Зимой темнело рано, и меня часто охватывала жуть в этой громадной квартире. Я начинала тихо поскуливать, затем плакать во весь голос и, в конце концов, закатывалась в крике до полного бессилия.
Папа всегда появлялся чётко через 15 минут после окончания работы. Ровно за пять минут до его прихода Игорёк залетал в дом и снимал меня мокрую, заледеневшую, синюю от крика и холода с окна, быстро переодевал и качал на руках, чтобы я успокоилась и не выдала его своим видом. Поэтому при постоянном отсутствии моей мамы, отсутствии любви каких-либо бабушек или дедушек, Игорёк становился для меня спасителем, самым любимым человеком, и даже богом. Я думала и мечтала только о его появлении, а об Ангеле… почти никогда.
Однажды ребята наворовали на окраине города кукурузных початков и поставили варить их в большой широкой кастрюле на керосинке. Как всегда, меня оставили одну на моем подоконнике. Керосин заканчивался или что-то ещё произошло с этой штукой, но копоть от неё разлеталась жирными хлопьями по всей квартире. В какой-то момент Игорёк, обегая в очередной раз вокруг дома увидел, что я сижу на окне вся в дыму. Забежав домой, он обнаружил, что вода выкипает, керосинка чадит, а в квартире света белого не видно.
Выключив керосинку, он отставил кастрюлю на пол, ссадил меня с подоконника и открыл окна для проветривания квартиры. И, конечно, снова убежал. Через какое-то время пришел Шурка, которого теперь стали звать Сашей. Ему уже исполнилось 16, он пошел работать, стал считать себя взрослым и очень важничал. Конечно, ему было «не в дугу» возиться со мной, поэтому на меня он смотрел свысока не только благодаря своему росту.
Так вот, он увидел, что я сижу в кастрюле с кукурузой и, счастливо улыбаясь, плещусь водичкой. Вернулся Игорь, и начался консилиум: что делать с кукурузой? А вдруг я в неё написала? На что Игорёк своим картавым языком философски заметил: «Кукуг'узу нужно есть с солью! Она так вкуснее, а соли мало. Ты, Сашка, попг'обуй её без соли, а если бг'езгуешь, то я отнесу ребятам во двог'». Ну, уж, нет! Есть хотелось всегда, а потому голод пересилил брезгливость. Мы быстро съели всё подчистую ещё до прихода родителей. Замели все следы, даже мусор вынесли, потому что воровать в нашей семье строго запрещалось, и воровство каралось сурово…
Иногда мама брала меня в свой (Ростовский уже) госпиталь, и это были самые счастливые для меня моменты, потому что я сразу же становилась предметом всеобщего внимания. Я тут же притворялась, что ещё не умею ходить, и меня брали на руки такие родные и близкие мне ранбольные мужчины. И снова они играли со мной, угощали меня, убаюкивали и поглаживали. Это был настоящий праздник!
А тут - победа! И мама вернулась в свой облздравотдел, на свою прежнюю работу, где она работала в родовспоможении ещё до войны. Вот какие слова я знала сызмальства. И ещё - геологоразведка, где работал мой папа.
Вы думаете, что теперь у меня началась нормальная детская жизнь? Ничего подобного. Мама работала на две ставки - подрабатывала в роддоме, летала по области на срочные операции и как-то даже взяла меня с собой, потому что не на кого было оставить. (Я страшно гордилась тем, что в свои шесть лет уже летела на самолете, хоть и на «кукурузнике»!) Поэтому маму я опять-таки почти не видела. Папа - тоже в командировках, на братьев моих б'ольших надежды на помощь в воспитании меня было мало. Папа по возможности пробовал заменить мне маму, но он был не из тех, кого я могла полюбить. Ведь для меня он был здоров и, к тому же, часто ворчал и даже страшно ругался за разные проделки.
Перед Новым 1946 Годом родители установили елку в средней комнате. Она была у нас проходная и теперь считалась столовой. Папа принес резиновый клей и собирался всем нам починить обувь. Он так радостно и торжественно поставил бутылочку на стол! Я не понимала, что это за бутылочка и зачем нужно ее содержимое, но по виду папы догадалась, что это что-то очень ценное.
