет. Боковых ходов, что в небезызвестном «Думе». А вот ведет ли хоть один на волю — большой вопрос.
Свернул в ближайший. Остановился на границе с «главной дорогой». Замер.
Вскоре издалека донеслась истовая ругань — процессия зафиксировала факт бегства.
Как бы он поступил на их месте? Кинулся в погоню? Нет, вряд ли. Кажется, их всего двое. Все закоулки в таком составе не обшаришь. Да и если не полные идиоты, сообразят проверить наличие оружия у покойного…
Тогда что? Один — за часового, а другой — в народ. Расскажет про страшное преступление да рать кликнет. Пожалуй.
Минут пятнадцать прошло в неопределенности. Преследователи о чем-то негромко спорили. Но вот перепалка стихла.
Степан еще немного выждал и, сняв «ТТ» с предохранителя, выглянул за угол. Так и есть, над телом стоит мордоворот, с калашом, гад. И стреляет, должно быть, не в пример Степану, уж опыта наверняка побольше…
Конечно, можно было бы попытаться снять его. Да только прицельная дальность тульского «Токарева» составляет пятьдесят метров. Это по заводской инструкции. На деле-то наверняка метров сорок, не больше. Шансы невелики! Да и стрелок из Белбородко, что танцор из безногого. А ближе не подобраться.
Сейчас подоспеет подмога — и все, хана. Пустят собачку, она, родимая, быстро его вычислит. А вот что дальше — непредсказуемо совершенно. Труп-то наверняка на него спишут, для того, должно быть, и дверку потихонечку отворили.
«Нет выхода, — в голову ударило горячей волной, дыхание сбилось, — пришло время отвечать пред судом Твоим, Господи».
Нет, так он ничего не добьется. Надо упорядочить мысли, успокоиться. Степан сделал глубокий вдох, задержал дыхание. Способ банальнейший, описанный даже в самой захудалой книжонке про борьбу со стрессом, но действенный. Повторил несколько раз.
«Успокоился? — сказал он себе. — Теперь давай рассуждать здраво. Оставленный на посту бандюган десять раз подумает, прежде чем разрядить в меня магазин, ибо получить выкуп за покойника значительно сложнее, чем за живого. Начальство за жмура не похвалит, начальство одну штуку за такое открутит».
У Степана возникла шальная мысль. Он поставил «ТТ» на предохранитель, чтобы случайно не шмальнул, и, присев на корточки, «блинчиком» отправил пистолет по полу к охраннику.
— Эй, слышь, не стреляй, я без оружия. Сдаюсь!
Некоторое время бандит переваривал услышанное и увиденное.
— Ну выходь, раз сдаешься! — наконец он подал голос.
Степан медленно вышел с поднятыми руками.
— Стоять!
Белбородко подчинился. Застыл. Боец неспешно, вразвалочку подошел, не сводя ствол со Степана:
— Никак набегался, залетка?
Удар прикладом в живот. Степан согнулся, закашлялся.
— Не боишься товар попортить?
Боец зашел за спину. Дуло уперлось под лопатки.
— Пошел!
Как и рассчитывал Степан, парень потащил пленного наверх, к высокому начальству.
Белбородко чуть повернул голову, чтобы задействовать боковое зрение.
Шагать в ногу, не убыстряя и не замедляя ритм. Отслеживать малейшие движения корпуса. Руки — в то же положение, что и у конвоира (довольно неестественно для безоружного человека, но парень со спины не разберет).
Главное — не копировать движения в нюансах. Подобное копирование слишком очевидно и потому бессмысленно. Необходимо развивать лишь основные тенденции, привязываясь к общей динамике и ритму. Тогда через некоторое время произойдет «присоединение». Бессознательно конвоир начнет воспринимать его, Степановы, движения как свои собственные…
Пожалуй, клиент созрел! Степан чуть наклонился. Получилось! Конвоир дернулся в ту же сторону, ствол дрогнул. Поворот вокруг своей оси, с небольшим смещением в сторону. Левая рука ложится сверху на ствол и в момент поворота чуть его отводит. Корпус — параллельно корпусу конвоира и чуть сзади. Правая кисть плавно и быстро надавливает на приклад. Автомат оказывается у Степана. Дулом в кадык. Характерный хруст. Тело валится на пол. Точка.
