— Ладно уж, заходьте, время позднее, — и, не оборачиваясь, добавил: — У нас всякое случается…
* * *
В сенях пахло керосином и квашеной капустой. Пасмурно — под потолком засиженная мухами лампочка ватт на сорок, не больше. В углу — газовая плита довольно запущенного вида. Под табуреткой, обмазанной бурым суриком, видимо, оставшимся после покраски дома, бандитского вида котяра терзает рыбешку.
Хозяин отодвинул полог.
— Один я, — как бы извиняясь, сказал он, — моя-то уже года три как… Ну, заходьте, чего стали?
Серега саданулся лбом о низкую притолоку и глухо выругался.
— Кланяться надо, когда в хату входишь, — заметил Степан, — не то суседушка обидится, житья не даст.
Мужик уважительно крякнул:
— Знаешь, что говоришь.
Комната оказалась большой и на удивление светлой. Напротив двери, в левом углу, висела старая икона в серебряном окладе. Казалось, что светло именно от нее, хотя, конечно, причина более прозаична — люстра «городского типа», красующаяся под потолком. На окнах — занавески из цветастого ситца, за ними проглядывает аккуратный тюль. Стол убран белой скатертью. В противоположном от иконы углу — русская печка. В устье дымится горшок с картошкой.
Степан невольно сглотнул слюну и втянул дымок.
— Ну и запахи у тебя…
— Светка приходила, — буркнул хозяин, — падчерица.
Степан распахнул дорожную сумку и извлек две поллитровки «Немироффа». Поставил на стол:
— Это на посидеть, поговорить, ежели не побрезгуешь нашей компанией, конечно. А вот и тебе персональный подарочек, — протянул литровую бутыль «Абсолюта» — в оплату за будущее гостеприимство, как обещал. — Гляди, какая красавица, как слеза.
Мужик замялся:
— Ты это, еще две чекушки обещал…
Степан усмехнулся и достал из сумки пол-литра «Столичной»:
— Уж извини, батя, чекушек не держим, но объем аккурат соответствует.
— Да нам без разницы, в какой таре, — хмыкнул мужик, — хоть в ведро налей!
Хозяин, едва взглянув на «Столичную», засунул бутылку в карман ватника и уважительно принялся разглядывать этикетку «Абсолюта». Вдруг подозрительно посмотрел на Степана и спросил:
— Не паленая?
— Обижаешь, батя! Самая что ни на есть настоящая, а ежели опасаешься, то можно и к кому другому пойти.
— Это я так, на всякий случай, — пробормотал хозяин, нежно поглаживая пузырь. — Вишь, какое дело, давеча мужик у нас один от водяры чуть не помер, вот и сорвалось с языка…
— Ладно, замяли, — поставил точку Степан.
* * *
Вскоре на столе появилась рассыпчатая дымящаяся картошка, приправленная укропом и зеленым лучком. К ней соленые огурцы, черный хлеб и совершенно украинский розовый шмат сала. Сели трапезничать. Проглотив сотку, хозяин посветлел. Завязалась беседа.
— Звать-то вас как, парни?
«Парни» представились.
— А меня Семенычем зовите. Да вы берите, берите, не стесняйтесь.
Степан и не стеснялся. Жрать хотелось зверски — с самого утра постился. Серега тоже не тушевался, уплетал с завидным аппетитом.
Вскоре от угощения остались лишь соленые огурцы да початый «Немирофф». Его и продолжили «кушать», впрочем, неоднородно — Степан все больше потчевал, надеясь развязать языки новым знакомым.
— А чего это, батя, — хрумкнул огурцом Степан, — тут про вас в газетах всякое пишут? Читал, небось?
— Да читал уж, — хмыкнул Семеныч. — Отдыхал здесь писака один — девка у него, зазноба, из нашенских. Ну и накропал — злое дело нехитрое. Брехня на букву «хы». — Семеныч опрокинул еще «сто». — Сам посуди, места у нас дикие. Автобус до райцентра, и тот отменили. А ментов так и вовсе не бывает. Мало ли кто пропадет… Однажды вон утопленника выловили, так неделю пролежал на солнышке, пока приехали… Пропадешь тут…
Колодца, конечно, никакого нет, Степан и сам это прекрасно понимал. А вот легенда, вполне возможно, и существует. Услышал журналистик какую побасенку да в газетенку и тиснул. Чем не версия?
— Что это у него на роздыхе творческая силушка поперла ни с того ни с сего?
Мужик хитро сощурился:
— А кто его знает? Городско-ой! К самогону непривычный…
Степан поднес ко рту еще стопку:
— Может, слух какой услышал?..
