— Митра свидетель, это не по моей воле. Люди и раньше восставали против несправедливых правителей. А вы отказываете Дахут в справедливости.
Он любит ее, подумал Грациллоний. Любит с безрассудством молодого человека, как и я любил Дахилис. Я это уже знал. Это было написано у него на лбу, как у многих других, кого я могу назвать. Но не думал, что он может так обезуметь. Что ж, он варвар. И громко вслух: — А предположим, я согласился бы, что был не прав, и женился на ней. Ты бы взял назад свое предложение о битве?
Томмалтах разинул рот. Через секунду произнес невнятно:
— Вы бы правда так сделали?
— Допустим, да.
Томмалтах взял себя в руки.
— Я ведь не могу отступать, не так ли?
Грациллоний горестно ему улыбнулся.
— Не можешь или не станешь? Что ж, без разницы. Я не могу уступить.
— Тогда мы должны драться. — Томмалтах упал на колени. Закрыл лицо и зарыдал. — Прости меня, Отец!
Грациллоний едва этого не сделал. Но нет, подумал он, это будет не мудро. Тут был молодой противник, умелый, сильный. Пусть хотя бы останется в нерешительности.
— Я немедленно пошлю человека в Ис, — сказал римский тактик. Подготовка займет час-два. Будь здесь вовремя. — Он с трудом заставил себя добавить: — Предатель. — Повернулся и ушел обратно в дом.
Тамбилис ждала. Не обращая внимания на глазеющих слуг, бросилась к нему.
— О, Граллон, Граллон! — Он обнял ее, погладил по волосам, пробормотал, что она не должна плакать, потому что все было под контролем.
Она отступила и спросила в отчаянии:
— Я должна буду спать с твоим убийцей? Как я смогу?
— Твои Боги укрепят тебя, — сказал он.
Она отступила, как отступил Томмалтах: и так же как и шотландец, взяла себя в руки и ответила:
— Нет, что я говорю. Какая мне будет разница. Тебя ведь больше не будет.
Он изобразил смех и похлопал ее под подбородком.
— Отчего же, я намерен еще много лет жить в этом мире и терпеть плевки бесчисленных глупцов.
Потом отдал приказания и начал разминаться — перед битвой ни еды, ни питья, лишь немного воды. Остальные мысли он вслух говорить не стал.
Морская охрана со своими лошадьми и собаками, а также те, что чуть поодаль по дороге сдерживали крикливый народ; Сорен в одеяниях; вооруженные легионеры в горе — все было страшно знакомо, еще один поворот жернова. Томмалтах, казалось, уже успокоился; на губах даже играла легкая улыбка. Грациллонию было интересно, как его примет Дахут в случае его победы. Она, конечно, погоревала бы о потере папы… Но необязательно.
Сорен завершил церемонию. Он добавил:
— Да исполнится воля Богов. — Вздрогнув, Грациллоний скользнул взглядом по тяжелым чертам.
В ответ была непримиримость. В его глазах, понял Грациллоний, я стал другим Колконором. Это была единственная мысль.
Он отбросил ее и показал дорогу в Лес. На просеке он остановился.
— Здесь мы обычно работаем, — сказал он. Ослабь в неприятеле чувство боя, помни, что его народом владеет Богиня войны. Напомни, что этот римский меч раньше завершал жизни здесь, средь огромных, голых зимних деревьев. Небо над головой было почти белое, солнце, морозное колесо, отбрасывающее тени-скелеты. Цвет травы под ногами иссяк.
— За Дахут, — вполголоса пропел Томмалтах. — Оба мы сражаемся за Дахут.
Слова были шотландские, но вполне родственные британским или гэльским, понятным Грациллонию.
— Давай начнем и закончим, — ответил он на латыни. Он вытащил меч, наклонил большой римский щит, разок пожал плечами, чтобы удостовериться, что броня сидит как надо.
На Томмалтахе не сверкало железо. Он по-прежнему улыбался, а в глазах был потусторонний свет. То был не взгляд лунатика, как у франка Храмна, а какая-то бесчеловечная веселость. Тем не менее он медленно двигался с уверенностью и подвижностью рыси. Очевидно, он хотел сравнить почти полную свою наготу и длину оружия с обмундированием врага. К тому же юноша, дикий; он мог выматывать Грациллония до тех пор, пока у него не останется сил достаточно быстро поднимать щит.
Старый барсук и молодой волк. Какой молодой волк!
