Прораб ушел. Толпа постепенно тоже разбрелась.
- Я это так не оставлю! - сказал высокий, похожий на слепого старик.
- Я тоже! - насупился Тимка. - Из принципа...
Домой мы шли вместе. Тимка молча потирал переносицу. Я знал: это верный признак - Тимка мыслит.
- Давай напишем жалобу, пошлем в стройтрест, - предложил я.
Тимка хмуро мотнул головой.
- Пока там получат да пока разберутся, этот деятель весь сквер разбомбит.
Мы почти дошли до дома, как вдруг Тимка остановился.
- А Валя в школе? Как думаешь? - спросил он.
Валя - это наша старшая вожатая.
- Наверно, - сказал я.
- Повернули! - Тимка хлопнул меня по плечу, и мы чуть не бегом помчались в школу.
Валю мы разыскали в столовой, рассказали ей про сквер.
- Безобразие! - возмутилась Валя.
- Факт! - Тимка в упор глядел на нее. - Предлагаю: немедля собрать ребят. Выставим заслон там, где на газон сворачивают машины. И плакат нарисуем. Похлеще: "Граждане! Здесь работает прораб Цветков. Он ломает деревья! Стыд ему и позор!" И под плакатом карикатуру.
- Ловко! - обрадовался я. - Просто здорово!
Мне даже обидно стало: почему не я придумал этот самый заслон?
Валя поджала губы, посмотрела на потолок:
- Вообще-то, конечно, здорово... Но... надо это всесторонне обдумать... Трезво взвесить...
Тут же, в столовой, ел кефир Виктор Горышин из восьмого "а".
- Тут и взвешивать нечего, - вмешался он. - Это что ж получится демонстрация? Советские школьники демонстрируют, да еще с плакатами, против советского стройтреста?! Предупреждаю, Валя, будет скандал... Политический скандал!
Валя задумалась. Я тоже.
"Черт его знает. Может, в самом деле, это вроде забастовки? И потом никогда не слышал, чтобы у нас, в Советском Союзе, выставляли какие-то заслоны. Это в Америке, когда штрейкбрехеров на завод не пускают..."
- Так, - прищурил глаза Тимка. - Значит, сдрейфили? Политический скандал? А какой тут скандал? Просто не позволим прорабу ломать деревья. В общем, Валя, хочешь - давай организуй. Нет - я сам подобью ребят. Из принципа.
- Постой, не кипятись, - сказала Валя. - Посиди минутку. Остынь. А я пока пойду подумаю.
Она вышла из столовой.
"Знаем, как ты подумаешь, - усмехнулся я. - В райком пошла звонить".
Валя всегда чуть что - звонила в райком. Советовалась.
- Пойдем, - сказал Тимка.
Мы вышли из школы, завернули на волейбольную площадку. Там все еще шло сражение. Я рассказал игрокам про Тимкин проект.
- А что?! - ребята сразу загорелись. - Даешь!
Мы кинулись в пионерскую комнату. Вовка Шварц - наш лучший художник на огромном листе картона кистью размашисто написал:
"Прохожий остановись! Здесь работает знаменитый фокусник - прораб Цветков. Одной рукой строит, другой - ломает!"
А сбоку Вовка нарисовал самого Цветкова. Вовка, правда, никогда не видел прораба, рисовал по нашим подсказкам. Получился длинный дядя в высоких сапогах и синей куртке. Правой рукой он клал на стенку кирпич, а левой сгибал дерево в дугу, вот-вот оно треснет. Лицо у прораба зверское, и весь он похож на буржуя, как их рисуют на карикатурах.
Когда мы уже прибивали плакат к палке, пришла Валя.
- Ну? - ядовито спросил Тимка и прикрыл глаза. - Обдумала?
- Охранять зеленые насаждения - прямой долг пионера, - ответила Валя. И быть грамотным, между прочим, тоже долг пионера. - Она ткнула пальцем в плакат. - После "прохожий" надо запятую. Обращение. Поправьте.