При таком раскладе семейного бюджета - трое совершенно разного возраста детей - у нас не было денег на покупку игрушек для меня. ситуация несколько переменилась и считалось, что раз я маленькая, то мне нужно меньше всех. Прежде всего, нужно одеть и обуть быстро растущих и взрослеющих братьев, а я могу и подождать. Но меня любили выжившие в войну раненые и, навещая своего врача, приносили для меня какие-то игрушки. Так постепенно у меня появились тряпичные куклы и целлулоидный пупс - негритенок Ким. На этот новый год я получила потрясающий по тем временам подарок - набор детской алюминиевой посуды. пока родители были заняты своими домашними делами, я соорудила стол для своих кукол, рассадила их вокруг и устроила им праздник. Я разлила по тарелкам тот самый резиновый клей. Пах он не очень приятно, но раз мой папа так им дорожит, значит, это ст'оящая вещь и вполне достойная для праздничного стола моих кукол.
Первое января нового года началось для меня, мягко выражаясь, не радостно. Папа обнаружил пропажу. Когда он увидел застывший на алюминиевых тарелочках клей, его чуть «кондрат» не хватил! Он орал на меня, на маму, на весь белый свет… будто новогодний фейерверк, он носился по квартире, потом схватил меня за ухо и поставил в угол.
А «наказательный» угол у нас был не простой. Там постоял и Игорек, которого обычно быстро амнистировали по возрасту, а для меня этот угол был в самый раз. В той самой средней комнате, которая теперь именовалась столовой, стоял углом роскошный старинный буфет, доставшийся нам по наследству от прежних жильцов. Он был из темного дерева, весь резной, который стоил бы сейчас целое состояние. Но тогда я его терпеть не могла: мало того, что меня засовывали в угол между ним и стеной, впоследствии меня же и заставляли его чистить и натирать мастикой.
И вот стою я в углу и тихо поскуливаю. «никто из мужчин так еще меня не унижал! И это отец! Лучше бы мы жили в госпитале всегда, там не такие мужчины…» Меня привлек вкусный запах. Вы же знаете, что запахи я всегда хорошо улавливала, особенно запахи еды. В щелочку между стеной и шкафом я увидела, что так волнующий меня запах исходил от огромной кувалды нежно-бронзового цвета. Я вспомнила этот запах и даже вкус сала, которым меня кормили накануне. Это один из бывших маминых раненых бойцов привез копченый окорок к Новому Году, который передала его жена для доктора в знак благодарности. Очень экономно нарезав окорок к праздничному столу, его повесили за шкаф на крюк в стене.
«Так это не только маме, это еще и мне, потому что я тоже помогала маме в лечении больных» - подумала я. я была им грелкой, и куклой, и родным ребенком, пробуждавшим в них самые различные желания, но главное - желание жить!
Я попыталась пролезть в эту щель, становилась на цыпочки, пыталась дотянуться, но все, что мне удавалось, это поцарапать окорок ногтем, а потом пососать палец. Мое сопение привлекло внимание мамы, и она спасла меня. Я была прощена, но папа долго ворчал, пытаясь соскрести клей с тарелочек. Обиднее всего было то, что эти тарелочки были безвозвратно испорчены. Увидев это, я разрыдалась так, что меня долго не могли утешить. Успокоили только кусочком окорока. Поесть я всегда любила и до сих пор не откажусь от угощения. Но громкого шума и крика на меня до сих пор не выношу!
В три с половиной года, с осени меня отдали в детский сад, в котором часто забывали. Игорек после школы бегал по своим делам, и обо мне вспоминали только, когда родители приходили с работы. Меня недосчитывались за столом, и тогда кто-нибудь бежал за мною в детсад, где я сидела одна из всех детей со сторожихой. Опять заброшенная и никому не нужная. Чаще всего эта миссия доставалась Игорьку и, казалось, что он делал это с удовольствием. Он опять становился моим спасителем! Единственный человек, думала я, кто любил меня по-настоящему и всегда такую, как я есть, это был мой брат Игорь.