— Може, и услышал, — Семеныч совсем осовел, — а тебе на кой? Я расскажу, а ты про наши места погань напишешь — лапотниками выставишь.
— Да не переживай ты, батя, — веско сказал Степан, — я этнограф. Собираю легенды и поверья по городам и весям.
— А…
— Легенд у них, что грязи, — подал нетрезвый голос Серега, — уж чего-чего… Говорят, в лесах этих, — водила обвел рукой заключенный в стены горизонт, — язычники в древние времена жили.
— Так они везде в древние времена жили, — улыбнулся Степан.
— Нет, ты послушай! Было у них тут, ну, как его… святилище. Так вот… — Серега глупо хмыкнул: — Ну ни фига себе этнограф, на тебе ж пахать можно!.. Говорят, один главный у них был, типа староста.
— Волхв, — поправил Степан.
— Во, во. — Серега налил, опростал и продолжил рассказ про волхва. — Так он вырезал бабу из дерева, которая оберегала от всего, счастье роду приносила.
— Эта «баба» называется Рожаница, древнее славянское божество.
— Да хрен с ней, как она называется. Ты вот что послушай. Говорят, она до сих пор в лесах где-то стоит. Только ее не видел никто. Потому что мужики эти, — Серега кивнул на Семеныча, — схоронили бабу свою, и всякого, кто про нее пронюхает, кончают лютой смертью. Ты думаешь, отчего они все не передохли при нашей-то жизни? Идолище поганое помогает. — Серега заржал. — Такая вот местная легенда.
Семеныч насупился:
— Чего брешешь человеку? Нет никакого идолища.
Серега снова захохотал:
— Да брось ты, Семеныч, я же так, в шутку. Ну, вздрогнули…
Первый «Немирофф» опустел, бутылка отправилась под стол. Принялись за второго.
— Ты бы не шутил так, паря, беду накличешь, — едва ворочая языком, произнес Семеныч. — Места у нас и точно непростые. Идолища-то нет, поди, сгнило давно, если и было когда. А странности происходят… Колодец-то и правда имеется, — покосился на Степана, приложив палец к губам, — только тс-с… Еще бабка моя рассказывала…
Степан напрягся. Чутье подсказывало, что за словами и Сереги и Семеныча скрывается что-то действительное. Слишком широко распространились легенды. Обычно всякая чертовщина оседает в тех местах, где зародилась, — городских жителей мало впечатляют побасенки про леших да домовых. А тут наблюдается явное смешение культурных пластов.
Впрочем, это только на руку. Если легенда известна всей округе — будет не сложно создать декорацию, чтобы предъявить «клиенту». Наверняка найдутся «очевидцы» — народ в глухомани к зеленому змию привычный, стало быть, идеи разные мозги кипятят… Стакан поднеси, такого порасскажут…
— Где-то на границе леса, — продолжал Семеныч, — вырыт колодец. Он не огорожен срубом, яма ямой. И даже не слишком глубокая. До дна можно длинной палкой достать.
— Да ладно тебе на ночь байки рассказывать, — Серега уже клевал носом, — лучше айда на боковую.
— Это-о не байки, — страшно прошептал Семеныч. — Говорят, колодец не стоит на месте, а каждый год перемещается.
— Откуда же ты знаешь, что он перемещается, если его никто не видел?
— Дурень, люди-то в разных местах пропадали… Подойдешь, он и затянет. Да что я перед тобой… — Мысли хозяина дома все больше путались.
— Пошли спать, батя. — Степан подхватил Семеныча под мышки. — Куда тебя?
— Туда, — вяло махнул Семеныч в сторону второй комнаты. Дверь открыта — в просвете виднеется кровать.
Степан дотащил обмякшее тело до койки. Едва скрипнули пружины, Семеныч захрапел.
Серега уже взгромоздился на печь — видимо, был менее пьян, чем казалось.
— Эх, бабыньку бы… — посмотрел на Степана и осклабился. — Не бойсь, к мужикам равнодушен. Давай сюда.
— Слушай, Серега, а ты очень хочешь спать?
— Угу, а че?
— Я вот надумал предложить тебе одну работенку. Она хоть и пыльная, но вполне законная и, главное, денежная — баксов на двести. Только язык должен держать за зубами. А поутру вытащишь колымагу и сразу уедешь.
— А что делать-то?
— Колодец рыть, Серега. На самой кромке леса. Серега тупо уставился на новоявленного работодателя:
— Не понял?!
— Чего не понял-то. Одно дело побасенку какую-то принести в альма-матер, а другое — исследование, подкрепленное фотографиями местного мракобесия. Есть разница, как считаешь?
