Хорошенькое занятие для Ричарда Блейда! Дж. здорово повеселится, знакомясь с его отчетом… С другой стороны, разведчик не чувствовал за собой вины. Он был всего лишь жертвой обстоятельств, лишивших его главного оружия – агрессивности. Теперь он понимал – как и многие люди до него – что всякая личность сильна своей цельностью; нарушение хрупкого равновесия человеческой души способно привести скорее к фатальным, нежели к позитивным результатам.
Он сам был тому живым примером. Пока еще живым…
О, если бы прежние силы вернулись к нему! С какой яростью, с каким наслаждением он разметал бы этих дерьмодавов по палубам, трюмам и кубрикам их вонючей посудины! Он показал бы им, кто тут на самом деле Хозяин… Эти морские охотники, эти грубые и драчливые моряки не имели понятия о правильном бое; у них не было ни мечей, ни арбалетов, ни булав – только гарпуны да ножи с топориками для разделки добычи. Один опытный воин с подходящим орудием в руках – хотя бы с той же колотушкой для рыбы – мог устрашить и привести к покорности всю команду. И если начать с офицеров… с так называемых офицеров, заправлявших этой шайкой…
Он ужаснулся. О чем он думает? Об очередной кровавой оргии, о смертоубийстве ни в чем не повинных существ! Чего же стоит дарованное ему просветление? Неужели те высокие истины, те Гималаи человечности и добра, что открылись ему, задернул нечистый туман кровожадных и противоестественных мечтаний? Разве можно поднять руку – с окованной железом страшной колотушкой! – на нечто живое и дышащее, мыслящее, страдающее, способное испытывать ужас смерти? На Божью плоть – ибо и зверь, и человек, и всякая тварь земная, морская и небесная, есть частица Его тела, Его бессмертного духа!
Уткнувшись лицом в матрас, Блейд застонал, мучаясь от бессилия и безнадежности. Образ гигантской колотушки, обагренной кровью, возник перед ним; она опускалась, расплющивая черепа несчастных хадров, ломая кости, дробя мачты, реи, надстройки и палубы их корабля, жуткая и неумолимая, как молот Люцифера.
Нет! Никогда он не сделает этого! Никогда!
Он стиснул виски ладонями и, внезапно успокоившись, перевернулся на спину.
Ладно, сказал старый греховодник и убийца Ричард Блейд своему узревшему святые истины напарнику, дьявол с тобой, мокрица! Таскай дерьмо и жри кашу, пока тебя не списали на берег! А потом? Что потом? В конце концов, хадры – мирный народ, и никто на судне, кроме мерзавца Храпуна, не жаждет крови чужака. Но что случится, когда он попадет в общество двуруких собратий? Опыт, помноженный на знания, утверждал: вряд ли ему удастся выжить среди людей – среди настоящих людей, способных к жестокости и насилию. Может быть, в качестве раба…
Проклятая машина, проклятый старый пень Лейтон! На этот раз его, Ричарда Блейда, зашвырнули в чужой мир, отравив самым страшным ядом – зельем сомнения. Он был воистину беззащитным, и приходилось еще благословлять судьбу за тихое пристанище на острове Коривалл и этот корабль с бездонными и неиссякаемыми нужниками. Если бы он таком состоянии очутился в Альбе или среди полчищ монгов – да и в любом другом месте, в любой преисподней, где ему случалось побывать – конец оказался бы скорым, кровавым и мучительным. Впрочем, Блейд подозревал, что двери катразского ада еще распахнутся перед ним, и там его ждет кое-что пострашнее бадеек с фекалиями.
Господи, ну что стоит Лейтону забрать его отсюда? Забрать прямо сейчас, с этого опостылевшего корабля?
Но Ричард Блейд знал, что прошло еще слишком мало времени. Он пробыл на Катразе около месяца, и ни разу не ощущал той характерной ломоты в висках, что предвещала скорое возвращение. И, стыдясь собственного малодушия, он вдруг понял, что мечтает об этой боли как о благословении небесном.
* * *
Корабль покачивался на лазоревой груди океана словно младенец в люльке. Блейд таскал бадьи, то впадая в отчаяние, то черпая силы и надежду в священных текстах и молитвах, что нескончаемыми свитками разматывались у него в голове. Иногда он болтал с Крепышом, иногда прятался от бдительного ока и плетки Храпуна, то были мелкие, но самые значительные события в том монотонном существовании, которое выпало ему на долю в сей раз.
