- А я приготовил бассейн, жду тебя к ужину. В городе такая духота, а здесь просто рай.
Елена чуть не застонала от бессильной ярости, от невозможности послать его ко всем чертям с матерями. А Артур Нерсесович продолжал:
- Нет, нет, кошка, не позволю. Приеду сам, если не соберешься... Жду.
Он первый отключился. И Елена едва не заплакала. А затем снова попыталась набрать номер Ефрема Борисовича. Он подошел к телефону на этот раз, но голоса его она не узнала.
- О, ля, ля! - воскликнул Раздольский, точно дешевый опереточный фат. - Я только собирался позвонить и поблагодарить за вчерашний чудесный прием, Елена. У вас всегда так тепло и уютно, а хозяйка выше всяких похвал!
Елена Сергеевна сначала оценивала, услышав подобные слова, а потом спросила почти шепотом:
- Ты рехнулся, Ефрем? Что случилось? Ты не один?
- Мы тут с Чарли скучаем, сейчас собираемся пройтись. Передавай привет Артуру! Очень жаль, что я вчера так оскандалился в бридж.
- Ефрем... - с мукой в голосе произнесла Елена Сергеевна. Неужели все так плохо?
- Да. - Он помедлил. - Я неважно себя чувствую. Не выспался. Прогуляюсь и пойду залягу.
- Спокойной ночи, - мертвыми губами произнесла Елена. Этого "да" было достаточно. Она поняла все.
- Что будем делать, красавица? - спросила она свое отражение в зеркале. - Пока еще хороша, свежа... А дальше, дальше что? Старость с этим навозным жуком?.. Театры, путешествия, званые обеды, легкий адюльтер? А еще? Бриллианты, жемчуга, еще бриллианты и жемчуга, еще одно новое платье из Парижа... Слюнявая собачонка - предмет последней старческой страсти, или кошки...
Она вспомнила обращение мужа: "Кошка"... И содрогнулась от отвращения. Она не переносила кошек.
Елена позвала горничную и велела ей пригласить Федора, который целый день торчал в комнате для охраны в ожидании ее распоряжений.
Федор ошалел от безделья и скуки и теперь читал, валяясь на мягком диванчике, безразмерный любовный роман под названием "Девственница".
- Едем на дачу, - сказала Елена Сергеевна, и Федор заметил, что в ней как будто что-то сломалось. Плечи опущены, выбившиеся из прически пряди вяло висели вдоль щек.
Видно, хозяйка уловила удивление в его глазах. Этот строгий мужчина (уголовник, как шепнула ей всезнающая горничная Таня), вопреки всему, вызывал в ней ощущение надежности. Но Елена знала. как трагически обманчивы бывают ощущения.
- У меня болит голова... - вдруг жалобно сказала она, словно бросая пробный шар.
- Так останьтесь в Москве. - Федор удивился еще больше. Такого тона он от хозяйки не ожидал.
- Но муж... Артур Нерсесович просил приехать к ужину. Собирайтесь.
"Неужели любовники заподозрили, что их обули?" - мелькнуло в мозгу у Федора.
Она словно ждала от него каких-то важных слов или хотя бы знака, что он - за нее. Минута была решительная.
"Э, милая, - подумал Артюхов, - я ради тебя и твоего хахаля в сортире "свиньей" болтаться не хочу".
А вслух сказал:
- Вы, если вам что надо, просите меня... Чего я целыми днями от скуки балдею?
Елена Сергеевна попыталась поймать его взгляд. И теперь они смотрели друг на друга. Глаза в глаза.
- Хорошо. Идите, - пробормотала она, не выдержав первой, и отвернулась к окну.
Федор вышел, соображая, что у дамочки можно было урвать куда больше, чем посулил ему Аджиев. Да уж больно риск велик.
Она сама села за руль, а Федор расположился рядом, на переднем сиденье. Водила она свою голубую спортивную машину прекрасно, ехать было одно удовольствие.
- Когда же снова в театр пойдете? - несмело начал Федор, ему захотелось как-то отвлечь ее.
- А вы любите театр? - впервые улыбнулась женщина.
- Очень, - признался Федор. - Я на прошлой неделе кайфовал.
- Вот уж не ожидала от человека такой профессии...
- Какой такой? - бездумно произнес он.
- Не знаю... Охранник, наверное... - растерянно говорит она.
Со смущенным смешком Федор поворачивается к ней.
- Охранник - это служба, мадам, - говорит он. - У меня нет профессии. Я - вольный стрелок.
Лицо ее, снова отстраненно-невозмутимое, бледнеет.
- Вольный стрелок... - повторяет Елена. - Есть такая опера. Очень старая. Я забыла, но там, кажется, чтобы победить нечистую силу, охотник отливает заговоренные пули...
