— Дорогая, ты сегодня рано, — сказала мать, и Джейн заняла свое место за столом.Она взглянула на хлеб.— Оказывается, не так уж рано. Кому досталась горбушка?— Мне, — ответила Бетси. — Можешь себе представить, как было приятно ее съесть!— Я слышала, как вы тут говорили без умолку… О чем?— Я утром видела Наполеона, — радостно поделилась с ней Бетси.Казалось, Джейн это сообщение абсолютно не заинтересовало.— Вот как? И где?— На дороге в Лонгвуд.— Как странно, что он так рано встал.— Где-то я прочитала, что таким образом он одерживает победы.Джейн больше не интересовала эта тема.— Мама, мы сможем сегодня съездить в город? Мне хотелось, чтобы ты посмотрела материал, а то его могут разобрать!— Дорогая, возможно и съездим. Бетси, я пока не стану тебя наказывать, можешь поехать с нами. Если мы поедем.— Спасибо, мама. Но мне лучше остаться дома… Вдруг случится что-то интересное…Послышались звуки громкого лая, и Бетси вылетела на заднее крыльцо.Мать и старшая сестра услышали, как она отчитывала щенков, госпожа Бэлкум вышла на крыльцо, чтобы узнать, в чем дело. Девушка повернула серьезное личико к матери.— Мама, как хорошо, что у вас есть Джейн, не так ли? Она такая милая и именно та дочь, которую вы хотели иметь…Госпожа Бэлкум так же серьезно взглянула на младшую дочь.— Бетси, дорогая, неужели ты думаешь, что я… больше люблю Джейн, чем тебя?— Мама, я вас не виню. Мне кажется, что порой я причиняю вам слишком много хлопот.Мать протянула руки и крепко прижала к себе девушку.— Бетси! Бетси! Малышка, это — неправда! Я тебя люблю так же сильно, как и Джейн, если даже иногда бываю с тобою излишне строга.— Я всегда много думаю о разных вещах, и мне кажется, что я обязательно должна рассказать вам об этом. Например, мама, мне кажется, настало время, когда Джейн и я должны все узнать о папе и его семействе.Госпожа Бэлкум ответила ей довольно резко:— Бетси, тебе ведь известно, что ты не должна говорить об этом. Ваш отец избегает подобных разговоров.— Но нам неизвестно, правда ли то, что говорят другие люди?— Они нам задают различные вопросы. Наверно, они боятся расспрашивать вас или папу, поэтому они обращаются к Джейн и ко мне. Все знакомые нас расспрашивают. Они говорят с нами шепотом и хотят знать, правда ли, что папа…— Пожалуйста, Бетси, не следует говорить об этом. Твой отец не желает это обсуждать! Не знаю почему, но это так!— Мама, нам нечего стыдиться, наоборот — только можно гордиться. Когда мы в прошлом году были в школе в Англии, все девочки говорили о нас — о Джейн и обо мне. Они считали, что мы… принцессы в изгнании.— Что вы с Джейн делаете, когда вам задают подобные вопросы?— Мы отвечаем, что нам ничего не известно. Мы можем отвечать только так, не правда ли? Мама, но вы все знаете!— Пожалуйста, Бетси. Твой отец просил, чтобы я никогда не говорила об этом. Возможно, когда вы подрастете, он станет думать по-другому. Но я в этом не уверена. Что-то случилось, и случившееся оставило на нем метку.— Я бы не стала об этом говорить, но не могу об этом не думать. Если Наполеон захочет приехать сюда, мы встретим его как равные, не так ли?— Ты всегда имеешь обо всем собственную точку зрения, — заметила мать с натянутой улыбкой. — Будь хорошей девочкой. Беги, займись чем-нибудь полезным. Глава вторая 1 К пяти часам дня солнце начало клониться к горизонту, и казалось, что оно вот-вот окажется за неровными вершинами западных холмов.Воздух стал прохладным. Восточный пассат шевелил листву деревьев, и ветви перекручивались, наполняя воздух шорохом, несколько похожим на песни, которые иногда пели местные. Госпожа Бэлкум осталась сидеть у стола, за которым они пили чай. Кашемировая шаль грела ее. Шаль была яркой и очень красивой. Муж сказал, что она досталась ему случайно. Наверное, даже первая жена Наполеона, удивительная и трагичная Жозефина …Первая жена Наполеона, удивительная и трагичная Жозефина. — Гертруда Кирхейзен в своей книге «Женщины вокруг Наполеона» пишет о Мари-Жозеф-Роз:
«Ничто не рисует нам лучше личности первой супруги Наполеона, как та ее характеристика, которую делает он сам.
