Двое гребцов сбились с ритма. Судно вильнуло, и Усун всей грудью налег на кормило. Он беззвучно шевелил губами.
У самого борта что-то шумно плеснуло. В темной воде забелела пена, и показался тюлень. Он еще пару раз шлепнул по воде задними ластами, держась у самой лопасти рулевого весла, потом поднял голову. В лицо Маэлоха взглянули большие, полные ночи глаза.
Шкипер на мгновенье застыл, его пробрала дрожь. Наконец он обернулся к кормчему и еле слышно проговорил:
— Правь, куда я скажу.
Он зашагал вперед, крича в полный голос:
— Весла на воду. Греби веселей. Мы идем к дому!
Когда он выбрался к форштевню, тюлень уже обогнал судно и почти скрылся в клубах серой дымки. Маэлох увидел, как животное подпрыгнуло и повернуло вправо.
— Право руля! — скомандовал шкипер. — Налегай, налегай! Не жалейте сил, лодыри, если хотите увидеть берег!
Моряков охватила жуть, но, не зная, что она предвещает, люди все же повиновались команде. Гребцы раскачивались на скамьях, шумно выдыхали. Весла вспенивали воду.
— Так держать, — крикнул Маэлох. Тюлень плыл вперед.
Слева гремел прибой. На краю видимости оскалились мокрые скалы, но «Оспрей» шел по чистой воде. «Неужели Волчица? — мелькнуло в голове у Маэлоха. — Тогда нас ждет нелегкая работенка». Тюлень вильнул влево.
— Лево руля! Налегай, налегай, налегай! Так держать!
Под веслами пенилась, закручивалась воронками и шумно вздыхала вода.
…Солнце, должно быть, уже уходило за горизонт, когда они завидели впереди берег, туманный, но настоящий. Южная оконечность мыса Рах. Изнемогая, они провели потрепанное судно к родной пристани и причалили в Призрачной бухте. Только теперь люди осмелились радостно зашуметь. Весла втянули внутрь и со стуком уложили вдоль бортов. Моряки соскочили на твердую землю, поймали концы и закрепили их за железные кольца, вделанные в камень. Бухты каната, вывешенные за борт, ударились в причальный брус.
Маэлох медленно поднял руку в прощальном жесте, уронил ее и долго смотрел вслед уплывающему тюленю.
К нему подошел Усун. Какое-то время оба стояли молча. Туман, казалось, еще сгустился. Или это солнце садилось? Но в полумраке виднелась пара стоявших в бухте рыбацких смэков у полускрытой приливом полоски гальки, с поднятыми на шестах сетями. Вверх по склону уходила тропинка, выводившая на дорогу от маяка к Ису. Наверху мгла казалось темнее. Там стояла кучка глинобитных хижин — деревушка, известная под названием Пристань Скоттов. Все было тихо. Озноб пробирал до костей.
— Команде ночевать на борту, — заговорил наконец Маэлох. — С утра надо приготовить улов к отправке на рынок. — Из его людей только он и Усун жили здесь же, в бухте, среди других шкиперов, таких же заносчивых, несмотря на бедность. Здешние жители считались в городе немного странными, потому что мало интересовались делами города и Братства Рыбаков, предпочитая держаться особняком. — Но я пошлю мальчишек сказать вашей родне, что мы причалили благополучно.
— Как нам это удалось? — прошептал один из моряков.
— Я не знаю.
— Ты… Перевозчик Мертвых… не знаешь?
— Для меня тайна и то, что происходит в эти ночи, — сухо отвечал Маэлох. — Вы слышали рассказы о том, что умершие галликены могут принимать облик тюленя и дожидаться, пока те, кого они любили, тоже отправятся на остров Сен? Я не знаю, правда ли это, но когда появился тот тюлень, я понял, что должен следовать за ним. Доброй ночи!