- Так ведь дьявола иначе и нельзя победить... Его простая пуля не берет, - усмехается Федор, и глаза их опять встречаются.
Руки ее на руле вздрагивают, и чуткий автомобиль слегка виляет в сторону. Сзади истошно гудят.
Больше до самой усадьбы они не произносят ни слова.
...Ефрему Борисовичу теперь постоянно кажется, что за ним следят. У него нет ни опыта в таких играх, ни навыка отличить реальную опасность от бреда воображения. Каждый человек, появившийся перед ним неожиданно или посмотревший как-то не так, кажется ему потенциальным врагом. Он понимает, что так недолго и с ума сойти, но ничего не может поделать с тем страхом, который леденит у него все внутри, не давая возможности не то что чему-либо радоваться, а просто жить.
Раздольский всячески избегает встреч с Еленой, хотя сознает, что может подтолкнуть ее этим на безрассудные шаги. И все время видит перед собой кривую ухмылку Аджиева, которая как бы говорит ему: "Попался. Не уйдешь".
"Надо объясниться с Еленой" - с этой мыслью он просыпается каждое утро, но потом всячески увиливает от свидания, хотя женщина ежедневно, прибегая к различным уловкам, намекает ему, что необходимо встретиться.
Вот и в этот четверг, в начале июля, она за кофе в офисе успевает сунуть записку: "Завтра в ГУМе, в 12 часов у фонтана".
Дурной сон. Шутка. Раздольский знает, что завтра Аджиев встречает в это время банкира из Австрии в аэропорту. Сколько у них будет времени? Ведь Аджиев может захотеть пообедать в ресторане вместе с женой. И как она приедет на это безумное торжище? Одна? С охранником? Ефрем Борисович сто лет не был в ГУМе. От прошлых времен у него осталось ощущение бесконечной колышущейся толпы потных лиц, мешков и огромных сумок. Он приедет, больше отказывать Елене нельзя. Вот сейчас она снова войдет в комнату, Раздольский слышит ее шаги около двери. Елена заглядывает к нему, и Ефрем Борисович молча кивает: да.
...Они выезжают с Федором в одиннадцать за букетом. Гостю из Австрии надо доставить в номер гостиницы роскошный, изысканный букет цветов. Елена заказала его накануне. Им надо только заехать за ним. Федор неожиданно для себя нервничает. Ему кажется, что женщина задумала что-то еще, что она обязательно втянет его в какую-нибудь двусмысленную ситуацию.
Букет взят на Новом Арбате. И Елена впархивает в салон, провожаемая восхищенными взглядами прохожих. Федор следил за ней, пока она шла от дверей магазина к машине: редкая экзотическая бабочка, которую неизвестно какими ветрами занесло в их унылые широты. Вот теперь он понимает, что ей действительно нельзя ходить одной. Платье, туфли, украшения, сумочка - у нее все другое, словно взятое из другого мира. Среди потока прохожих, одетых в китайско-турецкое барахло, она - частичка совсем иной жизни.
- Федор, - говорит она, когда они трогаются с места, - где бы поставить машину поближе к ГУМу? Мне надо туда за косметикой в ирландский шоп. Буквально на пять минут.
"Вот оно... - думает Федор. - Выходит, назначили свидание в ГУМе. Меня в машине оставит, а сама..."
- Машину поставим, - отвечает он. - Но вас одну я не пущу. А случится что? Вон как на вас пялились на Арбате.
- Ничего не случится. Я прихватила старенький пиджачок. Буквально на пять минут, Федор. - В голосе ее звучат заискивающие нотки, но изнутри прорывается злость.
- А если за ним следят? - лепит наотмашь Артюхов. - Он ведь лох, дальше собственного носа не видит. Все вляпаемся в историю.
Елена смотрит на Федора с ужасом.
- Значит, вы все знаете? - лепечет она.
- Все не знаю, но догадываюсь, - отрицает он. - Вместе пойдем. Я ваш разговор подслушивать не буду. Короче, сказал: вместе. Хоть по сторонам посмотрю.
- Федор, Федор... - шепчет Елена с отчаянием. Но ему ее не жаль. Он думает, какую туфту следует гнать Аджиеву, если их засекут.
Они ставят машину у гостиницы "Москва" и идут через многолюдную площадь к переходу у метро "Площадь Революции".
- Слушайте, - зло шепчет Федор. - Я даю вам десять минут. Десять. Смотрите на часы, пока будете говорить. Я предупредил. Иначе все выложу хозяину. Мне моя голова еще нужна. Обратно уходите той же дорогой. Сразу к машине. Ясно? Есть я рядом или нет меня - идете прямо к машине. Ни шага в сторону. Это - без юмора, Елена Сергеевна.
