Мы съехали с дороги и, немного попетляв, выехали на склон холма, с которого открывался вид на усадьбу семьи Бригит.
Круглые дома стояли плотно друг к другу, окруженные насыпью и рвом, а за ними тянулись поля и конюшни, построенные на отвоеванной у дикой природы земле. Сбоку стоял свинарник, и ряд меньших по размеру камышовых крыш закрывал ямы для хранения зерна и других зимних припасов. Две лошади прядали ушами, возбужденные нашим появлением. Я подумала, не тс ли это лошади, которых мой отец подарил Ангусу, когда их семья впервые появилась в Регеде.
Тропа снова скрылась между деревьями, и мы проехали мимо группы берез – их сережки сверкали золотом под полуденным солнцем. Стволы некоторых деревьев были в подтеках, и это свидетельствовало о том, что нам предложат молодое вино из березового сока. Было ясно, что семья Бригит умело обрабатывала свои земли, и я с удовольствием подумала, что это стало возможно благодаря моему отцу.
У ворот нас встречала вся семья. Взрослые, как я и помнила их, были крупными и рыжеволосыми. Детей стало больше, и одна молодая женщина была беременна.
После приветствий и представлений мы все разошлись по домам, где нам предстояло остановиться.
– У нас редко бывает много гостей, – застенчиво улыбнулась мне Унаг, мать Кевина.
– И вдобавок таких важных, – вставила мать Бригит, провожая меня в ткацкую, отведенную для нас. Дом был настолько большим, что для поддержки крыши установили второй ряд столбов, и между ними и стеной стояли кровати с высокими спинками. Незаконченный кусок холста висел на ткацком станке у входа.
– Не хочешь ли отдохнуть перед обедом? – спросила хозяйка. – Придется немного подождать, пока еда будет готова.
– Благодарю, но мне хотелось бы немного погулять. Мы весь день ехали верхом, и неплохо бы размять ноги, – ответила я.
– Ну да, конечно же, я должна была сообразить это. Может быть, ты хочешь, чтобы Бригит показала тебе дом? У нас, конечно, не дворец, но мы все сделали сами, и это самый настоящий дом. – Женщину переполняла заслуженная гордость.
Лавиния встряхивала платье, которое, по ее мнению, мне следовало надеть сегодня вечером, и казалась весьма хмурой. Я знала, что она всегда найдет, что приводить в порядок, поэтому поблагодарила мать Бригит и сказала ей, что через несколько минут встречусь с ее дочкой в большом доме. Наша хозяйка удалилась, раскрасневшаяся и счастливая, а я осталась наедине со своей сопровождающей.
Маленькая римская матрона стояла в центре комнаты, так же неуместная в этом простом деревенском доме, как недавно отчеканенная монета на ярмарке в Карлайле. От негодования у нее покраснели щеки, и она прокаркала своим аристократическим голосом:
– Слыханное ли дело? Приглашать девушку, будущую королеву всей Британии, слоняться по усадьбе!
– Ну, Винни, по-моему, это очень мило с ее стороны. Она просто пытается быть гостеприимной. Посмотри, как они постарались, чтобы нам было удобно.
Корзины с овечьей шерстью и пучки льна, которые в обычное время наверняка заполняли все вокруг, были убраны, а дом хорошо проветрен Корзинки с льняными нитками и несколько деревянных сундуков, без сомнения, набитых ткацкими изделиями, были спрятаны под свесы крыши, и на комоде стоял кувшин со свежей водой.
– Между прочим, твое красивое платье будет заляпано грязью и навозом, – проворчала Винни, нежно разглаживая платье, будто успокаивая ребенка.
– Ну, в таком случае, – сказала я как можно более деликатно, – лучше мне не надевать его, чтобы не испачкать или не испортить. Я бы предпочла надеть другие штаны и тунику, а эти можешь вычистить и проветрить до завтра.
Как и следовало ожидать, Винни пришла в ужас от такого предложения. Добрая матрона продолжала верить, что женщины, которые ездят верхом и носят штаны, являются оскорблением для всего цивилизованного образа жизни. Она скрепя сердце соглашалась, что штаны можно носить на улице, но считала, что в доме я должна «помнить о своем положении». Сейчас на ее розовом лице в равной мере отражались раздражение и разочарование.
– Ты хочешь сказать, что не наденешь его ни сегодня вечером, ни завтра утром? – шипела она. – Но ведь ехать в паланкине лучше всего в платье.
