Сто лет назад они были почти уничтожены пожаром и восстановлены печально известным завоевателем Дели - Надир-шахом. Некоторые дворцы были перенесены в другое место, но уже не было той роскоши и того вкуса, которые были характерны для Аббаса Великого. Тем не менее даже руины и сегодня еще прекрасны. Их красоту подчеркивает и окружающая великолепная природа. Кипарисы, кедры, лимонные деревья, гранатовые кусты, тополь, бук, вяз, орешник и фиговые деревья посажены либо аллеями, либо островками и теряются в темной зелени леса на склоне горы. Темно-зеленые стройные кипарисы стоят словно часовые вдоль каналов, края которых окаймлены белыми мраморными плитами, в которых видны еще отверстия, куда вставлялись факелы, чтобы освещать сады вечером во время празднеств шаха Аббаса. Другие кипарисы отражаются в воде бассейна. Ярко-красные цветы оттеняют темную зелень гранатовых кустов. На их фоне видны полуразрушенные дворцы с полукруглыми резными окнами, в которых блестят осколки разноцветных стекол. Их полуразрушенные изразцовые оводы, в трещинах которых уже растут гранатовые и фиговые кусты, как будто парят на фоне голубого неба, и из руин на землю спускаются виноградные лозы. Все это так живописно! Прибавьте еще воздух, напоенный ароматом, синий свод неба и месяц, льющий свой магический свет на всю округу. Должен признаться, что никогда раньше не видел ничего более прекрасного, чем сады и руины Эшрефа в июньскую ночь, которая никогда не забудется.
Персы и нынешние жители этих мест не умеют ценить этот рай, руины не представляют для них ценности. Во дворце, где находится главный источник, средний купол упал в бассейн. Куски кирпичей и изразцов запрудили выход из бассейна, так что кристально-чистый ручей должен пробивать себе дорогу в обломках. Сверкая в лучах солнца, он пропадает в гранатовых кустах, где соловей поет свою грустную песню, как будто сожалея о прошлом этих дворцов. Все изменилось. Там, где в большом бассейне, напротив первого павильона, когда-то перед шахом Аббасом купались красавицы гарема, радовавшие его взгляд, теперь устраивают свои концерты лягушки. В самом гареме теперь стойла ишаков и пол усеян миллионами блох. Дворцовые залы, стены которых раньше украшали изречения из Корана, теперь исписаны автографами приезжих.
Мы расположились на ночлег в большом павильоне, открытом со всех сторон, недалеко от ручья, журчание которого перебивалось кваканьем лягушек. Перед тем наш консул угостил нас замечательным ужином в персидском вкусе. Нам предложили крепкое вино из Шираза и кальян. Была чудная ночь, и я еще долго сидел у края ручья и, размышляя о бренности всего прекрасного на земле, наслаждался видом окрестностей, купающихся в лунном свете.
14 июня мы встали с рассветом, позавтракали и отправились в верхний дворец Сефиабад. Он находился в лучшем состоянии, чем уже упоминавшиеся, потому что в нем однажды останавливался Фатх-Али-шах (умерший в 1835 г.)14 и к его приезду он был немного приведен в порядок. Вид с балкона третьего этажа открывался чудесный. Астрабадский залив со всеми извилинами, бухтами и косами был виден как на ладони, а дальше к северу простиралось Каспийское море; слева возвышались отроги Мазендеранских гор, а позади нас в густой зелени лежали руины Эшрефа.
В 10 часов наш гостеприимный хозяин А. Ходзыко, которого мне снова доведется увидеть через два года в Тегеране, простился с нами, и мы вернулись в Эшреф, где уже были приготовлены лошади и мулы, чтобы доставить нас в лагерь Шагил. Во время нашего отсутствия Муригин с топографом произвели съемку остальной части залива, а также определили глубину вдоль полуострова Потемкин. Свежий северо-западный ветер наполнил наши паруса, так что мы уже к вечеру были на борту своего судна.
В оставшиеся дни июня у нас побывали в гостях некоторые персидские ханы из окрестностей. Наш живописный лагерь был разбит в устье Багу. Казаки собирали хворост, готовили сухари; в бочки набиралась свежая вода; судно приводилось в порядок.