Он повернулся спиной к причалу и побрел домой. Дома его ждала жена Бета в окружении ребятишек и с неродившимся еще младенцем во чреве. Ради него она решилась потревожить Белисаму, Владычицу Морей, и тайными знаками воззвать к Тем, о ком рыбачки никогда не рассказывают своим мужьям.
II
Иннилис пришла навестить Виндилис солнечным днем, однако в доме было сумрачно и тихо.
— Добро пожаловать, — сказала старшая королева с улыбкой, которая нечасто освещала ее сухие черты, и взяла Иннилис за руки. Слугам она кинула: — Нам надо поговорить наедине. Никого не допускать.
— Ни в коем случае, госпожа, — с поклоном ответил слуга. Он не первый раз получал подобное распоряжение. Обе королевы были дочерьми Гаэтулия, и их взаимная привязанность, несмотря на несходство характеров, никого не удивляла. Да и в любом случае не подобает подвергать сомнению поступки Девятерых или любопытствовать на их счет.
Виндилис прошла вперед. Иннилис с трудом поспевала за ее быстрыми шагами. Они прошли через атриум, старинные росписи которого королева заменила черно-белым геометрическим орнаментом, в комнату, которую Виндилис называла «думной». Свет, лившийся сквозь свинцовые стекла, освещал скудную обстановку: стол, несколько стульев, широкую кушетку, обитую красной материей. В нише стояла статуэтка Белисамы, на полочке внизу — лампадка и ветки вечнозеленых кустарников. На столе приготовлена легкая закуска.
Иннилис поклонилась богине и осенила себя священным знаком. Помедлив, Виндилис повторила ее жест. Статуэтка не внушала мысли о суровости божества. Она представляла Белисаму в облике Дикой Охотницы — с разлетевшимися волосами и с копьем в руке она вела за собой сквозь ночь души женщин, скончавшихся при родах.
Виндилис повернулась к сестре и, обняв ее, поцеловала в губы.
— Как это было? — ее голос помимо воли прозвучал сдавленно.
— О, я… — Иннилис отвела взгляд. Ее пальцы, хрупкие, как стебли тростника, сплелись в тугой замок. — Он не был жесток. Просто он не понимает… — и добавила торопливо: — Прости, что я пришла так поздно. Трое одновременно обратились ко мне за помощью.
— И ты не могла отказать им, — мягко согласилась Виндилис. — Как обычно. Присядь, давай я налью тебе вина. Это сладкое нарбонское, ты его любишь. — Когда она наклонилась над столом, в ее черных волосах блеснула седая прядь. — В чем там было дело? Больные?
— Двое, — Иннилис немного оправилась. — Одного я уже лечила. У него снова отеки. Я дала ему отвар наперстянки, он помогает в таких случаях. Но у бедняги слабость, а ведь ему нужно зарабатывать на жизнь. Я думаю, скоро храм должен будет оказывать помощь ему и его семье.
— Не слишком ли ты мягкосердечна? — заметила Виндилис. — Но продолжай рассказ. Беседа приносит облегчение душе. Я, как врач, прописываю тебе лечение разговором.
Иннилис покачала головой и нетвердой рукой поднесла к губам кубок.
— Второй случай тяжелее. У девочки жестокая лихорадка, и никто, в том числе и я, не может понять причины. Я ничего не могла сделать, кроме как дать ей отвар ивовой коры, чтобы сбить жар, и воззвать к Матери.
— Если кто из нас и способен еще исцелять прикосновением, то это ты, Иннилис. Тебя Она еще слышит.
Юная жрица покраснела.
— Я не достойна. Но я молю Ее о помощи… Третий был умирающий старик. Он просил моего благословения.
— Твоего!
— Но ведь это просто утешительный ритуал.
— Именно поэтому совершать его должна та, кто всеми любима.
— Я… я провела довольно много времени у его ложа. Это-то меня и задержало. У меня с собой была арфа, и я спела ему несколько любимых песен. Как жаль, что у меня нет голоса!
