Родился в ту самую весну, когда началось строительство города.
Шла самая замечательная на севере пора - полярный день. Незакатно светило солнце. Веял теплый ветерок. На реке, недавно сбросившей лед, весело хлопотали дикие гуси, утки, гагары. Иные из них выбирали себе место для летнего гнездованья, иные осели только передохнуть и подкормиться, затем летели дальше на север, к Ледовитому океану.
В реку с берегов от пятен недотаявшего снега бойко скакали пенистые потоки. В озерках, оставленных половодьем, молниями сверкали серебристые рыбы и рыбки. Вся земля была усеяна яркими цветочками.
Медвежонку, жившему еще на материнском молоке, без охоты и борьбы, жизнь представлялась такой благодатью, что лучше не придумаешь.
И вдруг в эту благодать ворвался неслыханно дикий рев. Орали сразу три глотки, чуть-чуть по-разному, но все так громко, что медведица захлопнула себе уши передними лапами, а медвежонка спрятала промеж своих задних лап. Она еще не знала зверя с таким страшным голосом ни на земле, ни в воде.
Рев доносился от реки. Осторожно, храня дитенка меж лап, медведица взобралась на высотку и оттуда увидела, что орут три чудовища, пристраиваясь к берегу. На спинах чудовищ густо толпятся люди. За свою жизнь медведица лишь два раза видела людей и то издалека, а чудовищ, на которых они явились теперь, не видывала совсем. Стараясь понять, что же происходит, она подошла ближе к реке. Там причаливали к берегу три парохода, привезшие первых строителей Игарки. Причалив, они умолкли. По трапам на берег густо пошли люди, понесли ящики, мешки, покатили бочки. Над пароходами и берегом повис тот особый шум - голос города, какой создается только многообразной городской жизнью и работой.
И вдруг в этот шум ворвался истошный, совсем не городской крик: "Медве-дь! Медве-едь! Матка с дитенком!"
Вслед за ним:
- Верно. Сами на рожон лезут. Эй, охотники!
Не знавшая человеческого языка, медведица недоуменно топталась на одном месте. Но вот от большой толпы отделилась группа в несколько человек с топорами, ружьями, камнями в руках и пустилась бегом к зверю. Медведица испугалась этого нашествия и тоже пустилась бежать. Медвежонок из детского любопытства кинулся не за матерью, а к людям. Тут его схватила бойкая повариха плотницкой артели Анфиса, ловко, кругло, как ребеночка, завернула в теплый головной платок, чтобы не кусался, не царапался, и отнесла в свою артель.
В плотницкой артели было десять человек - "девять топоров и одна поварешка", как подшучивали они сами над собой. Верховодил в артели Круглов, мужик зрелого возраста, плотничавший уже лет двадцать по всей Руси. Анфиса была его женой, чуть помоложе мужа. Все остальные - зеленая, развеселая, беззаботная холостежь. Они называли себя кругляками, кругляшами, своего старшину Кругланом, а повариху ласково Кругленькой.
Прозвище замечательно подходило к Анфисе: вся аккуратная, всего в ней в меру, ничего лишнего, даже коленки и локотки не торчат, как бывает часто, а словно выточены на токарном станочке. И хозяйство у нее все кругленькое: ведра, кастрюли, чугунки, миски, чашки, стаканы. И работала она, по определению плотников, кругленько, то есть быстро, чисто, без шума и грома. И даже говорила кругленько, с любовным пристрастием к букве "о": Онфиса, Онисим, Олексей, Онд-рей, Олександра...
Медведице удалось уметаться по заросшему кустарником оврагу. Тут же этот овраг, кстати безымянный - там все овраги, ручьи, озерки были безымянными, - охотники назвали Медвежьим.
Когда плотничья артель собралась в полном своем составе, Круглан, артельный старшина, кивнул на спеленатого медвежонка и сказал:
- Матку упустили, а с детенком что делать думаете?
- Она, твоя Онфиса, уже подумала, уже присвоила его, - отозвался один из плотников.
Но Анфиса распевно поправила плотника:
- Ты плохо догадываешься. Не присвоила, а усыновила.
- Одна? - муж Анфисы засмеялся. - Да он съест тебя.
- Вдвоем с тобой.
- И двоих съест. Он же скоро будет жрать за целую собачью свору.
- Давайте усыновим всей артелью! Идет, а? Как, ребята? - обратилась Анфиса к обступившим ее плотникам. - Нас в артели десять человек. Неужто не прокормим одного медвежонка?
- А не отпустить ли? - предложил старшой. - Может быть, лучше и ему, и медведице, и нам меньше хлопот.