Вся коллекция жуков, бабочек и растений была просмотрена, приведена в порядок и уложена в ящички. Наш художник сделал много набросков Эшрефа, а также эскизы портретов посещавших нас персов и туркмен. Почти каждую ночь в силки, расставляемые казаками в лесу, попадались дикие кошки, барсуки или шакалы.
25 июня, день рождения царя, мы отпраздновали на берегу Багу как нельзя лучше. Было устроено соревнование по стрельбе среди казаков, и лучший стрелок получил денежную премию. Во время обеда мы пили за здоровье царя под грохот пушек, и, может быть, впервые с 1782 г. эхо выстрелов раздавалось в Мазендеранских горах15.
В последние дни месяца я занимался главным образом сбором сведений об обычаях, привычках, торговле и ремеслах туркменских племен и жителей провинций Астрабад и Мазендеран. Наш консул А. Ходзько передал мне, кроме того, статистические и географические данные о Гиляне и Мазендеране, так что я располагал теперь значительным материалом для описания этих земель.
3 июля в наш лагерь приехал из Наукенда Гамзат-хан. В 1827 г. он был взят в плен в Эривани16, прожил восемь месяцев в Тифлисе, а в 1833 г. сопровождал по приказу Аббас-Мирзы17 известного английского путешественника Бернса18 из Кучана (в Хорасане) до границы расселения туркменских племен, так как к тому времени был правителем племени гёклен. Теперь он был хакимом Наукендского округа (махала). Он обещал дать нам лошадей и проводника, чтобы совершить еще одну поездку в горы, с условием, что наш врач поедет к нему, чтобы оказать помощь одной из его жен.
Мы воспользовались этим приглашением. Доктор Заблоцкий, Фелышер, я и переводчик Абдулла с 10 казаками запаслись барометром и отправились на заходе солнца на баркасе к устью речки Чебекенд, где и заночевали в баркасе. 4 июля, на рассвете, мы отправились в село Наукенд, находившееся в 5 верстах от берега. Гамзат-бек и его младший брат Сефи-хан встретили нас дружески. Врача с переводчиком проводили в гарем, а мы тем временем осмотрели селение, насчитывавшее 1000 домов, которые утопали в садах и пышной лесной растительности. В час дня врач закончил свое дело, и наши любезные хозяева дали нам несколько своих верховых и вьючных лошадей.
Из Наукенда, через который протекает речушка того же названия, мы по полого поднимавшейся тропе поехали в горы. Долина была покрыта фруктовыми деревьями, лесом и мимозой, усеянной пурпурно-красными цветами, а также папоротником такой высоты, что всадников не было видно. Сильный запах от папоротника вызвал у некоторых из нас головную боль. Первое барометрическое наблюдение мы провели в селе Банюш-Тепе, в котором насчитывалось 30 дворов; оно располагалось у самого подножия гор, на речке Малекастель. Во время нашего отсутствия Карелин проводил днем в устье Багу каждые полчаса барометрические наблюдения, чтобы затем сравнить их с нашими данными. От вышеупомянутого селения начинался подъем в гору через густой лес, и мы с трудом выбрались на дорогу, ведущую из Наукенда через горы в Хезар-Джериб, на южную сторону Эльбурса. Дорога пролегала все время по густому лесу, и мы три раза пересекали каменистые русла бурных лесных потоков. Затем мы ехали вдоль крутого берега большого ручья, который впадает в Наукенд. Ручей протекает в глубоком ущелье, так что его шум едва доходил до наших ушей; самого его не было видно.
В 4 часа мы провели второе барометрическое наблюдение. Чем выше мы поднимались, тем дорога становилась круче, небо начало затягиваться облаками.
На горе Дюкесар мы любовались чудесным видом, открывшимся в сторону севера. Вся равнина вокруг Астрабадского залива, носящая название Энезан-Чом, лежала у наших ног; сам залив, полуостров Потемкин, остров Ашур-Ада и Каспийское море представляли великолепную панораму. Густые леса около берега казались темными пятнами, средч которых выделялась светлая зелень рисовых полей и лугов. Над деревнями курился дымок, в легких облаках садилось солнце, и на землю опускалась вечерняя прохлада. Здесь, на горе Дюкесар, мы провели третье барометрическое наблюдение. Заночевали мы под столетним буком, густая листва которого укрыла нас от дождя. Мы спали на голой земле, и у нас не было ничего, кроме сухарей и капельки рома.