Томмалтах осторожно отвел меч, пока кружил. Грациллоний повернулся, чтобы быть к нему лицом: меньше радиус проще осуществить атаку. Очевидно, Томмалтах надеялся улучить возможность, обманув бдительность римлянина, ударить его в шею или в бедро с заднего угла. Очевидно, он уже понял, что для этого ему самому нужно держать щит наготове, чтобы отражать происки римлянина. Это было легко и быстро исполнимо.
Грациллоний отходил дюйм за дюймом. Если бы он смог завлечь Томмалтаха под дерево, как Храмна — Томмалтах па приманку не клюнул. Он увеличил расстояние между ними. Наконец он встал на месте. В конце концов, король должен сражаться.
Так и будет. Грациллоний пошел вперед.
Шотландское лезвие засвистело, завыло, ударило и отскочило, преследуя. Преодолеть барсука. Но барсук знал, как оценить каждый предстоящий удар, как уворачиваться щитом и встречать его, с такими незначительными переменами, едва расходуя силы, тогда как само тело не утруждалось, сберегая дыхание и без конца следя.
Томмалтах, задыхаясь, попятился назад. Грациллоний пошел на него.
Их глаза встретились, и снова странная близость, как у любовников. Томмалтах закричал и обрушил целый поток ударов. Он забыл о щите. Грациллоний увидел ошибку и, создав прикрытие для себя самого, двинулся вперед — ослабив напряжение в одном из колен, на которое опирался, качнулся таким образом вперед, словно на волне, — и ударил. Меч с силой вошел в юношу над левым бедром. Грациллоний повернул клинок.
От удара Томмалтах опустился на землю. Море крови; так бывало всегда. Грациллоний стоял в стороне. Юноша успел прошептать то или иное, что могло иметь или не иметь значения, забился в агонии и умер.
Глава двенадцатая
I
Служанка впустила Бодилис. Услышав, Дахут вошла в атрий.
— Добро пожаловать, — невыразительно сказала она. Королева предупредила заранее, и молодая женщина решила ее принять.
Бодилис поспешила через весь зал обнять ее.
— О, дорогая моя, дорогая, — тихо сказала она. Дахут не реагировала на сочувствие и спросила:
— Чего ты хочешь?
— Мы можем поговорить наедине?
— Идем. — Дахут отвела ее в свою комнату. До сих пор Бодилис знала о ней лишь понаслышке. Она оглядела хаотичное изобилие и подавила вздох.
Дахут бросилась на стул. Она была в дорогом, но мятом зеленом платье. У нее были покрасневшие глаза с темными кругами вокруг.
— Садись, — сказала она, таким же бесцеремонным тоном, как и сопровождавший его взмах руки. Она не упомянула о закуске.
Бодилис подобрала серую юбку и расположилась напротив на тахте, сидя особенно прямо.
— Я и боялась, что застану тебя в таком расположении духа, — начала она. — Детка, я могу тебе помочь? Можно ли? Если не могу, то хотя бы выслушаю как друг.
Дахут пристально смотрела сквозь нее.
— С чего ты решила, что мне нужна помощь?
— Та ужасная вещь, что произошла сегодня утром. Не говори, будто тебя это не тронуло. У тебя на лице все написано.
Дахут молча сгорбилась. Снаружи завывал ветер. В комнате было слишком тепло.
— Твой отец был на волоске от смерти, — немного погодя сказала Бодилис, — из-за рук твоего молодого друга, который умер от рук твоего отца. Должно быть, ты разрываешься между радостью и горем. Хуже всего — позволь быть откровенной — ты, конечно, понимаешь, что шотландец бросил вызов из любви к тебе, в надежде тебя завоевать. Больше ничто не объяснит его поступка.
Дахут по-прежнему воздерживалась от ответа.
— Милая, отбрось чувство вины, — произнесла Бодилис. — В чем твоя ошибка, если он так обезумел? В том же, в чем вина рифов, об которые разбиваются корабли, увлеченные штормом и течением. Надеюсь, ты — нет, не будешь в будущем осторожнее, — что ты не допустишь, чтобы это случилось снова. Ты, конечно, не могла предвидеть, что он сделает.
Но если ты осознаешь, что это случилось не по твоему желанию, и никогда бы не было. — Голос ее утих. Королева еще отказывалась признать поражение. Вскоре она продолжила: — Между тем, как и всегда, знай, что у тебя есть наша любовь, любовь твоих сестер. В первую очередь говорю за себя и за Тамбилис. Дахут шевельнулась. Взгляд ее вонзился в гостью.
— Ты виделась с Тамбилис? — спросила она.
— Да. Когда до меня дошли новости, я вышла в Священное Место. Мы долго разговаривали вместе, она, Грациллоний и я. В основном говорили о тебе. Прежде всего мы желаем тебе счастья. В самом деле. Ты будешь с ним разговаривать, когда он вернется? Ты не представляешь, какую боль ему причиняет твоя холодность.