Виндилис, опершись подбородком о кулак, смотрела на младшую сестру. Четырнадцать лет служения мало изменили ее, и с виду она оставалась все той же тринадцатилетней девочкой, которая в царствование Хоэля была отмечена знаком. Кто бы мог сказать, глядя на нее, что она уже выносила дочь? Маленькая, легкая, с кожей бледной, как слоновая кость, со вздернутым носиком и всегда полуоткрытыми, словно в удивлении, губами. Если ритуалы не требовали сложной прически, она распускала волосы каштановой волной по спине, словно простая девушка. На шафранно-желтом платье не видно было ни одного украшения.
Виндилис, в своем серебристо-черном одеянии с подвеской в виде головы Горгоны, церемонно подняла кубок.
— Выпей еще, милая. Я понимаю, что тебе нелегко рассказывать о вчерашнем.
Ресницы маленькой королевы затрепетали, по тонкой коже пробежала волна краски.
— Там… и нечего рассказывать, — с запинкой выговорила она. — Он был… любезен, сказал, что сожалеет, что не мог раньше засвидетельствовать мне уважение, и… — голос сорвался.
— И что же? — резко спросила Виндилис.
Иннилис беспомощно всплеснула руками.
— Что? Разве я знаю, как говорить с мужчиной? Мы оба старались, но то и дело возникали паузы, и ужин был просто спасением. Потом он предложил… а что еще было делать? Говорю тебе, он не желал меня обидеть.
Виндилис вздохнула, задумалась, потом твердо опустила кубок на стол и спросила:
— Не рассказать ли сначала мне о себе?
Иннилис безмолвно кивнула, не поднимая глаз. Виндилис откинулась назад, закинула ногу на ногу и нахмурилась, припоминая подробности. Затем бесстрастно начала рассказ.
— Итак, он появился в назначенный час, вскоре после полудня. Раньше, чем он пришел к тебе, но мы знали, что нам многое нужно обсудить. Он позаботился спросить меня, заранее, подходит ли мне это время, а потом выразил сожаление, что я отослала Руну. Сказал, что был бы рад познакомиться с еще одной дочерью Хоэля, который, видимо, был хорошим отцом. И он сказал, что, как ему кажется, Квинипилис в детстве уделяла мне меньше внимания, чем старшей дочери, — потому что будущая Карилис была дочерью Вулфгара, которого она любила, а я — от нелюбимого Гаэтулия. И он предположил, что именно по этой причине я проявляла строптивость и безрассудство в юности. Но когда Грациллоний заметил, что этот разговор для меня оскорбителен, он немедленно сменил тему, и в дальнейшем мы беседовали вполне мирно. Он начал с вопроса, чем мы, жрицы, на самом деле занимаемся, помимо ритуалов и дел храма. Он вовсе не был нахален, извинился за свое невежество и просил меня просветить его. Так что я рассказала, как мы даем советы тем, у кого неспокойно на душе, лечим больных и принимаем участие в деловой жизни города, так же как и в делах Совета. Он слушал внимательно, хотя при упоминании чар, кажется, смутился. Хм… этим хлыстом, пожалуй, можно будет пронять нашего горячего жеребца Грациллония в случае, если его занесет. Но пока он смиренно просил меня о помощи. Нет, не то слово. Он с солдатской прямотой заявил, что мы, Сестры, и младшие жрицы должны вместе трудиться ради безопасности и благосостояния Иса. Этот разговор занял не один час. Когда подали ужин, ни я, ни он, кажется, не заметили, что едим. Да, я думаю, Грациллоний мне нравится. Насколько мне вообще может нравиться мужчина.
Наступило тяжелое молчание. Наконец Иннилис выдохнула:
— А потом… он остался на ночь?
В смехе Виндилис не было ни веселья, ни горечи.
— Ну конечно, мы отправились в постель. Я сказала ему, что богиня прогневается, если мы не исполним священного долга супружества. Его это поразило, но все-таки он ответил с улыбкой:
«Я приучен выполнять приказы».