5 июля, в 4 часа утра, мы снова стали подниматься по крутой и грязной тропе. Лошадей оставили и карабкались вверх по узкой тропе вдоль хребта Люссар, между двумя пропастями. Справа в глубине шумел поток Абра-Чешме, слева находился обрыв, такой крутой и глубокий, что не слышно было шума воды. С трудом мы добрались до истока Абра-Чешме. Здесь в 7 1/2 часов утра мы провели последнее барометрическое наблюдение. Туман закрывал ущелья и медленно поднимался вдоль горного хребта. По нашим подсчетам, мы находились на высоте в 3420 саженей*32 над уровнем Каспийского моря. Мы не рискнули подниматься выше из-за крутизны тропы, а также из-за боязни разбить барометр. Мы начали опускаться, несколько раз падали и в 9 часов достигли лагеря, где заночевали. Утром продолжили спуск, взяв лошадей под уздцы, и в 2 часа прибыли в Наукенд. Гамзат-хан дал нам свежих лошадей, и наши казаки покинули деревню с песнями под аккомпанемент тамбурина. На звуки песни из домов выбегали женщины и девушки; они провожали нас до околицы, глядя с удивлением и с улыбкой, так как никогда еще не встречали русских.
В 4 часа мы погрузились в лодку и в 6 часов вечера прибыли в лагерь на реке Багу.
В течение последующих дней мы готовились к отъезду. Хадыр-Мамед уехал раньше в Гасан-Кули, расположенный в устье Атрека, чтобы известить о нашем скором приезде своего престарелого отца Киат-бека. Наше пребывание в Астрабадском заливе, в который впадают 30 речек и ручьев, продолжалось более пяти недель. Погода была большей частью хорошей, небо - ясным, хотя в горах часто шел дождь. Направление ветра было всегда постоянным: ночью с гор (южный ветер), днем с моря (восточный ветер). На якорной стоянке не ощущалось ни малейшей качки. Днем жара не превышала 24° по Реомюру в тени, а ночью не опускалась ниже 18°. На берегу жара была сильнее и в тихую погоду становилась невыносимой, особенно в начале июля, когда начал цвести хлопчатник. В последние дни нашего пребывания здесь заболело несколько казаков, не от тяжелой работы или плохой пищи, а, вероятно, вследствие жары. Питание наше было хорошим. В летний период, когда отары овец перегонялись в горы, мы покупали у местных жителей или туркмен быков. Хотя мясо и хранили в ямах, больше двух дней его нельзя было держать. Наш врач быстро поставил больных на ноги, и мы покинули прекрасный Астрабадский залив в ночь с 11 на 12 июля. Ветер был слабый, и мы медленно плыли на север и лишь в полдень оказались в районе Серебряного бугра (Гюмюш-Тепе), где бросили якорь в 7 верстах от берега.
Мы послали на берег переводчика Абдуллу в бударке (легкая лодка), чтобы он приготовил войлочную юрту и дал сигнал, когда все будет готово. В 3 часа сигнал бы подан, и мы в двух лодках с 20 вооруженными казаками отправились на берег. Так как у берега было очень мелко, мы вынуждены были остановиться в 30 саженях от него. Толпа полуголых мальчишек бросилась нам навстречу, и мы двинулись пешком прямо по воде в сопровождении галдящих детей туда, где на небольшом холме была установлена наша кибитка. С трудом мы пробрались через толпу любопытных туркмен. Их старейшина, Аман-Назар, угостил нас дынями и произнес много высокопарных приветствий, повторив двадцать раз слова "аман-баш" и "хош-гельди" ("добро пожаловать" и "милости просим").
Карелин предложил туркменам устроить турнир борцов, пообещав победителю небольшой приз. Они с таким азартом и криками приступили к состязаниям, что мы были уже не рады, что очутились среди этих полуголых нищих людей, не повиновавшихся приказам. Толкая друг друга и крича во всю глотку, они образовали круг. Дарчи, своего рода полицмейстер, смог выровнять круг только после того, как стал бить нагайкой по голым ногам орущих соплеменников. Борцы демонстрировали только силу, но не ловкость; они хватали друг друга за пояс, и каждый пытался свалить другого. Хотя подарки были довольно ценными, они требовали больше. Некий Назар-Берген добивался от нас подарка за то, что не участвовал в соревновании стрелков в лагере на Багу.
