..
- Пристрелить ее - и делу конец, - выпалил появившийся вслед за "президентом" мужчина с окладистой бородой.
- Наш связной, - вполголоса объяснил мне Кожевников. А затем повернулся к бородачу: - Мы не анархисты, товарищ Дубинин!..
- Я не согласен с тобой, - прервал Кожевникова "президент". - Верно, мы не анархисты, но скажи, пожалуйста, разве мы не должны уничтожать наших заклятых врагов? С мелочью связываться не стоит, а вот шлепнуть американского консула Соммерса, или французского генерала Жанно, который приехал сюда формировать угодное им "русское правительство", или чехословацкого коменданта города Рабенде...
- Я бы сам с удовольствием поохотился за кем-нибудь из этого зверья, чтобы доказать белогвардейщине, на что способна истинно большевистская, партийная душа, - поддержал "президента" Дубинин.
- Да вы что, товарищи? - запротестовал Кожевников. - Коммунисты мы или народовольцы? Сегодня уберем одного подлеца, а завтра на его месте появится другой. Наша главная задача - беречь силы, готовить всенародное восстание против учредиловки!
- А вам известно, - не мог успокоиться Дубинин, - что белочехи расстреляли, повесили и заживо погребли свыше пятисот человек только в нашем городе? Они не щадят ни женщин, ни детей. Так как же прикажете нам поступать с ними? В ответ на белый террор мы должны создать диверсионную группу и начать карать врагов.
Кожевников резко повернулся к Дубинину:
- Это ты сам придумал?
- Мне кажется, мою мысль одобрил бы и сам Куйбышев.
- Напрасно так думаешь. Куйбышев - большевик...
Когда страсти несколько утихли, молчавший все время Евгений Бахмутов решил поговорить о деле, которое его больше всего волновало.
- Нам бы, товарищи, следовало подумать, как освободить из тюрьмы наших товарищей.
- Голыми руками? - раздался чей-то голос.
- От Петра Неженцева, матроса гидроавиаотряда, - продолжал Бахмутов, не обращая внимания на реплику, - я узнал, что на одном из складов припрятаны 35 пулеметов, 300 винтовок и 130 ящиков патронов. Это же целый арсенал. Склад охраняют офицеры. Предлагаю обсудить план захвата этого арсенала...
И снова начался жаркий спор... В конце концов было решено действовать.
В выработанный подпольщиками план входила также политическая диверсия против самарских меньшевиков, которые готовили так называемую "рабочую конференцию", Меньшевики рассчитывали с помощью этой конференции настроить рабочих против большевиков, или, как они писали, "очистить политическую атмосферу". Чтобы сорвать планы меньшевиков, подпольщики решили создать "левую фракцию беспартийных", которой поручалось выступить на конференции с требованием отменить приказ Комуча № 1 о роспуске Совета и об отрешении от должностей всех комиссаров.
В конце совещания я рассказал Кожевникову, что затратил много времени, чтобы изучить работу станции Самара, что мог бы поделиться интересными наблюдениями. Но все это пока ни к чему. А ведь "там" ждут нашей информации.
- Не беспокойся, - сказал Кожевников, - связь с Первой армией будет налажена. А наблюдения за станцией нужно продолжать. Товарищ, который также занимается этим делом, будет сообщать тебе все, что узнает сам.
- Кто же этот товарищ?
- Когда-нибудь напишу воспоминания, в которых подробно обо всем расскажу, а сейчас слушай: телеграфный аппарат находится в руках нашего человека. Оригинал депеши - начальству, копия - нам. Словом, у нас все расписано до вагона, до минуты. Пока ведь все депеши белых идут открытым текстом. У нас, как и у них в штабе, документы о перевозках воинских грузов в полном порядке. Так что зря на станцию не ходи. Подумай лучше, как наладить связь с этим человеком. Кстати, звать его Гриша Чехов. Так вот, этот Чехов сообщил сегодня, что большое количество снаряжения, оружия и боеприпасов отправлено в Уфу. Видно, там что-то затевается. Доложу об этом в Симбирске обязательно.
Совещание затянулось далеко за полночь. Когда уже ложились спать, Кожевников вдруг вспомнил о Дубинине:
- То ли его борода внушает белочехам уважение, то ли он уж такой везучий: куда ни пошлешь его, всюду успех. Переправиться через линию фронта ему ничего не стоит. Будто у него шапка-невидимка. Встретились мы с ним совсем недавно, а дел полезных он успел натворить немало...