«В моей жизни, — говорит он, — я домогался двух очень различных между собою женщин. Одна была олицетворенное искусство и грация, другая — невинность и простота. И обе они имели свои особые достоинства. В каждый момент своей жизни и в каком бы положении она ни находилась, первая была всегда грациозна и очаровательна. Невозможно было найти в ней что-нибудь неприятное. Все, что только искусство могло изобрести для усиления женского очарования, все применялось ею, но настолько умело, что это было совершенно незаметно. Другая, наоборот, не имела ни малейшего понятия о том, что можно достигнуть чего-либо хотя бы самым невинным из женских ухищрений. Первая была постоянно около истины. Ее первым ответом было всегда отрицание. Вторая не имела никакого понятия о лжи и была чужда всякой изворотливости. Первая никогда ничего не требовала от своего мужа, но зато занимала у всего света. Вторая не стеснялась требовать, если у нее ничего больше не было, что, однако, случалось очень редко. Она никогда не купила бы себе чего-нибудь, если не могла заплатить тотчас же. Впрочем обе они были добры и кротки и очень преданы своему мужу».
Эта первая жена Наполеона, которую он любил как никакую другую, которая имела на него самое продолжительное влияние, увидела свет под синим небом тропиков, на прелестном и живописнейшем из малых Антильских островов. Ее родиной был городок Труазиле на Мартинике, где ее отец Жозеф-Гаспар-Ташер де ла Пажери занимал должность капитана гавани. Кроме того, ее отец был еще владельцем нескольких кофейных и чайных плантаций.
Из смеси французского духа с знойным темпераментом тропиков получался в лице Мари-Жозеф-Роз тот прелестный тип креолки, который был настолько же своеобразен, насколько и привлекателен. Обворожительная грация ее гибкого тела, матовый цвет лица, прекрасные, мечтательные темно-синие глаза с длинными темными ресницами, темные с красноватым отливом волосы, непокорными локонами обрамлявшие ее продолговатое лицо, и вкрадчивый, мелодичный голос — все это неотразимо влекло к ней сердца. Не сказал ли о ней сам Наполеон: «Я выигрываю сражения, а Жозефина завоевывает сердца». Не будучи красавицей, эта женщина была полна неотразимой прелести. Нельзя было оторваться от этих подвижных, милых черт лица, которые так ярко выражали как радость, так и горе. В глазах Жозефины было одновременно выражение кротости, преданности, задумчивости, чувственности и страстности. Все в ее существе, казалось, было соединено в одно гармоничное целое, даже ее легкомыслие и кокетство. Во всей ее внешности нельзя было найти ни одного недостатка, кроме разве некрасивых зубов. Но и этот недостаток она умела ловко скрывать. Она умела с закрытым ртом улыбаться так обворожительно, что невольно забывалось, почему она не открывала губ. Но воспитание Жозефины оставляло желать многого; это было обычное воспитание всякой креолки. Ее научили читать и писать, танцевать и немного петь. Больших требований и не предъявлялось к молодой девушке на Мартинике. Позднее ее невежество могло бы очень вредить ей, если бы она с особенной ловкостью не умела направлять разговор на те предметы, которые ей были знакомы, или же молчать, как только ей грозила опасность скомпрометировать себя своим незнанием. И даже когда она молчала, она была очаровательна.
Из всех личностей наполеоновской эры она меньше всех получила правильную оценку. Она, которая познала весь ужас тюрьмы и ожидания смерти и потом всю полноту счастья на одном из самых блестящих тронов Европы, рядом с человеком, которого прославлял и перед которым трепетал весь мир, — она не только окружена для нас известным ореолом, делающим нас снисходительными к ней, но и, кроме того, она вызывает в нас чувство бесконечной жалости к себе, потому что она должна была ради политики пожертвовать всем: любовью, блеском, могуществом и влиянием. И, несмотря на многие ее слабости и ошибки, образ Жозефины неотразимо влечет нас к себе.