Особенно нам не понравилось их жестокое обращение с пленными или, вернее сказать, с уведенными силой персами. Так, за неделю до нашего приезда они силой увели одного юношу-перса и заковали его в цепи. Седой туркмен вывел его напоказ, заставил несчастного ходить взад и вперед, наслаждаясь, по-видимому, бряцанием цепей. С основанием нашей морской базы у острова Ашур-Ада действиям этих грабителей вдоль побережья Астрабадского залива и Мазендерана был положен конец.
Мы осмотрели Серебряный бугор, имеющий всего 3-4 сажени в высоту. На нем остались только развалины старых зданий; море смыло часть построек, и остатки стен простираются под водой на юг, вдоль берега до речки Карасу. Вид с вершины бугра понравился нам своей новизной. С одной стороны - море, с другой - необъятная степь с едва различимой на горизонте цепью холмов. У наших ног, как пчелиные соты, располагалось около 200 войлочных юрт йомудов. Вправо холм постепенно снижался и, наподобие вала, тянулся к речке Гюрген и сливался со степью. Туркменский аул находился в 1 1/2 верстах от реки, воду которой использовали жители. Вечером, в 9 часов, при свете луны мы вернулись на судно.
13 июля мы поплыли очень медленно на север и к полудню бросили якорь из-за мелководья против бухты Гасан-Кули, в 14 верстах от берега. Здесь мы обнаружили суда купца Герасимова, нагруженные рыбой, которую ловили для него в бухте туркмены. На следующее утро к нам на борт поднялись Яхши-Мамед и 20 его соплеменников. Мы угостили их и послали вперед, чтобы они поставили нам несколько кибиток на берегу. Между тем мы подошли ближе к судам Герасимова и в 5 часов вечера отправились в четырех лодках на берег с пушкой и в сопровождении 40 вооруженных казаков. Нам пришлось остановиться в 100 саженях от берега, так как лодки из-за мелководья не могли подойти ближе. Хадыр-Мамед и много туркмен поехали к нам. Они отдали нам своих лошадей, чтобы мы могли сухими добраться до берега. Здесь нам навстречу верхом выехал почтенный Киат-бек и проводил до двух просторных кибиток, специально для нас приготовленных.
Нас окружила толпа любопытных туркмен, которые были намного сдержаннее их земляков у Серебряного бугра. Среди них находился также Яхши-Мамед, старший сын Киата. Он был босиком. Казалось, что он здесь чужой; он не приближался к отцу и не сопровождал нас к кибиткам. Позднее мы узнали, что он в немилости у отца, потому что женился без его разрешения. Эта черта характера туркмен заслуживает внимания. Власть и воля отца здесь безграничны, и сыновья, даже в зрелом возрасте, должны беспрекословно подчиняться ему. Среди этого народа бытуют и другие странные привычки, особенно среди женщин. Сноха, например, никогда не назовет свекра по имени, никогда не говорит с ним сама, а обращается к нему через старшее лицо, имеющее право разговаривать с ним свободно; те же правила действуют в отношении старшего деверя.
Мы показали туркменам ловкость наших казаков и артиллеристов в стрельбе. Они изумлялись тому, как пули рикошетировали далеко в степи или прыгали по поверхности моря. Их восторгу не было предела, когда мы вечером выпустили полдюжины больших ракет. Мы угостили старейшин чаем и затем отпустили их.
Аул Гасан-Кули был расположен на мысе и отделен от нашего лагеря бахчой с дынями и арбузами. Степь, необозримая и ровная, терялась вдали и, казалось, составляла единое целое с морем. Месяц заливал окрестности своим серебряным светом, не было ни ветерка, и ночь была пленительна. Находясь здесь, мы всегда спали ночью на открытом воздухе. Казачьи караулы охраняли лагерь.