Серега уловил шкурную мотивацию.
— Ну ты и жучило… Ладно, согласен. Только деньги вперед.
— Пятьдесят — до, сто пятьдесят — после, — отрезал Степан.
— Ладно, по рукам.
* * *
Они потихоньку выбрались из дома, задобрив пса загодя припрятанным Степаном кусочком сала. Заглянули в сарай и, прихватив лопаты и пару ведер, отправились на «поле чудес»… Две темные фигуры, освещенные луной.
Провозились чуть ли не до утра. Копать яму в темноте — занятие не из легких. А если учесть, что землю надо относить в лесочек, то и вовсе каторга. Когда вернулись, хозяин еще спал, собаченция, законно рассчитывающая на презент, даже не тявкнула.
Операция прошла успешно.
Часа через три Семеныч проснулся. Принялся громко шаркать по хате в поисках опохмела. Гремел в сенях какими-то кастрюлями, разговаривал сам с собой…
Степан толкнул Серегу локтем в бок:
— Хорош дрыхнуть.
Водила недовольно заворочался:
— Ну, чего тебе еще?
— Пошли трактор искать, уговор помнишь?
— Изверг ты.
* * *
Как и ожидал Степан, трактора в деревне не оказалось. Решено было топать до федеральной трассы, напрямки километра три, там с дорожниками наверняка можно договориться. Их Степан заприметил, еще когда ехали на «Ниве», пока не свернули на непролазный проселок.
Попали в самую десятку. Вяло переругиваясь, бригада чадила небо папиросным дымом. Трактора у дорожников не было, зато имелся бульдозер, уныло стоящий у кучи с гравием, которую ему предстояло в недалеком будущем разровнять, и КамАЗ, на котором, видимо, и был привезен этот гравий.
Степан и Серега подошли к рабочим:
— Слышь, мужики, пособите машину вытянуть.
— Угу, а потом нам по шее от бригадира… С ним договаривайтесь… Вишь, мужик в желтой робе у асфальтоукладчика…
Бригадир, оказавшийся кряжистым мужичком лет пятидесяти, стоял чуть в отдалении и прихлебывал дымящийся чай из пластмассовой крышки термоса. Степан сразу окрестил его «кулаком». Такой своего не упустит.
— Машина у нас тут недалеко села. Может, пособишь?
Кулак окинул взглядом просителей. Одеты вроде прилично, не местная шантрапа.
— А где село-то?
Степан показал примерное направление.
— На бугровской дороге, что ли? Не, мужики, не пойдет. Я там сам закопаюсь. Известное место.
— Да не смеши меня, батя, танки, как известно, грязи не боятся.
— Да кабы танки, — отнекивался кулак, — развалюха гусеничная, его самого потом вытягивать придется.
— Ну КамАЗ дай.
— Да ты чего, ему же на проселке не развернуться, как он тебя потащит, раком, что ли, пятиться будет?
Разговор петлял в таком роде еще минут десять — кулак набивал цену.
— Ладно уж, рискну, — решив, что достаточно помурыжил клиентов, заявил он. — Семь сотен — и по рукам.
— Сколько?.. — возопил Серега. — Совесть-то у тебя есть?
— Не нравится, ищи других доброхотов, — отрезал мужик и, повернувшись к работягам, заорал: — Кончай перекур!
«Оранжевые спины» нехотя возвратились к будничному труду.
Две сотни удалось все же сбросить.
* * *
… Освобождение «Нивы» из дорожного плена заняло не более часа. Бульдозер добрался до злополучной лужи, зацепил стальным тросом машину и потихоньку вытащил на «бережок». Серега, у которого с утра раскалывалась голова, хмуро уселся за руль, бросил: «удачи» и отчалил.
Степан облегченно вздохнул — кажется, пока все складывается как надо.
* * *
Спровадив единственного свидетеля, Степан часа два уже бродил по окрестностям, примеряя ландшафт к своему плану. Ландшафт был вполне подходящим — лес во все стороны. Уйдешь в такой лес, и нет тебя. Словно и не было.
Псковские леса до сих пор таят в себе множество тайн, наипервейшая из которых — все еще сохранившаяся девственная природа. Зверь и птица не перевелись в них. То сохатый выйдет из чащи, то заяц метнется через тропу, а то появится кто и пострашней…
Поближе к райцентрам дичь ведет себя смирнехонько, зато вдали от цивилизации отыгрывается за все притеснения. Кабаны, да волки, да змеи — вот истинные хозяева этих мест. Люди же — так, между прочим. Нет до людей здесь никому дела, да и не было никогда.
