Мать вбежала в эту дверь и своим появлением перепугала задремавшую у стола медсестру.
Как ни доказывала дежурная на медпункте, что ни к какому мальчику карету не посылали, что за всю ночь был сделан только один выезд к роженице, которую отправили в роддом, Саянова не уходила. Ей казалось, что там, в соседней комнате, куда вела приоткрытая фанерная дверь и виднелись чьи-то ноги в ботинках с калошами, находится ее сын. Она не спускала глаз с этих ног. «Может быть, они скрывают, что он здесь?» – тревожно думала она.
Раздался телефонный звонок. Дежурная взяла трубку и долго объясняла кому-то, что зубного врача у них нет, затем сказала в приоткрытую дверь: «Николай Петрович! Подойдите, пожалуйста, к телефону, разъясните». Видневшиеся в двери ноги опустились на пол, приземистый пожилой мужчина в белом коротком халате тяжело зашагал к столу.
Убедившись, что Вадика здесь нет, Саянова побрела по спящим улицам дальше.
Еще один огонек поманил ее надеждой. Она пошла на свет. Ответственный дежурный милиции, молодой черноглазый паренек с веснушчатым лицом, внимательно выслушав ее, предложил:
– Взгляните, у нас тут один имеется. Вечером у кино задержали, билет себе подделал.
Когда женщина и дежурный вошли в соседнюю комнату, мальчишка, лежавший на лавке, недовольно отвернулся от них.
– Не ваш? – спросил милиционер.
Мать отрицательно покачала головой.
Подставив женщине стул, он принялся советовать, как лучше начать поиски сына. Он написал ей время отправления поездов, с которыми Вадик смог бы уехать, а в том, что мальчик попытается это сделать, он был уверен. Однако не сомневался, что беглец обязательно найдется.
– На то у нас и борьба с безнадзорностью, чтобы дети, где попало не шатались, – добавил в заключение дежурный.
Указав Саяновой, как ближе пройти к дому, он на прощание пожелал ей спокойной ночи.
Немного ободренная, но усталая и продрогшая, вернулась Мария Андреевна домой. Только сейчас, когда зажженная свеча была поставлена на кухонный стол, она заметила ключ. «Ушел и даже ключ не взял», – подумала она о муже.
И снова неудержимым потоком хлынули мысли. Тревожные и обидные, они терзали и звали к мщению.
Утро, как и минувшая ночь, давило такой удручающей тяжестью, что, казалось, если не вырваться из-под нее сейчас, никогда больше не увидишь ни света звезд, ни солнца.
«Нет, нельзя ждать! Надо сказать ему о Вадике. Пойти прямо в штаб»… И Мария Андреевна, взяв зонт, отправилась к мужу.
Саянова еще нет. Она вышла на улицу и стала ждать его. Вот и он. Счастливый, улыбающийся, с Людмилой под руку, он проходит мимо, даже не взглянув в ее сторону. Мария Андреевна не выдержала. Она бежит за ними, останавливает. Муж презрительно оглянулся и повторил те ужасные оскорбительные слова, которые были сказаны вчера.
Но горе матери сильнее обид оставленной жены, и она говорит мужу о Вадике. Каким счастьем озарилось его лицо! Он рад, что убежал Вадик, он желает, чтобы сын умер! Конечно, у него с Людмилой будут дети, и он скоро забудет Вадика. Мария Андреевна не может удержаться: она бьет зонтом по лицу мужа, потом Людмилу, Сбегаются люди, милиция. Подошел и вчерашний черноглазый милиционер с веснушчатым лицом. Он схватил ее за руки, остановил. «Как не стыдно, гражданочка, так унижать себя!».
Мария Андреевна вскочила с кровати. Где же этот черноглазый милиционер? Она ему сейчас все расскажет… Но она одна в своей нетопленной квартире. Уже день. Стекла окон подернулись ледяным узором. На прежнем месте лежит портфель Вадика. «Не пришел», – подумала мать. Мерно выщелкивает секунды будильник. «Как хорошо, что это только сон! – думает Саянова. – Но неужели я смогла бы так поступить наяву? Нет, нет. Пусть Николай будет счастлив со своей Людмилой, пусть у них будут дети, только бы вернулся Вадик! Только бы найти его!»
24
Мать еще не догадывалась, что в дом ее вошла другая беда, а Вадик был уже в дороге.
У него в этот вечер все складывалось так, как будто не он, а кто-то посторонний, незаметный решал за него, а ему оставалось только выполнять чужую волю.