Она кивает, кутаясь в пиджачок, хотя на улице жарко.
У фонтана в небольшой толкотне Федор еще издали замечает высокую фигуру Раздольского в матерчатой шляпе и с какими-то газетами в руках.
"Замаскировался, едрена вошь", - злорадно хмыкает Федор. Елена подлетает к любовнику. Федор не видит ее лица, но по походке чувствует, как она счастлива.
Артюхов в некотором отдалении рассматривает витрины шопов, затем подходит к девушке, торгующей с лотка сладостями. Но глаза его лихорадочно обшаривают пространство вокруг парочки, выхватывая каждого из проходящих и стоящих там, где стоят, держась за руки, Елена Сергеевна и Раздольский. Они говорят не переставая, а Федор, как локатор, прощупывает пространство и людей, находящихся в нем.
Проходит пять минут. Семь... В сверкающей витрине магазинчика напротив Артюхов замечает мужское лицо. Оно устремлено прямо на Елену. Лампы подсветки делают его похожим на маску. Человек как будто пытается понять по губам, о чем говорят высокий мужчина и женщина в нелепом полосатом пиджачке.
Федор непроизвольно вздыхает и чувствует, как пот медленно начинает стекать из-под мышек. Разумеется, он ждал этого. Иначе и быть не могло. Кретин Раздольский, этот жалкий адвокатишка, обосрался по уши. Он привел "хвост", гнида, и не заметил этого. Влюбленный мечтатель, идиот.
Федор встает так, чтобы его не было видно с того места, где за витриной прячется "топтун".
Десять минут. Пошла одиннадцатая. Елена с трудом отрывается от Раздольского и идет, не оглядываясь, чуть-чуть качаясь на высоких каблуках, через жиденькую толпу к выходу. Ефрем Борисович мгновение смотрит ей вслед, а затем поворачивается в противоположную сторону.
Федор влетает в магазинчик и сталкивается прямо в дверях с тем, кто следил за Еленой и Раздольским.
- Ты аджиевский? - Федор хватает его за плечи. Человек смотрит на него сначала недоумевающе, а потом скалит рот в угрожающей гримасе. Маленький такой человек, в сером костюме, незаметный хмырь. - Аджиевский. - Федор кивает утвердительно. - Хозяину скажи, что сговорились убить его... Слышишь? Я за ней сейчас пойду. Киллера наняли...
Федор говорит без умолку, а сам тащит человека подальше от фонтана, от людей, к переходу на соседнюю линию.
- Слышишь? Немедленно доложи... Киллера... Завтра утром, когда с дачи поедет, шофер подкуплен.
Человечек ошеломлен, он смотрит на Федора с недоверием и пытается оторвать его железные пальцы от пиджака.
Вот переход на соседнюю линию. Лестница. Какая-то одетая в черное старуха спускается вниз. Федор прижимает человечка к стене. Следующее его движение неуловимо. И смертельно. Жертва даже не успевает заметить ножа, профессионально ныряющего в левое подреберье. Ни звука. Лишь короткое "ах" и открытые глаза, которые уже не видят Федора. Но его уже и нет здесь. Крик старухи взрывает за его спиной праздничный гомон торжища:
- Уби-ли-и!
А Федор далеко. Руки в карманах. Стремительная походка. Кажется, и на этот раз он Аджиева обыграл. На этот раз.
- Что с вами? Господи! Кровь... - Елена чуть не плачет, глядя на плюхнувшегося рядом с ней на сиденье Федора. - С Ефремом что-то случилось? Говорите же!
- Какая вы дура, Елена Сергеевна, - с отвращением говорит Артюхов. - Трогайте же, да на дорогу получше смотрите, а то и здесь влипнем...
Федор вытирает правую руку носовым платком, поплевав на него. Женщина заводит мотор, и автомобиль, пятясь, выбирается со стоянки.
Артюхов выбрасывает из окна платок в ближайшую урну.
- Надо мне это было? - говорит он, пожимая плечами. - Ради вас и вашего еб..., о, простите, дружка... Да...
Федора одолевает нервный смех.
- А еще ваш муж говорил, что я жалостливый... - И он резко меняет тему: - Сколько у нас времени?
- Час с небольшим... - откликается женщина, боясь даже взглянуть в сторону спутника.
- Так... - Федор уже почти успокоился, теперь мысли его мечутся в поисках дальнейших верных шагов. - Сейчас на Тверской в какой-нибудь магазин зайдете. Остановимся. Купите что угодно, и домой. Да не трусьте так! - почти кричит он, и от этого крика Елена приходит в себя.