Дахут помрачнела.
— Он может положить этому конец, как только пожелает. А до этого, нет, я не хочу его видеть.
— Подумай еще. У тебя есть время до его возвращения.
— Почему, его Бдение заканчивается уже завтра.
— Но сразу после этого он намерен провести похороны погибшего по обряду Митры.
Дахут вскочила на ноги.
— Он смеет? — завизжала она. Бодилис тоже поднялась.
— Это не традиционно, но он потребовал согласия, утверждая, что необходимые обряды не нанесут оскорбления. Могила Томмалтаха будет довольно далеко от города, на земле, хозяин которой дал позволение.
— Где король найдет такого фермера? — спросила Дахут, успокоившись немного.
— В Озисмии. Его слуга Руфиний знает нескольких, которые будут рады, полагая, что приобретут оберегающий дух. Он будет охранять отряд. Их не будет три-четыре дня, что с тобой, деточка? — Бодилис потянулась к Дахут, чтобы обнять ее за плечи. — Мне показалось, будто ты сейчас упадешь в обморок!
Молодая женщина села снова и уставилась в пол.
— Ничего, — пробормотала она. — Ты мне напомнила — но не важно. Я и правда утомилась. Это был для меня… трудный день. — Она заставила себя улыбнуться. — Ты так добра, что пришла и предложила утешение. Ты всегда такая. Но мне больше хочется побыть одной.
— Позволь, я приготовлю тебе снотворное. И потом завтра, когда отдохнешь, вспомни, что твой отец тебя любит.
Дахут отмахнулась.
— Да, да, да. Но если хочешь помочь, Бодилис, ступай и оставь меня побыть наедине со своими мыслями.
Королева послушно попрощалась и с печалью ушла.
Дахут расхаживала по дому, то складывала пальцы, то сжимала руку в кулак, огрызалась на любого близко подошедшего слугу. Наконец она схватила с колышка плащ, завернулась в него и вышла.
Солнце едва село. Море и западное небо мерцало желтым цветом. Над головой и на востоке небо уже стало темное, как синяк. На ветру курились рваные облака. Они наполняли Ис сумерками. Больше никого из людей не было видно, только через тропу молниеносно пробежал чей-то ручной хорек.
До дома Виндилис идти было недалеко. Удивленный слуга впустил Дахут внутрь просто убранного помещения. Королева вышла из глубины дома, увидела, кто это, и сказала:
— Отдай свою шаль слуге. Ты ведь останешься поужинать, да? Но поговорим мы сейчас же.
Она занималась чем-то у себя в скриптории. Свет от свечей падал на счета храма и на письменные принадлежности. Воздух был холодный; она включала свой гипокауст* note 1 только в сильнейшую непогоду. Королева взяла Дахут за локоть, усадила ее и принесла сиденье для себя. Лицом к лицу, почти соприкасаясь коленями, они наклонились друг к дружке.
— Зачем ты меня искала? — спросила Виндилис. Тон был беспристрастный.
Дахут облизнула губы языком.
— Мне нужен… совет, помощь.
— Это понятно. Но почему у меня?
— Ты, думаю, ты во многом сильнее всех Девяти. Ты, конечно же, самая — самая преданная. Я имею в виду, богам.
— Хм, это спорный вопрос. Я бы сказала, что Ланарвилис, по крайней мере, набожнее меня. К тому же, она всегда охотнее воспринимала этот мир таким, какой он есть, обладая большими знаниями и опытом. Ты знаешь, она на Сене, но завтра…
Дахут замотала головой.
— Нет, пожалуйста. Может, я и на нее положилась бы. Но ее связывают узы, от которых ты, по-моему, свободна.
— Верно, порой она ставит политические соображения выше того, что мне кажется более важным, — согласилась Виндилис. — Что ж, дорогая, продолжай, и можешь быть в полной уверенности, что я сохраню это в тайне. Догадываюсь, что речь о сегодняшней битве.
Дахут кивнула. Прежде чем продолжить, Виндилис внимательно на нее посмотрела.
— Ты хотела, чтобы исход был другим. — Дахут затаила дыхание. Виндилис подняла ладонь. — Можешь не отвечать. Граллон твой отец, который носил тебя на руках, когда ты была маленькой, мастерил тебе игрушки, рассказывал сказки и показывал звезды.
— Но теперь он неправ, — крикнула Дахут, — неправ, неправ!