Когда Вадик вышел из дому, он еще не знал, куда пойдет, хотя твердо решил, что домой не вернется. Он дошел до конца своей улицы, потом побрел переулком, куда вел след автомашины, свернувшей на дорогу к станции. Вадик не пошел бы ночью на станцию, да он еще и не думал уезжать. Но на дороге что-то виднелось, большое, похожее на танк. Конечно, танки еще стоят кое-где, например, разбитый немецкий танк около музея, но откуда взялся он на дороге? Вадик присмотрелся. Вокруг того, что казалось танком, маячит огонек. Вадик пошел на этот огонек, но вскоре увидел, что это грузовая машина, а около нее шофер с карманным фонарем в левой руке. Он то что-то делает в кабине, то лезет под машину. Ему очень неудобно работать одной рукой.
– Дядя, давайте я вам посвечу, – предложил Вадик.
Но «дядя» оказался проворным молодым пареньком в солдатской шинели. Он вручил Валику фонарь и, работая обеими руками, моментально устранил повреждение. Проверив сигнал и опустив капот над мотором, он что-то бросил под сиденье и сказал Вадику:
. – Все в порядке! Спасибочко, дружище, за подмогу, к одесскому спешу, а тут, как на зло!
– Вы на станцию? – спросил Вадик.
– Подвезти, что ли? Полезай, братишка, в кузов, а то у меня тут поклажа мешает.
Шофер так спешил, что на расспросы у него времени не оставалось. Он поднял с земли и поставил на сиденье перевязанную телефонным проводом тяжелую картонную коробку, в каких обычно упаковывают консервы.
Пока он заводил машину, Вадик вскарабкался в кузов и, усевшись на запасное колесо спиной к кабине, подумал, что не плохо бы и ему попасть на одесский поезд. Машина двинулась, и Вадика так подбросило на первом ухабе, что он едва не вылетел за борт.
Самым знакомым городом на Украине у Вадика была Одесса. Там жил старый приятель Виктор, человек находчивый, умеющий посоветовать и научить; там бь1л и пожилой друг, который на крайний случай мог устроить его в детдом, если, конечно, рассказать ему все про родителей.
Когда Вадик вместе с шофером прошел на перрон, пассажирскому на Одессу был дан последний звонок. Шофер с коробкой побежал к вагону, где его уже ждали. Вадик же примкнул к группе садящихся в другие вагоны и, когда раздался предупредительный гудок паровоза, он уже был на подножке. Старичок-проводник, как видно, с кем-то спутал Вадика и, чтобы мальчик не сорвался с подножки, подтолкнул его в тамбур.
В вагоне не было света, и пассажиры размещались по своим местам в темноте. Вадик забрался на одну из верхних полок, снял пальто и калоши, но сообразив, что здесь у него могут потребовать билет, тут же перебрался повыше, на багажную.
На случай проверки билетов и пропусков он приготовился сказать неправду. Он скажет, что едет с папой, но не знает, в какой вагон вошел отец. Если начнут искать отца, будет правдоподобно, если он скажет, что папа, наверное, не поехал потому, что потерял сына на станции. «А в общем, будь что будет», – решил Вадик и принялся устраиваться на ночлег. До Одессы ехать одну ночь.
Положив калоши под голову, а на них шапку, он расправил пальто так, чтобы одну полу подостлать под себя, а другой укрыться и лег. Сырой цигейковый воротник пришелся к лицу, и мальчик подвернул его. Но под боком оказалось что-то твердое. Вадик сунул руку в карман – в нем яблоко. То самое румяное яблоко, которое еще утром положила мама. Одно такое он съел на перемене, а про это забыл.
Вадик поднес яблоко ко рту, но есть не стал: оно было последним напоминанием о доме, о маме. Казалось, даже тепло маминых рук еще сохранилось на этом яблоке. «Как только она успела так быстро измениться?»
Чем больше он думал о родителях, тем обиднее ему было за себя: «Хоть бы седьмой класс закончить дали!» Как ни старался Вадик обвинить во всем отца и оправдать маму, все же она тоже была виновата. «Разве это хорошо, что мамы от своих детей отказываются? – думал он. – А самое главное, почему она никогда не говорила мне, а сказала папе, что ей сын не нужен? Ну и пускай живет одна», – решил он, засыпая.
25
Был на исходе третий день безрезультатных поисков, когда Мария Андреевна вошла в свою нетопленную и опустевшую квартиру, напоминавшую ей заброшенный склеп. На столе рядом с ключом она увидела письмо в желтом конверте. Вместо адреса на нем рукою мужа было начертано одно лишь слово: «Саяновой».