На следующее утро мы решили доставить с судна питьевую воду; здешние жители брали ее из Атрека, впадающего в озеро Гасан-Кули, в 14 верстах от аула. Озеро неглубокое, так что жители возят воду в куласе, предварительно наполнив и его. Жара стояла невыносимая. В тени термометр показывал 27°. После обеда мы побывали в ауле, насчитывавшем приблизительно 200 кибиток, раскинувшихся на западном берегу бухты или озера. Внутри кибиток было довольно чисто, пол устлан войлоком или коврами, а вдоль стен стояли раскрашенные русские деревянные сундуки, в которые жители складывали свою одежду и пожитки. Седла, уздечки и оружие крепились на деревянной оснастке кибитки. Во многих местах мы видели женщин, которые сидели под навесом, защищавшим их от палящих лучей солнца, и занимались изготовлением ковров или войлочных одеял. Вдоль берега стояло множество туркменских плоско донок (киржим) и русских рыбацких лодок, принадлежавших Герасимову, а немного выше находился его рыбный промысел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Персы и нынешние жители этих мест не умеют ценить этот рай, руины не представляют для них ценности. Во дворце, где находится главный источник, средний купол упал в бассейн. Куски кирпичей и изразцов запрудили выход из бассейна, так что кристально-чистый ручей должен пробивать себе дорогу в обломках. Сверкая в лучах солнца, он пропадает в гранатовых кустах, где соловей поет свою грустную песню, как будто сожалея о прошлом этих дворцов. Все изменилось. Там, где в большом бассейне, напротив первого павильона, когда-то перед шахом Аббасом купались красавицы гарема, радовавшие его взгляд, теперь устраивают свои концерты лягушки. В самом гареме теперь стойла ишаков и пол усеян миллионами блох. Дворцовые залы, стены которых раньше украшали изречения из Корана, теперь исписаны автографами приезжих.
Мы расположились на ночлег в большом павильоне, открытом со всех сторон, недалеко от ручья, журчание которого перебивалось кваканьем лягушек. Перед тем наш консул угостил нас замечательным ужином в персидском вкусе. Нам предложили крепкое вино из Шираза и кальян. Была чудная ночь, и я еще долго сидел у края ручья и, размышляя о бренности всего прекрасного на земле, наслаждался видом окрестностей, купающихся в лунном свете.
14 июня мы встали с рассветом, позавтракали и отправились в верхний дворец Сефиабад. Он находился в лучшем состоянии, чем уже упоминавшиеся, потому что в нем однажды останавливался Фатх-Али-шах (умерший в 1835 г.)14 и к его приезду он был немного приведен в порядок. Вид с балкона третьего этажа открывался чудесный. Астрабадский залив со всеми извилинами, бухтами и косами был виден как на ладони, а дальше к северу простиралось Каспийское море; слева возвышались отроги Мазендеранских гор, а позади нас в густой зелени лежали руины Эшрефа.
В 10 часов наш гостеприимный хозяин А. Ходзыко, которого мне снова доведется увидеть через два года в Тегеране, простился с нами, и мы вернулись в Эшреф, где уже были приготовлены лошади и мулы, чтобы доставить нас в лагерь Шагил. Во время нашего отсутствия Муригин с топографом произвели съемку остальной части залива, а также определили глубину вдоль полуострова Потемкин. Свежий северо-западный ветер наполнил наши паруса, так что мы уже к вечеру были на борту своего судна.
В оставшиеся дни июня у нас побывали в гостях некоторые персидские ханы из окрестностей. Наш живописный лагерь был разбит в устье Багу. Казаки собирали хворост, готовили сухари; в бочки набиралась свежая вода; судно приводилось в порядок.
Вся коллекция жуков, бабочек и растений была просмотрена, приведена в порядок и уложена в ящички. Наш художник сделал много набросков Эшрефа, а также эскизы портретов посещавших нас персов и туркмен. Почти каждую ночь в силки, расставляемые казаками в лесу, попадались дикие кошки, барсуки или шакалы.
25 июня, день рождения царя, мы отпраздновали на берегу Багу как нельзя лучше. Было устроено соревнование по стрельбе среди казаков, и лучший стрелок получил денежную премию. Во время обеда мы пили за здоровье царя под грохот пушек, и, может быть, впервые с 1782 г. эхо выстрелов раздавалось в Мазендеранских горах15.
