..
Нарисовав мысленно такую картину, Паша даже вздрогнул...
Сиамская кошка, вольно расположившаяся на столе, за которым сидели гость и хозяин, настойчиво толкнула лбом Пашину руку: погладь, мол, немедленно и за ухом почеши. Паша послушно исполнил все требования и только что круглые и строгие голубые глаза красавицы удовлетворенно сощурились.
- Скучает, - грустно заметил хозяин, - Кто придумал этакую глупость, будто кошки только к дому привыкают? Они нас любят не меньше, чем собаки. Вот эту я котенком на улице подобрал, думаете, она не помнит? А вторую - у нас две было - Тамара принесла с помойки зимой. Отмыла, вылечила, Майка за ней хвостом ходила. А потом пропала...
Точно, вспомнил Павел, кошек было две.
- Вы её искали?
- А как же! Все подвалы обошел... Если вы на станцию, юноша, я вас провожу, мне в магазин надо.
После столь недвусмысленного намека ничего не оставалось, как вслед за хозяином подняться и топать на выход.
...Возле станции кипела жизнь: в Малаховке от века по выходным существовала толкучка, блошиный рынок. Теперь же старьем почти не торговали - в основном, гонконгская, турецкая продукция, пестрая завлекательная дешевка, продавцы - что молодые, что старые - все в неё наряжены и смотрятся неплохо, не бедно, не то, что в прежнее время. И покупает народ, но без недавнего азарта: напокупались. Вот худая глазастая женщина даже цветами торгует нездешними, в малаховских да удельнинских садах такие не произрастают: эти куда крупнее, пышнее, вполне живые, но смахивают на искусственные, больно уж безупречны...
Они вдвоем продирались сквозь толпу к гастроному.
- Как бы не закрылся, - беспокоился Юрий Анатольевич, - Воскресенье...
Но тут его остановила вдруг женщина - та самая глазастая цветочница. Догнала, за рукав поймала.
- Извините, не знаю, как вас зовут. Если что не так, снова извините, спросить хочу...
Голос гортанный, акцент грузинский, что ли?
- Может, Тамаре Геннадьевне неудобно заниматься с Гоги бесплатно? Я бы платила... Немного. Много не могу...
Павел не стал дожидаться ответа Юрия Анатольевича, круто повернул назад. Не бросила же цветочница свой товар без присмотра. Гоги - её сын, конечно, мальчик-кавказец, его ни с кем не спутаешь. Так и есть - вот он возле ярких, пестрых букетов, рассованных по высоким вазам, - ишь какая культура торговли - загляденье, заморская красота. Мальчонка глазастый, в мать, кудрявый, смуглый, и за цыганенка бы сошел, Лиза права.
- Ты Гоги?
- Ну! А вы кто?
- Сейчас объясню. Только сначала расскажи, чему тебя Тамара Геннадьевна учила - плавать?
- Почему плавать? - удивился мальчик, - Я хорошо плавать умею. Английскому языку учила и русскому - я в школе отстаю. Пропустил много...
Павел не сдался:
- Ты на озеро с ней ходил когда-нибудь?
- Один раз ходил. Мама меня с местными ребятами не пускает, а с тетей Тамарой отпустила. Жарко было...
- А она хорошо плавает?
- Для женщины прилично, - рассудительно ответил Гоги, - Я ей настоящий кроль показал, я в Сухуми в спортшколу ходил.
- Выходит, ты её учил...
- У неё неплохо получалось, - со скромной гордостью сказал Гоги, Дыхание бы ещё отладить...
- Помнишь, Гоги, когда ты с ней на озеро ходил, там женщина одна утонула...
- Не-а, - покачал головой мальчик, - Никто не тонул. Хотя потом, может. Мы рано ушли, дождь начался, гроза.
- Расскажи, как было? Вы вместе ушли с тетей Тамарой? И ещё спросить хочу - близко от вас машина какая-нибудь стояла?
- А вы кто - сыщик?
- Ага. По особо важным преступлениям, - прибавил себе значимости Паша, - И ты мог бы мне помочь, Гоги. Припомни-ка тот день. Так какая машина там поблизости стояла?
- "Мерседес" черный, - не колеблясь отрапортовал Гоги. - А ушли мы вместе. Ну не совсем. Тетя Тамара говорит: беги, Гоги, под дерево, а я искупаюсь напоследок. Я тоже хотел, а она не велела, говорит: беги вон туда. Но она быстро искупалась, тут как раз дождь сильный-сильный пошел и мы домой бегом.
- Ты случайно не помнишь - она волосы вытирала полотенцем? (Вспомнил-таки Паша наставления Конькова).
Гоги задумался, вспомнил:
- Когда бежали, у неё полотенце на голове было, дождь же шел...