И, как это бывало с ним и раньше, Яша неожиданно сменил тему разговора.
- Обязательно съезди с Маргаритой Васильевной в Белебей. Надо узнать, кто скрывается под видом жены "важной персоны".
Под утро нас разбудил "президент": в соседней даче шел обыск.
- Что делать? - спрашиваю.
- Район оцеплен легионерами, - тихо говорит "президент". Кожевников встал и выглянул в окно.
- Товарищи! От нас требуются выдержка и спокойствие! - строго сказал он. - Мы спим...
Офицер и четверо солдат с винтовками уже входили на веранду.
- Здесь господа служители городской управы проживают, - объяснял офицеру сопровождавший его человек в штатском.
- Все прописаны? - спросил офицер и посмотрел на меня. - Вот вы?
- Я не прописан.
- Где вы постоянно проживаете? Здесь?
- Нет. Я прибыл из Петрограда и живу в гостинице "Националь". Сюда приехал по делу: мне сообщили, что здесь продается дача. Пока вел переговоры, наступил комендантский час, и пришлось заночевать. Разумеется, с разрешения ее хозяина, - добавил я и подал офицеру свои документы.
У остальных документы также были в порядке.
Солдаты обошли все помещения и доложили офицеру, что подозрительных лиц не обнаружено. Офицер приказал солдатам ждать его во дворе, а сам, присев к столу, вынул из полевой сумки какие-то бумаги и, как бы испытывая наше терпение, начал их рассматривать, то и дело поглядывая на нас. Продолжалось это довольно долго. Затем он зевнул, вышел из-за стола и твердым солдатским шагом прошелся по комнате.
По всему было видно, что офицер упивается своей властью. А может быть, устал от такой "работы" и теперь тянет, лишь бы время убить.
- Что это вы на меня так уставились? - вдруг произнес он с раздражением, заметив, что я смотрю на него. - Может, испугались?
- Нисколько, - безразличным тоном ответил я. - Не чувствую за собой никакой вины. Кстати, разве смотреть на вас запрещено?
- Я, господа, привык к разным встречам. А пришли мы к вам потому, что здесь, как нам достоверно известно, скрываются подозрительные личности...
- Эти негодяи даже господам офицерам не дают покоя, - с серьезным видом проговорил Кожевников. - Вот до чего дело доходит!
Глаза у офицера посветлели. Он дружески попрощался и просил "господ квартирантов" понаблюдать за соседними дачами.
- О всем подозрительном сообщайте немедленно мне. Я здесь недалеко: спуститесь к Волге и увидите мою пушку и пулеметы.
Яша обещал офицеру полное содействие.
- Честь имею! - офицер откланялся и ушел.
- Ну а теперь тебе пора отчаливать, - сказал "президент", как только солдаты вышли за калитку. - Я провожу тебя.
- Да я и сам дорогу найду.
- Дорога - одно, а дорожные знаки - другое.
И мы пошли. На трамвайной остановке "президент", указывая на телеграфный столб, тихо сказал:
- Вот тебе надежный семафор. Как сойдешь с трамвая, иди к этому столбу и пощупай вот здесь, под проволокой, которой столб крепится. Если есть там спичечный коробок, иди дальше, нет - немедленно поворачивай обратно. Возле гостиницы видел газетный киоск?
- Я там газеты покупаю.
- За газетами приходи утром и вечером. Когда будешь срочно нужен, тебе продавец газет скажет: "Не хотите ли новый номер "Знание - сила"? Подписчик уехал". Сюда приходить только по вызову Кожевникова.
Далеко тянущиеся нити
После нашей встречи в городском саду я подозревал, что Маргарита Васильевна не просто балерина. Но какую еще роль она играет, для меня было неясно. И я решил навестить ее. К этому меня побуждала и последняя встреча с Кожевниковым. Возможно, Маргарита Васильевна прольет свет на эту загадочную историю с некой мадам Сарычевой.
Поднявшись на второй этаж, где жила Маргарита Васильевна, я позвонил в соседнюю квартиру, заранее приготовившись извиниться за причиненное беспокойство. Мне просто хотелось услышать, знают ли здесь, кто живет с ними рядом. Дверь открыла уже немолодая женщина.
- Простите, Маргарита Васильевна здесь проживает?
- Квартира мадам Сарычевой рядом, - услышал я ошеломивший меня ответ.
И не успел я произнести заготовленное извинение, как дверь захлопнулась.