Когда он начал ласкать меня, я попросила сразу перейти к главному. Так он и сделал. Выполнил свой долг старательно, как и с другими Сестрами, но удовлетворился одним разом и сразу заснул. Утром я призналась, что мужчины не возбуждают меня. Хоэль приложил немалые усилия, но потерпел поражение, Колконор был отвратителен. Для Грациллония было бы лучше оставить меня в покое. Нельзя ли нам оставаться просто друзьями? Дахилис и другие будут счастливы получить причитающуюся мне долю. Он рассмеялся и поцеловал мне руку. Мы расстались вполне дружелюбно. Хотя, — добавила Виндилис, помрачнев, — мне пришлось скрывать свои чувства, ведь я знала, что в тот же вечер он собирается к тебе.
Иннилис подняла взгляд.
— Но, говорю тебе, он был добр, — неуверенно сказала она.
— Всего один раз, как и со мной? — настаивала Виндилис.
— Нет… Но…
Виндилис прикусила губу.
— А, я должна была предвидеть. Это я виновата. Я должна была позволить его Козлу порезвиться на мне, а он ушел от меня голодным… А ты красива…
— Я… я не останавливала его. Он бы перестал, если бы я попросила. Но он был так жаден и так смотрел на меня, гладил мое тело и бормотал что-то. Я… я даже не думала о том, что это больно.
Виндилис склонилась к ней.
— Очень больно было?
Иннилис слабо махнула рукой.
— Нет-нет. Не сердись, пожалуйста. Просто он такой большой, а у меня все было сухо… сначала, а потом, когда это наладилось, я вспомнила, что с Хоэлем иногда бывало приятно, и подумала, может быть, Грациллоний…
Виндилис поднялась, подошла и склонилась над сестрой, ласково перебирая длинные каштановые пряди и приговаривая:
— Бедняжка, бедная маленькая сестренка-жена.
Обе они родили дочерей от Хоэля.
— Храбрая моя девочка, отдохни теперь. Все прошло, все кончилось. Мы придумаем, как избавить тебя от этого. Может быть, он так разгорелся оттого, что ты немного похожа на Дахилис. А она-то в любом случае будет нашей союзницей, волей или неволей.
Нагнувшись, Виндилис коснулась губами щеки маленькой королевы. Ее пальцы распутывали петельку на янтарной пуговице платья. Иннилис подняла голову. Их губы встретились. Общее несчастье во времена Колконора сблизило двух женщин.
Позже, когда они лежали на кушетке, Иннилис пролепетала сквозь слезы:
— Это должно быть правильно. Мать должна быть довольна нами.
— За все эти годы она не прокляла нас, — сонно согласилась Виндилис. Они уже обсуждали этот вопрос.
— Нет. Это она зажгла в нас любовь, — Иннилис стиснула кулачки. — Только… о, если бы нам не приходилось скрывать ее!
III
Ветер свистел над блестящей водой, запутывался в парусах, гнал по бескрайнему голубому полю белые барашки. У Грациллония слезились глаза. На западе чуть виднелась темная полоска — остров Сен, где Дахилис снова несла свою одинокую вахту.
— Я слушаю, центурион.
Голос Эпилла вернул Грациллония к действительности. Он смущенно улыбнулся.
— Извини, задумался.
— Верно, центуриону есть о чем подумать. А эти ведь покоя не дают, так и вьются вокруг, как мухи.
— Тем более надо использовать представившуюся возможность.
Римляне направились дальше по городской стене. Часовой у башни Чайки приветствовал их салютом. Под ними как на ладони открывался бассейн гавани.
— Сегодня флот и форты проводят учения. Я хотел, чтобы ты посмотрел на них и высказал свое мнение.