Его соседи по кубрику в основном коротали время за любимым развлечением – игрой в ба-тенг. Блейд долго наблюдал за ней, не задавая вопросов; суть дела показалась ему очевидной сразу, но некоторые детали были неясны. Он старался разобраться в них сам, наблюдая за игроками – такая безобидная умственная гимнастика отвлекала от тяжелых дум.
Рядом с каждым из партнеров лежала стопка квадратных фишек размером в половину ладони, с четырьмя сторонами, окрашенными в разные цвета – синий, красный, желтый и зеленый. Ровные, плоские, похожие на пластмассовые квадратики, эти фишки были аккуратно вырезаны из высушенной китовой кожи. Игроки выкладывали причудливый узор; каждый в свой черед выставлял фишку, приставляя ее к другой, уже лежавшей на столе. При этом синее ребро присоединялось к синему, красное – к красному, и так далее, по принципу домино. Побеждал тот, кто сумел последним ходом замкнуть самый большой прямоугольник или квадрат; счастливчику доставались все входящие в него фишки.
В какой-то момент Блейд решил, что игра довольно примитивна и понятна. Но тут у одного из играющих кончились квадратики, и он полез к себе под матрас, вытащив целую кипу неокрашенных кожаных фишек. Затем парень (это был Канат) извлек из стоящего у двери сундучка кувшинчики с красками и что-то похожее на кисти. Несколькими уверенными движениями он размалевал дюжину квадратиков, помахал ими в воздухе, чтоб обсохли, и снова подсел к столу.
Блейд был удивлен. В его необъятной памяти хранились описания сотен земных игр подобного рода – карты, шашки и шахматы, го, домино, нарды, лото, кости – но ни в одной из них игрок не имел права изготовить для себя новую фишку или фигуру в процессе соревнования. Подобный принцип скорее напоминал рулетку, а это значило, что фишки являются неким эквивалентом денег.
Вскоре он выяснил, что кожаные квадратики действительно служили хадрам мелкой разменной монетой. Цена их была невысока – за одну серебряную пакту, основную платежную единицу всех катразских островов, давали сотню фишек-тенгов. Таким образом, игра шла непосредственно на деньги, и каждому дозволялось использовать все свои финансовые ресурсы, хранившиеся в холщовых мешках под матрасами или в матросских сундучках.
Разобравшись с правилами игры, Блейд потерял к ней интерес. У него не было ни тенгов, ни пакт; не было ничего, кроме старой набедренной повязки из жесткой кожи, которую сзади пришлось надставить веревкой, потому что она не сходилась на его мощном теле.
В один из погожих дней, когда ласковый теплый бриз неторопливо нес корабль к востоку, заодно просушивая содержимое гальюнов, протяжный крик из «вороньего гнезда» на грот-мачте заставил Блейда приподнять голову.
– Ооо-гей! – протяжно вопил наблюдатель, покачиваясь на стофутовой высоте. – Ооо-гей! Каракатицы!
Блейд привстал и, приставив ладонь козырьком ко лбу, оглядел сверкающую морскую даль. Милях в пяти параллельным курсом шел черный корабль – точная копия их судна. Он бросил вопросительный взгляд на Пегого.
– Бабы, – сообщил тот, облизнувшись. – Очень даже вовремя!
Сзади возникла кряжистая фигура Храпуна, свистнул линек и спину Блейда обожгло.
– Дерьмо просохло? – поинтересовался боцман, поглаживая свисавшие до плеч бакенбарды. – Тащите на камбуз, да побыстрее, акулья требуха! Потом все тут вымыть. Да чтоб сверкало!
– Сами знаем, – пробормотал Пегий, подождав, пока боцман отойдет на дюжину шагов. – Нечего зря глотку драть…
Эвакуация фекалий в большую кладовку при камбузе заняла час; за это время второй корабль приблизился на полмили. Блейд уже мыл палубу когда из оружейного склада высунулся Крепыш Физиономия его расплылась до ушей, передние руки почесывали и приглаживали мех на груди, задние совершали те же операции на спине.
– Повеселимся! – он подмигнул Блейду, мотнув головой в сторону соседнего судна. – Жратва и выпивка всей команде – да не этот вонючий клан, а настоящая спотыкаловка с островов… ох, крепка, клянусь космами Хрипуна! А потом… – он снова подмигнул.