— Я бы сама хотела, чтоб победил Томмалтах. Воля богов оказывается куда более странной, чем я могу понять. — Ее слова смягчились. — О, пойми меня, я не ненавижу Граллона. У меня не хватает на него зла, но когда он погибнет, я оплачу его раньше, чем найду в себе силы вынести те злодеяния, от которых новый король не пощадит так, как пощадил он. Поскольку он не был богам другом, он стал их заклятым врагом. Дахут, ты будешь далеко не единственной королевой, отец которой был убит ее собственным королем. Если хочешь, думай о нем так, будто он ушел туда, где обитает его Митра.
Дахут взяла себя в руки.
— Некоторые галликены считают, что он по-прежнему нам нужен, противостоять Риму. — Голос стал резким. — Ты тоже?
— Так утверждает Ланарвилис, — уклонилась от ответа Виндилис. — Хотя и с неохотой. Некоторые из нас искренни; они бы рады, чтобы он никогда не умирал. А некоторые другие… что до меня, то я вижу то, что вижу; но Боги не склонны давать объяснения.
— И ты признаешься, что желала победы Томмалтаха! Я так и знала. Вот почему пришла к тебе.
— Будь осторожна, — предостерегла Виндилис, — ты всегда была отчаянной. Мы ступаем по зыбкой почве.
— В чем я больше всего нуждаюсь, так это в совете и помощи. — Дахут продолжила торопливо: — Я боюсь Руфиния. То, что совершил Томмалтах, он совершил из любви ко мне, потому, что желал меня. Руфинию это известно. Если то же самое сделают другие молодые люди, он обеспокоится. Он уже мне угрожал. Он вытащил нож и поклялся убить меня, если узнает, что я плела интриги против короля. Разве он поверит, что не плела? Или вдруг предположит, что одно мое присутствие представляет для Граллона смертельную опасность? Я боюсь этого улыбающегося человека лесов, Виндилис. О, я его боюсь. Помоги мне!
Королева потрогала пальцами подбородок, глаза ее сузились.
— Руфиний не дурак, — пробормотала она! — Но и не опрометчив. Однако весьма наблюдательный… и, да, очень предан Граллону.
— Что мне делать? — спросила Дахут. Виндилис взяла ее за руки.
— Будь добродушна, милое дитя. Твои сестры будут тебя охранять. Я слышала Руфиний отправится с королем хоронить Томмалтаха. Несколько дней отсутствия охладят в нем любые… порывы. Но между тем и потом тебе надо перестать сидеть одной в своем доме и в одиночку убегать за город. Возобнови обязанности верховной жрицы. Это будет полезно для твоего духа. К тому же это поможет тебе быть среди людей и в милости у Богов. Потом, когда Они сочтут нужным, Они подумают о твоей судьбе. Дахут содрогнулась.
— Но что если, если человек выиграет корону, Руфиний может как-нибудь обвинить меня и попытаться отомстить? Быть поблизости от него — это как вечная тень на солнце — после того, что он сказал мне в те сумерки.
Прежде чем сказать, Виндилис сидела молча. Затем выпрямилась и произнесла:
— Я уверена, кое-что можно сделать, раз ты так этого хочешь. Потом, давай помолимся, волю Богов можно исполнить. Я займусь этим. — Королева поднялась. — Довольно. — Подвела она черту. — Ты правильно сделала, что пришла ко мне. А сейчас давай перед ужином согреемся рюмкой вина. Когда пойдешь домой, я отправлю сопровождать тебя своего здорового слугу Рэдока. Но прежде всего пойдем в уборную и приведем тебя в божеский вид. Я разотру тебе руки и ноги, причешу эти прелестные локоны, и у тебя появится надежда на лучшее.
II
С запада хлестал дождь, словно океан взлетел. Он окутал своей сыростью и шумом даже дом Руфиния на возвышенности. В главной комнате оплывала одна-единственная лампа. Она скорее будоражила бесформенную тьму, чем ее уменьшала. Это вдыхало призрачную жизнь в портретные бюсты сто лет назад погибшего мальчика и Грациллония. Галл сидел на стуле, почти на середине комнаты, задрав ноги на стол, и изучал изображения, играя на трубочке из кости нарвала. Мелодия завывала в такт ветру.
Дверь, что была незаперта, отворилась. Он мгновенно развернулся, вскочил на ноги, назад, и встал наготове возле полки с оружием. Вошла закутанная фигура и закрыла за собой дверь.
— Успокойся, — произнес женский голос. Это был приказ. Пришедшая ступила вперед и откинула капюшон промокшей верхней одежды. Он увидел черные, местами седые волосы, строго зачесанные назад, и пылающее, дрожащее лицо.