Готовая к новому удару, усталая женщина опустилась на табурет. Ей показалось, что муж сообщает ей что-то ужасное о сыне, и трясущимися от волнения руками она вскрыла письмо.
«Ставлю тебя в известность, что заявление о расторжении нашего брака мною уже подано. Расходы беру на себя. На сына будешь получать алименты, квартира останется за тобой.
Н. Саянов».
Мария Андреевна вложила записку в конверт и с пренебрежением бросила его на подоконник. Зато ключ, который был оставлен Вадиком, а не мужем, как она думала раньше, причинил ей сейчас новую гнетущую боль. И она, одетая и безмолвная, забыла о еде и времени. Неизвестно, сколько бы могла она просидеть в таком состоянии, если бы не постучали в дверь. Она тяжело поднялась, открыла.
Энергичный голос, ожививший квартиру Саяновых, принадлежал пожилой женщине с портфелем, набитым ученическими тетрадками. Это была учительница.
– Почему Вадика нет в школе? – спросила она.
Саянова видела Варвару Трофимовну всего лишь один раз на родительском собрании в начале второй четверти. Ей не хотелось, чтобы в школе стало известно о побеге сына, но что сказать?
– Он дома?
– Нет, ушел из дому, – ответила растерявшаяся мать.
– Как это ушел?
Вместо объяснения, закрыв лицо концом шарфа, мать разрыдалась. Учительнице пришлось прежде успокоить мать, а затем выяснить, что произошло с учеником.
– Я его даже в морге, искала, – закончила свой рассказ Саянова.
– Позвольте, но где же в это время был ваш муж?
Вместо ответа Мария Андреевна подала ей записку.
Саянова готова была снова расплакаться, но вопрос учительницы, будто лекарство, отрезвляюще подействовал на нее.
– Скажите, а Вадик записки не оставил?
– Нет. Вот только ключ от двери…
– Вы в портфеле его хорошо посмотрели?
Оказалось, что мать и не догадалась заглянуть в портфель сына.
– Ну вот, полюбуйтесь! – учительница полистала дневник и, задержавшись на последней исписанной страничке, прочла вслух: «Папа и мама! Я ухожу от вас. Я не буду вам мешать. Живите для себя! Вадик!».
– Ой, Варвара Трофимовна! – закричала Саянова. – Что он мог с собой сделать?
– Успокойтесь и возьмите себя в руки!
Стараясь не показывать виду, что сочувствует Саяновой, учительница еще раз перелистала странички дневника. Но, когда мать разрыдалась снова, подошла к ней и, взяв за плечи, сказала ласково:
– Не надо так, не надо. Вадик обязательно найдется! Мальчик не иголка.
Саянова, до сих пор обвинявшая во всем мужа, теперь только поняла, как виновата была сама, и это еще больше увеличивало ее горе. Страшная догадка, что сын слышал их ссору, окончательно подавила ее. Она притихла и уже не смотрела на учительницу.
– Что вы сегодня кушали? – спросила вдруг Варвара Трофимовна.
– Не помню, когда я ела. Ничего не хочу.
Варвара Трофимовна подошла к плите и прикоснулась к ней ладонью:
– Как лед! Давайте-ка затопим, Мария Андреевна. В таком холоде и сам в ледышку превратишься, Где у вас дрова?
Саянова покорно поднялась и пошла в сарай за дровами. Пока она ходила, гостья выгребла из плиты золу, извлекла из духовки чайник с застоявшейся водой.
– Такое у вас тут запустение, – сказала она вошедшей с дровами хозяйке. – Что-то я ни ведра, ни крана не вижу. Где у вас вода?
– Вот здесь, – и Мария Андреевна отдернула занавеску за посудным шкафом. – Эту воду еще Вадик принес, – добавила она, удерживая слезы.
– Будете ее так расходовать, Вадику и выливать придется.
Все говорили, что Вадик вернется, и Мария Андреевна начинала в это верить.
Затрещали дрова в плите, зашумел чайник, а на сковороде, распространяя аппетитный запах, жарилась картошка.
Варвара Трофимовна поняла, что ее присутствие ободряет Саянову и не заставила себя долго уговаривать остаться на ужин. Пока Мария Андреевна возилась у плиты, гостья, разложив на кухонном столе свои тетрадки, проверяла ученические работы. Но, склонившись над тетрадями, она продолжала следить за хозяйкой и думать, как помочь этой убитой горем женщине обрести силы.
– Варвара Трофимовна, складывайте ваши тетрадочки: картошка готова и чай скоро будет, – объявила хозяйка, доставая посуду.