Впрочем, сама ее судьба подсказывает нам эту снисходительность. Она не была счастлива в своем первом браке с виконтом Александром де Богарне[11]. Прожигатель жизни, тщеславный, расточительный, деспотичный и капризный, настоящий баловень фривольного придворного общества, он всякую другую женщину любил больше, чем свою собственную жену. Он не обращал внимания на Жозефину и кружился в вихре удовольствий, в которых для него, молодого, жизнерадостного офицера, не было недостатка ни в Париже, ни в гарнизонах. При этом он принадлежал к тому типу людей, которые позволяют себе все, что угодно, а по отношению к жене проявляют самую низменную ревность, даже и не любя ее. Очень скоро он стал обвинять Жозефину в неверности и отрицал даже, что он отец ее дочери Гортензии, впоследствии королевы Голландии. И он был не прав, потому что в то время двадцатилетняя Жозефина не имела ни возможности изменить ему, ни охоты сделать это, потому что она любила своего мужа. Впоследствии, конечно, она куда легче относилась к вопросу о верности.
После такого обвинения со стороны Александра Богарне супруги стали жить отдельно, пока, наконец, их снова не соединила тюрьма. Генерал Богарне был невинно обвинен террористами и как аристократ должен был кончить свою жизнь на эшафоте. Жозефина в эти дни его несчастья выказала истинное благородство характера. Несмотря на все страдания, которые причинял ей Александр, она употребила все усилия, чтобы добиться его освобождения. Но все было напрасно. Сама она весной 1794 г. тоже должна была переступить порог тюрьмы. Оторванная от своих детей, Евгении и Гортензии, она в течение трех месяцев изнывала в самой ужасной из революционных тюрем, в грязном и нездоровом бывшем кармелитском монастыре. И когда 6 Термидора голова ее мужа упала под топором палача, она так искренне оплакивала его смерть, как будто он никогда не причинял ей никакого зла.
К ней самой судьба была милостивее. Сильная лихорадка, — настоящая или притворная, это подлежит сомнению, — приковала ее к тюремной койке и помешала ей появиться перед революционным трибуналом, который должен был вынести ей смертный приговор. Провидение простерло свою охраняющую руку над этой женщиной, которой было суждено носить корону Франции. Во время ее болезни случилось невозможное: Робеспьера, всемогущего диктатора, который держал в своих руках тысячи человеческих жизней, самого постигла Немезида! Он должен был искупить на гильотине все свои преступления. Его смерть открыла для всех томившихся в тюрьмах двери для новой свободы и новой жизни. Вместе со многими товарищами по несчастью была спасена и Жозефина Богарне.
Но она спасла только свою жизнь, больше ничего. Ее состояние, ее имения — все было конфисковано». (Г. Кирхейзен «Женщины вокруг Наполеона»)
, или его вторая жена, дочь знаменитого дома Габсбургов …Или его вторая жена, дочь знаменитого дома Габсбургов. — Габсбурги — династия, правившая в Австрии (с 1282 — герцоги, с 1453 — эрцгерцоги, с 1804 — австрийские императоры). Вторая жена Наполеона — Мария-Луиза, дочь императора Австрии Франца I.
«Второй брак Наполеона был его погибелью. Политика связала его с австрийской эрцгерцогиней, политика разлучила его с ней!» Это сказал уже в 1813 г. князь Шварценберг. Сам Наполеон называл эту эпоху своей жизни «пропастью, замаскированной цветами». И действительно, как только засохли цветы, скрывавшие вначале от его взоров бездну, она засияла перед ним своей страшной глубиной. Но было уже слишком поздно. Он думал этим союзом доставить себе и Франции огромную политическую выгоду и прежде всего обеспечить длительный мир, а также баюкал себя пагубной мыслью, что могуществом он может достигнуть того, в чем ему было отказано по рождению. Его честолюбие было удовлетворено. Этой своей женитьбой он дал миру беспримерное в истории времен и народов зрелище: он, выскочка, сын революции, узурпатор, и он выбирает себе супругу из стариннейшего из царствующих европейских домов! Он, Наполеон Бонапарт, сделался зятем императора Австрии, который незадолго еще до этого носил титул «императора Германии»! Итак, Наполеон окончательно был принят в королевскую среду. Для его династии был заложен краеугольный камень, потому что эта юная эрцгерцогиня представляла верную гарантию в том, что она даст наследников. «Благо Франции требует, чтобы основатель четвертой династии жил до преклонного возраста, окруженный непосредственным потомством, как защита и порука для всех французов и как залог славы Франции!» Так говорил сын разведенной Жозефины, принц Евгений, в государственном совете 16 декабря 1809 г.