Блейд посмотрел на небо – солнце давно перевалило за полдень. Суета на камбузе, распахнутый люк продовольственного трюма и слова Крепыша ясней ясного говорили, что вечером ожидается попойка с последующей оргией. Массовое совокупление четырехруких, усиленное производство будущих Крепышей, Пегих и Хрипунов. Что ж, христианский бог заповедал тварям большим и малым: плодитесь и размножайтесь! Аллах, Будда и Тримурти индусов ничего не имели против этого повеления.
Но в сексуальной жизни хадров имелись кое-какие странности. Блейд, вооруженный новейшими этнографическими данными, знал, что и на Земле некоторые племена разделяются на две трибы, мужскую и женскую, которые живут отдельно друг от друга. Однако это практиковали малочисленные и примитивные народы, а его четырехрукие приятели к таковым явно не относились. Их раса включала сотни тысяч, если не миллионы, особей, и хотя они сами не строили суда, их техника кораблевождения и китобойного промысла не уступала земной – времен парусного флота семнадцатого-восемнадцатого столетия.
Деликатно откашлявшись, он заметил:
– Значит, вечером – пир и развлечения. Крепыш? – Вопрос носил чисто риторический характер, и его собеседник только осклабился. – А почему бы не развлекаться каждую ночь? Половину женщин – сюда, – Блейд обвел рукой палубу, – половину ваших парней – туда, – он показал на приближавшийся корабль, – и дело с концом!
– Э, нет, – возразил Крепыш. – Баба хороша в постели. А жить с ними – спаси Зеленый Кит! У любого шерсть на заднице повылазит. И к чему? У нас – свое, – подражая Блейду, матрос обвел руками палубу, – у них – свое. Их предок – Каракатица, а я в жизни не стал бы поклоняться такой мерзости! И Грудастая, их старшая, будет куда покруче нашего Рыжего!
Блейд кивнул. Видимо, Зеленый Кит и Каракатица уживались мирно только в постели, и то – на одну ночь.
– Мы встречаемся раз в месяц, – продолжал Крепыш, – с Каракатицами, Серыми Акулами или кланом Раковины. Повеселимся, заберем парнишек, что вошли в пору – и прости – прощай! – Он сплюнул за борт. – У двуруких, я знаю, все иначе… Ну, на то вы и двурукие, еть вас в печенку!
– Погоди-ка, – заинтересовался Блейд, – что ты там сказал насчет парнишек? Будет пополнение?
– Ну, Рыжий, наверно, возьмет пяток-другой сопляков.
– Значит, я могу рассчитывать на повышение? – Блейд кивнул на вонючие бадьи. Он не без оснований полагал, что самая грязная работа на судне должна достаться новичкам.
– Как получится… – Крепыш развел передними руками. – Грудастая скажет Рыжему, кто чего умеет. Может, один парень попадет к дерьмодавам, а другой – сразу к Хозяину на обучение…
– Вот как… А разве не сын Хозяина после его смерти возглавит ваше племя?
– Сын? Это чего такое?
Из дальнейшего обсуждения выяснилось, что концепция семьи и родственных отношений почти неизвестна хадрам. Крепыш слышал, что нечто этакое существует у хрылов, но подробности его не интересовали. На море главным становился тот, у кого хватало ума, силы и решимости взять на себя ответственность за корабль и экипаж. А парень, у которого дерьмо в голове, так и будет всю жизнь таскать бадьи с аналогичным содержимым. Теперь Блейд понимал, почему на остров за ним послали Пегого и Косого – они являлись самыми малоценными членами команды. Четыре пакты на гульбу в любом из портов – больше им не полагалось. Крепыш же получал двадцать.
Подскочил Храпун, помахивая плетью, но палуба была идеально чиста, и он, что-то злобно пробормотав, отошел. Крепыш потянул Блейда за руку – на нос, мыться; там уже толпилось десятка два свободных от вахты матросов, поливая друг друга из ведер.
Когда солнце низко нависло над горизонтом, распластав над бирюзовыми водами океана серебристые крылья, корабль рода Каракатицы подошел вплотную к судну Зеленого Кита. С обеих сторон раздались приветственные возгласы, полетели канаты, черные борта мягко соприкоснулись и с легким поскрипыванием стали тереться друг о друга, словно корабли тоже радовались встрече и были готовы обменяться новостями. С палубы на палубу перебросили широкие сходни, две толпы – мужчин и женщин – раздались, образовав широкие проходы к кормовым надстройкам.