Мы добрались до главного препятствия, и я подошла к ней и взяла ее за руки.
– Винни, я тоже думала об этом. Мне просто неудобно в паланкине: я не вижу, куда мы направляемся, в нем душно и меня укачивает. Это замечательная мысль, и я ценю твою заботу, но мне гораздо лучше ехать верхом на Быстроногой.
– Но паланкин сделан специально для этого случая, – напомнила она, – точная копия того, который был привезен моей бабкой из Рима, чтобы ты приехала к верховному королю, как подобает в твоем положении, а не одетая в варварское тряпье, оседлав какую-то кобылу:
– Я ценю твою заботу обо мне. Если это сделает тебя счастливее, – быстро сказала я, желая смягчить ее обиду, – я обещаю тебе въехать в Винчестер в паланкине, но только перед самой встречей с королем Артуром. Мне гораздо удобнее носить «варварское тряпье» и ехать вместе с остальным отрядом.
Лавиния без умолку ворчала, пока я переодевалась в свежую одежду.
– И даже не думай, что будешь расхаживать в подобном виде при верховном дворе! – заключила она, когда я попыталась прошмыгнуть мимо нее в дверь.
Меня подмывало сказать что-нибудь наперекор, однако я придержала язык и поблагодарила ее, когда она дала мне короткий плащ и потребовала немедленно надеть, потому что вечера стояли холодные.
Бригит водила меня по усадьбе, и младшие дети увязались за нами, показывая коров, свиней и даже стаю диких гусей, которые подошли к нам вперевалку, вытянув головы и длинные, похожие на змей шеи. Они клохтали, ворчали и шипели нам вслед свои проклятия.
Мазанки были сделаны на совесть, и на верху амбара гомонили воробьи. Конечной точкой нашего похода была псарня, где шумно играл и возился выводок щенят, рычавших и бросавшихся друг на друга.
– Мой отец по-прежнему гордится своими собаками, – сказала Бригит, окруженная толпой ребятишек. – Я думаю, он делает больше запасов для них, чем для своих детей. И конечно, собаками хвастается больше.
Когда мы собрались в главном доме на обед, уже наступили сумерки. Застолье было шумным и веселым, и члены моего эскорта смешались с друзьями и родственниками семьи Бригит. Это был настоящий пир, с жареной уткой, свежей рыбой из залива, вкусным весенним пудингом из молодых побегов боярышника и всевозможными овсяными и ячменными пирогами.
Ангус настоял, чтобы я села на его место в центре стола с Бедивером с одной стороны и с Бригит с другой. Бригит, конечно, предлагала матери свою помощь, но была выдворена с кухни с замечанием, что это пиршество устроено как в ее честь, так и в мою, поэтому она со смехом плюхнулась на скамью рядом со мной.
Остальные люди Артура беспорядочно расселись за столами и казались весьма довольными. Мерлина, однако, нигде не было видно, и я наконец спросила Бедивера, почему волшебника нет с нами.
– Ты всегда все подмечаешь, госпожа? – Он говорил серьезно, но я заметила ту же насмешливую улыбку, которую уловила за завтраком.
– Ну, хм… – Я запнулась, не зная что ответить.
– Нет, послушай, я не хотел сказать ничего обидного. Я говорю о хорошей черте характера. Королеву, думающую только о себе, найти достаточно просто, но королева, которая озабочена благополучием и местонахождением ее сопровождающих, достойна того, чтобы ею восхищались.
Я вспыхнула и торопливо опустила глаза. Лесть на людях и комплименты по поводу того, что можно назвать здравым смыслом, были непривычны для меня, и я почувствовала себя глупо и неловко.
– Я не хотел смутить тебя, госпожа, – торопливо добавил Бедивер, наклоняясь ко мне, чтобы не слышали другие.
Когда я взглянула на него, на его суровом лице был написан такой явный испуг, что я не смогла сдержать улыбки.
– Бедивер, я не привыкла к лести. Я даже не привыкла к тому, что меня называют «госпожа», и кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем я начну думать о себе как о королеве? Возможно, некоторые считают наш северный образ жизни отсталым и грубым, но он, по крайней мере, открытый и честный, и в нем нет… нет… – Я запнулась, не в силах придумать, что сказать, не оскорбив при этом его.
– Как же тебя называть? – спросил он, своим любезным поведением помогая мне скрыть смущение.
– Гвен. Меня называли так всю мою жизнь.