– Чай пить, не дрова рубить, – отозвалась учительница и сняла очки.
За ужином Саянова снова завела разговор о Вадике, __ Быть матерью не просто, дорогая Мария Андревна! Недаром говорится: маленькие дети спать не дают, а с большими сам не спишь. А самое главное: заботясь о детях, мать никогда не должна забывать о себе. Она обязана думать о своем здоровье, не расточать его попусту.
Мария Андреевна не совсем поняла, к чему это говорит учительница. Но Варвара Трофимовна продолжала:
– Младенцу нужно молоко матери, и она должна пить и есть, чтобы дитя было сыто. Школьнику тоже нужно здоровье матери…
– Варвара Трофимовна, но что я могу сделать сейчас?
– И сейчас можете, – уверенно ответила учительница. – Как говорят в народе, хлеб на ноги ставит, а вы вот ничего не едите! Посмотрите на себя: во что вы превратились за эти дни! Нельзя так. Ваши физические силы понадобятся даже в период розысков Вадика. Представьте себе, что через день-два вам придется поехать, а куда вы в таком состоянии двинетесь? Вас, наверное, ветром шатает…
После ужина Варвара Трофимовна начала собираться домой.
– Будем искать Вадика вместе. Кстати, Мария Андреевна, дневник я заберу.
Саянова не успела даже подумать, стоит ли отдавать классному руководителю дневник сына, как он уже оказался в учительском портфеле.
– Школа, конечно, начнет поиски, но если вы что-нибудь узнаете о сыне, обязательно сообщите нам. Если нужна будет помощь, приходите в школу или ко мне домой. На всякий случай я оставлю вам свой адрес.
Проводив Варвару Трофимовну, Саянова принялась за свое запущенное хозяйство. Она мыла и чистила, как перед большим праздником, до поздней ночи. Уверенность, что Вадик найдется, все больше укреплялась в ней. Она даже сменила ему постельное белье, словно он завтра уже будет ночевать дома.
26
Саянов шел в политотдел, уверенный, что вызван по жалобе жены. Негодуя на нее, он готовился к объяснению с майором Истоминым. Он легко представил себе нравоучительный тон начальника политотдела: «Начнет доказывать, что после войны каждый честный человек стремится к семье, притянет за уши свою верность». Ему вспомнилась и Мария, жалкая, с заплаканными глазами. «Понравилось тебе вмешивать в семейные дела посторонних людей! – возмущался он. – Наверное, до сих пор убеждена, что помирил нас в Одессе Чистов. Если бы ты знала правду!»
При мысли расстаться с Людмилой в душе Николая Николаевича подымалась целая буря. И против Марии Андреевны у него накипало неоправданное зло. «Неужели нельзя разойтись по-хорошему: не скандалить, не обижать друг друга, не настраивать против отца мальчишку»…
Саянов был так занят своими размышлениями, что в вестибюле чуть не столкнулся с секретарем из политотдела: она тоже куда-то спешила.
Капитану-лейтенанту недолго пришлось ждать, пока его примут. Он не успел сказать и двух слов вошедшей с бумагами девушке, как из кабинета Истомина вышел секретарь партийного комитета и, не прикрывая за собой двери, сказал:
– Можете войти, товарищ капитан-лейтенант, там никого нет.
Когда Саянов вошел, майор Истомин, сухо ответив на его приветствие и не пригласив сесть, спросил:
– Где ваш сын?
Саянов меньше всего ожидал этого вопроса. Но, заметив на столе майора ученический дневник, еще больше растерялся. Чтобы не выдать своего смущения, взглянул на часы и ответил:
– Надо полагать, товарищ майор, если не дома, то уже в школе.
– В школе? Когда вы видели в последний раз своего сына?
– Я не имею возможности контролировать его каждый шаг. Он с матерью, – уклончиво ответил Саянов.
– А в дневник сына вы, хоть изредка, заглядываете?
– Как же! Мальчик учится хорошо и недоверия не вызывает.
– А вот это вы видели?
Майор протянул Саянову раскрытый дневник Вадика. Увидев запись, капитан-лейтенант изменился в лице. Прочитав ее несколько раз, он положил дневник на стол майора.
– Вместе с дневником получено письмо директора школы и постановление педагогического совета, где говорится, что лучший ученик класса, пионер Вадим Саянов оставил школу и убежал из дому по вине отца – советского офицера и коммуниста. Школа просит командование и партийную организацию обязать Саянова разыскать сына и вернуть его матери и школе.
