Он пригнулся, левым кулаком прикрыл подбородок, а правая работает у него, как машина: он вкладывает в нее всю силу и вес своего тела... Ватага начинает отступать. Неожиданное нападение Руди расстроило ряды противников. На противоположной стороне улицы они останавливаются и выкрикивают ругательства.
Но Руди и большой парень не остаются у них в долгу. Вдруг юнге делается смешно: ведь маленькие испанцы не понимают немецких ругательств, а Руди - испанских. Темноволосому парню приходится переводить Руди. Немного спустя противники убираются восвояси. Один паренек, прихрамывая, плетется, позади. Вдруг он останавливается, сплевывает в руку и швыряет что-то прямо в еще недавно такую белую рубашку Руди. Это выбитый зуб.
- Вовремя ты подоспел! - говорит чужой парень. - Еще немного - и пропал бы я! А ты умеешь по-боксерски драться!
Руди небрежно отмахивается.
- Да чего там! Они сразу убежали. Ты скажи лучше, откуда ты взялся-то?
- Да я уже три недели как в Санта-Крус. Георгом меня зовут. Правда, чаще называют Жоржем.
- А меня - Руди, - говорит Руди с небольшим поклоном. Но тут же ему самому становится смешно, и он добавляет: - я с немецкого парохода. В Африку идем.
Медленно они шагают между красиво раскинувшимися садами. Порою черноволосый парень оглядывает свою разорванную одежду.
- Таких, как я, ты небось никогда и не видел? - спрашивает он наконец.
И Руди впервые прямо смотрит на него. Увидев темные, словно в лихорадке горящие глаза, он немного робеет.
- Нет, - отвечает он несколько грубовато. Но его почему-то влечет к этому незнакомому парню. И он добавляет: Жорж.
Возле полуразрушенной стены Георг останавливается и садится на камень. Руди опускается рядом. Старое оливковое дерево распростерло над ними свои могучие ветви, словно руки. Георг закуривает и предлагает сигарету Руди. Тот качает головой. Прикрыв глаза, Георг начинает рассказывать. И Руди слушает. Он слушает страшный рассказ о жизни Георга.
2
Ра-та-та, ра-та-та, ра-та-та -стучат колеса поезда.
Над зелеными горами нависло небо. Ветер раскачивает высокие ели, и кажется, будто они своими острыми вершинами хотят разорвать низко ползущие облака. По окнам стучит дождь.
Ра-та-та, ра-та-та! - поезд идет на запад. Худой загорелый мальчик прижимает лоб к стеклу.
- Страсбург! - говорит хрупкая женщина, сидящая рядом со своим мужем в купе.
- Наконец-то! - восклицает мужчина и закуривает сигарету. Он подходит к окну и опускает его. В купе хлещет дождь.
- Альберт! Закрой, что ты!
- Хочу подышать свежим воздухом! Воздухом!
Женщина тоже встает, потягивается и подходит к окну.
Дождь бьет ей в лицо, но она смотрит на мужа и улыбается. От этого она сразу делается моложе своих сорока лет.
Мужчина закрывает окно:
- Ты все еще боишься?
- Теперь нет.
А поезд все стучит и стучит: ра-та-та! ра-та-та! Германия осталась позади. Поля, деревни, далекий лес - это Франция!
День подходит к концу. Перед самым закатом солнце еще раз выглядывает из-за туч. Ветер шумит за стеклом, а мальчик все не отходит от окна.
- Далеко еще до Испании?
- Послезавтра вечером будем в Саламанке.
За окнами ночь. Женщина склонила голову на плечо мужчины. Она не спит.
- Думаешь, тебе удастся восстановить свою практику?
- Не бойся, мы еще вернемся! Но сейчас нам нельзя было больше оставаться. Сама же знаешь: доктора Вагнера они арестовали прямо в постели. А ведь он даже не был членом партии.