Но Кругленькая подняла настоящий бунт против мужа:
- Отпустить здесь, на берегу, - медвежонка немедля либо растерзают собаки, либо замучат озорники-парнишки. Унести медвежонка в овраг, выпустить там - он, пока ищет мамку, может умереть с голоду. Да мамка может и не принять его: он весь до последней шерстинки уже пропах человечьим духом. Матка может убить его. Нет уж, я не отдам сиротку. Если артель не захочет помогать мне, я усыновлю одна.
Она повернулась кругом так, что каждому из плотников поглядела в лицо, и твердо повторила:
- Да, усыновлю одна, и без мужа.
Плотники потолковали, посомневались, поспорили и, наконец, решили усыновить медвежонка всей артелью. Потом начали придумывать ему кличку. Это оказалось веселым занятием, клички сыпались, как горох из худого мешка: Строитель, Ровесник городу, Приемыш, Поваренок, Кухаркин сын, Сиротка.
- А Поваренок, Кухаркин сын, Сиротка - с чего? Только что усыновили всей артелью. Это надо отразить.
И снова посыпались клички: Артюшка, Артеляк, Много-сын, Игарчан, Игаркан... Ни одна из кличек не получила всеобщего одобрения, и медвежонок остался без имени. Всяк называл его как вздумается.
Два первых дня своей новой жизни медвежонок скулил, не утихая, без останова, ковылял, спотыкаясь и падая, тыкался носом во все, что было в кухонной палатке Анфисы - искал материнское молоко. Анфиса подставляла ему сгущенное, другого не было, мясные щи и нагольное мясо, а медвежонок упрямо отталкивал. Наконец, Анфиса догадалась:
- Да ты сосунок еще, молочный. Ну, не скули, угощу, как первейшего гостя. Разведу сгущенку. Ты и не пробовал такого. Это - молоко и мед вместе. Язык проглотишь.
Анфиса развела сгущенку теплой водой, налила в бутылку с детской соской и насильно сунула соску в рот звереныша.
Он сперва поупрямился, а затем принялся жадно сосать. Язык, правда, не проглотил, но сразу сильно переменился - перестал скулить, тыкаться по углам, слоняться по палатке, а сделался вроде неотступной тени при Анфисе. Если она шла куда-нибудь, шел и он за ней, если стояла у плиты - стоял и он рядом. Анфиса частенько кидала ему что-нибудь вкусное, он научился ловить на лету, ловить и лапами, и прямо ртом.
Вскоре он отказался от соски, начал есть из миски, наряду со сгущенкой полюбил щи, кашу, картошку, если все это было с мясом.
Когда плотники усаживались за обеденный стол, усаживался и медвежонок за свой столик, специально сделанный ему. Для зверенка наступал праздник: все плотники любили своего Приемыша, старались побаловать и подкладывали ему кусочки мясца, сальца, сахарку.
Старшине, отвечавшему за порядок в артели, не нравилось такое баловство, он решил прекратить его и заговорил:
- Зря мы балуем звереныша, особливо балуешь ты, Анфиса.
- Надо же мне кого-то баловать. Детей нет, вот и тешусь зверенком. Тебя тоже балую. Тебе мало, тебя к медвежонку завидки взяли?.. - отозвалась Анфиса.
- Не во мне дело, а в том, что ни дитенков, ни зверенков нельзя воспитывать без отказу. Из таких, закормленных, разбалованных, не бывает толку.
- Какой же толк нужен тебе от медвежонка? - спросила Анфиса, посмеиваясь.
Старшина молчал, не зная, что ответить. А жена наступала:
- Ну, чего ждешь от него? Кого хочешь из него сделать? Плотника, вроде тебя, аль и того выше, художника, который будет расписывать сделанные тобой хоромы?!
- Не говори глупостей, - воркотнул хмуро старшина.
- А ты не повышай голос, здесь ты не начальник, - оса
дила его Анфиса. - Говори, чем тебе плох медведко, говори при всей артели. Он ведь наш общий, артельный.
- Ест непомерно много, - сказал старшина сердито.
- На то он и зверь. А ты знаешь, сколько ему надо? Ну, выкладывай!
Тут взволновалась вся артель. Одни кричали:
- Эй, кто знает, чем кормятся медведи? Сколько жрут они за раз, за день?!