Майор произнес это отчетливо, как приказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Как ни доказывала дежурная на медпункте, что ни к какому мальчику карету не посылали, что за всю ночь был сделан только один выезд к роженице, которую отправили в роддом, Саянова не уходила. Ей казалось, что там, в соседней комнате, куда вела приоткрытая фанерная дверь и виднелись чьи-то ноги в ботинках с калошами, находится ее сын. Она не спускала глаз с этих ног. «Может быть, они скрывают, что он здесь?» – тревожно думала она.
Раздался телефонный звонок. Дежурная взяла трубку и долго объясняла кому-то, что зубного врача у них нет, затем сказала в приоткрытую дверь: «Николай Петрович! Подойдите, пожалуйста, к телефону, разъясните». Видневшиеся в двери ноги опустились на пол, приземистый пожилой мужчина в белом коротком халате тяжело зашагал к столу.
Убедившись, что Вадика здесь нет, Саянова побрела по спящим улицам дальше.
Еще один огонек поманил ее надеждой. Она пошла на свет. Ответственный дежурный милиции, молодой черноглазый паренек с веснушчатым лицом, внимательно выслушав ее, предложил:
– Взгляните, у нас тут один имеется. Вечером у кино задержали, билет себе подделал.
Когда женщина и дежурный вошли в соседнюю комнату, мальчишка, лежавший на лавке, недовольно отвернулся от них.
– Не ваш? – спросил милиционер.
Мать отрицательно покачала головой.
Подставив женщине стул, он принялся советовать, как лучше начать поиски сына. Он написал ей время отправления поездов, с которыми Вадик смог бы уехать, а в том, что мальчик попытается это сделать, он был уверен. Однако не сомневался, что беглец обязательно найдется.
– На то у нас и борьба с безнадзорностью, чтобы дети, где попало не шатались, – добавил в заключение дежурный.
Указав Саяновой, как ближе пройти к дому, он на прощание пожелал ей спокойной ночи.
Немного ободренная, но усталая и продрогшая, вернулась Мария Андреевна домой. Только сейчас, когда зажженная свеча была поставлена на кухонный стол, она заметила ключ. «Ушел и даже ключ не взял», – подумала она о муже.
И снова неудержимым потоком хлынули мысли. Тревожные и обидные, они терзали и звали к мщению.
Утро, как и минувшая ночь, давило такой удручающей тяжестью, что, казалось, если не вырваться из-под нее сейчас, никогда больше не увидишь ни света звезд, ни солнца.
«Нет, нельзя ждать! Надо сказать ему о Вадике. Пойти прямо в штаб»… И Мария Андреевна, взяв зонт, отправилась к мужу.
Саянова еще нет. Она вышла на улицу и стала ждать его. Вот и он. Счастливый, улыбающийся, с Людмилой под руку, он проходит мимо, даже не взглянув в ее сторону. Мария Андреевна не выдержала. Она бежит за ними, останавливает. Муж презрительно оглянулся и повторил те ужасные оскорбительные слова, которые были сказаны вчера.
Но горе матери сильнее обид оставленной жены, и она говорит мужу о Вадике. Каким счастьем озарилось его лицо! Он рад, что убежал Вадик, он желает, чтобы сын умер! Конечно, у него с Людмилой будут дети, и он скоро забудет Вадика. Мария Андреевна не может удержаться: она бьет зонтом по лицу мужа, потом Людмилу, Сбегаются люди, милиция. Подошел и вчерашний черноглазый милиционер с веснушчатым лицом. Он схватил ее за руки, остановил. «Как не стыдно, гражданочка, так унижать себя!».
Мария Андреевна вскочила с кровати. Где же этот черноглазый милиционер? Она ему сейчас все расскажет… Но она одна в своей нетопленной квартире. Уже день. Стекла окон подернулись ледяным узором. На прежнем месте лежит портфель Вадика. «Не пришел», – подумала мать. Мерно выщелкивает секунды будильник. «Как хорошо, что это только сон! – думает Саянова. – Но неужели я смогла бы так поступить наяву? Нет, нет. Пусть Николай будет счастлив со своей Людмилой, пусть у них будут дети, только бы вернулся Вадик! Только бы найти его!»
24
Мать еще не догадывалась, что в дом ее вошла другая беда, а Вадик был уже в дороге.
У него в этот вечер все складывалось так, как будто не он, а кто-то посторонний, незаметный решал за него, а ему оставалось только выполнять чужую волю.