Женщина встает и прикрывает пледом мальчика, лежащего на скамье.
Колеса все стучат и стучат: ра-та-та! ра-та-та!
Саламанка. Лето 1936 года. Словно лихорадочное дыхание проносится Жаркий ветер по улицам города. Толпы людей. Они кричат, размахивают руками. Ревут грузовики с орущими фашистами. Они пьяны, и в руках у них винтовки. Перед железнодорожным мостом через Тормес - баррикады. Тормес узок, как ручеек.
- Где же республиканская полиция?
Газетчики выкрикивают: "Марокко в огне!", "Франко! Франко!"
- Неужели и здесь теперь начинается? Альберт! Не прошло и двух лет! Скажи, скажи мне!
Мужчина обнимает маленькую женщину, целует ее и говорит:
- Не плачь! Все это пройдет, как чудовищное наваж дение. Это должно кончиться, и я вернусь.
- Ты уезжаешь?
- Да, я нужен там...
- А мне ты не нужен? А мальчику, нашему сыну?
Мужчина вытирает ей слезы.
- Нет, вам нельзя здесь оставаться, - говорит он. - Поезжайте в Мадрид. Вот тебе адрес. Мадрид выстоит.
- И ты все знал, Альберт? Почему же ты ничего не сказал мне?
- Вот ты опять дрожишь, Ганна. Видишь ли, этого я больше всего и боялся. Боялся твоего страха.
В комнату входит мальчик. Он говорит:
- Казармы горят! - Он подходит к выключателю. - И тока нет! Неужели фашисты и сюда придут?
- Сегодня ты можешь не ходить в школу, Георг, но выходить из дома тебе тоже нельзя. Для детей это очень опасно.
- Мне уже шестнадцать лет, отец.
Отец улыбается:
- Ну, хорошо! Тогда оставайся за старшего в доме и не впускай сюда никого.
- Ты уходишь?
- Но я вернусь.
Мадрид - осажденная крепость. За Мансанаресом уже стоят вражеские пушки. Почти каждый день бомбежка. Тявкают зенитные орудия, свистят бомбы. Дома рушатся, засыпая жалкие переулки и кричащих людей. Это чужие самолеты бомбят город.
- Итальянос! Аллеманос! *
У немцев пикирующие бомбардировщики. Словно камни, они падают из облаков и воют, страшно воют. Крик ужаса поднимается над улицами.
Предместья изрыты окопами. Грохочут пушки, фашисты рвутся через реку. Женщины и дети дрожат. Неужели марокканцы прорвутся? Матери пугают детей: "Если ты не будешь спать, придет мавр и заберет тебя!"
Газетчики кричат: "Фашисты в Толедо! Франко в Саламанке!.."
* Итальянцы! Немцы! (исп.)
Маленькая женщина и вытянувшийся загорелый паренек с темными глазами работают в госпитале. Отец ушел врачом на фронт, в Интернациональную бригаду.
Бинты становятся твердыми от засохшей крови и гноя.
Георг уже многие месяцы не видит отца. Все время у него перед глазами кровь. Он слышит стоны раненых. Иногда его навещает мать, но она уже не плачет. Нет, она уже не дрожит. Но в волосах ее появились серебряные нити.
Ночью огромные прожектора выискивают в небе крохотные светлые точки, они не больше мухи. Орудия выплевывают огонь. Из облаков с ревом мчится что-то прямо к земле. Мгновение Георгу кажется, что вот-вот его раздавят. Вдруг делается светло как днем. Вспыхивает огромный костер, и Георг видит, как прямо посреди пламени, покачнувшись, рушится колокольня маленькой церкви. А в ней госпиталь. Раненые! Там его мать! У Георга темнеет в глазах, и он падает. Когда он снова встает, кругом уже все стихло. Тлеют балки разрушенной церкви. Георг ищет, но не может найти свою мать. Горою высится щебень над заваленными людьми.