...Когда мы вшестером пришли на стройку, прораб сделал вид, будто не замечает нас.
Едва мы воткнули в землю возле искалеченных тополей палку с плакатом, сразу стала собираться публика. Люди смеялись, переговаривались, шумели.
Прораб со стены то и дело поглядывал на нас. Ему, вероятно, хотелось узнать, что написано на картоне. Но плакат был повернут к улице, и прораб видел только оборотную сторону. Тогда он спустился со стены и, покуривая сигарету, словно невзначай, неторопливо прошел мимо нашего картона.
Я видел - лицо его побелело, потом вдруг сразу побагровело.
"Пристукнет Тимку", - подумал я.
Но прораб сдержался. Повернул и так же неторопливо зашагал на свой объект. Наверно, ему очень нелегко было идти так медленно, так солидно, но он все-таки выдержал взятый темп до конца, пока не скрылся в своей кирпичной коробке.
- Молодцы, ребята! - говорили прохожие.
- Боевые парнишки!
Люди шутили, громко отпускали всякие замечания насчет горе-строителей. Но прораб больше не показывался.
- Похоже, решил просто не обращать на нас внимания, - шепнул я Тимке.
- Ничего. Обратит, - сказал Тимка. - Мы его допечем. Нынче не поможет, завтра придем.
И все-таки прораб не выдержал.
Вылез из своей кирпичной крепости, подошел к Тимке.
Я насторожился.
Прораб, сунув руки в карманы, стал перед нашим плакатом, будто только сейчас его заметил, и принялся внимательно разглядывать рисунок.
- Похоже, - вежливо одобрил он, хотя, честно говоря, портрет был вовсе не похож. - Только вот усы... А я ж без усов...
- Точно, - так же спокойно и деликатно согласился Тимка. - Но не огорчайтесь. Вовка Шварц, наш главный художник, мигом побреет вас!
В толпе засмеялись.
- И кепка вот, - говорит прораб. - У меня синяя. А тут какая-то рыжая...
- Непорядок! - подтвердил Тимка и скомандовал: - Эй, Вовка! Не забудь потом и кепочку гражданину прорабу сменить!
Так они ядовито-вежливо переговаривались, а зрители хихикали и подмигивали друг другу.
Наконец прорабу это, видимо, надоело.
- Ну, вот что, - строго сказал он. - Пошутили - и ладно. Мешаете работать. Понятно? Дуйте-ка со строительной площадки. Здесь я хозяин.
- А мы не на стройке, - говорит Тимка. - Разве сквер ваш? Укажите тогда, пожалуйста, где кончается строительная площадка? Мы охотно переместим туда карикатуру на товарища Цветкова.
В толпе снова засмеялись. А прораб так налился кровью, даже шея у него раздулась.
"Врежет он Тимке, - подумал я. - Факт, врежет".
Но тут подъехала машина с раствором. Шофер подогнал ее вплотную к толпе, высунулся, давит на сигнал, орет: "Дорогу!"
- Через сквер проезда нет, - говорит Тимка. - И вообще... Гудеть в черте города запрещено!
- Чего?! - орет шофер. - Тоже мне госинспекция!
Дал газ и двинулся прямо на Тимку. А Тимка стоит меж колеями, посреди дороги, ноги расставил, носки внутрь подвернул, кулаки сжал, как боксер, когда к бою готовится. А сам аж побелел. Но глаза не закрывает по-куриному! Нет, прямо в упор взглядом целится в шофера.
"Так, наверно, он в деревне стоял, - подумал я. - Когда "Волгу" для больной задержал".
Я подошел к Тимке и стал рядом. И еще многие, и ребята и взрослые, сгрудились возле него.
Шофер ругается, а потом вдруг как засмеется! Это он наш плакат увидел!