Рыжий двинулся вперед в сопровождении трех своих помощников. За ними шли помощники помощников и прочие чины корабельной иерархии; Башка, боцман команды гарпунеров, тащил кувшин с хмельным. Учуяв крепкий запах спирта, Блейд решил, что то была знаменитая спотыкаловка.
Навстречу вождям мужского клана двинулась группа женщин, и разведчик с любопытством уставился на них. Впрочем, если не считать пары поросших коротким пухом грудей, самки хадров внешне не очень отличались от самцов. Они были такими же коренастыми и волосатыми, в набедренных повязках из кожи, на шее кое-кто носил ожерелья. Среди их плотной толпы Блейд разглядел ребятишек самого разного возраста – от грудных на руках у матерей (или кормилиц – кто их знает?) до подростков. Затем он сосредоточил внимание на приближавшейся делегации.
Впереди шла рослая особа, на редкость толстая для обычно сухопарых хадров. Ее огромные груди свисали до пояса, на заросшем шерстью лице застыло выражение важной сосредоточенности, темные глаза смотрели властно и сурово. Несомненно, Грудастая, понял Блейд, предводительница клана Каракатицы. Да, против этой мохнатой четырехрукой дамы его мужское обаяние было бессильно; они с ней являлись существами разных пород. Раньше он мог бы положиться на свою силу и хитроумие – но, увы! – сейчас и то, и другое надежно блокировали религиозные догматы. Ни помыслом, ни действием Блейд не сумел бы причинить вреда этому весьма опасному созданию, а потому решил держаться от Грудастой подальше.
Однако это ему не удалось. Представители обоих кланов встретились точно посередине трапа, соединявшего суда, кувшин со спиртным был пущен по кругу, высокие стороны обменялись парой слов – вероятно, шуточками, ибо стоявшие окрест хадры загоготали; затем Рыжий обернулся и, отыскав взглядом Блейда, сделал ему знак приблизиться. Понимая, что сейчас капитан будет демонстрировать свое приобретение на потеху публике, Блейд тяжело вздохнул и сделал шаг вперед.
За те три недели, что он провел на борту корабля хадров, ему случалось видеть Рыжего и его помощников лишь мельком – расстояние, разделяющее их, было слишком велико. Теперь Блейд обратил внимание, что глава клана принарядился: браслеты на всех четырех руках были серебряными, а не бронзовыми, и пояс украшала вышивка перламутром. Глаза у него поблескивали – видно, он успел основательно приложиться к кувшину.
– Вот, – Рыжий ткнул пальцем в широкую грудь своего нового матроса, – Носач. Никогда такого не видел – ни на Восточном Архипелаге, ни на Южных островах.
Он уставился на Грудастую, словно приглашая ее подивиться на этакое чудо природы. Женщина брезгливо поджала губы.
– Двурукий, голый… – голос у нее оказался басистый и густой. – Никогда бы не пустила двурукого на свой корабль. Мразь какая!
– Не судите и судимы не будете, – произнес Блейд, стараясь выдавить милую улыбку. Мохнатая дама, однако, осталась непреклонной.
– Умничает, хрыло, – сердито произнесла она. – Все они такие умники… только и зиркают, как бы обобрать честного хадра. Ладно, – она еще раз окатила Блейда ледяным взглядом, и повернулась к Рыжему, – пусть пьет и жрет, но ко мне на борт – ни ногой!
– Да он – смирный парень, – встрял за честь команды Лысак. – И работящий, клянусь Китом-прародителем!
– Пусть и работает при ваших нужниках, – сурово отрезала Грудастая, – а свои мы сами вычистим!
– Да смирный он и почти непьющий, – продолжал отстаивать достоинства Блейда Лысак. – Ну че плохого, если народ поглядит на него да повеселится?
Старшая клана Каракатицы уставилась на Лысака холодными глазами.
– Если хочешь, парень, можешь сегодня ночевать с этим уродом. Расчавкал?
Лысак сник и рассыпался в извинениях. Блейд, усмехаясь про себя – нравная дамочка! – отошел и уселся у нагретой солнцем деревянной стены надстройки, где хранились гарпуны, колотушки, топорики и остальное промысловое снаряжение. Он не хотел никому мешать или, тем более, послужить причиной раздора, он закусит, сделает глоток-другой местного виски – с чисто исследовательской целью, понаблюдает за нравами хадров и мирно отправится в постель. Более умеренную программу было трудно вообразить.