Калаш, конечно, штука хорошая, спору нет, скорострельный, надежный, говорят, даже в пустыне его не клинит. Но есть одна загвоздка — неподготовленный человек из него попадет разве что при стрельбе в упор. Отдача довольно сильная, прицельная планка подстраивается под расстояние до цели…
Но не оставлять же добро! Он закинул автомат за спину. Наскоро охлопал жертву. Запасных магазинов нет. Ничего удивительного, к затяжным боям вояка не готовился. Что ж, так и вышло… Ага, вот и милый сердцу «Токарев». Прихватил и его.
1 2 3 4 5 6
Начинал Кукша не с крестьянами, на что рассчитывал, а с какими-то беглыми зеками, падкими на спасительные учения и учителей, особливо если учения эти разрешают не менять привычное ремесло. Оттого делами братство занималось крутыми…
Иерархия в братстве была жесткая. «Шершни» собирали дань по окрестным селениям. Собирали по-умному, особо не светясь, подставляя местных бандюков. «Пчелы» приносили «медоносные» вести. Где, что и у кого можно поиметь, не поимев за это лиха. Кроме того, пчелы прислуживали шершням. Были еще «личинки», которые подъерзывали на разных малых поручениях.
Во главе каждой десятки шершней стоял старшой шершень, а во главе сотни — роевой шершень. Впрочем, пока «сотня» была только одна, но время идет… У каждого шершня было в подчинении от пяти до десяти пчел. Каждая же пчела повелевала двумя-тремя личинками.
Себя же Кукша именовал Пасечником. Карал и миловал своей волей. И следил за правильным исполнением культа.
* * *
«Есть что вспомнить, — Кукша глянул на унылый пейзаж, проносящийся за окном жигуленка, и тут же отвел взгляд, — впору мемуары издавать».
Ассимилировался он за последние годы основательно. Акцент почти что исчез. Словами умными сыпал налево и направо. Деньжата появились. А как не появиться, когда чуть ли не со всего района в братство неофиты тянутся…
Жигуленок остановился.
— Как договаривались, — сказал водитель. — Слева проселок на Бугры, туда не поеду, увязну.
— Все путем, командир, держи. — Кукша расплатился и вышел из машины.
Жигуленок лихо развернулся и рванул прочь.
Кукша свернул с трассы на проселок. Прошел немного до едва заметной тропы и углубился в лес. Шершни, поди, заждались. Ну ничего, скоро повеселятся ребятушки…
Глава 5,
в которой Степан Белбородко пребывает в фашистском застенке и размышляет о жизни
… Тьма была абсолютной, иссиня-черной, без единой светлой прожилки. Сколько он провалялся здесь? Время, когда не видишь даже собственной ладони, поднесенной к глазам, течет неуловимо.
Степан сидел, согнувшись в три погибели, почти прижимая голову к коленям. Пол бетонный, влажный, жутко холодный. Неизвестно откуда тянет сквозняком. Ох, как мышцы затекли, встать бы или хоть вытянуться. Как же! Над головой — бетонный потолок, за спиной — влажная стена из того же материала.
Кажется, у Эдгара По был рассказ про человека, который больше всего на свете боялся погребения заживо. Придумывал всякие хитроумные штуки, чтобы, оказавшись в могиле, мог подать сигнал наружу. Очень веселил Степана тот рассказик. Фобия казалась надуманной, не соответствующей медицинской действительности… Действительность, она куда проще… Ан нет, не проще.
В древности существовала добрая традиция: при закладке замка или другого важного строения в основание его замуровывать живую тварь. Сперва в качестве таковой использовали пресловутую девственницу, в более же поздние времена строители ограничивались животными. Видимо, дошло, что дух земли уже немолод, не до девочек…
Великую пользу из этого суеверия извлек Степан году в девяносто пятом, когда «новые русские» кинулись основывать фазенды и обряд «закладки фундамента» стал пользоваться огромным спросом. На побережье Финского залива возвышается по меньшей мере с дюжину коттеджей, в фундаментах которых покоятся косточки крыс. Коттеджи-то стоят, а вот их хозяева сгинули на стрелках да разборках… Видно, не любит дух земли нуворишей.
«Хорошо бы своим заточением я был обязан каким-нибудь чокнутым борцам за права животных, — невесело усмехнулся Степан, — только чует мое сердце, все намного хуже».
С невидимого потолка равномерно падали капли. Спасибо, не на темечко. Степан поймал себя на том, что принялся их считать. Та-а-ак, приплыли, первая стадия. Вторая заключается в том, что начинаешь ждать, когда же раздастся очередное «кап». А о третьей лучше даже не думать…
По закону жанра, в этот момент должна была бы «с жутким лязгом отвориться дверь». Но дверь, разглядеть которую было совершенно невозможно (да и не дверь, а, судя по размерам помещения, «дверка», закрывающая собачий лаз), и не думала отворяться. Не происходило ровным счетом ничего. Тишина, тьма, редкий звон капель.