И однако императору французов пришлось дорого заплатить за этот шаг, продиктованный ему честолюбием и политическими соображениями. Внезапно рухнул трон и царство, и только горестное воспоминание о сказочном счастье и о блестящем времени супружеской жизни с царской дочерью осталось в удел изгнанника на неприютной скале среди океана. Там впервые он ясно сознал свою ошибку. Как бы в оправдание самого себя говорил он однажды: «Мне ставят в упрек, что связь с австрийским домом вскружила мне голову, что после женитьбы я стал считать себя настоящим владыкой, словом, что я на минуту вообразил себя Александром, сыном богов!… Но разве это не вполне естественно? Я получил в жены молодую, красивую женщину. Разве же мне нельзя было радоваться этому? Разве я не имел права уделить ей несколько минут моей жизни, не делая себе за это упрека? Неужели же я не мог разрешить себе отдаться на некоторое время своему счастью?» (Г. Кирхейзен «Женщины вокруг Наполеона»)
, не обладали подобной шалью.Госпожа Бэлкум сидела рядом с мужем и Преподобным Годфруа Юстасом Стоджкином, который приехал к ним на чай и развлекал их беседой. Вильям Бэлкум застонал, когда возвратился из города и обнаружил, что за круглым столом в тени деревьев восседает надоедливый гость. Он терпеть не мог нового викария.Посетитель был высоким и костлявым человеком, с выдающимся адамовым яблоком и настолько близорукий, что стекла его очков были толщиной с небольшие камешки, которые мальчишки бросают по поверхности воды, чтобы они подпрыгивали несколько раз. Он оставался холостяком и как-то заметил, что ждет, когда подрастут сестры Бэлкум, и тогда он решит на ком жениться.Когда об этом услышала Бетси, она подумала: «Не знаю, как Джейн, но это точно буду не я!»Как всегда, больше всех болтал гость, о чем бы он ни говорил, всегда начиналось со слов: «Я против этого», «Я не могу согласиться с подобными доводами», «Не могу этому поверить!», или же «Никогда, никогда!»Миссис Бэлкум не слушала его разглагольствования и первая обратила внимание на группу конников, которая остановилась на дороге, ведущей к дому.— Они поворачивают к нам, — взволнованно заметила хозяйка дома. — Извините, господин Стоджкин, я должна отлучиться.Она поднялась с кресла, уронив на пол клубок шерсти.— Кто поворачивает? — поинтересовался близорукий священник.— Мне кажется, что это — Наполеон Бонапарт со свитой, — ответил господин Бэлкум.Он принял ванну после возвращения из города, и кюре пришлось его подождать. Сейчас на нем были надеты свежая одежда и галстук. Он себя чувствовал готовым к любым неожиданностям.Челюсть священника «отвисла».— Я не переношу войну, — заявил он. — Презираю военных лидеров и не желаю заводить знакомство с генералом Бонапартом. Если вы не против, господин Бэлкум, я покину дом по другой дороге и навещу одну женщину. Я не могу проявить вежливость и назвать ее по имени, потому что оно мне неизвестно. Я могу называть ее так, как остальные — Леди в Вуали. — Он помолчал, а потом добавил: — Мне придется проявить твердость в отношении ее!Госпожа Бэлкум громко вздохнула. Так всегда трудно быть вежливой с человеком, страдающим от предрассудков.Господин Бэлкум быстро взглянул на юг, где высились скалы и посреди деревьев можно было разглядеть окно. Он довольно часто смотрел в том направлении, потому что разделял интерес жителей острова, обращенный к загадочной леди, которая там жила и которая никогда не выглядывала из окна.— Вы заявили, что собираетесь быть с ней тверды? А что сделала эта бедная женщина?Священник поднялся с места.— Господин Бэлкум, — сказал он, шмыгнув носом, так как постоянно страдал от простуды. — Я не могу примириться с тем, что на остров неожиданно прибывает женщина в вуали, нанимает с помощью адвоката дом, ее никто не может увидеть без вуали, и она не желает, чтобы кто-либо узнал ее имя. И это все происходит на нашем острове!— Но у адвоката не возникло никаких вопросов в отношении этой леди. Он сказал, что у нее гладкая речь и приятный голос. Ему известно ее имя, но он не собирается его открывать кому бы то ни было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
«Ничто не рисует нам лучше личности первой супруги Наполеона, как та ее характеристика, которую делает он сам.