- За Ефремом следили? - спрашивает она. У нее прежний высокомерно-холодный тон, и на лице привычное отстраненное выражение. Такой женщина нравится Федору, и он отвечает:
- Да. Пришлось убрать. Подфартило, что он был один. Останавливайте. Вон парфюмерия какая-то. Жду пять минут.
Через пять минут Елена вылетает из магазина с какой-то цветастой коробкой, и они мчатся дальше, теперь домой.
- Вы его совсем?.. - спрашивает она после некоторого молчания.
- Не о том думаете, - как с больной, говорит с ней Федор. - Вы лучше соображайте, что делать будете? Неужели не усекли еще, что не вам тягаться с Артуром? У него все козыри на руках...
- Какие козыри? - шепчет она.
- Да вы и наполовину не знаете, какой крутой пахан ваш муж, продолжает Федор, не отвечая на ее вопрос. - Короче, я вас предупредил. Но больше в ваши игры не играю. Все, мадам. Я действительно не Достоевский. Мне своя башка дороже, слышите? Ваш этот адвокат...
Федор машет рукой, чтобы не загнуть матюк.
Его слегка подташнивает. Запах крови, кажется, стоит у него в ноздрях. Или это пахнет так дурацкий вычурный букет на заднем сиденье?
- Вы меня поняли, мадам? - продолжает Артюхов. - Не лезьте в пекло... Все. Отныне я для вас слепоглухонемой.
После удачного дня, проведенного с австрийцем, Аджиев весел и настроен миролюбиво. Елена была, конечно, украшением их неформальной встречи в ресторане "Метрополь". Он видел внимательные и заинтересованные взгляды мужчин, устремленные на его жену. А потом - она так мило болтала с герром Кренцем по-английски. Австрияк нашел ее восхитительно-остроумной, что и выразил на корявом русском языке Артуру Нерсесовичу в конце вечера. Он уже с трудом двигал не только языком, но и ногами, когда они с Еленой посадили его в автомобиль.
- Прогуляемся, - неожиданно сказала жена. - Давно я не ходила пешком около Кремля.
- Пешком? - ахнул Аджиев.
- Ну конечно. Очень хочется... - Голос Елены звучал беззаботно. Почти как в первые годы их супружества.
Артур Нерсесович шел рядом с женой и замечал, с каким жадным любопытством она оглядывает реконструирующуюся площадь около Большого театра, табунки молодежи, теток, торгующих всякой снедью у метро "Площадь Революции". Охрана ошеломленно плелась сзади.
- Купи мне мороженое, Артур, - капризно сказала жена.
Артур Нерсесович засуетился, оглядываясь по сторонам, и в результате приобрел небольшой букетик каких-то пахучих лесных цветов у пожилой женщины, стоящей рядом с бывшим музеем Ленина. Мороженого нигде не было.
- Давай обойдем здесь, - брезгливо сказал он, кивая на группки небритых мужиков и плохо одетых женщин, что-то горячо обсуждающих у входа в бывший музей. - Коммуняки здесь собираются недобитые... Сброд...
- А меня здесь в пионеры принимали... - звонко сказала Елена, и на них оглянулись.
- Ну, ну... Тоже нашла что вспомнить. - Артур Нерсесович растерялся. Против такой Елены у него оружия не было.
- А почему? - Она повернулась к нему. Ее прозрачные глаза сияли. Это - мои детство, юность... Я была тогда лучше, чище, Артур. И люди вокруг были другие. Тоже добрее и чище. Мы были беднее, но душа-то была свободнее!
- Хм... - Артур Нерсесович не знал, что отвечать жене. Всякие разговоры о душе его всегда ставили в тупик. Наконец он нашелся: - А наш чудесный дом? Поездки по миру? Сколько ты уже увидела всего!
Они входили в Александровский сад. Впереди на Манеже играл и резвился фонтан. Пахнуло влагой и сладким, арбузным запахом свежеподстриженной травы.
- Да, но какой ценой, Артур! - Голос ее звучал печально.
- Что значит - какой ценой? - замер Артур Нерсесович. - Что ты имеешь в виду? Скажи.
- Мы оба как куклы, Артур. Машинки для делания денег - и все... Она засмеялась, но смех этот был невеселым.
- Ну, давай раздадим все нищим... Поселимся в хрущобе, - вскипел Аджиев. - Глупости какие, Елена. Поедем-ка лучше домой.
Прогулка не получилась. И настроение у Аджиева было испорчено, а тут еще по приезде на дачу ему доложили, что пропал один из тех, кого он направил следить за Раздольским. Ушел в ГУМ за "объектом" и больше не появился. Сам Раздольский вышел обратно из магазина, сел в свой "жигуль" и уехал.
- Да как же так? - недоумевал разъяренный Артур Нерсесович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38