— Королева Виндилис! — воскликнул Руфиний. Он отдал ей честь. Что привело вас, спустя — десять лет, если не ошибаюсь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Он любит ее, подумал Грациллоний. Любит с безрассудством молодого человека, как и я любил Дахилис. Я это уже знал. Это было написано у него на лбу, как у многих других, кого я могу назвать. Но не думал, что он может так обезуметь. Что ж, он варвар. И громко вслух: — А предположим, я согласился бы, что был не прав, и женился на ней. Ты бы взял назад свое предложение о битве?
Томмалтах разинул рот. Через секунду произнес невнятно:
— Вы бы правда так сделали?
— Допустим, да.
Томмалтах взял себя в руки.
— Я ведь не могу отступать, не так ли?
Грациллоний горестно ему улыбнулся.
— Не можешь или не станешь? Что ж, без разницы. Я не могу уступить.
— Тогда мы должны драться. — Томмалтах упал на колени. Закрыл лицо и зарыдал. — Прости меня, Отец!
Грациллоний едва этого не сделал. Но нет, подумал он, это будет не мудро. Тут был молодой противник, умелый, сильный. Пусть хотя бы останется в нерешительности.
— Я немедленно пошлю человека в Ис, — сказал римский тактик. Подготовка займет час-два. Будь здесь вовремя. — Он с трудом заставил себя добавить: — Предатель. — Повернулся и ушел обратно в дом.
Тамбилис ждала. Не обращая внимания на глазеющих слуг, бросилась к нему.
— О, Граллон, Граллон! — Он обнял ее, погладил по волосам, пробормотал, что она не должна плакать, потому что все было под контролем.
Она отступила и спросила в отчаянии:
— Я должна буду спать с твоим убийцей? Как я смогу?
— Твои Боги укрепят тебя, — сказал он.
Она отступила, как отступил Томмалтах: и так же как и шотландец, взяла себя в руки и ответила:
— Нет, что я говорю. Какая мне будет разница. Тебя ведь больше не будет.
Он изобразил смех и похлопал ее под подбородком.
— Отчего же, я намерен еще много лет жить в этом мире и терпеть плевки бесчисленных глупцов.
Потом отдал приказания и начал разминаться — перед битвой ни еды, ни питья, лишь немного воды. Остальные мысли он вслух говорить не стал.
Морская охрана со своими лошадьми и собаками, а также те, что чуть поодаль по дороге сдерживали крикливый народ; Сорен в одеяниях; вооруженные легионеры в горе — все было страшно знакомо, еще один поворот жернова. Томмалтах, казалось, уже успокоился; на губах даже играла легкая улыбка. Грациллонию было интересно, как его примет Дахут в случае его победы. Она, конечно, погоревала бы о потере папы… Но необязательно.
Сорен завершил церемонию. Он добавил:
— Да исполнится воля Богов. — Вздрогнув, Грациллоний скользнул взглядом по тяжелым чертам.
В ответ была непримиримость. В его глазах, понял Грациллоний, я стал другим Колконором. Это была единственная мысль.
Он отбросил ее и показал дорогу в Лес. На просеке он остановился.
— Здесь мы обычно работаем, — сказал он. Ослабь в неприятеле чувство боя, помни, что его народом владеет Богиня войны. Напомни, что этот римский меч раньше завершал жизни здесь, средь огромных, голых зимних деревьев. Небо над головой было почти белое, солнце, морозное колесо, отбрасывающее тени-скелеты. Цвет травы под ногами иссяк.
— За Дахут, — вполголоса пропел Томмалтах. — Оба мы сражаемся за Дахут.
Слова были шотландские, но вполне родственные британским или гэльским, понятным Грациллонию.
— Давай начнем и закончим, — ответил он на латыни. Он вытащил меч, наклонил большой римский щит, разок пожал плечами, чтобы удостовериться, что броня сидит как надо.
На Томмалтахе не сверкало железо. Он по-прежнему улыбался, а в глазах был потусторонний свет. То был не взгляд лунатика, как у франка Храмна, а какая-то бесчеловечная веселость. Тем не менее он медленно двигался с уверенностью и подвижностью рыси. Очевидно, он хотел сравнить почти полную свою наготу и длину оружия с обмундированием врага. К тому же юноша, дикий; он мог выматывать Грациллония до тех пор, пока у него не останется сил достаточно быстро поднимать щит.
Старый барсук и молодой волк. Какой молодой волк!
Томмалтах осторожно отвел меч, пока кружил. Грациллоний повернулся, чтобы быть к нему лицом: меньше радиус проще осуществить атаку. Очевидно, Томмалтах надеялся улучить возможность, обманув бдительность римлянина, ударить его в шею или в бедро с заднего угла. Очевидно, он уже понял, что для этого ему самому нужно держать щит наготове, чтобы отражать происки римлянина. Это было легко и быстро исполнимо.