В последние дни месяца я занимался главным образом сбором сведений об обычаях, привычках, торговле и ремеслах туркменских племен и жителей провинций Астрабад и Мазендеран. Наш консул А. Ходзько передал мне, кроме того, статистические и географические данные о Гиляне и Мазендеране, так что я располагал теперь значительным материалом для описания этих земель.
3 июля в наш лагерь приехал из Наукенда Гамзат-хан. В 1827 г. он был взят в плен в Эривани16, прожил восемь месяцев в Тифлисе, а в 1833 г. сопровождал по приказу Аббас-Мирзы17 известного английского путешественника Бернса18 из Кучана (в Хорасане) до границы расселения туркменских племен, так как к тому времени был правителем племени гёклен. Теперь он был хакимом Наукендского округа (махала). Он обещал дать нам лошадей и проводника, чтобы совершить еще одну поездку в горы, с условием, что наш врач поедет к нему, чтобы оказать помощь одной из его жен.
Мы воспользовались этим приглашением. Доктор Заблоцкий, Фелышер, я и переводчик Абдулла с 10 казаками запаслись барометром и отправились на заходе солнца на баркасе к устью речки Чебекенд, где и заночевали в баркасе. 4 июля, на рассвете, мы отправились в село Наукенд, находившееся в 5 верстах от берега. Гамзат-бек и его младший брат Сефи-хан встретили нас дружески. Врача с переводчиком проводили в гарем, а мы тем временем осмотрели селение, насчитывавшее 1000 домов, которые утопали в садах и пышной лесной растительности. В час дня врач закончил свое дело, и наши любезные хозяева дали нам несколько своих верховых и вьючных лошадей.
Из Наукенда, через который протекает речушка того же названия, мы по полого поднимавшейся тропе поехали в горы. Долина была покрыта фруктовыми деревьями, лесом и мимозой, усеянной пурпурно-красными цветами, а также папоротником такой высоты, что всадников не было видно. Сильный запах от папоротника вызвал у некоторых из нас головную боль. Первое барометрическое наблюдение мы провели в селе Банюш-Тепе, в котором насчитывалось 30 дворов; оно располагалось у самого подножия гор, на речке Малекастель. Во время нашего отсутствия Карелин проводил днем в устье Багу каждые полчаса барометрические наблюдения, чтобы затем сравнить их с нашими данными. От вышеупомянутого селения начинался подъем в гору через густой лес, и мы с трудом выбрались на дорогу, ведущую из Наукенда через горы в Хезар-Джериб, на южную сторону Эльбурса. Дорога пролегала все время по густому лесу, и мы три раза пересекали каменистые русла бурных лесных потоков. Затем мы ехали вдоль крутого берега большого ручья, который впадает в Наукенд. Ручей протекает в глубоком ущелье, так что его шум едва доходил до наших ушей; самого его не было видно.
В 4 часа мы провели второе барометрическое наблюдение. Чем выше мы поднимались, тем дорога становилась круче, небо начало затягиваться облаками.
На горе Дюкесар мы любовались чудесным видом, открывшимся в сторону севера. Вся равнина вокруг Астрабадского залива, носящая название Энезан-Чом, лежала у наших ног; сам залив, полуостров Потемкин, остров Ашур-Ада и Каспийское море представляли великолепную панораму. Густые леса около берега казались темными пятнами, средч которых выделялась светлая зелень рисовых полей и лугов. Над деревнями курился дымок, в легких облаках садилось солнце, и на землю опускалась вечерняя прохлада. Здесь, на горе Дюкесар, мы провели третье барометрическое наблюдение. Заночевали мы под столетним буком, густая листва которого укрыла нас от дождя. Мы спали на голой земле, и у нас не было ничего, кроме сухарей и капельки рома.
5 июля, в 4 часа утра, мы снова стали подниматься по крутой и грязной тропе. Лошадей оставили и карабкались вверх по узкой тропе вдоль хребта Люссар, между двумя пропастями. Справа в глубине шумел поток Абра-Чешме, слева находился обрыв, такой крутой и глубокий, что не слышно было шума воды. С трудом мы добрались до истока Абра-Чешме. Здесь в 7 1/2 часов утра мы провели последнее барометрическое наблюдение. Туман закрывал ущелья и медленно поднимался вдоль горного хребта. По нашим подсчетам, мы находились на высоте в 3420 саженей*32 над уровнем Каспийского моря. Мы не рискнули подниматься выше из-за крутизны тропы, а также из-за боязни разбить барометр. Мы начали опускаться, несколько раз падали и в 9 часов достигли лагеря, где заночевали. Утром продолжили спуск, взяв лошадей под уздцы, и в 2 часа прибыли в Наукенд. Гамзат-хан дал нам свежих лошадей, и наши казаки покинули деревню с песнями под аккомпанемент тамбурина. На звуки песни из домов выбегали женщины и девушки; они провожали нас до околицы, глядя с удивлением и с улыбкой, так как никогда еще не встречали русских.