- Так! - смеется. - Значит, одной рукой строим, другой - ломаем?! Э, говорит, - шут с вами! - включил заднюю передачу, пятясь, выбрался на дорогу, развернулся и укатил.
Мы видели, как вскоре он подъехал к стройке с другой стороны.
Так простояли мы до темноты: больше машин не появлялось.
На следующий день после уроков мы опять направились на стройку.
Тимка нес наш знаменитый плакат, о котором уже знала вся школа. Усы на портрете Вовка успел "побрить" и кепку перекрасил.
Пришли мы, воткнули в землю палку с плакатом, сразу, конечно, народ сгрудился. И опять смех, шуточки насчет прораба. А сам он наверху по своей кирпичной "крепости" ходит. То появится в проеме окна или на стене, то опять исчезнет.
"Ну, характер, - думаю. - Неужели выдержит? Неужели так и не спустится?"
Однако вскоре прораб слез вниз. Не глядя на плакат и на Тимку, прошел мимо и, не оборачиваясь, зашагал куда-то. Шел он еще неторопливей, чем всегда, как на прогулке.
Честно говоря, нам даже обидно стало. Удирает! Попросту удирает! Чего ж теперь торчать возле стройки, когда прораба нет?!
Кто-то из ребят со злости даже свистнул ему вслед. Но прораб и на свист не обернулся. И вскоре скрылся за углом.
А время шло. Стоять так, без дела, было муторно. И, как назло, ни одна машина не подъезжает. Прикатила бы машина, все же веселее, хоть с шофером поцапались бы.
- Да, - говорит Тимка. - Со снабжением у них и впрямь слабовато. Перебои. Нет регулярной доставки стройматериалов...
Мы топтались на месте, возле плаката, и я видел: ребята изнывают от безделья. Кто-то сел на камень, кто-то вынул из портфеля книжку и, прислонившись спиной к дереву, стал читать.
- Ну, что теперь? - скучным голосом спросил один из мальчишек.
- Стоять! - твердо ответил Тимка. - Стоять насмерть!
Я думал, прораб ушел куда-нибудь в трест, или на совещание, или еще куда. А может, ему и не нужно было ни в трест, ни на совещание. Просто ушел, чтобы только нас не видеть. Но оказалось - он хитрее.
Прошло с полчаса; вдруг видим, прораб возвращается. Идет высокий, грузный, в своей плоской кепочке и кирзовых сапогах, крупно, размашисто шагает, а рядом кто-то мелко-мелко вяжет шажки. Кто бы это? Кого прораб на помощь притащил?
Смотрим, а это директор нашей школы, Михаил Михайлович, которого для убыстрения все у нас зовут Мих-Мих.
"Вот номер! - подумал я. - Ну, держись, Тимка!"
Мих-Мих у нас строгий. И главное, очень любит, когда тихо. И очень не любит, когда шумно.
А тут целая толпа, и все чего-то гомонят, суетятся.
Вижу я: подходит Мих-Мих, а глаза у него беспокойные и прямо в Тимку уткнулись.
"Ну, что еще натворил? Опять на кого-нибудь с ножом бросался?"
- Вот, - говорит прораб Мих-Миху. - Полюбуйтесь на ваших удальцов! Мешают государственной стройке! - и рассказывает директору про наш "заслон".
Мих-Мих слушает, молчит.
Тимка тоже слушает и тоже молчит. И глаза по-куриному прикрывает.
- У меня срочное задание, - горячится прораб. - Двести тысяч надо освоить! Понятно? Двести тысяч целковых! Это не шуточки! А тут из-за каких-то паршивеньких кустиков такой шум-гром, прямо атомный взрыв. Да я закончу стройку, а потом снова вам эти кусточки-цветочки посажу! Нюхайте на здоровье!
- Я все-таки не понимаю, зачем портить сквер? - спокойно говорит Мих-Мих и бородку свою дергает. А он всегда, когда сердит, бородку дергает, будто выщипать ее хочет.