План Степана состоял в том, чтобы поводить Николай Петровича по чащобам с шептанием молитв, бормотанием заклинаний и вознесением рук к небу. А как начнет смеркаться — вывести к новоиспеченному колодцу и поведать ладно скроенную небылицу. Поверит, ох, поверит Николай Петрович нехитрой истории. Уж Степан позаботится, чтобы поверил, вернее, уже позаботился — колодец удался на славу.
Белбородко обставил священное место со знанием дела: воткнул по периметру ямы три шеста и насадил на каждый по человеческому черепу, ради выгодного дельца пришлось в Питере смотаться на одно кладбище и пообщаться с тамошними «специалистами». Приволок с поля штук двадцать крупных камней и сложил полукругом — импровизированный жертвенник; навязал на ветви близстоящей березы тканые ленты со звездами и свастиками для отпугивания духов леса. Поразвесил и другие обереги: против смерти, болезней, голода, хищных зверей, пожара и наводнения, землетрясения и засухи, грома и молнии, и змия Волоса, коий пакостит людям русским от сотворения мира.
Конечно, пытливый взгляд сразу же определит новодел. Но, во-первых, бегающие глазки Николая Петровича смотрят вовсе не пытливо, а затравленно-безумно, и во-вторых, если и найдет на него прозрение, то можно будет сказать, что, дескать, он, Степан, уже успел сотворить несколько обрядов, благодаря которым колодец и не сожрал посетителей. От обрядов же остались некоторые реквизиты, которые дражайший Николай Петрович должен аккуратненько собрать и разместить в своем жилище, дабы в нем поселились достаток, мир и благоденствие. Вот только с камнями поломается горемычный, придется в рюкзак их грузить да на себе переть…
Степан удалился от деревни на порядочное расстояние. Редкий лесок уже давно сменился зарослями да буреломами. Продравшись сквозь какие-то кусты, он вдруг вышел на большую поляну. Огляделся. Почти идеальный круг, в диаметре метров триста, не меньше. Посередине возвышается некое подобие идола — столб с кровожадной оскаленной мордой наверху. Вокруг, по четырем сторонам — здоровенные валуны, не чета тем, что Степан притащил для жертвенника. Стоунхендж, да и только!
«Должно быть, местные развлекаются, — подумал он, — в язычников играют. Только вот книжки не те читали, потому и идол какой-то странный.
Или, еще проще, какой-нибудь бай из райцентра решил заняться туристическим бизнесом и налепил колорита, бери — не хочу. Вот только не потрудился заглянуть в специальную литературу».
За спиной хрустнула ветка. Степан от неожиданности вздрогнул и обернулся.
Перед ним стояла хорошенькая девушка лет двадцати. В наглухо застегнутом спортивном костюме. Из-под куртки, натянутой поверх толстого свитера, виднеются ножны. Черные волосы коротко острижены.
— Ты бы не шастал здесь, пожалеешь, — сказала она тихо.
— Чего это?!
— А того, места дурные… Уматывать тебе надо, пока ребра не пересчитали…
Степан задумчиво посмотрел на девчонку:
— Так, говоришь, ребра пересчитают… Звать-то тебя как?
— Светка, — хмуро ответила та.
* * *
Степану на мгновенье показалась, что заросли, окружающие поляну, вдруг сами собой расступились. Вооруженные нехитрым крестьянским инструментом: серпами, да вилами, да топорами, — на поляну медленно вышли мужики и бабы. Столпились вокруг столба. Опустились на колени и забормотали что-то невнятное. С совершенно стеклянными глазами! Почитай, все население деревеньки.
Гул постепенно разрастался, усиливался, и вот наконец поляна взорвалась разноголосым матерным фонтаном. Странная молитва поминала и «крест», и «семь гробов», и пресловутую «богову душу». Коленца выделывались такие, что Степан невольно заслушался. Смысл улавливался вполне определенный: собрание осуждало некого человека, который каким-то хитрым, враз и не поймешь, способом убил своего отца и жил с матерью, как с законной женой. Причем жил во всех нюансах и подробностях.
«Старику Фрейду, — подумал Степан, — надо было заняться исследованием языческих культов да аграрной магии, а он все — Эдип да Эдип… Впрочем, прав был матерый психоаналитище — назови он комплекс не греческим благолепным именем, а русским многосложным, оканчивающимся на “… мать” да переведи оное название на язык, понятный соотечественникам, быть бы ему битым камнями на какой-нибудь благопристойной венской площади…»
Внезапно общество затихло. С колен поднялся мужик. Пролаял что-то в небо и запустил туда же увесистый колун.
1 2 3 4 5 6