Высокие чины удалились в сторону кормовой надстройки женского корабля. Солнце село, и на палубах зажгли сотни факелов и плошек с китовым жиром;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Он сам был тому живым примером. Пока еще живым…
О, если бы прежние силы вернулись к нему! С какой яростью, с каким наслаждением он разметал бы этих дерьмодавов по палубам, трюмам и кубрикам их вонючей посудины! Он показал бы им, кто тут на самом деле Хозяин… Эти морские охотники, эти грубые и драчливые моряки не имели понятия о правильном бое; у них не было ни мечей, ни арбалетов, ни булав – только гарпуны да ножи с топориками для разделки добычи. Один опытный воин с подходящим орудием в руках – хотя бы с той же колотушкой для рыбы – мог устрашить и привести к покорности всю команду. И если начать с офицеров… с так называемых офицеров, заправлявших этой шайкой…
Он ужаснулся. О чем он думает? Об очередной кровавой оргии, о смертоубийстве ни в чем не повинных существ! Чего же стоит дарованное ему просветление? Неужели те высокие истины, те Гималаи человечности и добра, что открылись ему, задернул нечистый туман кровожадных и противоестественных мечтаний? Разве можно поднять руку – с окованной железом страшной колотушкой! – на нечто живое и дышащее, мыслящее, страдающее, способное испытывать ужас смерти? На Божью плоть – ибо и зверь, и человек, и всякая тварь земная, морская и небесная, есть частица Его тела, Его бессмертного духа!
Уткнувшись лицом в матрас, Блейд застонал, мучаясь от бессилия и безнадежности. Образ гигантской колотушки, обагренной кровью, возник перед ним; она опускалась, расплющивая черепа несчастных хадров, ломая кости, дробя мачты, реи, надстройки и палубы их корабля, жуткая и неумолимая, как молот Люцифера.
Нет! Никогда он не сделает этого! Никогда!
Он стиснул виски ладонями и, внезапно успокоившись, перевернулся на спину.
Ладно, сказал старый греховодник и убийца Ричард Блейд своему узревшему святые истины напарнику, дьявол с тобой, мокрица! Таскай дерьмо и жри кашу, пока тебя не списали на берег! А потом? Что потом? В конце концов, хадры – мирный народ, и никто на судне, кроме мерзавца Храпуна, не жаждет крови чужака. Но что случится, когда он попадет в общество двуруких собратий? Опыт, помноженный на знания, утверждал: вряд ли ему удастся выжить среди людей – среди настоящих людей, способных к жестокости и насилию. Может быть, в качестве раба…
Проклятая машина, проклятый старый пень Лейтон! На этот раз его, Ричарда Блейда, зашвырнули в чужой мир, отравив самым страшным ядом – зельем сомнения. Он был воистину беззащитным, и приходилось еще благословлять судьбу за тихое пристанище на острове Коривалл и этот корабль с бездонными и неиссякаемыми нужниками. Если бы он таком состоянии очутился в Альбе или среди полчищ монгов – да и в любом другом месте, в любой преисподней, где ему случалось побывать – конец оказался бы скорым, кровавым и мучительным. Впрочем, Блейд подозревал, что двери катразского ада еще распахнутся перед ним, и там его ждет кое-что пострашнее бадеек с фекалиями.
Господи, ну что стоит Лейтону забрать его отсюда? Забрать прямо сейчас, с этого опостылевшего корабля?
Но Ричард Блейд знал, что прошло еще слишком мало времени. Он пробыл на Катразе около месяца, и ни разу не ощущал той характерной ломоты в висках, что предвещала скорое возвращение. И, стыдясь собственного малодушия, он вдруг понял, что мечтает об этой боли как о благословении небесном.
* * *
Корабль покачивался на лазоревой груди океана словно младенец в люльке. Блейд таскал бадьи, то впадая в отчаяние, то черпая силы и надежду в священных текстах и молитвах, что нескончаемыми свитками разматывались у него в голове. Иногда он болтал с Крепышом, иногда прятался от бдительного ока и плетки Храпуна, то были мелкие, но самые значительные события в том монотонном существовании, которое выпало ему на долю в сей раз.
Его соседи по кубрику в основном коротали время за любимым развлечением – игрой в ба-тенг. Блейд долго наблюдал за ней, не задавая вопросов; суть дела показалась ему очевидной сразу, но некоторые детали были неясны. Он старался разобраться в них сам, наблюдая за игроками – такая безобидная умственная гимнастика отвлекала от тяжелых дум.