Грациллоний отходил дюйм за дюймом. Если бы он смог завлечь Томмалтаха под дерево, как Храмна — Томмалтах па приманку не клюнул. Он увеличил расстояние между ними. Наконец он встал на месте. В конце концов, король должен сражаться.
Так и будет. Грациллоний пошел вперед.
Шотландское лезвие засвистело, завыло, ударило и отскочило, преследуя. Преодолеть барсука. Но барсук знал, как оценить каждый предстоящий удар, как уворачиваться щитом и встречать его, с такими незначительными переменами, едва расходуя силы, тогда как само тело не утруждалось, сберегая дыхание и без конца следя.
Томмалтах, задыхаясь, попятился назад. Грациллоний пошел на него.
Их глаза встретились, и снова странная близость, как у любовников. Томмалтах закричал и обрушил целый поток ударов. Он забыл о щите. Грациллоний увидел ошибку и, создав прикрытие для себя самого, двинулся вперед — ослабив напряжение в одном из колен, на которое опирался, качнулся таким образом вперед, словно на волне, — и ударил. Меч с силой вошел в юношу над левым бедром. Грациллоний повернул клинок.
От удара Томмалтах опустился на землю. Море крови; так бывало всегда. Грациллоний стоял в стороне. Юноша успел прошептать то или иное, что могло иметь или не иметь значения, забился в агонии и умер.
Глава двенадцатая
I
Служанка впустила Бодилис. Услышав, Дахут вошла в атрий.
— Добро пожаловать, — невыразительно сказала она. Королева предупредила заранее, и молодая женщина решила ее принять.
Бодилис поспешила через весь зал обнять ее.
— О, дорогая моя, дорогая, — тихо сказала она. Дахут не реагировала на сочувствие и спросила:
— Чего ты хочешь?
— Мы можем поговорить наедине?
— Идем. — Дахут отвела ее в свою комнату. До сих пор Бодилис знала о ней лишь понаслышке. Она оглядела хаотичное изобилие и подавила вздох.
Дахут бросилась на стул. Она была в дорогом, но мятом зеленом платье. У нее были покрасневшие глаза с темными кругами вокруг.
— Садись, — сказала она, таким же бесцеремонным тоном, как и сопровождавший его взмах руки. Она не упомянула о закуске.
Бодилис подобрала серую юбку и расположилась напротив на тахте, сидя особенно прямо.
— Я и боялась, что застану тебя в таком расположении духа, — начала она. — Детка, я могу тебе помочь? Можно ли? Если не могу, то хотя бы выслушаю как друг.
Дахут пристально смотрела сквозь нее.
— С чего ты решила, что мне нужна помощь?
— Та ужасная вещь, что произошла сегодня утром. Не говори, будто тебя это не тронуло. У тебя на лице все написано.
Дахут молча сгорбилась. Снаружи завывал ветер. В комнате было слишком тепло.
— Твой отец был на волоске от смерти, — немного погодя сказала Бодилис, — из-за рук твоего молодого друга, который умер от рук твоего отца. Должно быть, ты разрываешься между радостью и горем. Хуже всего — позволь быть откровенной — ты, конечно, понимаешь, что шотландец бросил вызов из любви к тебе, в надежде тебя завоевать. Больше ничто не объяснит его поступка.
Дахут по-прежнему воздерживалась от ответа.
— Милая, отбрось чувство вины, — произнесла Бодилис. — В чем твоя ошибка, если он так обезумел? В том же, в чем вина рифов, об которые разбиваются корабли, увлеченные штормом и течением. Надеюсь, ты — нет, не будешь в будущем осторожнее, — что ты не допустишь, чтобы это случилось снова. Ты, конечно, не могла предвидеть, что он сделает.
Но если ты осознаешь, что это случилось не по твоему желанию, и никогда бы не было. — Голос ее утих. Королева еще отказывалась признать поражение. Вскоре она продолжила: — Между тем, как и всегда, знай, что у тебя есть наша любовь, любовь твоих сестер. В первую очередь говорю за себя и за Тамбилис. Дахут шевельнулась. Взгляд ее вонзился в гостью.
— Ты виделась с Тамбилис? — спросила она.
— Да. Когда до меня дошли новости, я вышла в Священное Место. Мы долго разговаривали вместе, она, Грациллоний и я. В основном говорили о тебе. Прежде всего мы желаем тебе счастья. В самом деле. Ты будешь с ним разговаривать, когда он вернется? Ты не представляешь, какую боль ему причиняет твоя холодность.