К ним уже спешила сквозь толпу мать Гоги, и по лицу её Павел понял, что ей известно о смерти жены Юрия Анатольевича. Самого же его видно не было, должно быть, успел-таки в магазин до закрытия.
Цветочница потрепала, взлохматила жесткие кудри сынишки, произнесла несколько слов по-грузински. Мальчик сразу сник. Павел кивнул женщине, коснулся плеча мальчика:
- Спасибо, Гоги, ты мне помог.
Тот поднял глаза - огромные какие, черные, как ночь, и в них вопрос:
- Мама говорит, тетя Тамара умерла. Убили, да?
Мать вмешалась испуганно, заговорила по-русски, как бы отмазываясь от опасных речей сына:
- Что ты, Гоги, что ты, бичо, заболела тетя Тамара, врачи не вылечили...
- Всех убивают, - сказал мальчик, не обращая на неё внимания, - Зураба убили, и Отари, и Валико...
- Кто это - Зураб, Отари? - тихонько спросил Павел у женщины.
- Друзья его, соседи наши, в Сухуми в одной школе учились...
...Юрий Анатольевич показался в дверях гастроном с пластиковым пакетом в руках. При виде Павла, явно его поджидавшего, удивился:
- Я думал, вы уехали.
- Юрий Анатольевич, я бы хотел ещё немного времени у вас отнять. Вы сказали, на даче есть старый альбом с фотографиями...
- Ну-ну! Есть такой. Что ж, пошли, не представляю, правда, что вы из него выудите...
По дороге Паша рассказал о Гоги.
- Бедный мальчуган, - посочувствовал Юрий Анатольевич, - Жестокое время. Вроде бы без войны живем, а убивают. Хотя в Абхазии настоящая война. Мы с Тамарой любили отдыхать в Сухуми. Казалось, самое мирное место на земле. Люди там славные, кофейни на набережной. Бывали?
- Не бывал, - с сожалением сказал Паша, - И не побываю, наверно, теперь проще в Турцию поехать или на Кипр.
...Альбом велся аккуратно, с соблюдением хронологии, но по тому, что попали в него снимки старые, выцветшие, иной раз поломанные, даже с оборванными углами, Павел догадался, что вели его не с начала, а собрали однажды старые фотографии и тщательно, по порядку наклеили. Хотя альбом сам - старомодный, в плюшевом красном переплете.
- Тамара на Тишинке купила, искала именно такой. Дней пять сидела, не разгибаясь, - клеила...
Были тут в самом начале и дореволюционные фотографии, эти сохранились на диво. Дамы со взбитыми челками, мужчины в мундирах, пожелтевшие групповые снимки: кто-то в котелке верхом, лошадь со звездочкой во лбу, лица всадника не разобрать уже...
- Это все её родня, - пояснил Юрий Анатольевич, - Деды, бабки, тетки какие-то, она и сама уже толком не знала. Но хранила, как видите. Гордилась.
В голосе его Павлу почудилось неодобрение: мол, было бы чем гордиться, подумаешь... Дальше шли фотографии тамариных родителей: мать в надвинутом на один глаз плоском берете, из-под берета косая челка, и отец в кителе с ромбами. А вот и сама она - толстощекая девочка в матроске. Много групповых школьных снимков - из года в год, одни девчонки: раздельное обучение. И только после школы мальчики появились. Морской берег на любительском черно-белом снимке выглядит малопривлекательно, сбежались под фотоаппарат редкость в те годы - купальщики-подростки, девочки в целомудренных купальниках, а мужские плавки меньше нынешних. Сколотились кое-как в кучу, сбились покомпактнее, лица почти неразличимы, но понятно, что все смеются. И надпись в углу: Евпатория 1948. Сколько ей здесь пятнадцать-шестнадцать? Да которая тут она? Юрий Анатольевич только плечами пожал:
- Ей-богу, не знаю. Зачем это вам, скажите на милость?
Павел упрямо листал альбом, хозяин разлил по простым дешевым, "дачным" фужерам коньяк, нарезал сыр, убрал со стола коробки с сухим кошачьим кормом - кошку, которая терлась об коробку, тоже отправил на пол, сыпанул ей в блюдечко неаппетитных с виду сухариков.
Низко наклонив голову, Павел вглядывался в очередной пляжный снимок. Тоже Крым, Гурзуф, 1963 год. Его, Павла, ещё и не свете не было, а люди ездили себе в Крым, отдыхали, подводным спортом занимались. Вот эта девушка в ластах, парень с ней рядом тоже в ластах, в руках маска и трубка.
- А это кто?
- Бывший наш муж, как не помнить? Имел удовольствие встречаться пару раз. Правда, в таком молодецком виде я его уже не застал, полная была развалина. Спился. И умер уже лет десять как. Так что он вне подозрений.