Рядом с каждым из партнеров лежала стопка квадратных фишек размером в половину ладони, с четырьмя сторонами, окрашенными в разные цвета – синий, красный, желтый и зеленый. Ровные, плоские, похожие на пластмассовые квадратики, эти фишки были аккуратно вырезаны из высушенной китовой кожи. Игроки выкладывали причудливый узор; каждый в свой черед выставлял фишку, приставляя ее к другой, уже лежавшей на столе. При этом синее ребро присоединялось к синему, красное – к красному, и так далее, по принципу домино. Побеждал тот, кто сумел последним ходом замкнуть самый большой прямоугольник или квадрат; счастливчику доставались все входящие в него фишки.
В какой-то момент Блейд решил, что игра довольно примитивна и понятна. Но тут у одного из играющих кончились квадратики, и он полез к себе под матрас, вытащив целую кипу неокрашенных кожаных фишек. Затем парень (это был Канат) извлек из стоящего у двери сундучка кувшинчики с красками и что-то похожее на кисти. Несколькими уверенными движениями он размалевал дюжину квадратиков, помахал ими в воздухе, чтоб обсохли, и снова подсел к столу.
Блейд был удивлен. В его необъятной памяти хранились описания сотен земных игр подобного рода – карты, шашки и шахматы, го, домино, нарды, лото, кости – но ни в одной из них игрок не имел права изготовить для себя новую фишку или фигуру в процессе соревнования. Подобный принцип скорее напоминал рулетку, а это значило, что фишки являются неким эквивалентом денег.
Вскоре он выяснил, что кожаные квадратики действительно служили хадрам мелкой разменной монетой. Цена их была невысока – за одну серебряную пакту, основную платежную единицу всех катразских островов, давали сотню фишек-тенгов. Таким образом, игра шла непосредственно на деньги, и каждому дозволялось использовать все свои финансовые ресурсы, хранившиеся в холщовых мешках под матрасами или в матросских сундучках.
Разобравшись с правилами игры, Блейд потерял к ней интерес. У него не было ни тенгов, ни пакт; не было ничего, кроме старой набедренной повязки из жесткой кожи, которую сзади пришлось надставить веревкой, потому что она не сходилась на его мощном теле.
В один из погожих дней, когда ласковый теплый бриз неторопливо нес корабль к востоку, заодно просушивая содержимое гальюнов, протяжный крик из «вороньего гнезда» на грот-мачте заставил Блейда приподнять голову.
– Ооо-гей! – протяжно вопил наблюдатель, покачиваясь на стофутовой высоте. – Ооо-гей! Каракатицы!
Блейд привстал и, приставив ладонь козырьком ко лбу, оглядел сверкающую морскую даль. Милях в пяти параллельным курсом шел черный корабль – точная копия их судна. Он бросил вопросительный взгляд на Пегого.
– Бабы, – сообщил тот, облизнувшись. – Очень даже вовремя!
Сзади возникла кряжистая фигура Храпуна, свистнул линек и спину Блейда обожгло.
– Дерьмо просохло? – поинтересовался боцман, поглаживая свисавшие до плеч бакенбарды. – Тащите на камбуз, да побыстрее, акулья требуха! Потом все тут вымыть. Да чтоб сверкало!
– Сами знаем, – пробормотал Пегий, подождав, пока боцман отойдет на дюжину шагов. – Нечего зря глотку драть…
Эвакуация фекалий в большую кладовку при камбузе заняла час; за это время второй корабль приблизился на полмили. Блейд уже мыл палубу когда из оружейного склада высунулся Крепыш Физиономия его расплылась до ушей, передние руки почесывали и приглаживали мех на груди, задние совершали те же операции на спине.
– Повеселимся! – он подмигнул Блейду, мотнув головой в сторону соседнего судна. – Жратва и выпивка всей команде – да не этот вонючий клан, а настоящая спотыкаловка с островов… ох, крепка, клянусь космами Хрипуна! А потом… – он снова подмигнул.
Блейд посмотрел на небо – солнце давно перевалило за полдень. Суета на камбузе, распахнутый люк продовольственного трюма и слова Крепыша ясней ясного говорили, что вечером ожидается попойка с последующей оргией. Массовое совокупление четырехруких, усиленное производство будущих Крепышей, Пегих и Хрипунов. Что ж, христианский бог заповедал тварям большим и малым: плодитесь и размножайтесь! Аллах, Будда и Тримурти индусов ничего не имели против этого повеления.