Вот так «со скрипом» я переползла из своего младенчества в долгие и трудные годы детства, девичества, в дальнейшую жизнь.
Наши родители не совершали никаких ошибок.
Все, что было в вашем детстве, служило для того,
чтобы мы стали такими, как мы есть.
Почти в 85 лет мой папа тяжело заболел. Всю жизнь он страдал астмой, да еще мужская проблема прибавилась. Человек расплачивается за каждую обиду, осуждение других людей. Папа любил покритиковать начальство или правительство, а когда объекта раздражения рядом нет или говорить нельзя, то обида загоняется внутрь и приводит к раку и другим тяжким заболеваниям.
И вот тут я почувствовала то самое сострадание, которое испытывала когда-то в госпитале. Мое сердце буквально разрывалось на части, когда я видела этого беспомощного старика. Оно плакало от любви и жалости. Я включилась в спасение. Два месяца я невероятными усилиями вырывала его из вязкого клея, разлитого смертью на жизненном пути моего папы. Я ходила по длинному больничному коридору туда и обратно, держа папу под мышку. Я приучала его ходить заново, жить заново, думать и дышать заново. Два месяца я почти не спала, не ела, но папу кормила только самой вкусной и здоровой пищей. Я кормила его, как ребенка, я брила его, ставила клизмы и спускала катетером мочу. Мне не было ни капельки противно. Я любила его!
«Выхаживая» его по длинному коридору больницы часами, я вспоминала детство. Я вспоминала, как мы часами горланили с ним революционные и пионерские песни, но чаще всего в моей голове крутились слова: «Все равно его не брошу, потому что он хороший!»
Через два месяца ему исполнилось 85, и собрались все его трое детей, невестки, внуки. А внуков у него было четверо, правнуков девять, да невесток, племянниц и других родственников не счесть. И вот все они пришли поздравлять деда. Поднимает мой папа первую рюмку и, не дожидаясь поздравлений, говорит: «То, что вы видите меня живым за этим столом, заслуга моей дочки, моего ангела, точнее, моей Ангелины».
И тут со мною случился катарсис - то есть, я лишилась дара речи! какая-то сила схватила меня за горло, сковала все члены моего тела. Я чувствовала, что сейчас разрыдаюсь. Я с трудом протиснулась между родственниками и выскочила на лестничную площадку. Ощущение было такое, будто я попала под высоковольтные провода, и один из них упал на меня. Из горла полез нечеловеческий рык, превратившийся в рыдания. Меня прорвало. Я плакала так, как очень давно не плакала, а может быть, никогда в жизни.
И тут кто-то прикоснулся к моему плечу. Я не оборачивалась, потому что не хотела, чтобы меня утешали или успокаивали. Я этого не любила с самого детства. Когда меня утешали, я плакала, обычно, еще горше. А мне надо было успокоиться.
Я не стала оборачиваться и постаралась успокоиться сама. Мне было неловко за мои слезы, за мой рык и вообще за все. Мне было неловко даже за то, что сказал папа. Очень уж я не привыкла к похвале. Не привыкла к тому, что бы меня ценили, поощряли, любили…
Почти совсем успокоившись, я все-таки обернулась, чтобы посмотреть, кто же это пытался меня утешить, но никого не было. Очевидно, как тихо подошли, так же тихо и ушли. Но кто? И тут я увидела своего Ангела. Это он прилетел снова ко мне! Мой Ангел - молодой и озорной когда-то - стал каким-то тихим и повзрослевшим.
Он стоял в сиянии света от слабенькой электрической лампочки, освещавшей подъезд, а сияние от него преобразило все пространство вокруг. Я сразу же узнала его, и легкая волна радости затопила меня. Как могла я забыть о нем? Как могла жить без него? Сколько мук и страданий я могла бы избежать, если бы помнила о нем, звала его, просила помочь…
Он протянул руки, обнял меня и, кажется, облегченно вздохнул. Мягкая теплая волна окутала меня и, вместо угрызений совести, я вновь почувствовала его любовь. «Пусть вся Любовь и Красота Бога отражаются на твоем лице. Всегда!» - шепнул он мне.