Внезапно все стало ясно. Так вот, значит, о ком говорил Дубинин! Мне захотелось немедленно встретиться с Кожевниковым и рассказать о своем открытии, но я поборол в себе это желание и подошел к уже знакомой двери.
Удивительно устроена жизнь, подумал я, в природе из мерзкой гусеницы выходит прелестная бабочка, а вот среди людей наблюдается как бы обратный процесс: из прелестной бабочки получается отвратительная гусеница.
Увидев меня, Маргарита Васильевна, как мне показалось, немножко растерялась, но быстро взяла себя в руки. Через минуту она уже играла роль радушной хозяйки, не подавая и виду, что я для нее сегодня гость не только незваный, но и нежелательный.
В накуренной большой гостиной сидели двое: человек в черном костюме, которого я уже видел здесь, и чешский офицер с погонами майора.
- Это мой добрый знакомый коммивояжер Михаил Дрозд, - представила меня Маргарита Васильевна.
- Майор Пшеничка, - отрекомендовался чех.
- А вы, Анатолий Корнилович, кажется, знакомы с Михаилом Устиновичем. Мишель пришел, чтобы подтвердить свое согласие сопровождать меня в Белебей.
Анатолий Корнилович, не вставая, молча поклонился мне.
Майор многозначительно посмотрел на хозяйку и поднялся с кресла.
- Итак, дорогая Маргарита Васильевна, я имею огорчение покинуть вас на недельку-другую, - проговорил он по-русски и, отвесив общий поклон, направился в переднюю.
В открытую дверь мне было видно, как Пшеничка, надевая дымчатые очки в золотой оправе, что-то тихо говорит Маргарите Васильевне. Затем он накинул на плечи черную крылатку, взял шляпу и трость с серебряным набалдашником, которую я заметил, когда входил в квартиру, и скрылся за дверью. Где-то его уже ждали.
- Не угодно ли? - протянул мне портсигар Анатолий Корнилович. Затем он щелкнул изящной зажигалкой в виде миниатюрного пистолета, и мы закурили.
Проводив майора, Маргарита Васильевна возвратилась в гостиную...
- Мы сегодня обедаем в ресторане, и я должна переодеться. Надеюсь, вы не обидитесь на меня, если я покину вас на короткое время, - и Маргарита Васильевна удалилась в спальню.
Поскольку меня не спрашивали, обедал ли я, и не приглашали разделить с ними компанию, я решил, что мне не следует здесь задерживаться, и только дожидался, когда Маргарита Васильевна вернется в гостиную, чтобы попрощаться с нею.
- Михаил Устинович, - услышал я голос из спальни, - как долго вы будете в Самаре? Дело в том, что нашу поездку в Белебей придется, видимо, отложить.
Пока я раздумывал, что ей ответить, Анатолий Корнилович неожиданно спросил:
- А кстати, какова нынче конъюнктура на патоку и мануфактуру?
Я молча пожал плечами, обдумывая ответ.
- Мужик, торгующий патокой, знает, по какой цене будет сегодня продавать свой товар, а вы, господин Дрозд, коммивояжер, - произнес Анатолий Корнилович, глядя на меня немигающими глазами.
- Меня прежде всего интересуют цены на кожу, зерно и фураж. Патока же и мануфактура, как вы знаете, не входят в рацион легионеров, - улыбнулся я.
Ответ, кажется, понравился моему собеседнику.
- В прибылях участвуете? - допытывался он.
- Какие там прибыли! Пятьсот рублей в месяц и двадцать в день на дорожные расходы. Правда, иногда кое-что перепадает...
- Послушайте, господин Дрозд, - после некоторого раздумья обратился ко мне Анатолий Корнилович. - Не хотите ли на взаимовыгодных условиях сотрудничать с нашей фирмой? Я - представитель американской фирмы "Нанкинвиль". Контора находится в Москве, а сотрудники работают в разных городах России.
- Когда мне предлагают новое дело, я всегда задумываюсь: стоит ли овчинка выделки?
- Такая осторожность начинающего коммивояжера мне понятна, - кивнул Анатолий Корнилович, - но, будь я на вашем месте, господин Дрозд, располагай я такой свободой передвижения, ничто в мире не смогло бы заставить меня отказаться от возможности заработать. Дело в том, что в нашей стране пока ничтожно мало знают о современной России. А без достоверной информации не может быть развернутой торговли. В информации заинтересованы и Россия, и Соединенные Штаты. Общеизвестно, что торговля - двигатель прогресса. Но надо знать, с кем имеешь дело! Иначе ни один американец, ни одна фирма не станет рисковать своим капиталом. Вот почему мой шеф взял на себя труд организовать бюро по сбору торговой информации. Правительство и деловые круги Америки нуждаются в экономической информации. Вы меня поняли?