Георг пишет отцу. Глаза парня блестят от жара и волнения. На голове окровавленный бинт. А в небе снова жужжат моторы фашистских самолетов. Неделю спустя приходит письмо от отца. Всего несколько строк, написанных на клочке бумаги. Письмо передал Георгу раненый поляк...
"8 ноября 1936 г.
Сынок мой! Война есть война... Вчера меня сильно ранило. Марокканцы пытались форсировать Мансанарес. Мы отбили атаку, но теперь я не смогу больше ходить. Мне очень хочется, чтобы ты был здоров. Ты должен быть здоров!
Твой отец".
Ноябрь. Ночи в горах холодные и сырые. Георг пробирается по заснеженным Кордильерам. Он весь оборван и ничего не чувствует, кроме голода и страха. Но на груди у него спрятано письмо.
Из Карабанчели самолеты совершили налет на Мадрид. Снова засвистели бомбы. Должно быть, Георг сошел с ума: он выбежал на середину улицы, где уже были марокканцы, и упал. На следующий день кто-то нашел его почти безжизненное тело и бросил на груду трупов. Здесь он пролежал, пока не померкли звезды и на востоке не показалось солнце. Трупы были все как деревянные. Георг отполз в сторону.
И в Испании зима холодная. Тепло можно найти только у людей. Но сейчас война, и люди враждуют друг с другом.
Георг останавливается у крестьян. Они пугливо оглядывают паренька с дикими, горящими глазами.
Долго он бродит по стране. Иногда его подвозят на маленькой тележке, в которую запряжен ослик. Георга мучит голод, и он крадет кукурузу. Его бьют. Вечно его мучит голод. Но на груди он носит с собою письмо. И порой ему делается стыдно, что он просит милостыню.
Наступает весна. Весной уже легче странствовать. Девушки приносят ему что-нибудь поесть. У него осталось ведь только письмо. И он все меньше и меньше понимает, что в нем написано.
Ах, да! Отец! Но где же отец? К лету Георг добирается до порта Виго. Отсюда уже видно море!
Никто не видел, как юноша тайком пробрался на английский корабль и спрятался в угольном бункере. Тут было тепло и пыльно. Георг начал чихать, и кочегары вытащили его на белый свет. Англичане страшно ругались, и кулаки у них были очень тяжелые. В Санта-Крус они высадили Георга на берег.
3
Небо над городом начинает темнеть. Солнце спряталось за горы. Из-за моря ползет ночь. На улице звучат гитары.
Под стеной, возле старой маслины, вспыхивает огонек сигареты, освещая на мгновение узкое лицо Георга. Руди жует травинку:
- А об отце ты так больше ничего и не слышал?
Георг затягивается и качает головой. Но немного спустя говорит:
- Может быть, мне и удастся когда-нибудь снова его увидеть.
- А вдруг он тебе писал и, не получив ответа, решил, что тебя тоже убили?
- Может быть.
- Почему бы тебе не написать ему еще раз? Ведь он...
- Перестань! Сколько раз я сам думал об этом! - Георг выбрасывает окурок.
Пораженный Руди молчит. Долгая тишина. Рядом в саду кричит какая-то птица.
- А что ты теперь собираешься делать? - спрашивает наконец Руди.
Георг пожимает плечами:
- Что-нибудь. Сам не знаю что... Здесь хоть тихо, не стреляют.
- Ну, а если завтра тебя опять бить будут?
Георг смеется:
- Пустяки! Я к этому привык.
- И обносился же ты! Откуда тебе новое-то взять?
- Тебе что, стыдно со мной? Так нечего тогда и разговаривать. Можешь катиться ко всем чертям!
- Нельзя же тебе больше так ходить!
- Почему нельзя? Ко всему привыкаешь. - Георг поднимается с камня и говорит: - Ну, у меня еще дела.