Улыбаясь, я вошла в квартиру, села за праздничный стол, как ни в чем не бывало. Только Игорек понял, что со мною произошло. Он понимающе мне кивнул, и тут я увидела, что он - брат моего Ангела! посмотрев на папу, я увидела слабое свечение и у него за спиной, и вокруг мамы… Ух ты!
Пусть вся Любовь и Красота Бога отражаются на твоем лице!
Уже нет папы и мамы моей, нет брата Саши и любимого Игорька. трагедия жизни заключается не в том, что она так скоро кончается, но в том, что мы очень долго ждем какого-то особого случая, чтобы начать жить по-другому. Нужно было сильно заболеть моему папе, чтобы я смогла его принять в свое сердце, чтобы я захотела сделать для него все… Вот так я начала свою новую, осознанную жизнь. С того дня я стала Ангелиной, и тому уже более чем 20 лет.
Жизнь измеряется не количеством вдохов, которые мы делаем, а моментами, когда перехватывает дыхание от любви и восторга. И о нас будут вспоминать не по нашим словам, а по нашим добрым деяниям. Я надеюсь, что моих добрых дел в этой жизни хоть на чуточку больше, чем пустых и бранных слов. Спасибо, тебе, Ангел Божий, Ангел мой!
И по секрету: все эти годы я сама учусь на Ангела. Я поняла, что все мы можем стать ангелами, если захотим. Я хочу, чего и вам желаю. Не ждите особых событий, которые перевернут вашу жизнь. К сожалению, это чаще всего смерть близких или любимых вами людей. Вы можете уже сегодня написать или позвонить кому-то, чтобы сказать всего три самых главных и чудных слова: «Я тебя люблю!» И сразу почувствуете за своей спиной шелест. Это ваши ангельские крылья начинают распрямляться. Постарайтесь сохранить в себе чувство раскрытия, чувство роста ваших крыльев и… летите с любовью в жизнь!
Свет и Любовь! Ваша Ангелина.
1 2 3 4
Папа всегда появлялся чётко через 15 минут после окончания работы. Ровно за пять минут до его прихода Игорёк залетал в дом и снимал меня мокрую, заледеневшую, синюю от крика и холода с окна, быстро переодевал и качал на руках, чтобы я успокоилась и не выдала его своим видом. Поэтому при постоянном отсутствии моей мамы, отсутствии любви каких-либо бабушек или дедушек, Игорёк становился для меня спасителем, самым любимым человеком, и даже богом. Я думала и мечтала только о его появлении, а об Ангеле… почти никогда.
Однажды ребята наворовали на окраине города кукурузных початков и поставили варить их в большой широкой кастрюле на керосинке. Как всегда, меня оставили одну на моем подоконнике. Керосин заканчивался или что-то ещё произошло с этой штукой, но копоть от неё разлеталась жирными хлопьями по всей квартире. В какой-то момент Игорёк, обегая в очередной раз вокруг дома увидел, что я сижу на окне вся в дыму. Забежав домой, он обнаружил, что вода выкипает, керосинка чадит, а в квартире света белого не видно.
Выключив керосинку, он отставил кастрюлю на пол, ссадил меня с подоконника и открыл окна для проветривания квартиры. И, конечно, снова убежал. Через какое-то время пришел Шурка, которого теперь стали звать Сашей. Ему уже исполнилось 16, он пошел работать, стал считать себя взрослым и очень важничал. Конечно, ему было «не в дугу» возиться со мной, поэтому на меня он смотрел свысока не только благодаря своему росту.