- А девушка рядом с ним - Тамара?
- Она самая. Задолго до нашего знакомства. Стройна и прекрасна. Только я её такой тоже - увы! - не помню. Лишний вес - вот был её главный враг. Да ещё при таком-то росте - с меня почти. Крупная была дама, видная.
Он засмеялся, будто удачно сострил, и гость догадался, что хозяин уже выпил. Взял предложенную рюмку и Павел, опрокинул, будто водку, а не коньяк, закусил сыром.
- А на этой фотографии где она?
- Да вот же!
Темноволосая и действительно тоненькая. Снова в ластах, а "наш бывший муж" - Павел его узнал - в полном снаряжении: в гидрокостюме и с круглой, двуцветной камерой для подводных съемок.
- Он что, подводник?
- Любитель. И Тамару приохотил. У них своя компания была, каждый год в Крым ездили. А я предпочитаю Кавказ...
- Тамара Геннадьевна, стало быть, хорошо плавала?
- Отлично.
- И нырять умела?
- Еще как! Я, бывало, даже беспокоился. Уйдет под воду - и до-олго не показывается.
Выпили еще. Павел сказал:
- А вы не знали, что ваша покойная жена была на здешнем пляже в тот день, когда утонула Мира Дорфман? Пришла она с Гоги. Случайно оказалась рядом с той компанией - ну, понимаете, о ком я. И вполне могла услышать или подслушать, если угодно, - один любопытный разговор...
- Какой ещё разговор? - нахмурился хозяин.
- Разговор, имеющий к ней и к вам самое непосредственное отношение. Между супругами Дорфман, по свидетельству очевидцев, происходил семейный скандал, бурная довольно сцена...
- Какие ещё очевидцы? Откуда вы... Ах, да, я же вас с ней видел на здешнем рынке, как же я сразу не понял! Это Лиза вас сюда направила? Ну, женская ревность, женская зависть... Не угомонится никак Елизавета, и смерть Миры её не успокоила. Чего уж теперь-то ей неймется?
Юрий Анатольевич затряс головой, будто пытаясь стряхнуть похмелье, протрезветь - и вдруг врубился, вскрикнул по-птичьи резко:
- Что это? Что? Что вы мне тут толкуете, а?
- Да вы меня отлично поняли, Юрий Анатольевич. Вы и сами это подозревали, так ведь?
И поскольку собеседник каменно умолк, Павел продолжал:
- Итак, супруга ваша совершенно случайно оказалась свидетельницей семейной разборки между вашей подругой или, скажем, невестой Мирой Дорфман и её мужем Борисом. Упоминалось, без сомнения, и ваше имя. Текст, произнесенный в пылу ссоры, вы сами можете вообразить. Тамара Геннадьевна вряд ли осталась равнодушной к тому, что выкрикивали супруги. Не мне судить о её тогдашнем состоянии - но вы-то знаете. Вы ведь ей уже успели сообщить, что намерены развестись, жениться заново... А тут этот скандал на берегу, и обстоятельства так сложились, что на раздумье ни минуты нет. Соперница в воде, муж её с берега к друзьям поспешил, народ с озера врассыпную, дождь хлынул. Она мальчонку отослала под деревья, сама же вслед за Мирой. Нырнуть поглубже, за ноги ухватить... Весовые категории у них разные, у той шансов не осталось...
Павел говорил слишком долго, эффект внезапности был утрачен: вместо резкого удара - нудное объяснение... И противник успел опомниться и собраться. На Павла смотрели из-за очков ясные, совсем уже трезвые глаза, и взгляд их был насмешлив:
- Это вы вдвоем с Лизой Маренко сочинили, молодой человек? Ни ту, ни другую женщину не зная? Чушь собачья, извините. И зачем это вам, не пойму...
- Затем, чтобы выяснить, у кого были мотивы убить вашу жену.
- Как же вы собираетесь подтвердить эти свои... фантазии?
- Свидетели есть, что Тамара Геннадьевна была в тот день на озере.
- Свидетели! Мира эту вашу свидетельницу, между прочим, считала подругой в простоте своей душевной...
Если он хоть слово ещё скажет про Лизу, я его убью, - подумал Павел. Ярость и бессилие его душили, злился он не столько на хозяина дачи, сколько на себя: ну что я за дурак, не надо было с ним пить, весь этот разговор не нужен...
Однако по дороге в Удельную, шагая вдоль все того же озера по неровному извилистому берегу, Паша успокоился. Нет, не зря он побывал у Станишевского. Встретил Гоги - мальчик подтвердил его версию, есть теперь от чего плясать. На завтра же вызвать для беседы Дорфмана Бориса. Не догадался ли тот, как умерла его неверная жена, и не взялся ли за неё мстить?