«В моей жизни, — говорит он, — я домогался двух очень различных между собою женщин. Одна была олицетворенное искусство и грация, другая — невинность и простота. И обе они имели свои особые достоинства. В каждый момент своей жизни и в каком бы положении она ни находилась, первая была всегда грациозна и очаровательна. Невозможно было найти в ней что-нибудь неприятное. Все, что только искусство могло изобрести для усиления женского очарования, все применялось ею, но настолько умело, что это было совершенно незаметно. Другая, наоборот, не имела ни малейшего понятия о том, что можно достигнуть чего-либо хотя бы самым невинным из женских ухищрений. Первая была постоянно около истины. Ее первым ответом было всегда отрицание. Вторая не имела никакого понятия о лжи и была чужда всякой изворотливости. Первая никогда ничего не требовала от своего мужа, но зато занимала у всего света. Вторая не стеснялась требовать, если у нее ничего больше не было, что, однако, случалось очень редко. Она никогда не купила бы себе чего-нибудь, если не могла заплатить тотчас же. Впрочем обе они были добры и кротки и очень преданы своему мужу».
Эта первая жена Наполеона, которую он любил как никакую другую, которая имела на него самое продолжительное влияние, увидела свет под синим небом тропиков, на прелестном и живописнейшем из малых Антильских островов. Ее родиной был городок Труазиле на Мартинике, где ее отец Жозеф-Гаспар-Ташер де ла Пажери занимал должность капитана гавани. Кроме того, ее отец был еще владельцем нескольких кофейных и чайных плантаций.
Из смеси французского духа с знойным темпераментом тропиков получался в лице Мари-Жозеф-Роз тот прелестный тип креолки, который был настолько же своеобразен, насколько и привлекателен. Обворожительная грация ее гибкого тела, матовый цвет лица, прекрасные, мечтательные темно-синие глаза с длинными темными ресницами, темные с красноватым отливом волосы, непокорными локонами обрамлявшие ее продолговатое лицо, и вкрадчивый, мелодичный голос — все это неотразимо влекло к ней сердца. Не сказал ли о ней сам Наполеон: «Я выигрываю сражения, а Жозефина завоевывает сердца». Не будучи красавицей, эта женщина была полна неотразимой прелести. Нельзя было оторваться от этих подвижных, милых черт лица, которые так ярко выражали как радость, так и горе. В глазах Жозефины было одновременно выражение кротости, преданности, задумчивости, чувственности и страстности. Все в ее существе, казалось, было соединено в одно гармоничное целое, даже ее легкомыслие и кокетство. Во всей ее внешности нельзя было найти ни одного недостатка, кроме разве некрасивых зубов. Но и этот недостаток она умела ловко скрывать. Она умела с закрытым ртом улыбаться так обворожительно, что невольно забывалось, почему она не открывала губ. Но воспитание Жозефины оставляло желать многого; это было обычное воспитание всякой креолки. Ее научили читать и писать, танцевать и немного петь. Больших требований и не предъявлялось к молодой девушке на Мартинике. Позднее ее невежество могло бы очень вредить ей, если бы она с особенной ловкостью не умела направлять разговор на те предметы, которые ей были знакомы, или же молчать, как только ей грозила опасность скомпрометировать себя своим незнанием. И даже когда она молчала, она была очаровательна.
Из всех личностей наполеоновской эры она меньше всех получила правильную оценку. Она, которая познала весь ужас тюрьмы и ожидания смерти и потом всю полноту счастья на одном из самых блестящих тронов Европы, рядом с человеком, которого прославлял и перед которым трепетал весь мир, — она не только окружена для нас известным ореолом, делающим нас снисходительными к ней, но и, кроме того, она вызывает в нас чувство бесконечной жалости к себе, потому что она должна была ради политики пожертвовать всем: любовью, блеском, могуществом и влиянием. И, несмотря на многие ее слабости и ошибки, образ Жозефины неотразимо влечет нас к себе.