«Помнится, какой-то русский ученый запротоколировал свою смерть, — подумал Степан, — собрал у смертного одра учеников и описывал, что именно у него холодеет и отнимается и в какой момент. А те перьями скрипели. Гордыня-то какая, если вдуматься. Кто и способен на таинство посягнуть, как не наш соотечественник, с Богом имеющий амбивалентные отношения.
Может, и мне посягнуть, запротоколировать, так сказать. Только не смерть, а попроще — сумасшествие: в левом полушарии промелькнул черт, на периферии зрения показалась жена-покойница, руки тянет, Илья-пророк пальчиком погрозил, апостол Петр кукиш показал, в рай не пускает. Пятна перед глазами. Сознание меркнет, теряю нить, прощайте, товарищи!»
— Эй, пчелочки златые, что ж вы не жужжите?! — неожиданно для самого себя заорал он — нервы сдали. — Выходите, нехристи, биться будем.
Перевел дух:
— Требую адвоката и персональный телевизор в камеру!!!
Опять набрал побольше воздуха:
— Эй, начальник, жрать давай!!!
Он орал еще бог весть сколько, вкладывая в бессмысленные фразы все отчаяние, граничащее с позорной мужской истерикой. Он готов был вгрызаться зубами в стены, только бы проделать лаз. Он готов был превратиться в червя, чтобы уползти отсюда. В тварь дрожащую. Малодушие? Да, черт побери. Жизнь на девяносто девять процентов из него и состоит. А кто не верит, пусть сам посидит в таком местечке.
Случилось чудо — лязгнул засов. На сей раз дверь действительно отворилась. В лицо ударил луч фонаря — «посетитель» присел на корточки.
— Быстро ты очухался! — Лицо говорившего оставалось в тени, но голос был знаком до печеночных колик, Семеныча голос. — Ты не ори, сердешный, часового нервируешь, он у нас криков страсть не любит. Посему пристрелить может. Наверное, знать хочешь, куда попал?
— Ну, и куда?
— Да просто попал, мужик, — раздался жеребячий гогот, явно исходивший от часового. — Вишь, как бывает — живешь себе, живешь, и вдруг хреном по башке!
— Как тут насчет удобств? — поинтересовался Степан.
— Во дворе, — глумливо заржал охранник. Вновь лязгнула дверь. Степан погрузился во тьму.
По невидимому коридору удалялись шаги.
Значит, за Степаном наблюдают! Для чего? Ждут момента, когда он сломается, чтобы в обмен на освобождение потребовать выкуп? Или религия запрещает убивать, поэтому сектанты запирают свои жертвы в подземелье, и те умирают сами? Тогда зачем ставить часового у двери, не проще ли заварить оную для надежности или завалить камнями. К тому же мразь эта — язычники, а не какие-нибудь альбигойцы, если бы уж решили принести Степана в жертву, то придумали бы что-нибудь более красочное, кровавое. Язычество до крови охоче.
«На том и остановимся, что выкуп хотят», — решил Степан.
Вполне логичная, хоть и небезупречная версия. Что уж греха таить, Степан вовсе не бедствует. Сможет, если надо, набить чемодан деньгами, то бишь баксами. А уж сектанты постараются, чтобы он не скупился.
Впрочем, очевидность замыслов вовсе не предполагает счастливого финала. Скорее наоборот. Получат свое и закопают рядом в лесочке. А то, еще лучше, разведут жертвенный костер. Чтобы лишь обгорелые кости остались.
Перспективочка…
Только и радует, что в ближайшее время его, похоже, не кончат.
На периферии сознания мельтешила какая-то несообразность.
Кажется, все по-прежнему. Та же тишина, те же капли. Тот же сквозняк… Стоп! Сквозняк как раз не тот же. Другой сквознячок. Более истовый, наглый даже. И тянет из вполне определенного места — от двери. А это означает…
Степан пододвинулся поближе. Так и есть — не заперта. Забыли, что ли? Да нет, он точно помнит характерный лязг засова. Значит, кто-то удосужился отодвинуть задвижку, да так, чтобы заключенный не услышал. Смазал машинным маслом, что ли?
— Знаем мы эти штучки, — проворчал себе под нос Степан, — поманят надеждой, а потом со всей дури дубинкой по башке — и обратно. Пару раз такой трюк проделать под разными соусами — и клиент станет как шелковый, на все согласится.
— Эй, уважаемый, — крикнул Степан, — прохлад-но-с!