Когда Вадик вышел из дому, он еще не знал, куда пойдет, хотя твердо решил, что домой не вернется. Он дошел до конца своей улицы, потом побрел переулком, куда вел след автомашины, свернувшей на дорогу к станции. Вадик не пошел бы ночью на станцию, да он еще и не думал уезжать. Но на дороге что-то виднелось, большое, похожее на танк. Конечно, танки еще стоят кое-где, например, разбитый немецкий танк около музея, но откуда взялся он на дороге? Вадик присмотрелся. Вокруг того, что казалось танком, маячит огонек. Вадик пошел на этот огонек, но вскоре увидел, что это грузовая машина, а около нее шофер с карманным фонарем в левой руке. Он то что-то делает в кабине, то лезет под машину. Ему очень неудобно работать одной рукой.
– Дядя, давайте я вам посвечу, – предложил Вадик.
Но «дядя» оказался проворным молодым пареньком в солдатской шинели. Он вручил Валику фонарь и, работая обеими руками, моментально устранил повреждение. Проверив сигнал и опустив капот над мотором, он что-то бросил под сиденье и сказал Вадику:
. – Все в порядке! Спасибочко, дружище, за подмогу, к одесскому спешу, а тут, как на зло!
– Вы на станцию? – спросил Вадик.
– Подвезти, что ли? Полезай, братишка, в кузов, а то у меня тут поклажа мешает.
Шофер так спешил, что на расспросы у него времени не оставалось. Он поднял с земли и поставил на сиденье перевязанную телефонным проводом тяжелую картонную коробку, в каких обычно упаковывают консервы.
Пока он заводил машину, Вадик вскарабкался в кузов и, усевшись на запасное колесо спиной к кабине, подумал, что не плохо бы и ему попасть на одесский поезд. Машина двинулась, и Вадика так подбросило на первом ухабе, что он едва не вылетел за борт.
Самым знакомым городом на Украине у Вадика была Одесса. Там жил старый приятель Виктор, человек находчивый, умеющий посоветовать и научить; там бь1л и пожилой друг, который на крайний случай мог устроить его в детдом, если, конечно, рассказать ему все про родителей.
Когда Вадик вместе с шофером прошел на перрон, пассажирскому на Одессу был дан последний звонок. Шофер с коробкой побежал к вагону, где его уже ждали. Вадик же примкнул к группе садящихся в другие вагоны и, когда раздался предупредительный гудок паровоза, он уже был на подножке. Старичок-проводник, как видно, с кем-то спутал Вадика и, чтобы мальчик не сорвался с подножки, подтолкнул его в тамбур.
В вагоне не было света, и пассажиры размещались по своим местам в темноте. Вадик забрался на одну из верхних полок, снял пальто и калоши, но сообразив, что здесь у него могут потребовать билет, тут же перебрался повыше, на багажную.
На случай проверки билетов и пропусков он приготовился сказать неправду. Он скажет, что едет с папой, но не знает, в какой вагон вошел отец. Если начнут искать отца, будет правдоподобно, если он скажет, что папа, наверное, не поехал потому, что потерял сына на станции. «А в общем, будь что будет», – решил Вадик и принялся устраиваться на ночлег. До Одессы ехать одну ночь.
Положив калоши под голову, а на них шапку, он расправил пальто так, чтобы одну полу подостлать под себя, а другой укрыться и лег. Сырой цигейковый воротник пришелся к лицу, и мальчик подвернул его. Но под боком оказалось что-то твердое. Вадик сунул руку в карман – в нем яблоко. То самое румяное яблоко, которое еще утром положила мама. Одно такое он съел на перемене, а про это забыл.
Вадик поднес яблоко ко рту, но есть не стал: оно было последним напоминанием о доме, о маме. Казалось, даже тепло маминых рук еще сохранилось на этом яблоке. «Как только она успела так быстро измениться?»
Чем больше он думал о родителях, тем обиднее ему было за себя: «Хоть бы седьмой класс закончить дали!» Как ни старался Вадик обвинить во всем отца и оправдать маму, все же она тоже была виновата. «Разве это хорошо, что мамы от своих детей отказываются? – думал он. – А самое главное, почему она никогда не говорила мне, а сказала папе, что ей сын не нужен? Ну и пускай живет одна», – решил он, засыпая.
25
Был на исходе третий день безрезультатных поисков, когда Мария Андреевна вошла в свою нетопленную и опустевшую квартиру, напоминавшую ей заброшенный склеп. На столе рядом с ключом она увидела письмо в желтом конверте. Вместо адреса на нем рукою мужа было начертано одно лишь слово: «Саяновой».