Так вот, он увидел, что я сижу в кастрюле с кукурузой и, счастливо улыбаясь, плещусь водичкой. Вернулся Игорь, и начался консилиум: что делать с кукурузой? А вдруг я в неё написала? На что Игорёк своим картавым языком философски заметил: «Кукуг'узу нужно есть с солью! Она так вкуснее, а соли мало. Ты, Сашка, попг'обуй её без соли, а если бг'езгуешь, то я отнесу ребятам во двог'». Ну, уж, нет! Есть хотелось всегда, а потому голод пересилил брезгливость. Мы быстро съели всё подчистую ещё до прихода родителей. Замели все следы, даже мусор вынесли, потому что воровать в нашей семье строго запрещалось, и воровство каралось сурово…
Иногда мама брала меня в свой (Ростовский уже) госпиталь, и это были самые счастливые для меня моменты, потому что я сразу же становилась предметом всеобщего внимания. Я тут же притворялась, что ещё не умею ходить, и меня брали на руки такие родные и близкие мне ранбольные мужчины. И снова они играли со мной, угощали меня, убаюкивали и поглаживали. Это был настоящий праздник!
А тут - победа! И мама вернулась в свой облздравотдел, на свою прежнюю работу, где она работала в родовспоможении ещё до войны. Вот какие слова я знала сызмальства. И ещё - геологоразведка, где работал мой папа.
Вы думаете, что теперь у меня началась нормальная детская жизнь? Ничего подобного. Мама работала на две ставки - подрабатывала в роддоме, летала по области на срочные операции и как-то даже взяла меня с собой, потому что не на кого было оставить. (Я страшно гордилась тем, что в свои шесть лет уже летела на самолете, хоть и на «кукурузнике»!) Поэтому маму я опять-таки почти не видела. Папа - тоже в командировках, на братьев моих б'ольших надежды на помощь в воспитании меня было мало. Папа по возможности пробовал заменить мне маму, но он был не из тех, кого я могла полюбить. Ведь для меня он был здоров и, к тому же, часто ворчал и даже страшно ругался за разные проделки.
Перед Новым 1946 Годом родители установили елку в средней комнате. Она была у нас проходная и теперь считалась столовой. Папа принес резиновый клей и собирался всем нам починить обувь. Он так радостно и торжественно поставил бутылочку на стол! Я не понимала, что это за бутылочка и зачем нужно ее содержимое, но по виду папы догадалась, что это что-то очень ценное.
При таком раскладе семейного бюджета - трое совершенно разного возраста детей - у нас не было денег на покупку игрушек для меня. ситуация несколько переменилась и считалось, что раз я маленькая, то мне нужно меньше всех. Прежде всего, нужно одеть и обуть быстро растущих и взрослеющих братьев, а я могу и подождать. Но меня любили выжившие в войну раненые и, навещая своего врача, приносили для меня какие-то игрушки. Так постепенно у меня появились тряпичные куклы и целлулоидный пупс - негритенок Ким. На этот новый год я получила потрясающий по тем временам подарок - набор детской алюминиевой посуды. пока родители были заняты своими домашними делами, я соорудила стол для своих кукол, рассадила их вокруг и устроила им праздник. Я разлила по тарелкам тот самый резиновый клей. Пах он не очень приятно, но раз мой папа так им дорожит, значит, это ст'оящая вещь и вполне достойная для праздничного стола моих кукол.
Первое января нового года началось для меня, мягко выражаясь, не радостно. Папа обнаружил пропажу. Когда он увидел застывший на алюминиевых тарелочках клей, его чуть «кондрат» не хватил! Он орал на меня, на маму, на весь белый свет… будто новогодний фейерверк, он носился по квартире, потом схватил меня за ухо и поставил в угол.
А «наказательный» угол у нас был не простой. Там постоял и Игорек, которого обычно быстро амнистировали по возрасту, а для меня этот угол был в самый раз. В той самой средней комнате, которая теперь именовалась столовой, стоял углом роскошный старинный буфет, доставшийся нам по наследству от прежних жильцов. Он был из темного дерева, весь резной, который стоил бы сейчас целое состояние. Но тогда я его терпеть не могла: мало того, что меня засовывали в угол между ним и стеной, впоследствии меня же и заставляли его чистить и натирать мастикой.