- Георг, - упрашивает его Руди, - пошли со мной на корабль! Нам как раз не хватает юнги в кают-компании!
Георг смеется и умолкает. Он протягивает Руди руку на прощание.
- Георг... Идем!
- Прогонят они меня, приди я в таком виде.
- Можешь с нами доплыть до Испании, только сказаться надо капитану... или в Гамбург.
- Нет, не хочу.
- И нечего тебе бояться! Совсем ведь все не так, как ты себе представляешь.
- Ты думаешь? А почему мои родители в Испанию уехали? Что делали там немецкие самолеты? Я знаю все это лучше тебя.
Руди чувствует, что ему не удастся убедить Георга.
Ведь Георг сам видел столько страшного, сам столько пережил! И все же Руди не хочется верить. Нет, ему ничему этому не хочется верить.
- Разве красные не напали на крейсер "Германия"? И бомбы ведь на него сбросили! *
- А что этому крейсеру там понадобилось? Да ты никогда ничего и не слыхал о разрушении Герники **, о на
* Для того чтобы оправдать посылку войск в Испанию, гитлеровцы сочинили басню о "нападении" на их крейсер.
** Испанский городок Герника, где не было никаких военных объектов, был сметен с лица земли фашистскими бомбардировщиками для "устрашения" населения.
лете на Альмерию. Да кому я объясняю? У вас всех там головы заморочены!
Руди молчит.
- Ну, мне пора! - говорит Георг.
- Давай, я немного провожу тебя! - предлагает Руди и спрыгивает со стены.
Шагая рядом, они спускаются к городу.
- Знаешь, Георг, мы могли бы им что-нибудь другое рассказать. Ведь у нас на корабле тебя никто не знает.
- Все равно они прогонят меня. А новую рубаху купить мне не на что.
- Да я тебе достану! И тайком проведу прямо на борт.
- Э-э! Это я все знаю! Потом так отдерут, что живого места не останется.
- У нас тебя никто не тронет.
- Когда меня англичане в бункере нашли, меня сразу трое били.
- Да ручаюсь, что у нас тебя никто не тронет. Вместе в Африку поедем.
Долго, очень долго оба молчат. Руди слышит, как скрипит песок под ногами. Вдруг Георг останавливается.
- Только нам надо придумать какую-нибудь хорошую историю.
Руди хватает Георга за руку.
- Так ты, правда, пойдешь со мной?.. Вот здорово! Мы с тобой в одной кабине спать будем. И жалованье тебе будут платить - 30 марок в месяц, а жратва бесплатно. В Монровии еще 60 негров наймут. Они у нас на борту будут целых два месяца работать. У меня тропический шлем для тебя есть. И еще...
- Давай сперва придумаем, что говорить...
- Это верно... Но неужто не придумаем! - Руди страшно волнуется. - Ты столько пережил, столько видел! И про трупы, на которых ты всю ночь пролежал, ты тоже обязательно расскажи. - И Руди дает волю своему воображению. - А впрочем, знаешь, ты можешь им рассказать, что тебя из Гамбурга силком увезли. Знаешь, вербовщик такой - с одним глазом. (Руди недавно читал про такого в книжке.) - Ну, так вот! Сперва он тебя напоил до бесчувствия, а потом переодел в старье и перевез в лодке прямо на корабль. И весла у него еще были тряпками обмотаны, чтобы не слышно было, когда он грести будет. Что ж, ты разве виноват, что с таким мошенником повстречался? - Руди рассказывает длинную историю про насильно завербованного матроса.
Георг долго слушает и вдруг прерывает:
- А потом меня три раза протащили под килем и в конце концов повесили на гроте. Там меня коршуны и сожрали.
- Да какие там коршуны! На море нет никаких коршунов. Тут Руди замечает, что Георг смеется над ним. - Да ты сам что хочешь про себя придумаешь!
На одном из углов Георг останавливается:
- Мне тут еще в одно место зайти надо. Где стоит корабль?