Другие добивались:
- Какому полезному делу можно обучить медведя? После жаркого препирательства выяснилось, что никто из
артели с медведями не имел дела и вся артель почти ничего не знает о них. Вернее всего, что природа создала медведей только есть да спать. Работать в упряжке, как лошади, ослы, олени и волы, они не способны; не способны бегать и под седлом. Люди наверняка пробовали приручать и обучать медведей, но добились только кое-какого кривлянья в цирке на потеху ребятишкам. И артель решила оставить медвежонка в покое - пусть жрет сколь хочет, забавится как хочет, учится чему хочет и где хочет. Один старшина встретил это решение холодно:
- При такой воле-волюшке медвежонок сядет тебе, Он-фиска, на шею.
- С чего одной мне? Он артельный.
- Ты больше всех возжаешься с ним.
- Сядет - сброшу, - воинственно сказала Анфиса.
- Поживем - увидим, - молвил старшой и увел артель на работу.
Медвежонок и повариха Кругленькая стали самой интересной "парой" на всю Игарку. По улицам они ходили всегда вместе, "под ручку", - медвежонок обязательно на задних лапах, а из передних одной держался за свою спутницу, другой приветственно помахивал всем встречным: людям, собакам, оленям, даже кошкам.
Их часто останавливали, зазывали в квартиру, где медвежонка обязательно угощали. Он скоро усвоил, что за каждой дверью есть что-нибудь вкусное: конфетка, печенье, сухарик, плюшка - и полюбил гоститься.
Однажды им повстречался Тойчум - ямщик собачьей упряжки, остановил Кругленькую и сказал:
- Отпусти медведке лапу!
- Почему?
- Зверенку надо бегать, играть с товарищами, а не гулять за ручку, как ленивая барышня.
- Здесь нет ему товарищей.
- Нет товарищей - смешное слово. Весь город - товарищ. Вот я товарищ. - Тойчум схватил медвежонка и начал валить на лопатки.
Зверенок противился, сердился, получилась забавная возня медвежонка с большим медведем, каким выглядел Тойчум, одетый по-северному во все меховое.
Поглядеть на эту возню собралась изрядная толпа, а в ней оказалось столько охотников поиграть с медвежонком, что Кругленькая поспешно увела его.
На дорогу Тойчум сказал ей:
- Посылай зверенка на улицу бегать и меньше корми.
Тойчум считался в городе лучшим знатоком всякого зверья, и Кругленькая решила исполнить его советы. Перестала водить медвежонка за лапу, запретила ему заходить в кухню и брать там что-либо самовольно, начала выгонять его из барака и подолгу держать на улице.
У медвежонка быстро появились товарищи - уличные завсегдатаи ребятишки. Он с ними играл, бегал, боролся, собирал по окраинам грибы, бруснику, клюкву. Некоторое время он аккуратно прибегал домой обедать и ночевать, потом начал забывать дом. Кругленькая встревожилась: где ночует и кормится зверенок, - и пошла по городу спрашивать. Выяснилось, что и кормится и ночует у своих товарищей - ребятишек, бродит по домам, как пастух. Это не встревожило Кругленькую: пусть его, он завсегда был артельным. Такая уж судьба ему - кормиться из многих разных рук.
Погодя недолго узналось про медвежонка другое, худшее.
Одна из работниц городской столовой привела его на веревке в плотницкий барак и спросила сердито:
- Ваш?
- Наш, наш, - зашумели плотники. В тот обеденный час вся артель была дома.
- Тогда вы и кормите! Усыновили, а кормить не желаете, выталкиваете из дома, - выговаривала соседка.
- А ты не корми, - оборвала ее Кругленькая.
- Попробуй отказать такому. Он... - Соседка замялась.
- Ну, что он? Что? - приступила к ней Кругленькая.
- Из глотки вырвет. И не одно это. Ты погляди сама его проделки. А я в другой раз кипятком его. Так и знай: кипятком, - и соседка убежала.
Кругленькая выскочила из-за стола и принялась хлестать медвежонка той самой веревкой, на которой привели его. Он взвыл, кинулся удирать, Кругленькая за ним, и оба скрылись на строительной площадке. Там, на свежем воздухе, Кругленькая поостыла, успокоилась и решила не догонять медвежонка, а понаблюдать за ним незаметно. Он, не видя ее, тоже успокоился и занялся добычей корма. Уже давно он усвоил, что за каждой дверью есть что-нибудь вкусное, и теперь начал толкать их подряд.
Первую открыла знакомая старушка и кинула медвежонку под ноги кусок хлеба.
Вторую он открыл сам во двор детского садика, где играла стайка ребятишек. Одни из них обступили его, другие убежали в дом за угощением. Потом его дразнили конфетками, печеньем и уговаривали: "Спляши, Миша, спляши!" Он ходил на одних задних лапах, а передние тянул к гостинцам, тянул просительно, жадно.