Впрочем, сама ее судьба подсказывает нам эту снисходительность. Она не была счастлива в своем первом браке с виконтом Александром де Богарне[11]. Прожигатель жизни, тщеславный, расточительный, деспотичный и капризный, настоящий баловень фривольного придворного общества, он всякую другую женщину любил больше, чем свою собственную жену. Он не обращал внимания на Жозефину и кружился в вихре удовольствий, в которых для него, молодого, жизнерадостного офицера, не было недостатка ни в Париже, ни в гарнизонах. При этом он принадлежал к тому типу людей, которые позволяют себе все, что угодно, а по отношению к жене проявляют самую низменную ревность, даже и не любя ее. Очень скоро он стал обвинять Жозефину в неверности и отрицал даже, что он отец ее дочери Гортензии, впоследствии королевы Голландии. И он был не прав, потому что в то время двадцатилетняя Жозефина не имела ни возможности изменить ему, ни охоты сделать это, потому что она любила своего мужа. Впоследствии, конечно, она куда легче относилась к вопросу о верности.
После такого обвинения со стороны Александра Богарне супруги стали жить отдельно, пока, наконец, их снова не соединила тюрьма. Генерал Богарне был невинно обвинен террористами и как аристократ должен был кончить свою жизнь на эшафоте. Жозефина в эти дни его несчастья выказала истинное благородство характера. Несмотря на все страдания, которые причинял ей Александр, она употребила все усилия, чтобы добиться его освобождения. Но все было напрасно. Сама она весной 1794 г. тоже должна была переступить порог тюрьмы. Оторванная от своих детей, Евгении и Гортензии, она в течение трех месяцев изнывала в самой ужасной из революционных тюрем, в грязном и нездоровом бывшем кармелитском монастыре. И когда 6 Термидора голова ее мужа упала под топором палача, она так искренне оплакивала его смерть, как будто он никогда не причинял ей никакого зла.
К ней самой судьба была милостивее. Сильная лихорадка, — настоящая или притворная, это подлежит сомнению, — приковала ее к тюремной койке и помешала ей появиться перед революционным трибуналом, который должен был вынести ей смертный приговор. Провидение простерло свою охраняющую руку над этой женщиной, которой было суждено носить корону Франции. Во время ее болезни случилось невозможное: Робеспьера, всемогущего диктатора, который держал в своих руках тысячи человеческих жизней, самого постигла Немезида! Он должен был искупить на гильотине все свои преступления. Его смерть открыла для всех томившихся в тюрьмах двери для новой свободы и новой жизни. Вместе со многими товарищами по несчастью была спасена и Жозефина Богарне.
Но она спасла только свою жизнь, больше ничего. Ее состояние, ее имения — все было конфисковано». (Г. Кирхейзен «Женщины вокруг Наполеона»)
, или его вторая жена, дочь знаменитого дома Габсбургов …Или его вторая жена, дочь знаменитого дома Габсбургов. — Габсбурги — династия, правившая в Австрии (с 1282 — герцоги, с 1453 — эрцгерцоги, с 1804 — австрийские императоры). Вторая жена Наполеона — Мария-Луиза, дочь императора Австрии Франца I.
«Второй брак Наполеона был его погибелью. Политика связала его с австрийской эрцгерцогиней, политика разлучила его с ней!» Это сказал уже в 1813 г. князь Шварценберг. Сам Наполеон называл эту эпоху своей жизни «пропастью, замаскированной цветами». И действительно, как только засохли цветы, скрывавшие вначале от его взоров бездну, она засияла перед ним своей страшной глубиной. Но было уже слишком поздно. Он думал этим союзом доставить себе и Франции огромную политическую выгоду и прежде всего обеспечить длительный мир, а также баюкал себя пагубной мыслью, что могуществом он может достигнуть того, в чем ему было отказано по рождению. Его честолюбие было удовлетворено. Этой своей женитьбой он дал миру беспримерное в истории времен и народов зрелище: он, выскочка, сын революции, узурпатор, и он выбирает себе супругу из стариннейшего из царствующих европейских домов! Он, Наполеон Бонапарт, сделался зятем императора Австрии, который незадолго еще до этого носил титул «императора Германии»! Итак, Наполеон окончательно был принят в королевскую среду. Для его династии был заложен краеугольный камень, потому что эта юная эрцгерцогиня представляла верную гарантию в том, что она даст наследников. «Благо Франции требует, чтобы основатель четвертой династии жил до преклонного возраста, окруженный непосредственным потомством, как защита и порука для всех французов и как залог славы Франции!» Так говорил сын разведенной Жозефины, принц Евгений, в государственном совете 16 декабря 1809 г.