Но в сексуальной жизни хадров имелись кое-какие странности. Блейд, вооруженный новейшими этнографическими данными, знал, что и на Земле некоторые племена разделяются на две трибы, мужскую и женскую, которые живут отдельно друг от друга. Однако это практиковали малочисленные и примитивные народы, а его четырехрукие приятели к таковым явно не относились. Их раса включала сотни тысяч, если не миллионы, особей, и хотя они сами не строили суда, их техника кораблевождения и китобойного промысла не уступала земной – времен парусного флота семнадцатого-восемнадцатого столетия.
Деликатно откашлявшись, он заметил:
– Значит, вечером – пир и развлечения. Крепыш? – Вопрос носил чисто риторический характер, и его собеседник только осклабился. – А почему бы не развлекаться каждую ночь? Половину женщин – сюда, – Блейд обвел рукой палубу, – половину ваших парней – туда, – он показал на приближавшийся корабль, – и дело с концом!
– Э, нет, – возразил Крепыш. – Баба хороша в постели. А жить с ними – спаси Зеленый Кит! У любого шерсть на заднице повылазит. И к чему? У нас – свое, – подражая Блейду, матрос обвел руками палубу, – у них – свое. Их предок – Каракатица, а я в жизни не стал бы поклоняться такой мерзости! И Грудастая, их старшая, будет куда покруче нашего Рыжего!
Блейд кивнул. Видимо, Зеленый Кит и Каракатица уживались мирно только в постели, и то – на одну ночь.
– Мы встречаемся раз в месяц, – продолжал Крепыш, – с Каракатицами, Серыми Акулами или кланом Раковины. Повеселимся, заберем парнишек, что вошли в пору – и прости – прощай! – Он сплюнул за борт. – У двуруких, я знаю, все иначе… Ну, на то вы и двурукие, еть вас в печенку!
– Погоди-ка, – заинтересовался Блейд, – что ты там сказал насчет парнишек? Будет пополнение?
– Ну, Рыжий, наверно, возьмет пяток-другой сопляков.
– Значит, я могу рассчитывать на повышение? – Блейд кивнул на вонючие бадьи. Он не без оснований полагал, что самая грязная работа на судне должна достаться новичкам.
– Как получится… – Крепыш развел передними руками. – Грудастая скажет Рыжему, кто чего умеет. Может, один парень попадет к дерьмодавам, а другой – сразу к Хозяину на обучение…
– Вот как… А разве не сын Хозяина после его смерти возглавит ваше племя?
– Сын? Это чего такое?
Из дальнейшего обсуждения выяснилось, что концепция семьи и родственных отношений почти неизвестна хадрам. Крепыш слышал, что нечто этакое существует у хрылов, но подробности его не интересовали. На море главным становился тот, у кого хватало ума, силы и решимости взять на себя ответственность за корабль и экипаж. А парень, у которого дерьмо в голове, так и будет всю жизнь таскать бадьи с аналогичным содержимым. Теперь Блейд понимал, почему на остров за ним послали Пегого и Косого – они являлись самыми малоценными членами команды. Четыре пакты на гульбу в любом из портов – больше им не полагалось. Крепыш же получал двадцать.
Подскочил Храпун, помахивая плетью, но палуба была идеально чиста, и он, что-то злобно пробормотав, отошел. Крепыш потянул Блейда за руку – на нос, мыться; там уже толпилось десятка два свободных от вахты матросов, поливая друг друга из ведер.
Когда солнце низко нависло над горизонтом, распластав над бирюзовыми водами океана серебристые крылья, корабль рода Каракатицы подошел вплотную к судну Зеленого Кита. С обеих сторон раздались приветственные возгласы, полетели канаты, черные борта мягко соприкоснулись и с легким поскрипыванием стали тереться друг о друга, словно корабли тоже радовались встрече и были готовы обменяться новостями. С палубы на палубу перебросили широкие сходни, две толпы – мужчин и женщин – раздались, образовав широкие проходы к кормовым надстройкам.
Рыжий двинулся вперед в сопровождении трех своих помощников. За ними шли помощники помощников и прочие чины корабельной иерархии; Башка, боцман команды гарпунеров, тащил кувшин с хмельным. Учуяв крепкий запах спирта, Блейд решил, что то была знаменитая спотыкаловка.