Готовая к новому удару, усталая женщина опустилась на табурет. Ей показалось, что муж сообщает ей что-то ужасное о сыне, и трясущимися от волнения руками она вскрыла письмо.
«Ставлю тебя в известность, что заявление о расторжении нашего брака мною уже подано. Расходы беру на себя. На сына будешь получать алименты, квартира останется за тобой.
Н. Саянов».
Мария Андреевна вложила записку в конверт и с пренебрежением бросила его на подоконник. Зато ключ, который был оставлен Вадиком, а не мужем, как она думала раньше, причинил ей сейчас новую гнетущую боль. И она, одетая и безмолвная, забыла о еде и времени. Неизвестно, сколько бы могла она просидеть в таком состоянии, если бы не постучали в дверь. Она тяжело поднялась, открыла.
Энергичный голос, ожививший квартиру Саяновых, принадлежал пожилой женщине с портфелем, набитым ученическими тетрадками. Это была учительница.
– Почему Вадика нет в школе? – спросила она.
Саянова видела Варвару Трофимовну всего лишь один раз на родительском собрании в начале второй четверти. Ей не хотелось, чтобы в школе стало известно о побеге сына, но что сказать?
– Он дома?
– Нет, ушел из дому, – ответила растерявшаяся мать.
– Как это ушел?
Вместо объяснения, закрыв лицо концом шарфа, мать разрыдалась. Учительнице пришлось прежде успокоить мать, а затем выяснить, что произошло с учеником.
– Я его даже в морге, искала, – закончила свой рассказ Саянова.
– Позвольте, но где же в это время был ваш муж?
Вместо ответа Мария Андреевна подала ей записку.
Саянова готова была снова расплакаться, но вопрос учительницы, будто лекарство, отрезвляюще подействовал на нее.
– Скажите, а Вадик записки не оставил?
– Нет. Вот только ключ от двери…
– Вы в портфеле его хорошо посмотрели?
Оказалось, что мать и не догадалась заглянуть в портфель сына.
– Ну вот, полюбуйтесь! – учительница полистала дневник и, задержавшись на последней исписанной страничке, прочла вслух: «Папа и мама! Я ухожу от вас. Я не буду вам мешать. Живите для себя! Вадик!».
– Ой, Варвара Трофимовна! – закричала Саянова. – Что он мог с собой сделать?
– Успокойтесь и возьмите себя в руки!
Стараясь не показывать виду, что сочувствует Саяновой, учительница еще раз перелистала странички дневника. Но, когда мать разрыдалась снова, подошла к ней и, взяв за плечи, сказала ласково:
– Не надо так, не надо. Вадик обязательно найдется! Мальчик не иголка.
Саянова, до сих пор обвинявшая во всем мужа, теперь только поняла, как виновата была сама, и это еще больше увеличивало ее горе. Страшная догадка, что сын слышал их ссору, окончательно подавила ее. Она притихла и уже не смотрела на учительницу.
– Что вы сегодня кушали? – спросила вдруг Варвара Трофимовна.
– Не помню, когда я ела. Ничего не хочу.
Варвара Трофимовна подошла к плите и прикоснулась к ней ладонью:
– Как лед! Давайте-ка затопим, Мария Андреевна. В таком холоде и сам в ледышку превратишься, Где у вас дрова?
Саянова покорно поднялась и пошла в сарай за дровами. Пока она ходила, гостья выгребла из плиты золу, извлекла из духовки чайник с застоявшейся водой.
– Такое у вас тут запустение, – сказала она вошедшей с дровами хозяйке. – Что-то я ни ведра, ни крана не вижу. Где у вас вода?
– Вот здесь, – и Мария Андреевна отдернула занавеску за посудным шкафом. – Эту воду еще Вадик принес, – добавила она, удерживая слезы.
– Будете ее так расходовать, Вадику и выливать придется.
Все говорили, что Вадик вернется, и Мария Андреевна начинала в это верить.
Затрещали дрова в плите, зашумел чайник, а на сковороде, распространяя аппетитный запах, жарилась картошка.
Варвара Трофимовна поняла, что ее присутствие ободряет Саянову и не заставила себя долго уговаривать остаться на ужин. Пока Мария Андреевна возилась у плиты, гостья, разложив на кухонном столе свои тетрадки, проверяла ученические работы. Но, склонившись над тетрадями, она продолжала следить за хозяйкой и думать, как помочь этой убитой горем женщине обрести силы.
– Варвара Трофимовна, складывайте ваши тетрадочки: картошка готова и чай скоро будет, – объявила хозяйка, доставая посуду.