Тот воскресный день завершился ещё одним событием: Пашу оставили в удельнинском доме ночевать. Вернее, Лиза оставила - мать её ушла на ночное дежурство, она подрабатывала ночной сиделкой, и, вернувшись от Станишевского, Паша её дома не застал.
Паша за недолгое время знакомства бессчетное множество раз пытался ну хоть поцеловать красивую свою приятельницу, но всякий раз поцелуй оказывался мимолетным, почти воздушным. Лиза успевала увернуться, отстраниться, и Павел понял, что легкой победы ему не светит, предстоит длительная осада.
А тут красавица, выслушав с интересом обстоятельный рассказ о том, как прошел Пашин визит к её директору, о Гоги, о фотографиях в альбоме, сама предложила вполне буднично:
- Хочешь, оставайся, в электричке пьяных полно, да и поздно уже... Я тебе у матери постелю, в её комнате.
Собственно, только это и было сказано, но Паша согласился с энтузиазмом - а кто бы на его месте не согласился? Раздевшись до трусов в чистенькой светелке, где ему предложена была узенькая металлическая кровать с сеткой - зачем-то он попробовал рукой: удобно, наверно, ишь как пружинит, - он мигом слетел по скрипучей лесенке вниз и очутился на Лизином диване, застав её врасплох. Она и раздеться не успела, а он тут как тут и помогает стащить через голову узкое платье.
- Это ещё что за явление! - воскликнула она, освободившись, наконец, Отпусти, ну. Не хочу, нет...
Ему хотелось сказать ей, какая она желанная, притягательная, и кожа на плечах гладкая и нежная, как шелк, и глаза золотистые, и вокруг её стройных ног весь его мир вертится наподобие юбки с той минуты, как он впервые её увидел. Но вместо этого непослушный его язык выдавил:
- А я хочу, так хочу, что сил нет.
И в ответ услышал вполне заслуженное:
- Мало ли кто чего хочет. Отвали, говорю.
Но в словах её не было должной твердости, и он вовсе осмелел:
- Отпущу, только не сразу. После, - сказал его голос, одновременно смеющийся и задыхающийся. Паша применил настойчивость и даже силу отчасти, накрыл Лизу своим крупным телом, одной рукой перехватил оба её запястья тонкие такие, другой разобрался с трусиками - и произошло, наконец, то, чего он так давно и страстно желал. Ей бы взбеситься по-настоящему, выдраться из его жадных рук, закричать - но ничего этого не случилось, и через некоторое время, отдышавшись, они заговорили одновременно:
- Прости, я с ума сошел, совсем голову потерял, не сердись...
- Не смей так больше никогда, слышишь? Не смей силой...
- А ты научи, я буду все делать, как тебе нравится.
Этот короткий диалог, хоть и не особо нежный, означал, что у новоиспеченных любовников есть все-таки будущее...
Юрий же Анатольевич после ухода назойливого гостя успокоиться ну никак не мог, руки тряслись. Поднялся со стула кое-как, кинуло его к двери, чуть косяк не своротил. В бывшей Тамариной комнате - он редко туда заходил, зажег свет, поискал глазами на столе. Вот она, папка с незаконченным переводом. Последняя страница. "Я это сделала, сделала, я это сделала". И ещё чуть выше: "Я живу в аду, я живу как в аду"...
Где эта чертова книга, очередной дурацкий триллер, который она не успела перевести? Кажется, вот этот - пестрая глянцевая обложка, убористый шрифт... Название - "An Unsuitable Job for a Woman" - "Работа, не подходящая для женщины"... Сейчас он найдет этот отрывок, это же просто чужой текст, не себя же в самом деле имела ввиду Тамара, когда писала, повторяя снова и снова, бессмысленные строки.
Книжонка легко раскрылась, в ней лежала закладка. Странная, право, закладка: свернувшись, будто маленькая змея, между страницами притаилась золотая недлинная цепочка. Юрий Анатольевич мгновенно её узнал, сам купил в Париже у негра-гиганта в белом бурнусе на Барбес возле моста. Постеснялся почему-то зайти в магазин, там пришлось бы объяснять, что ему надо, руками показывать, а чернокожий коммерсант сразу все понял, из вороха цепочек вытянул вот эту, красивого хитрого плетенья, короткую. Нагнулся, показал: вот сюда, на щиколотку. Пробу продемонстрировал, фальшивую, наверняка, судя по цене. Засмеялся белозубо и подмигнул напоследок.
Юрий Анатольевич подержал цепочку на ладони, встряхнул: ну да, разорвана, как и следует ожидать. Опустил на прежнее место, захлопнул книгу. Ваша догадка оказалась правильной, молодой человек. Ну и что, кому от этого легче?
На веранде он вылил в свою рюмку остаток коньяка, чокнулся с пустой рюмкой ушедшего гостя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13