Охранник не откликнулся. Выманивают, сволочи!
— Может, притворишь дверку-то?
Тот же результат.
А чего, собственно, Степан теряет? Ну, вернут обратно, как пить дать, вернут. Да и Чернобог с ними. Шансов, конечно, один на миллион, но хоть ноги размять.
Сердце взорвалось барабанной дробью — все же в глубине души теплится надежда, так ее.
Степан придвинулся спиной к самой стене, подобрался. Удар. Дверь нараспашку. От ее соприкосновения со стеной по подземелью прокатился жутчай-ший гул.
Степан затаился в ожидании заслуженной кары…
Глава 6,
в которой уже известный читателю герой совершает убийство, дабы испытать другого героя
Как и было условлено, колдуна держали в бетонной яме. В бункере было много интересных мест… Шершни убеждены, что это всего лишь очередной клиент, которого следует сперва развести на деньги, а потом кончить. Никчемные, пустые людишки, они и не должны догадываться об истинных целях их повелителя.
Кукша шел по полутемному коридору. Иллюминацию провели «личинки» халтурно. Добрая половина люминесцентных ламп лишь эпилептично вздрагивала.
Ступал Кукша бесшумно, по-хитрому ставя босые ступни. Поворот, еще поворот. Охранник увидел его издали, дернулся навстречу. Кукша остановил его жестом, прижал палец к губам. Шершень замер.
Кукша подошел к нему, приветливо улыбнулся, похлопал по плечу. Парень встал чуть ли не навытяжку.
А это что? На шее молодца красовалась золотая цепь. Знает ведь, что запрещено, — не пристало привлекать к себе внимание. Впрочем, в данном случае цепь только облегчала задачу.
Кукша вопросительно посмотрел на парня и со всей возможной брезгливостью вытянул двумя пальцами цепочку. Золотой змейкой она скользнула на грудь молодца.
Счастливая улыбка вмиг исчезла с лица шершня. Хотел сказать что-то в оправдание, но не посмел — Кукша вновь прижал палец к губам.
С видом майора, осматривающего грязный подворотничок рядового, он зашел за спину. Охранник не смел шелохнуться. Что ж, мертвые к мертвым, живые к живым…
Быстрым движением Кукша выхватил из кармана нож-выкидуху и, зажав жертве рот, полоснул по горлу. Немного подождал, чтобы унялись судороги, и опустил труп на бетонный пол. Все произошло очень быстро и очень тихо. Убивать Кукша умел.
Затем поработал пластиковой масленкой. Бесшумно отодвинул задвижку. Дверь немного отошла от косяка… Дело сделано.
Часа через три он прикажет сменить часового. Старший шершень, сопровождающий каждую смену караула, наткнется на труп. А там пусть Сила сама решает.
Охота предстоит лютая. Кукша уж постарается, чтобы братия решила, будто шершня загубил пришлый, наплетет. Поймают — на куски разорвут.
Если выскользнет колдун, если выберет его колодец — будет жить. А оплошает, наткнется на нож или пулю… Что ж, Кукша найдет другого. Не впервой. Кукша перешагнул через тело и пошел прочь.
Глава 7,
в которой Степан выбирается из одной гадкой истории и сразу же попадает в другую
… Но кары не последовало… Степан вылез из каменного мешка. У стены, что напротив двери, лежал охранник. Совсем мальчишка, лет двадцать, не больше.
Коридор просматривался в обе стороны метров на пятьдесят. Степан, не особо терзаясь риторическими в данной ситуации вопросами, охлопал покойника. Чем черт не шутит, может, найдется что огнестрельное? Так и есть, за поясом прятался «ТТ».
Степан отщелкнул магазин, осмотрел — полный. Восьмерых с собой заберет, если не промажет, стрелял-то всего пару раз, да и то не по движущейся мишени, а по покорным консервным банкам, расставленным рядком.
Послышались шаги. Степан на секунду замер, прислушиваясь, не почудилось ли. Нет, шаги приближались.
Выбор направления определился сам собой. Рванул вправо. Спасибо кроссовкам с толстой резиновой подошвой, одетым ради шатания по лесам, ступал почти бесшумно.
Рвануть-то рванул, да что проку — где выход из лабиринта, сам черт не разберет. Боковых ходов, что в небезызвестном «Думе». А вот ведет ли хоть один на волю — большой вопрос.
Свернул в ближайший. Остановился на границе с «главной дорогой». Замер.
Вскоре издалека донеслась истовая ругань — процессия зафиксировала факт бегства.