– Хорошо, – ответил он серьезно, но глаза продолжали озорно поблескивать. – С этого момента в любом личном разговоре я буду называть тебя Гвен до тех пор, пока ты не попросишь меня этого не делать. Так будет лучше?
– Намного, – сказала я с облегчением, чувствуя себя так, будто заставила Быстроногую сделать опасный прыжок.
– Теперь о королевском чародее. – Мой спутник оглядел собравшихся, потом пожал плечами. – Наш достойный мудрец не любит переполненных помещений и обильную еду, поэтому он, вероятно, взял легкую закуску и удалился на вершину ближайшего холма, чтобы поесть в одиночестве. Ты же знаешь, он немножко странный, но, если учесть его возраст и значимость для Дела, такие желания следует уважать.
– О-о-о, – сказала я, чувствуя облегчение. – Я боялась, что езда в течение целого дня слишком утомила его. Ты уверен, что за этим не стоит ничего, кроме его привычек?
– Совершенно уверен, – последовал ответ. – Я знаю его с детства, и он так же крепок, как и всегда, хотя бывает не в настроении, когда вынужден путешествовать. Не забывай, он мастер перевоплощения, и хотя иногда ему удобно предстать на людях в облике болезненного, убогого старика, чародей по-прежнему силен и энергичен.
Я засмеялась.
– После нашей встречи с посланцем Владычицы я так и подумала. – Одна из сестер Бригит протянула мне миску со свежей зеленью, я взяла немного и поблагодарила ее, затем снова обратилась к Бедиверу. – Как получилось, что ты столько времени знаешь его?
– Артур и я росли в одном доме. – Он положил себе салата и начал с удовольствием поедать нежные листья. – В моем понятии, я был приманкой, предназначенной для отвлечения внимания от другого ребенка, если кто-то начнет охотиться за ним. Конечно, ни один из нас тогда этого не знал. Мы были просто приемышами, которые росли при небольшом дворе, без особой суеты и внимания. Сэр Эктор относился к нам так же, как и к собственному сыну, Кэю. Так могли бы расти любые три брата в любом кумбрийском королевстве.
– А Мерлин?
– Он был просто нашим наставником. Тогда мы понятия не имели, кто он такой – просто чудаковатый учитель, оказавшийся в забытом уголке Уэльса. Иногда какой-нибудь гость приносил известия о делах при верховном дворе, оттуда и могли пойти рассказы о сыне короля Утера, спрятанного волшебником в потаенном месте. Но все это было очень далеко от нашей простой жизни и с таким же успехом могло оказаться одной из сказок о далеких землях, которые рассказывал наш учитель… Никому из нас, мальчиков, не приходило в голову, что мы были частью легенды.
Я кивнула, вспоминая Катбада и его чудесные рассказы.
– Напоминает Троянскую войну, что-то таинственное, происходящее в ином мире…
Бедивер ухмыльнулся.
– Похоже, твое образование вовсе не было деревенским, – заметил он. – Откуда ты знаешь «Илиаду»?
– От своего учителя, жреца Катбада. Я рано узнала о ней. Помню, как тем же вечером я рассказывала о ней няньке, пока мама расчесывала мне волосы, и как Нонни была поражена тем, что королева предпочла бросить свой народ, чтобы быть со своим возлюбленным. «Для какой-нибудь грязной чужестранки это нормально, но ни одна кельтская королева так бы не поступила!» – Я передразнила презрительный тон Нонни, и Бедивер рассмеялся. – До того момента мне казалось, что я завидую Елене, ее красоте и тому, что ее добивалось столько мужчин, но потом очень обрадовалась, что принадлежу к кельтам, а не к грекам.
Несколько секунд мы ели в молчании, потом я спросила:
– А как ты себя чувствуешь, будучи частью легенды?
– Сама понимаешь, нужно время, чтобы к этому привыкнуть.
Я многозначительно кивнула, и он снова улыбнулся.
– Да, вероятно, сейчас и ты испытываешь нечто подобное. Но, говоря по правде, Гвен, как только потрясение и первое смущение исчезнут, все пойдет точно так же, как и раньше. По утрам нужно вставать и одеваться, потом выполнять то, что намечено на день; обед по-прежнему подается в сумерках, и арфу надо настраивать прежде, чем петь. В том, чем мы занимаемся, нет ничего таинственного. Но Дело, которому мы служим, и впрямь замечательное. Оно никогда не перестает поражать меня.