– Чай пить, не дрова рубить, – отозвалась учительница и сняла очки.
За ужином Саянова снова завела разговор о Вадике, __ Быть матерью не просто, дорогая Мария Андревна! Недаром говорится: маленькие дети спать не дают, а с большими сам не спишь. А самое главное: заботясь о детях, мать никогда не должна забывать о себе. Она обязана думать о своем здоровье, не расточать его попусту.
Мария Андреевна не совсем поняла, к чему это говорит учительница. Но Варвара Трофимовна продолжала:
– Младенцу нужно молоко матери, и она должна пить и есть, чтобы дитя было сыто. Школьнику тоже нужно здоровье матери…
– Варвара Трофимовна, но что я могу сделать сейчас?
– И сейчас можете, – уверенно ответила учительница. – Как говорят в народе, хлеб на ноги ставит, а вы вот ничего не едите! Посмотрите на себя: во что вы превратились за эти дни! Нельзя так. Ваши физические силы понадобятся даже в период розысков Вадика. Представьте себе, что через день-два вам придется поехать, а куда вы в таком состоянии двинетесь? Вас, наверное, ветром шатает…
После ужина Варвара Трофимовна начала собираться домой.
– Будем искать Вадика вместе. Кстати, Мария Андреевна, дневник я заберу.
Саянова не успела даже подумать, стоит ли отдавать классному руководителю дневник сына, как он уже оказался в учительском портфеле.
– Школа, конечно, начнет поиски, но если вы что-нибудь узнаете о сыне, обязательно сообщите нам. Если нужна будет помощь, приходите в школу или ко мне домой. На всякий случай я оставлю вам свой адрес.
Проводив Варвару Трофимовну, Саянова принялась за свое запущенное хозяйство. Она мыла и чистила, как перед большим праздником, до поздней ночи. Уверенность, что Вадик найдется, все больше укреплялась в ней. Она даже сменила ему постельное белье, словно он завтра уже будет ночевать дома.
26
Саянов шел в политотдел, уверенный, что вызван по жалобе жены. Негодуя на нее, он готовился к объяснению с майором Истоминым. Он легко представил себе нравоучительный тон начальника политотдела: «Начнет доказывать, что после войны каждый честный человек стремится к семье, притянет за уши свою верность». Ему вспомнилась и Мария, жалкая, с заплаканными глазами. «Понравилось тебе вмешивать в семейные дела посторонних людей! – возмущался он. – Наверное, до сих пор убеждена, что помирил нас в Одессе Чистов. Если бы ты знала правду!»
При мысли расстаться с Людмилой в душе Николая Николаевича подымалась целая буря. И против Марии Андреевны у него накипало неоправданное зло. «Неужели нельзя разойтись по-хорошему: не скандалить, не обижать друг друга, не настраивать против отца мальчишку»…
Саянов был так занят своими размышлениями, что в вестибюле чуть не столкнулся с секретарем из политотдела: она тоже куда-то спешила.
Капитану-лейтенанту недолго пришлось ждать, пока его примут. Он не успел сказать и двух слов вошедшей с бумагами девушке, как из кабинета Истомина вышел секретарь партийного комитета и, не прикрывая за собой двери, сказал:
– Можете войти, товарищ капитан-лейтенант, там никого нет.
Когда Саянов вошел, майор Истомин, сухо ответив на его приветствие и не пригласив сесть, спросил:
– Где ваш сын?
Саянов меньше всего ожидал этого вопроса. Но, заметив на столе майора ученический дневник, еще больше растерялся. Чтобы не выдать своего смущения, взглянул на часы и ответил:
– Надо полагать, товарищ майор, если не дома, то уже в школе.
– В школе? Когда вы видели в последний раз своего сына?
– Я не имею возможности контролировать его каждый шаг. Он с матерью, – уклончиво ответил Саянов.
– А в дневник сына вы, хоть изредка, заглядываете?
– Как же! Мальчик учится хорошо и недоверия не вызывает.
– А вот это вы видели?
Майор протянул Саянову раскрытый дневник Вадика. Увидев запись, капитан-лейтенант изменился в лице. Прочитав ее несколько раз, он положил дневник на стол майора.
– Вместе с дневником получено письмо директора школы и постановление педагогического совета, где говорится, что лучший ученик класса, пионер Вадим Саянов оставил школу и убежал из дому по вине отца – советского офицера и коммуниста. Школа просит командование и партийную организацию обязать Саянова разыскать сына и вернуть его матери и школе.
Майор произнес это отчетливо, как приказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14