Третья дверь оказалась в кухню столовой. Медвежонок шагнул туда, что-то схватил и выскочил обратно. За ним выскочила та самая женщина, что приводила его к плотникам. Она выскочила с громкой бранью:
- Опять ты, проклятый. Вор, разбойник, попрошайка. Вот поймаю и расшибу тебе башку.
Увидев Kpyгленькую, которая наблюдала за проделками медвежонка, обиженная женщина опрокинула свой гнев на нее:
- Вот что сделала ты из зверенка. Хуже некуда. Известен уже всей Игарке. Достукается, пристрелят.
Кругленькая постаралась успокоить ее:
- Больше не будет этого. А за то, что взял самовольно, я уплачу.
Потом схватила зверенка за ошейник и уволокла домой. Там она сильно отхлестала его веревкой и долго бранила:
- Нахлебник. Тунеядец. До чего дошел... попрошайничать, воровать. Мне стыдно за тебя. Выходит, плохо кормлю. А ты только и делаешь, что просишь. И все тебе мало. Не могу видеть такого.
В тот же день к плотникам пришел Тойчум и заговорил о медвежонке:
- Слышал, бедокурит. Нельзя распускать. Разбалуется - куда его? Только под пулю.
- Я не дам, - и Кругленькая прижала зверенка к своей груди.
- Тогда держи строже.
- Как строже-то? Он не понимает нашего языка.
- Учи на другом.
- На каком же?
- На собачьем. Сдай его в собачью упряжку.
- Медведя к собакам?.. Не уживутся.
- А пошто не попробовать. - Тойчум давно думал об этом. - Медведи и собаки - близкие сродники: одинаково че-тырехлапы, безроги. Чтоб не бегал зря, не бедокурил - поставим в лямки да поближе к вожаку. Тот всему научит. Все собаки зарабатывают себе хлеб: сторожат, охотничают, возят... А пошто не работать медведю? Ноги есть, сила есть. Волк злей, кровожадней медведя. Да люди сделали из него своего лучшего друга - собаку. Отдашь мне медведку - кормить его буду, учить, в гости к тебе водить буду. Сама приходи к нам гостевать. Думай, баба, думай!
И не одна Кругленькая, а вся плотничья артель задумалась, как сделать из медвежонка не ленивца-бездельника, не балованного кривляку, а труженика. Отдать его Тойчуму было жалко: стал он для всех вроде человеческого дитенка. Оставить в артели было тревожно: что-то вырастет из него на готовых хлебах, без работы? И как обходиться с ним, чтобы не получился из него зверь-разбойник, чтобы не пришлось освобождаться от него пулей.
В конце концов решили оставить медвежонка в артели и воспитать из него что-нибудь дельное. Вот Тойчум с помощью своры собак думает сделать медвежонка ездовым зверем. Неужели артель плотников в десять человек стоит меньше Тойчума и его собачьей упряжки?! И плотники горячо взялись за воспитание звереныша, в первую очередь решив приучать его к порядку: кормить три раза в день, как ели сами, никаких поблажек, подачек, гостинцев в перерыве между едой. Чтобы не попрошайничал и не воровал, на волю выпускать только в наморднике. Дома намордник снимать. А чтобы не обленился, не зажирел и зарабатывал свой хлеб, старались дать какое-нибудь дело. Кругленькая учила звереныша таскать на кухню дрова, воду, выносить мусор, помои. Плотники брали его на стройку, заставляли убирать щепу, перекладывать доски с одного места на другое.
Медвежонок работал охотно, правда, не всегда так, как было надо, воду иногда выливал по дороге в неположенном месте, дрова терял, доски укладывал вкривь да вкось.
Наступила зима. Плотники утеплили для медвежонка его конуру. Но звереныш не залег спать. Тойчум объяснил, что это нормально. Медведи, у которых достаточно корма, часто проводят зиму без спячки.
Игарский медвежонок с наступлением зимы стал не сонливей, а наоборот, подвижней. Особенно понравилось ему новое зимнее дело - ездить с Кругленькой в магазин за продуктами. Он в упряжке с медными бубенчиками тянул санки, она тянула его за красивый, яркий поводок. Их, как прежде, часто останавливали, что-то говорили весело, медвежонка ласково гладили по шерстке. Иногда Кругленькая отпускала его покататься на санках, и он быстро научился у ребятишек кататься один с горки не хуже любого из них.
А однажды он сделал такое, что прославился на всю Игарку, даже шире. В Игарке строили мостовую, строили, как и все другое - дома, бараки, склады, причалы, - из дерева.
Сначала рыли ямы, потом вкапывали столбы, на них укладывали бревна-переводы и, наконец, настилали доски.
1 2 3 4 5 6 7