В 4 часа мы погрузились в лодку и в 6 часов вечера прибыли в лагерь на реке Багу.
В течение последующих дней мы готовились к отъезду. Хадыр-Мамед уехал раньше в Гасан-Кули, расположенный в устье Атрека, чтобы известить о нашем скором приезде своего престарелого отца Киат-бека. Наше пребывание в Астрабадском заливе, в который впадают 30 речек и ручьев, продолжалось более пяти недель. Погода была большей частью хорошей, небо - ясным, хотя в горах часто шел дождь. Направление ветра было всегда постоянным: ночью с гор (южный ветер), днем с моря (восточный ветер). На якорной стоянке не ощущалось ни малейшей качки. Днем жара не превышала 24° по Реомюру в тени, а ночью не опускалась ниже 18°. На берегу жара была сильнее и в тихую погоду становилась невыносимой, особенно в начале июля, когда начал цвести хлопчатник. В последние дни нашего пребывания здесь заболело несколько казаков, не от тяжелой работы или плохой пищи, а, вероятно, вследствие жары. Питание наше было хорошим. В летний период, когда отары овец перегонялись в горы, мы покупали у местных жителей или туркмен быков. Хотя мясо и хранили в ямах, больше двух дней его нельзя было держать. Наш врач быстро поставил больных на ноги, и мы покинули прекрасный Астрабадский залив в ночь с 11 на 12 июля. Ветер был слабый, и мы медленно плыли на север и лишь в полдень оказались в районе Серебряного бугра (Гюмюш-Тепе), где бросили якорь в 7 верстах от берега.
Мы послали на берег переводчика Абдуллу в бударке (легкая лодка), чтобы он приготовил войлочную юрту и дал сигнал, когда все будет готово. В 3 часа сигнал бы подан, и мы в двух лодках с 20 вооруженными казаками отправились на берег. Так как у берега было очень мелко, мы вынуждены были остановиться в 30 саженях от него. Толпа полуголых мальчишек бросилась нам навстречу, и мы двинулись пешком прямо по воде в сопровождении галдящих детей туда, где на небольшом холме была установлена наша кибитка. С трудом мы пробрались через толпу любопытных туркмен. Их старейшина, Аман-Назар, угостил нас дынями и произнес много высокопарных приветствий, повторив двадцать раз слова "аман-баш" и "хош-гельди" ("добро пожаловать" и "милости просим").
Карелин предложил туркменам устроить турнир борцов, пообещав победителю небольшой приз. Они с таким азартом и криками приступили к состязаниям, что мы были уже не рады, что очутились среди этих полуголых нищих людей, не повиновавшихся приказам. Толкая друг друга и крича во всю глотку, они образовали круг. Дарчи, своего рода полицмейстер, смог выровнять круг только после того, как стал бить нагайкой по голым ногам орущих соплеменников. Борцы демонстрировали только силу, но не ловкость; они хватали друг друга за пояс, и каждый пытался свалить другого. Хотя подарки были довольно ценными, они требовали больше. Некий Назар-Берген добивался от нас подарка за то, что не участвовал в соревновании стрелков в лагере на Багу.
Особенно нам не понравилось их жестокое обращение с пленными или, вернее сказать, с уведенными силой персами. Так, за неделю до нашего приезда они силой увели одного юношу-перса и заковали его в цепи. Седой туркмен вывел его напоказ, заставил несчастного ходить взад и вперед, наслаждаясь, по-видимому, бряцанием цепей. С основанием нашей морской базы у острова Ашур-Ада действиям этих грабителей вдоль побережья Астрабадского залива и Мазендерана был положен конец.