И вот стою я в углу и тихо поскуливаю. «никто из мужчин так еще меня не унижал! И это отец! Лучше бы мы жили в госпитале всегда, там не такие мужчины…» Меня привлек вкусный запах. Вы же знаете, что запахи я всегда хорошо улавливала, особенно запахи еды. В щелочку между стеной и шкафом я увидела, что так волнующий меня запах исходил от огромной кувалды нежно-бронзового цвета. Я вспомнила этот запах и даже вкус сала, которым меня кормили накануне. Это один из бывших маминых раненых бойцов привез копченый окорок к Новому Году, который передала его жена для доктора в знак благодарности. Очень экономно нарезав окорок к праздничному столу, его повесили за шкаф на крюк в стене.
«Так это не только маме, это еще и мне, потому что я тоже помогала маме в лечении больных» - подумала я. я была им грелкой, и куклой, и родным ребенком, пробуждавшим в них самые различные желания, но главное - желание жить!
Я попыталась пролезть в эту щель, становилась на цыпочки, пыталась дотянуться, но все, что мне удавалось, это поцарапать окорок ногтем, а потом пососать палец. Мое сопение привлекло внимание мамы, и она спасла меня. Я была прощена, но папа долго ворчал, пытаясь соскрести клей с тарелочек. Обиднее всего было то, что эти тарелочки были безвозвратно испорчены. Увидев это, я разрыдалась так, что меня долго не могли утешить. Успокоили только кусочком окорока. Поесть я всегда любила и до сих пор не откажусь от угощения. Но громкого шума и крика на меня до сих пор не выношу!
В три с половиной года, с осени меня отдали в детский сад, в котором часто забывали. Игорек после школы бегал по своим делам, и обо мне вспоминали только, когда родители приходили с работы. Меня недосчитывались за столом, и тогда кто-нибудь бежал за мною в детсад, где я сидела одна из всех детей со сторожихой. Опять заброшенная и никому не нужная. Чаще всего эта миссия доставалась Игорьку и, казалось, что он делал это с удовольствием. Он опять становился моим спасителем! Единственный человек, думала я, кто любил меня по-настоящему и всегда такую, как я есть, это был мой брат Игорь.
Вот так «со скрипом» я переползла из своего младенчества в долгие и трудные годы детства, девичества, в дальнейшую жизнь.
Наши родители не совершали никаких ошибок.
Все, что было в вашем детстве, служило для того,
чтобы мы стали такими, как мы есть.
Почти в 85 лет мой папа тяжело заболел. Всю жизнь он страдал астмой, да еще мужская проблема прибавилась. Человек расплачивается за каждую обиду, осуждение других людей. Папа любил покритиковать начальство или правительство, а когда объекта раздражения рядом нет или говорить нельзя, то обида загоняется внутрь и приводит к раку и другим тяжким заболеваниям.
И вот тут я почувствовала то самое сострадание, которое испытывала когда-то в госпитале. Мое сердце буквально разрывалось на части, когда я видела этого беспомощного старика. Оно плакало от любви и жалости. Я включилась в спасение. Два месяца я невероятными усилиями вырывала его из вязкого клея, разлитого смертью на жизненном пути моего папы. Я ходила по длинному больничному коридору туда и обратно, держа папу под мышку. Я приучала его ходить заново, жить заново, думать и дышать заново. Два месяца я почти не спала, не ела, но папу кормила только самой вкусной и здоровой пищей. Я кормила его, как ребенка, я брила его, ставила клизмы и спускала катетером мочу. Мне не было ни капельки противно. Я любила его!
«Выхаживая» его по длинному коридору больницы часами, я вспоминала детство. Я вспоминала, как мы часами горланили с ним революционные и пионерские песни, но чаще всего в моей голове крутились слова: «Все равно его не брошу, потому что он хороший!»
Через два месяца ему исполнилось 85, и собрались все его трое детей, невестки, внуки. А внуков у него было четверо, правнуков девять, да невесток, племянниц и других родственников не счесть. И вот все они пришли поздравлять деда. Поднимает мой папа первую рюмку и, не дожидаясь поздравлений, говорит: «То, что вы видите меня живым за этим столом, заслуга моей дочки, моего ангела, точнее, моей Ангелины».