Прораб еще пуще горячится.
- И вообще, - кричит, - что это за методы? Ну, не нравится, ну, напиши жалобу в трест, ну, в газету сообщи. А это что? Демонстрацию какую-то надумали! Советские пионеры против советских строителей!
Как сказал он про демонстрацию, я сразу Витьку Горышина из восьмого "а" вспомнил. Он тоже про демонстрацию твердил. Ну, думаю, атмосфера накаляется.
Тут и Тимка не выдержал.
- Насчет методов не знаю, - говорит, и голос пронзительный, как у петуха, - а тополи портить не позволим! Мы их сажали, а вы...
- А чем плохой метод? - говорит Мих-Мих и бородку щиплет. - Как видите, действенный. А это самое главное. И носит этот метод, я бы сказал, общественный характер.
Тут прораб совсем разорался, заявил, что он будет жаловаться в райком и еще куда-то, но Мих-Мих повернулся и ушел.
А перед уходом украдкой подмигнул Тимке. В самом деле подмигнул! Чуть-чуть. Краешком глаза. Или это мне только показалось? Вообще-то не такой человек наш директор, чтобы ученику подмигивать.
Ну, ушел директор, прораб у себя в "крепости" скрылся, а тут машины стали подкатывать - с раствором, с какими-то бочками, с песком. Все грузовики до единого мы завернули и в объезд пустили. Шоферы уж не очень-то и сопротивлялись.
До самого конца рабочего дня мы дежурили.
Уже в сумерках идем мы с Тимкой домой, а я говорю:
- Как бы он в самом деле в райком не наябедничал? Помнишь, Витька Горышин говорил: политический скандал...
Тимка промолчал. Но я-то видел, что и он встревожен. Когда уже подошли к дому, он сказал:
- А все-таки мы его допечем. Из принципа!..
Назавтра после школы мы опять взяли плакат и пошагали на стройку.
Пришли и остановились удивленные. Наш "заслон" больше не требовался.
Там, где через сквер меж деревьями шла глубокая колея, теперь был воткнут шест с надписью: "Проезд закрыт". Стрелка показывала, как делать объезд. Досок, сваленных на траве, не было. Не было и кирпичей, и груды строительного мусора. Когда успели все это убрать? Ночью? Или рано утром?
- Интересно, - сказал я Тимке. - Звонил прораб в райком? Или нет?
Тимка пожал плечами.
- А может, все наоборот? - вслух подумал я. - Может, прораба там взгрели? То-то он нынче такой паинька!
Тимка опять пожал плечами.
- А может, не звонил? Сам, так сказать, осознал?
- Во-во! Под давлением общественности! - подмигнул Тимка, и все вокруг заулыбались.
* * *
После этого случая ребята уже не очень-то смеялись над Тимкой, когда он влипал в очередную историю. А когда и посмеивались, обязательно кто-нибудь состроит серьезное лицо и, приставив палец ко лбу, как это делала Валя, скажет:
- А все-таки в Тимофее Горелых есть что-то такое... государственное...
С тех пор его перестали дразнить "курицей" и "историческим ребенком", а часто звали "Государственный Тимка".
ГОВОРЯЩЕЕ ПИСЬМО
Витька никогда не видел своего отца. Он погиб восемнадцатого апреля, за три недели до конца войны. В тот же день, восемнадцатого апреля, родился Витька.
Это необычайное совпадение долгие годы потом мучило мать. Она часто задумывалась над неведомым смыслом жизни; ей казалось, это неспроста: есть какой-то рок, какие-то высшие силы, которые разом забрали у нее мужа и дали, словно бы взамен, сына.
Мальчика она назвала Виктором. Так звали мужа. Виктор - это победа. А он не дожил до победы. Всего каких-то три недели...