Мы осмотрели Серебряный бугор, имеющий всего 3-4 сажени в высоту. На нем остались только развалины старых зданий; море смыло часть построек, и остатки стен простираются под водой на юг, вдоль берега до речки Карасу. Вид с вершины бугра понравился нам своей новизной. С одной стороны - море, с другой - необъятная степь с едва различимой на горизонте цепью холмов. У наших ног, как пчелиные соты, располагалось около 200 войлочных юрт йомудов. Вправо холм постепенно снижался и, наподобие вала, тянулся к речке Гюрген и сливался со степью. Туркменский аул находился в 1 1/2 верстах от реки, воду которой использовали жители. Вечером, в 9 часов, при свете луны мы вернулись на судно.
13 июля мы поплыли очень медленно на север и к полудню бросили якорь из-за мелководья против бухты Гасан-Кули, в 14 верстах от берега. Здесь мы обнаружили суда купца Герасимова, нагруженные рыбой, которую ловили для него в бухте туркмены. На следующее утро к нам на борт поднялись Яхши-Мамед и 20 его соплеменников. Мы угостили их и послали вперед, чтобы они поставили нам несколько кибиток на берегу. Между тем мы подошли ближе к судам Герасимова и в 5 часов вечера отправились в четырех лодках на берег с пушкой и в сопровождении 40 вооруженных казаков. Нам пришлось остановиться в 100 саженях от берега, так как лодки из-за мелководья не могли подойти ближе. Хадыр-Мамед и много туркмен поехали к нам. Они отдали нам своих лошадей, чтобы мы могли сухими добраться до берега. Здесь нам навстречу верхом выехал почтенный Киат-бек и проводил до двух просторных кибиток, специально для нас приготовленных.
Нас окружила толпа любопытных туркмен, которые были намного сдержаннее их земляков у Серебряного бугра. Среди них находился также Яхши-Мамед, старший сын Киата. Он был босиком. Казалось, что он здесь чужой; он не приближался к отцу и не сопровождал нас к кибиткам. Позднее мы узнали, что он в немилости у отца, потому что женился без его разрешения. Эта черта характера туркмен заслуживает внимания. Власть и воля отца здесь безграничны, и сыновья, даже в зрелом возрасте, должны беспрекословно подчиняться ему. Среди этого народа бытуют и другие странные привычки, особенно среди женщин. Сноха, например, никогда не назовет свекра по имени, никогда не говорит с ним сама, а обращается к нему через старшее лицо, имеющее право разговаривать с ним свободно; те же правила действуют в отношении старшего деверя.
Мы показали туркменам ловкость наших казаков и артиллеристов в стрельбе. Они изумлялись тому, как пули рикошетировали далеко в степи или прыгали по поверхности моря. Их восторгу не было предела, когда мы вечером выпустили полдюжины больших ракет. Мы угостили старейшин чаем и затем отпустили их.
Аул Гасан-Кули был расположен на мысе и отделен от нашего лагеря бахчой с дынями и арбузами. Степь, необозримая и ровная, терялась вдали и, казалось, составляла единое целое с морем. Месяц заливал окрестности своим серебряным светом, не было ни ветерка, и ночь была пленительна. Находясь здесь, мы всегда спали ночью на открытом воздухе. Казачьи караулы охраняли лагерь.
На следующее утро мы решили доставить с судна питьевую воду; здешние жители брали ее из Атрека, впадающего в озеро Гасан-Кули, в 14 верстах от аула. Озеро неглубокое, так что жители возят воду в куласе, предварительно наполнив и его. Жара стояла невыносимая. В тени термометр показывал 27°. После обеда мы побывали в ауле, насчитывавшем приблизительно 200 кибиток, раскинувшихся на западном берегу бухты или озера. Внутри кибиток было довольно чисто, пол устлан войлоком или коврами, а вдоль стен стояли раскрашенные русские деревянные сундуки, в которые жители складывали свою одежду и пожитки. Седла, уздечки и оружие крепились на деревянной оснастке кибитки. Во многих местах мы видели женщин, которые сидели под навесом, защищавшим их от палящих лучей солнца, и занимались изготовлением ковров или войлочных одеял. Вдоль берега стояло множество туркменских плоско донок (киржим) и русских рыбацких лодок, принадлежавших Герасимову, а немного выше находился его рыбный промысел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52