Как бы он поступил на их месте? Кинулся в погоню? Нет, вряд ли. Кажется, их всего двое. Все закоулки в таком составе не обшаришь. Да и если не полные идиоты, сообразят проверить наличие оружия у покойного…
Тогда что? Один — за часового, а другой — в народ. Расскажет про страшное преступление да рать кликнет. Пожалуй.
Минут пятнадцать прошло в неопределенности. Преследователи о чем-то негромко спорили. Но вот перепалка стихла.
Степан еще немного выждал и, сняв «ТТ» с предохранителя, выглянул за угол. Так и есть, над телом стоит мордоворот, с калашом, гад. И стреляет, должно быть, не в пример Степану, уж опыта наверняка побольше…
Конечно, можно было бы попытаться снять его. Да только прицельная дальность тульского «Токарева» составляет пятьдесят метров. Это по заводской инструкции. На деле-то наверняка метров сорок, не больше. Шансы невелики! Да и стрелок из Белбородко, что танцор из безногого. А ближе не подобраться.
Сейчас подоспеет подмога — и все, хана. Пустят собачку, она, родимая, быстро его вычислит. А вот что дальше — непредсказуемо совершенно. Труп-то наверняка на него спишут, для того, должно быть, и дверку потихонечку отворили.
«Нет выхода, — в голову ударило горячей волной, дыхание сбилось, — пришло время отвечать пред судом Твоим, Господи».
Нет, так он ничего не добьется. Надо упорядочить мысли, успокоиться. Степан сделал глубокий вдох, задержал дыхание. Способ банальнейший, описанный даже в самой захудалой книжонке про борьбу со стрессом, но действенный. Повторил несколько раз.
«Успокоился? — сказал он себе. — Теперь давай рассуждать здраво. Оставленный на посту бандюган десять раз подумает, прежде чем разрядить в меня магазин, ибо получить выкуп за покойника значительно сложнее, чем за живого. Начальство за жмура не похвалит, начальство одну штуку за такое открутит».
У Степана возникла шальная мысль. Он поставил «ТТ» на предохранитель, чтобы случайно не шмальнул, и, присев на корточки, «блинчиком» отправил пистолет по полу к охраннику.
— Эй, слышь, не стреляй, я без оружия. Сдаюсь!
Некоторое время бандит переваривал услышанное и увиденное.
— Ну выходь, раз сдаешься! — наконец он подал голос.
Степан медленно вышел с поднятыми руками.
— Стоять!
Белбородко подчинился. Застыл. Боец неспешно, вразвалочку подошел, не сводя ствол со Степана:
— Никак набегался, залетка?
Удар прикладом в живот. Степан согнулся, закашлялся.
— Не боишься товар попортить?
Боец зашел за спину. Дуло уперлось под лопатки.
— Пошел!
Как и рассчитывал Степан, парень потащил пленного наверх, к высокому начальству.
Белбородко чуть повернул голову, чтобы задействовать боковое зрение.
Шагать в ногу, не убыстряя и не замедляя ритм. Отслеживать малейшие движения корпуса. Руки — в то же положение, что и у конвоира (довольно неестественно для безоружного человека, но парень со спины не разберет).
Главное — не копировать движения в нюансах. Подобное копирование слишком очевидно и потому бессмысленно. Необходимо развивать лишь основные тенденции, привязываясь к общей динамике и ритму. Тогда через некоторое время произойдет «присоединение». Бессознательно конвоир начнет воспринимать его, Степановы, движения как свои собственные…
Пожалуй, клиент созрел! Степан чуть наклонился. Получилось! Конвоир дернулся в ту же сторону, ствол дрогнул. Поворот вокруг своей оси, с небольшим смещением в сторону. Левая рука ложится сверху на ствол и в момент поворота чуть его отводит. Корпус — параллельно корпусу конвоира и чуть сзади. Правая кисть плавно и быстро надавливает на приклад. Автомат оказывается у Степана. Дулом в кадык. Характерный хруст. Тело валится на пол. Точка.
Калаш, конечно, штука хорошая, спору нет, скорострельный, надежный, говорят, даже в пустыне его не клинит. Но есть одна загвоздка — неподготовленный человек из него попадет разве что при стрельбе в упор. Отдача довольно сильная, прицельная планка подстраивается под расстояние до цели…
Но не оставлять же добро! Он закинул автомат за спину. Наскоро охлопал жертву. Запасных магазинов нет. Ничего удивительного, к затяжным боям вояка не готовился. Что ж, так и вышло… Ага, вот и милый сердцу «Токарев». Прихватил и его.
1 2 3 4 5 6