От отца осталось лишь несколько мелких вещиц: запонки из рыжих уральских самоцветов, расколотый янтарный мундштук и синий лакированный ящичек с инструментами. В ящичке лежали плоскогубцы, напильники, сверла, паяльник, тут же - мотки проволоки, шурупы, лепешки олова.
Витька часто разглядывал отцовские вещицы. Как ни странно, и сейчас, спустя четырнадцать лет, мундштук все еще хранил слабый запах табака.
Но самое главное - отцовское "говорящее письмо": небольшая, порыжевшая за долгие годы патефонная пластинка. Была она не черная, пластмассовая, а желтая, из тонкого гибкого целлулоида, наклеенного на картон. А в центре пластинки, там, где обычно бывает напечатано: "Вальс... исполняет оркестр под управлением..." - там была наклеена фотография: старинный замок, ночь, луна... И подпись: "Grusse und Kusse von Salzenburg"*.
______________
* Приветы и поцелуи из Зальценбурга (нем.).
Мать хранила отцовское "письмо" на дне бельевого ящика в шкафу. Перед тем как уложить, всегда долго, задумчиво протирала куском старой мягкой фланели и потом заворачивала его в ту же фланель.
Много раз слышал Витька эту пластинку, знал ее наизусть, но ставил на проигрыватель еще и еще...
Он любил слушать ее один, без матери. Осторожно опустит иглу на легкий целлулоидный диск, положит локти на стол, голову - на скрещенные руки, так вот и слушает.
Сперва возникает тихий шорох, потом - два слабых щелчка, будто кто-то ударяет маленьким молоточком. Потом пластинка начинает шипеть, и вдруг сквозь этот шип прорывается глуховатый с хрипотцой мужской голос:
- Здравствуй, Феня, родная моя. С приветом к тебе из далекого Зальценбурга твой муж...
И снова пауза. Вертится диск, покачивается, тихонько поскрипывает. Витька понимает: эти две вступительные фразы отец заранее приготовил. А теперь задумался: что сказать дальше? Вот сейчас отец тихонько кашлянет в кулак (слышится кашель), шумно втянет в себя воздух...
- Беспокоюсь я о тебе, Феня. Как ты там? Береги себя...
В этом месте у матери всегда как-то странно дергалась щека.
Витька понимает: отец тревожится, потому что мать в то время ждала его, Витьку...
- Ты, ясно дело, удивишься, получив эту пластинку, - говорит отец; и Витька слышит улыбку в его голосе. - Понимаешь, тут, в Зальценбурге, ненароком наткнулись мы на заведение, где пишут голоса. Целехонькое! Ну, старшина скомандовал: "Даешь!" - и вот теперь мы всем взводом по очереди говорим звуковые письма.
Дальше отец спрашивал о сестре, интересовался, цел ли его баян. А костюм, ежели туго с финансами, советовал продать.
Говорил он суховато, запинался, покашливал. Но Витька понимал: вокруг люди, все торопятся, тут особо не разговоришься.
Прикрыв глаза, Витька видел и "звуковое заведение", и запыленных усталых солдат в касках, с автоматами на груди.
Среди них - отец. Но почему-то в косоворотке, с челкой на лбу. Таким застыл на старой фотокарточке брат отца, тоже погибший. А мать говорила, что братья "как две капли"... Много раз мысленно старался Витька надеть на отца, как положено, солдатскую гимнастерку, повесить автомат на грудь - никак не получалось.
Прослушав пластинку, Витька осторожно клал ее на самое дно ящика. И мать никогда не знала, трогал он ее нынче или нет. А то заругалась бы: еще сломает...
...В тот день, о котором пойдет рассказ, у Витьки все не клеилось. Ни с того ни с сего схватил двойку по физике: просто перепутал условие задачи, а физик был зол на что-то и с маху влепил "пару". Потом Танька из седьмого "а" проплыла мимо самого носа, а сделала вид, будто не заметила.
Вечером Витька поужинал с матерью и только стал убирать со стола, как в коридоре зазвонил телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11