И однако императору французов пришлось дорого заплатить за этот шаг, продиктованный ему честолюбием и политическими соображениями. Внезапно рухнул трон и царство, и только горестное воспоминание о сказочном счастье и о блестящем времени супружеской жизни с царской дочерью осталось в удел изгнанника на неприютной скале среди океана. Там впервые он ясно сознал свою ошибку. Как бы в оправдание самого себя говорил он однажды: «Мне ставят в упрек, что связь с австрийским домом вскружила мне голову, что после женитьбы я стал считать себя настоящим владыкой, словом, что я на минуту вообразил себя Александром, сыном богов!… Но разве это не вполне естественно? Я получил в жены молодую, красивую женщину. Разве же мне нельзя было радоваться этому? Разве я не имел права уделить ей несколько минут моей жизни, не делая себе за это упрека? Неужели же я не мог разрешить себе отдаться на некоторое время своему счастью?» (Г. Кирхейзен «Женщины вокруг Наполеона»)
, не обладали подобной шалью.Госпожа Бэлкум сидела рядом с мужем и Преподобным Годфруа Юстасом Стоджкином, который приехал к ним на чай и развлекал их беседой. Вильям Бэлкум застонал, когда возвратился из города и обнаружил, что за круглым столом в тени деревьев восседает надоедливый гость. Он терпеть не мог нового викария.Посетитель был высоким и костлявым человеком, с выдающимся адамовым яблоком и настолько близорукий, что стекла его очков были толщиной с небольшие камешки, которые мальчишки бросают по поверхности воды, чтобы они подпрыгивали несколько раз. Он оставался холостяком и как-то заметил, что ждет, когда подрастут сестры Бэлкум, и тогда он решит на ком жениться.Когда об этом услышала Бетси, она подумала: «Не знаю, как Джейн, но это точно буду не я!»Как всегда, больше всех болтал гость, о чем бы он ни говорил, всегда начиналось со слов: «Я против этого», «Я не могу согласиться с подобными доводами», «Не могу этому поверить!», или же «Никогда, никогда!»Миссис Бэлкум не слушала его разглагольствования и первая обратила внимание на группу конников, которая остановилась на дороге, ведущей к дому.— Они поворачивают к нам, — взволнованно заметила хозяйка дома. — Извините, господин Стоджкин, я должна отлучиться.Она поднялась с кресла, уронив на пол клубок шерсти.— Кто поворачивает? — поинтересовался близорукий священник.— Мне кажется, что это — Наполеон Бонапарт со свитой, — ответил господин Бэлкум.Он принял ванну после возвращения из города, и кюре пришлось его подождать. Сейчас на нем были надеты свежая одежда и галстук. Он себя чувствовал готовым к любым неожиданностям.Челюсть священника «отвисла».— Я не переношу войну, — заявил он. — Презираю военных лидеров и не желаю заводить знакомство с генералом Бонапартом. Если вы не против, господин Бэлкум, я покину дом по другой дороге и навещу одну женщину. Я не могу проявить вежливость и назвать ее по имени, потому что оно мне неизвестно. Я могу называть ее так, как остальные — Леди в Вуали. — Он помолчал, а потом добавил: — Мне придется проявить твердость в отношении ее!Госпожа Бэлкум громко вздохнула. Так всегда трудно быть вежливой с человеком, страдающим от предрассудков.Господин Бэлкум быстро взглянул на юг, где высились скалы и посреди деревьев можно было разглядеть окно. Он довольно часто смотрел в том направлении, потому что разделял интерес жителей острова, обращенный к загадочной леди, которая там жила и которая никогда не выглядывала из окна.— Вы заявили, что собираетесь быть с ней тверды? А что сделала эта бедная женщина?Священник поднялся с места.— Господин Бэлкум, — сказал он, шмыгнув носом, так как постоянно страдал от простуды. — Я не могу примириться с тем, что на остров неожиданно прибывает женщина в вуали, нанимает с помощью адвоката дом, ее никто не может увидеть без вуали, и она не желает, чтобы кто-либо узнал ее имя. И это все происходит на нашем острове!— Но у адвоката не возникло никаких вопросов в отношении этой леди. Он сказал, что у нее гладкая речь и приятный голос. Ему известно ее имя, но он не собирается его открывать кому бы то ни было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52