Навстречу вождям мужского клана двинулась группа женщин, и разведчик с любопытством уставился на них. Впрочем, если не считать пары поросших коротким пухом грудей, самки хадров внешне не очень отличались от самцов. Они были такими же коренастыми и волосатыми, в набедренных повязках из кожи, на шее кое-кто носил ожерелья. Среди их плотной толпы Блейд разглядел ребятишек самого разного возраста – от грудных на руках у матерей (или кормилиц – кто их знает?) до подростков. Затем он сосредоточил внимание на приближавшейся делегации.
Впереди шла рослая особа, на редкость толстая для обычно сухопарых хадров. Ее огромные груди свисали до пояса, на заросшем шерстью лице застыло выражение важной сосредоточенности, темные глаза смотрели властно и сурово. Несомненно, Грудастая, понял Блейд, предводительница клана Каракатицы. Да, против этой мохнатой четырехрукой дамы его мужское обаяние было бессильно; они с ней являлись существами разных пород. Раньше он мог бы положиться на свою силу и хитроумие – но, увы! – сейчас и то, и другое надежно блокировали религиозные догматы. Ни помыслом, ни действием Блейд не сумел бы причинить вреда этому весьма опасному созданию, а потому решил держаться от Грудастой подальше.
Однако это ему не удалось. Представители обоих кланов встретились точно посередине трапа, соединявшего суда, кувшин со спиртным был пущен по кругу, высокие стороны обменялись парой слов – вероятно, шуточками, ибо стоявшие окрест хадры загоготали; затем Рыжий обернулся и, отыскав взглядом Блейда, сделал ему знак приблизиться. Понимая, что сейчас капитан будет демонстрировать свое приобретение на потеху публике, Блейд тяжело вздохнул и сделал шаг вперед.
За те три недели, что он провел на борту корабля хадров, ему случалось видеть Рыжего и его помощников лишь мельком – расстояние, разделяющее их, было слишком велико. Теперь Блейд обратил внимание, что глава клана принарядился: браслеты на всех четырех руках были серебряными, а не бронзовыми, и пояс украшала вышивка перламутром. Глаза у него поблескивали – видно, он успел основательно приложиться к кувшину.
– Вот, – Рыжий ткнул пальцем в широкую грудь своего нового матроса, – Носач. Никогда такого не видел – ни на Восточном Архипелаге, ни на Южных островах.
Он уставился на Грудастую, словно приглашая ее подивиться на этакое чудо природы. Женщина брезгливо поджала губы.
– Двурукий, голый… – голос у нее оказался басистый и густой. – Никогда бы не пустила двурукого на свой корабль. Мразь какая!
– Не судите и судимы не будете, – произнес Блейд, стараясь выдавить милую улыбку. Мохнатая дама, однако, осталась непреклонной.
– Умничает, хрыло, – сердито произнесла она. – Все они такие умники… только и зиркают, как бы обобрать честного хадра. Ладно, – она еще раз окатила Блейда ледяным взглядом, и повернулась к Рыжему, – пусть пьет и жрет, но ко мне на борт – ни ногой!
– Да он – смирный парень, – встрял за честь команды Лысак. – И работящий, клянусь Китом-прародителем!
– Пусть и работает при ваших нужниках, – сурово отрезала Грудастая, – а свои мы сами вычистим!
– Да смирный он и почти непьющий, – продолжал отстаивать достоинства Блейда Лысак. – Ну че плохого, если народ поглядит на него да повеселится?
Старшая клана Каракатицы уставилась на Лысака холодными глазами.
– Если хочешь, парень, можешь сегодня ночевать с этим уродом. Расчавкал?
Лысак сник и рассыпался в извинениях. Блейд, усмехаясь про себя – нравная дамочка! – отошел и уселся у нагретой солнцем деревянной стены надстройки, где хранились гарпуны, колотушки, топорики и остальное промысловое снаряжение. Он не хотел никому мешать или, тем более, послужить причиной раздора, он закусит, сделает глоток-другой местного виски – с чисто исследовательской целью, понаблюдает за нравами хадров и мирно отправится в постель. Более умеренную программу было трудно вообразить.
Высокие чины удалились в сторону кормовой надстройки женского корабля. Солнце село, и на палубах зажгли сотни факелов и плошек с китовым жиром;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24