- В самом конце мола. Ты жди меня у кормы. Лучше всего после полуночи, когда у нас все спят. Я тебя спрячу в спасательную лодку - туда никто никогда не заглядывает.
- Ну, бывай здоров! Пока!
Руди и Георг пожимают друг другу руки. Руди говорит:
- Но ты обязательно приходи! А пожрать я тебе достану. Тебе же в лодке несколько дней придется просидеть.
- Насчет курева не забудь.
- Ясно.
Георг исчезает в узеньком проулке, и Руди долго смотрит ему вслед.
- Наконец-то явился! - ворчит буфетчик, увидев Руди. Он стоит перед маленьким зеркалом в своей каюте и причесывается: то уложит надо лбом локон, то полюбуется собою. Потом он душится.
- Мне еще раз на берег надо. По делу, - вдруг сообщает он.
- Спокойной ночи! - говорит Руди.
- Не спеши! Вот ключи! Стармех еще не уснул. У себя в каюте.
Руди прячет ключи в карман:
- А долго он еще?
- Не знаю, - отвечает ему буфетчик. - Пьет один, как всегда. Должно быть, скоро упьется. Вторую бутылку досасывает. Все ясно? Ключи потом в буфете повесишь. Вон!
И Вааль спускается по трапу на берег.
Руди вынимает ключи из кармана, нюхает их - они пахнут одеколоном. "Тоже мне - важные дела!" В темноте ярко светятся оба иллюминатора каюты стармеха. Руди осторожно подходит к ним. В каюте разговаривают! Но Руди видит только одного стармеха. Он снял китель и небрежно бросил на стул. На столе стоят две бутылки.
- ...да на каких кораблях! - слышит Руди голос. Механик сидит, опершись пухлыми руками на стол, и смотрит на бутылку. - Все красавцы, как на подбор! Еще Крюгер говорил, можешь поверить: "Очень доволен, господин Карстен, доволен. Вы свое дело знаете!" Во как со мною капитан Крюгер разговаривал. Но... но...
Стармех молчит, точно он забыл, что собирался сказать, и наливает себе виски в маленькую рюмку. В бутылке уже ничего нет, набралось едва полрюмки.
- Так-так... - бормочет он, - водки больше не дают... Что я, ребенок, что ли?
Руди вздрагивает.
Но стармех снова успокоился и вытягивает остатки виски.
- Ишь обнаглел, сопляк!.. Водки мне больше не дает. И такой сопляк еще в капитаны лезет! Не нравлюсь я ему, видите ли... Старик Карстен не нравится ему... Водки больше не дает, так-так... - Стармех внезапно вскидывает руки на стол. Со стола падает бутылка. - А шут с тобой!.. Все равно ты пустая!.. Ты-ыы... - Больше стармех ничего уже не говорит. Он встает, снимает ботинки и валится на койку.
Вдруг он кричит:
- Погаси свет, Генрих!
Руди отскакивает от иллюминатора. Ждет. Потом на цыпочках подходит к дверям, приоткрывает их и осторожно гасит свет.
- Ха-ха-ха! - раздается хохот стармеха с койки. - Вот так номер! Вот это да! Ха-ха-ха!
Глубоко вздохнув, Руди крадется к фальшборту. Сердце его так громко стучит, что ему кажется, вот-вот оно выскочит из горла. Но постепенно он успокаивается и идет к корме. Поднявшись по трапу, он влезает на ящик со спасательными поясами и отвязывает парусину, которой накрыта ближайшая к нему шлюпка. Затем он пробует, не шатается ли она. Нет, шлюпка стоит прочно. Тогда он снова спускается и идет в кладовую. Перед маленьким люком он долго стоит в нерешительности. Но наконец отпирает его и со свистом съезжает по поручням вниз. Он всегда так делает. Но обычно здесь бывает светло или он захватывает с собой фонарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33