- И да, и нет! Сведения для вас придется подавать в письменном виде, не так ли? А попадись с ними к чехословакам или того хуже - к красным, меня тут же поставят к стенке и даже фамилию не спросят.
- Нам нужна объективная информация в плане коммерческих сделок, беспристрастная и точная. Боже упаси заниматься сбором шпионских данных. С любителями сильных ощущений нам не по пути. А вы, дорогой мой, должны усвоить следующее. - Анатолий Корнилович придвинулся и положил мне на плечо руку. - Соединенные Штаты - единственная страна в мире, сбросившая ярмо национальной ограниченности. Американца не интересует, кто вы: итальянец, поляк, испанец... Американцу подавай деловые качества, ему наплевать на национальную принадлежность. Какому идолу ты поклоняешься, ему безразлично. У нас полнейшее равноправие наций и вероисповеданий, я бы сказал содружество наций и вероисповеданий! Живя в России, трудно представить неограниченную свободу слова американского гражданина. К примеру, можно сколько угодно ругать даже самого президента Соединенных Штатов - о сенате и министрах и говорить нечего, - и никого это не интересует. А услышит рядовой американец, улыбнется: "Ругаешь? И правильно делаешь!"
- Неужели у американцев нет национальной гордости? - попытался я подлить масла в огонь.
Анатолий Корнилович улыбнулся:
- Это россиян обуяла национальная гордость, потому они и перебиваются с черного хлеба на дрянной квас. "Мы - русские!" Нашли чем хвастаться! Глушь, вши, вместо штиблет - лапти; вместо гаванских сигар - махорка, от которой дохнут тараканы. А русские солдаты? С одной винтовкой на троих шли на немецкие пушки: один стрелял, двое хлопали в ладоши. Вы знаете, сколько миллионов русских погибло в эту войну? Америка же только на поставках оружия воюющим европейским государствам создала огромные золотые запасы. Богатели и предприниматели, и рабочие, и фермеры, и чиновники - словом, все. Надо уметь жить, милый мой!
"Горе больного - доход врача", - подумал я, но вовремя сдержался и только сказал:
- Рабочим, говорите, тоже перепадает?
- А как вы думали! - Анатолий Корнилович даже удивился. - Капитал, конечно, в руках у Рокфеллеров, Морганов, Фордов и иже с ними по духу и крови, но и рабочие не в обиде... - Он неожиданно умолк, посмотрел на меня в упор и цинично спросил: - Ну так как же, согласны?
- Прежде чем решить, я должен знать, какое вознаграждение гарантирует ваша фирма.
- Пятьсот рублей в месяц и двадцать пять дорожных в сутки. Прочие расходы по предъявлении официальных или ваших личных счетов... Конечно, в разумных пределах...
- Я подумаю.
В это время в гостиную вошла переодетая Маргарита Васильевна, и я поспешил откланяться, сказав, что дня через два-три отправляюсь в поездку по губернии.
Как-то в одной из самарских газет появилось объявление анонимного общества о покупке крупных лесных участков, угодий, экономии с оплатой в иностранных банках. За справками предлагалось обращаться к представителю общества, проживавшему в десятом номере гостиницы "Националь".
Я понимал, что подобными, на первый взгляд невинными, объявлениями обычно маскируются темные политические махинации, и решил поинтересоваться, что же это за общество.
Оказалось, что представителем этого общества в Самаре является француз Люке, тот самый, который в памятный день скандала в ресторане вручил мне свою визитную карточку.
Однажды вечером он увидел меня в вестибюле гостиницы и, улыбаясь, подошел ко мне.
- Нам нужно, как говорят русские, посидеть за чашкой чаю. Но сегодня у меня свидание с патроном... А вот завтра после семи жду вас.
Я поблагодарил его и сказал, что у меня есть и деловая необходимость встретиться с ним, чтобы предложить выгодную для обоих сделку.
В условленное время я подошел к номеру Люке. Дверь была приоткрыта, и я увидел Люке, не будучи замеченным им. Он сидел за письменным столом и что-то писал. Перед ним лежала стопка конторских книг, груда каких-то газет и пухлые пачки бумаг. Поминутно заглядывая в толстый гроссбух, он что-то сосредоточенно подсчитывал, шевелил губами и снова писал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26