Он помолчал и, взяв кубок, стал медленно поворачивать; березовое вино плескалось внутри, от него исходил чистый, острый запах. Его суровое лицо смягчилось, и в голосе зазвучали благоговение и восторг.
– Я не знаю, началось ли оно с мечты Артура или Мерлина, но это великолепное Дело, ради которого стоит работать. И… – он поднял кубок, – по-моему, нам повезло, что ты будешь участвовать в нем.
Комплимент поверг меня в удивление, и я, покраснев, уставилась в тарелку.
Он понизил голос и твердо сказал:
– Посмотри на меня, Гвен, – и когда я подчинилась, он был очень серьезен. – Я говорю это не как льстивый придворный, а как друг. Я боялся, что Артуру в конце концов навяжут в качестве жены плаксивую дуру, какую-нибудь дочку придворного, которые толкутся здесь, добиваясь милостей, или монастырскую недотрогу, которую интересуют только молитвы и наряды. Предстоит совершить слишком много важных дел, чтобы позволить такому вождю, как Артур, нервничать из-за придирок капризной, эгоистичной мегеры, которая оказалась бы у власти, только благодаря своей красоте. Я, например, испытал облегчение, когда он объявил, что намерен взять в жены девушку с севера. Ему была необходима кельтская жена из Кумбрии, и он давно чувствовал симпатию к тебе и твоей семье.
Я снова опустила глаза, потому что услышала то, о чем уже подозревала, и разочарование оказалось более болезненным, чем можно было ожидать.
Бедивер, должно быть, прочитал что-то на моем лице, потому что продолжил уже более мягко:
– Рассказать тебе, что мне говорил Артур? Мы сидели в его комнате после того, как он объявил о своем решении. Ему надоело спорить с теми, кто советовал ему поискать жену где-нибудь еще. «Бедивер, это не только разумный выбор, она из хорошей семьи, и мне не нужна другая женщина. Передай это толпе надеющихся на что-то отцов, и, может быть, тогда они замолкнут». Я думаю, что он пошел бы на них войной из-за тебя, настолько был уверен в том, что ты именно та женщина, которая ему необходима.
Я улыбнулась, отчасти из-за дипломатичности Бедивера, отчасти от мысли, что в выборе Артура присутствовало некоторое личное предпочтение.
– Ну вот так-то лучше, – с торжеством сказал Бедивер, внимательно наблюдая за мной. – Но позволь дать тебе небольшой совет… Ты должна научиться принимать и комплименты, и внимание; и иногда даже лесть. Если кто-то дарит тебе искренний комплимент, неуважительно отвергать его, а льстец окажется в замешательстве, когда ты милостиво примешь то, что, как ему самому известно, является ложью. Я думаю, что ты встретишь среди людей Артура многих, кто искренне полюбит тебя и будет восхищаться тобой, и их обидит, если ты не сможешь с тем Же чувством принять их желание отдать тебе должное. А что касается прочих, то до них мне нет никакого дела.
При этих словах я рассмеялась, и на сей раз, когда он поднял за меня кубок, слегка кивнула и улыбнулась, вспоминая, как много раз так делала моя мать. Я не переставала удивляться, как она научилась быть такой любезной, исполненной достоинства королевой. Мучилась ли она когда-нибудь неуверенностью, как я сейчас?
После обеда семья ирландцев принесла подарки. Ангус собственноручно вырезал для Бригит маленький деревянный крест, чтобы она не расставалась с символом их веры, где бы ни жила, а мать подарила ей ожерелье из серо-зеленых жемчужин, которые находят в реках запада.
– Пусть оно служит тебе напоминанием об озерах, у которых живет твоя семья, – тихо сказала она.
Женщины соткали для меня замечательную шаль, яркую и цветастую, похожую на ту, которую Бригит привезла из Ирландии. Они поспешили подчеркнуть, что эта шаль выкрашена в шесть цветов в честь моего будущего королевского сана. Мне также подарили пару сережек прекрасной работы из ирландского золота, и я гадала, какой из женщин пришлось расстаться с памятью о так давно покинутом доме. Этот подарок тронул меня, и, помня о недавних словах Бедивера, я постаралась как можно благосклоннее принять его и искренне выразить свою признательность.
– Это за то, что ты так хорошо относишься к нашему ребенку, – сказал Ангус с таким удовольствием, будто сам отдавал дорогие сердцу вещи.
Наконец, наш хозяин сделал знак одному из мальчиков, который вихрем выскочил наружу и через мгновение вернулся с нескладным комком извивающегося серого меха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52