Дахут помрачнела.
— Он может положить этому конец, как только пожелает. А до этого, нет, я не хочу его видеть.
— Подумай еще. У тебя есть время до его возвращения.
— Почему, его Бдение заканчивается уже завтра.
— Но сразу после этого он намерен провести похороны погибшего по обряду Митры.
Дахут вскочила на ноги.
— Он смеет? — завизжала она. Бодилис тоже поднялась.
— Это не традиционно, но он потребовал согласия, утверждая, что необходимые обряды не нанесут оскорбления. Могила Томмалтаха будет довольно далеко от города, на земле, хозяин которой дал позволение.
— Где король найдет такого фермера? — спросила Дахут, успокоившись немного.
— В Озисмии. Его слуга Руфиний знает нескольких, которые будут рады, полагая, что приобретут оберегающий дух. Он будет охранять отряд. Их не будет три-четыре дня, что с тобой, деточка? — Бодилис потянулась к Дахут, чтобы обнять ее за плечи. — Мне показалось, будто ты сейчас упадешь в обморок!
Молодая женщина села снова и уставилась в пол.
— Ничего, — пробормотала она. — Ты мне напомнила — но не важно. Я и правда утомилась. Это был для меня… трудный день. — Она заставила себя улыбнуться. — Ты так добра, что пришла и предложила утешение. Ты всегда такая. Но мне больше хочется побыть одной.
— Позволь, я приготовлю тебе снотворное. И потом завтра, когда отдохнешь, вспомни, что твой отец тебя любит.
Дахут отмахнулась.
— Да, да, да. Но если хочешь помочь, Бодилис, ступай и оставь меня побыть наедине со своими мыслями.
Королева послушно попрощалась и с печалью ушла.
Дахут расхаживала по дому, то складывала пальцы, то сжимала руку в кулак, огрызалась на любого близко подошедшего слугу. Наконец она схватила с колышка плащ, завернулась в него и вышла.
Солнце едва село. Море и западное небо мерцало желтым цветом. Над головой и на востоке небо уже стало темное, как синяк. На ветру курились рваные облака. Они наполняли Ис сумерками. Больше никого из людей не было видно, только через тропу молниеносно пробежал чей-то ручной хорек.
До дома Виндилис идти было недалеко. Удивленный слуга впустил Дахут внутрь просто убранного помещения. Королева вышла из глубины дома, увидела, кто это, и сказала:
— Отдай свою шаль слуге. Ты ведь останешься поужинать, да? Но поговорим мы сейчас же.
Она занималась чем-то у себя в скриптории. Свет от свечей падал на счета храма и на письменные принадлежности. Воздух был холодный; она включала свой гипокауст* note 1 только в сильнейшую непогоду. Королева взяла Дахут за локоть, усадила ее и принесла сиденье для себя. Лицом к лицу, почти соприкасаясь коленями, они наклонились друг к дружке.
— Зачем ты меня искала? — спросила Виндилис. Тон был беспристрастный.
Дахут облизнула губы языком.
— Мне нужен… совет, помощь.
— Это понятно. Но почему у меня?
— Ты, думаю, ты во многом сильнее всех Девяти. Ты, конечно же, самая — самая преданная. Я имею в виду, богам.
— Хм, это спорный вопрос. Я бы сказала, что Ланарвилис, по крайней мере, набожнее меня. К тому же, она всегда охотнее воспринимала этот мир таким, какой он есть, обладая большими знаниями и опытом. Ты знаешь, она на Сене, но завтра…
Дахут замотала головой.
— Нет, пожалуйста. Может, я и на нее положилась бы. Но ее связывают узы, от которых ты, по-моему, свободна.
— Верно, порой она ставит политические соображения выше того, что мне кажется более важным, — согласилась Виндилис. — Что ж, дорогая, продолжай, и можешь быть в полной уверенности, что я сохраню это в тайне. Догадываюсь, что речь о сегодняшней битве.
Дахут кивнула. Прежде чем продолжить, Виндилис внимательно на нее посмотрела.
— Ты хотела, чтобы исход был другим. — Дахут затаила дыхание. Виндилис подняла ладонь. — Можешь не отвечать. Граллон твой отец, который носил тебя на руках, когда ты была маленькой, мастерил тебе игрушки, рассказывал сказки и показывал звезды.
— Но теперь он неправ, — крикнула Дахут, — неправ, неправ!