И тут со мною случился катарсис - то есть, я лишилась дара речи! какая-то сила схватила меня за горло, сковала все члены моего тела. Я чувствовала, что сейчас разрыдаюсь. Я с трудом протиснулась между родственниками и выскочила на лестничную площадку. Ощущение было такое, будто я попала под высоковольтные провода, и один из них упал на меня. Из горла полез нечеловеческий рык, превратившийся в рыдания. Меня прорвало. Я плакала так, как очень давно не плакала, а может быть, никогда в жизни.
И тут кто-то прикоснулся к моему плечу. Я не оборачивалась, потому что не хотела, чтобы меня утешали или успокаивали. Я этого не любила с самого детства. Когда меня утешали, я плакала, обычно, еще горше. А мне надо было успокоиться.
Я не стала оборачиваться и постаралась успокоиться сама. Мне было неловко за мои слезы, за мой рык и вообще за все. Мне было неловко даже за то, что сказал папа. Очень уж я не привыкла к похвале. Не привыкла к тому, что бы меня ценили, поощряли, любили…
Почти совсем успокоившись, я все-таки обернулась, чтобы посмотреть, кто же это пытался меня утешить, но никого не было. Очевидно, как тихо подошли, так же тихо и ушли. Но кто? И тут я увидела своего Ангела. Это он прилетел снова ко мне! Мой Ангел - молодой и озорной когда-то - стал каким-то тихим и повзрослевшим.
Он стоял в сиянии света от слабенькой электрической лампочки, освещавшей подъезд, а сияние от него преобразило все пространство вокруг. Я сразу же узнала его, и легкая волна радости затопила меня. Как могла я забыть о нем? Как могла жить без него? Сколько мук и страданий я могла бы избежать, если бы помнила о нем, звала его, просила помочь…
Он протянул руки, обнял меня и, кажется, облегченно вздохнул. Мягкая теплая волна окутала меня и, вместо угрызений совести, я вновь почувствовала его любовь. «Пусть вся Любовь и Красота Бога отражаются на твоем лице. Всегда!» - шепнул он мне.
Улыбаясь, я вошла в квартиру, села за праздничный стол, как ни в чем не бывало. Только Игорек понял, что со мною произошло. Он понимающе мне кивнул, и тут я увидела, что он - брат моего Ангела! посмотрев на папу, я увидела слабое свечение и у него за спиной, и вокруг мамы… Ух ты!
Пусть вся Любовь и Красота Бога отражаются на твоем лице!
Уже нет папы и мамы моей, нет брата Саши и любимого Игорька. трагедия жизни заключается не в том, что она так скоро кончается, но в том, что мы очень долго ждем какого-то особого случая, чтобы начать жить по-другому. Нужно было сильно заболеть моему папе, чтобы я смогла его принять в свое сердце, чтобы я захотела сделать для него все… Вот так я начала свою новую, осознанную жизнь. С того дня я стала Ангелиной, и тому уже более чем 20 лет.
Жизнь измеряется не количеством вдохов, которые мы делаем, а моментами, когда перехватывает дыхание от любви и восторга. И о нас будут вспоминать не по нашим словам, а по нашим добрым деяниям. Я надеюсь, что моих добрых дел в этой жизни хоть на чуточку больше, чем пустых и бранных слов. Спасибо, тебе, Ангел Божий, Ангел мой!
И по секрету: все эти годы я сама учусь на Ангела. Я поняла, что все мы можем стать ангелами, если захотим. Я хочу, чего и вам желаю. Не ждите особых событий, которые перевернут вашу жизнь. К сожалению, это чаще всего смерть близких или любимых вами людей. Вы можете уже сегодня написать или позвонить кому-то, чтобы сказать всего три самых главных и чудных слова: «Я тебя люблю!» И сразу почувствуете за своей спиной шелест. Это ваши ангельские крылья начинают распрямляться. Постарайтесь сохранить в себе чувство раскрытия, чувство роста ваших крыльев и… летите с любовью в жизнь!
Свет и Любовь! Ваша Ангелина.
1 2 3 4