— Я бы сама хотела, чтоб победил Томмалтах. Воля богов оказывается куда более странной, чем я могу понять. — Ее слова смягчились. — О, пойми меня, я не ненавижу Граллона. У меня не хватает на него зла, но когда он погибнет, я оплачу его раньше, чем найду в себе силы вынести те злодеяния, от которых новый король не пощадит так, как пощадил он. Поскольку он не был богам другом, он стал их заклятым врагом. Дахут, ты будешь далеко не единственной королевой, отец которой был убит ее собственным королем. Если хочешь, думай о нем так, будто он ушел туда, где обитает его Митра.
Дахут взяла себя в руки.
— Некоторые галликены считают, что он по-прежнему нам нужен, противостоять Риму. — Голос стал резким. — Ты тоже?
— Так утверждает Ланарвилис, — уклонилась от ответа Виндилис. — Хотя и с неохотой. Некоторые из нас искренни; они бы рады, чтобы он никогда не умирал. А некоторые другие… что до меня, то я вижу то, что вижу; но Боги не склонны давать объяснения.
— И ты признаешься, что желала победы Томмалтаха! Я так и знала. Вот почему пришла к тебе.
— Будь осторожна, — предостерегла Виндилис, — ты всегда была отчаянной. Мы ступаем по зыбкой почве.
— В чем я больше всего нуждаюсь, так это в совете и помощи. — Дахут продолжила торопливо: — Я боюсь Руфиния. То, что совершил Томмалтах, он совершил из любви ко мне, потому, что желал меня. Руфинию это известно. Если то же самое сделают другие молодые люди, он обеспокоится. Он уже мне угрожал. Он вытащил нож и поклялся убить меня, если узнает, что я плела интриги против короля. Разве он поверит, что не плела? Или вдруг предположит, что одно мое присутствие представляет для Граллона смертельную опасность? Я боюсь этого улыбающегося человека лесов, Виндилис. О, я его боюсь. Помоги мне!
Королева потрогала пальцами подбородок, глаза ее сузились.
— Руфиний не дурак, — пробормотала она! — Но и не опрометчив. Однако весьма наблюдательный… и, да, очень предан Граллону.
— Что мне делать? — спросила Дахут. Виндилис взяла ее за руки.
— Будь добродушна, милое дитя. Твои сестры будут тебя охранять. Я слышала Руфиний отправится с королем хоронить Томмалтаха. Несколько дней отсутствия охладят в нем любые… порывы. Но между тем и потом тебе надо перестать сидеть одной в своем доме и в одиночку убегать за город. Возобнови обязанности верховной жрицы. Это будет полезно для твоего духа. К тому же это поможет тебе быть среди людей и в милости у Богов. Потом, когда Они сочтут нужным, Они подумают о твоей судьбе. Дахут содрогнулась.
— Но что если, если человек выиграет корону, Руфиний может как-нибудь обвинить меня и попытаться отомстить? Быть поблизости от него — это как вечная тень на солнце — после того, что он сказал мне в те сумерки.
Прежде чем сказать, Виндилис сидела молча. Затем выпрямилась и произнесла:
— Я уверена, кое-что можно сделать, раз ты так этого хочешь. Потом, давай помолимся, волю Богов можно исполнить. Я займусь этим. — Королева поднялась. — Довольно. — Подвела она черту. — Ты правильно сделала, что пришла ко мне. А сейчас давай перед ужином согреемся рюмкой вина. Когда пойдешь домой, я отправлю сопровождать тебя своего здорового слугу Рэдока. Но прежде всего пойдем в уборную и приведем тебя в божеский вид. Я разотру тебе руки и ноги, причешу эти прелестные локоны, и у тебя появится надежда на лучшее.
II
С запада хлестал дождь, словно океан взлетел. Он окутал своей сыростью и шумом даже дом Руфиния на возвышенности. В главной комнате оплывала одна-единственная лампа. Она скорее будоражила бесформенную тьму, чем ее уменьшала. Это вдыхало призрачную жизнь в портретные бюсты сто лет назад погибшего мальчика и Грациллония. Галл сидел на стуле, почти на середине комнаты, задрав ноги на стол, и изучал изображения, играя на трубочке из кости нарвала. Мелодия завывала в такт ветру.
Дверь, что была незаперта, отворилась. Он мгновенно развернулся, вскочил на ноги, назад, и встал наготове возле полки с оружием. Вошла закутанная фигура и закрыла за собой дверь.
— Успокойся, — произнес женский голос. Это был приказ. Пришедшая ступила вперед и откинула капюшон промокшей верхней одежды. Он увидел черные, местами седые волосы, строго зачесанные назад, и пылающее, дрожащее лицо.
— Королева Виндилис! — воскликнул Руфиний. Он отдал ей честь. Что привело вас, спустя — десять лет, если не ошибаюсь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46