На бастионе навес, защищающий от дождя, был снят и убран. Три больших катапульты и три гигантские баллисты, стреляющие камнями, приготовлены к работе. Римляне остановились осмотреть катапульту. Предназначенная для метания несколько более легких стрел, машина не требовала таких мощных опор, как тяжелые баллисты, да и управляться с ней было легче.
— Не обращайте на нас внимания, — приказал король офицеру, распоряжавшемуся стрельбами. — Делайте свое дело.
— Слушаюсь, повелитель, — отозвался исанец. — У нас все готово, сейчас начнем. Первый выстрел, понятно, занимает больше времени, да мой повелитель ведь и сам солдат и знает, что в сырую погоду канаты набирают слабину.
Он выкрикнул команду людям у лебедки. Солдаты налегли на рукояти, натягивая канаты и заставляя рычаг в вертикальной раме отклоняться назад. Другие тем временем заряжали и подносили стрелы для следующего выстрела.
— Стой, — выкрикнул офицер. Рукояти лебедки выдвинули из отверстий и закрепили механизм собачками. На мгновение все замерло. Слышался только голос ветра.
Офицер молоточком ударил по правой оттяжке. Она запела на низкой басовой ноте. Как видно, в жилы и конский волос, из которых она была скручена, вплели резонирующую струну. Офицер, склонив голову, вслушивался в замирающее гудение, потом ударил по второй оттяжке и снова замер.
— Хм… — пробормотал он. — Еще не совсем равномерно. Подтяните-ка левую еще на пол-оборота, и попробуем снова.
Равномерность натяжения обеспечивала ровный полет снаряда и не позволяла рычагу в момент спуска задеть боковые брусья рамы. Увидев такой метод настройки, Эпилл присвистнул. Грациллоний лишь сухо улыбнулся. Не бывать ему в Исе артиллеристом. Он был настолько лишен слуха, что собратья центурионы обычно просили его воздержаться от пения в их присутствии.
Наконец точное совпадение нот было достигнуто, и начальник приказал закрепить метатель. Мощная тетива стягивала концы горизонтальных брусьев и, оттянутая назад, выталкивала по направляющей мощную стрелу-дротик со стальным наконечником. Машина была заранее наведена на цель, и теперь оставалось только сдвинуть рычаг так, чтобы оттянуть тетиву до щелчка замка. Офицер снял предохранители-собачки и предложил Грациллонию:
— Не желает ли мой король сделать первый выстрел? На счастье.
Грациллоний кивнул и, шагнув вперед, нажал курок, отпускавший замковый механизм. Катапульта содрогнулась и крякнула. Стрела унеслась в море с такой скоростью, что глаз не мог уследить за ней.
Другие машины также начали стрельбу. Мишенями служили несколько плотиков, заякоренных на разных расстояниях от стены. Невдалеке держались гребные лодки с офицерами, ведущими учет попаданий, готовые после окончания стрельб привести к берегу плоты и подобранные снаряды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
У самого борта что-то шумно плеснуло. В темной воде забелела пена, и показался тюлень. Он еще пару раз шлепнул по воде задними ластами, держась у самой лопасти рулевого весла, потом поднял голову. В лицо Маэлоха взглянули большие, полные ночи глаза.
Шкипер на мгновенье застыл, его пробрала дрожь. Наконец он обернулся к кормчему и еле слышно проговорил:
— Правь, куда я скажу.
Он зашагал вперед, крича в полный голос:
— Весла на воду. Греби веселей. Мы идем к дому!
Когда он выбрался к форштевню, тюлень уже обогнал судно и почти скрылся в клубах серой дымки. Маэлох увидел, как животное подпрыгнуло и повернуло вправо.
— Право руля! — скомандовал шкипер. — Налегай, налегай! Не жалейте сил, лодыри, если хотите увидеть берег!
Моряков охватила жуть, но, не зная, что она предвещает, люди все же повиновались команде. Гребцы раскачивались на скамьях, шумно выдыхали. Весла вспенивали воду.
— Так держать, — крикнул Маэлох. Тюлень плыл вперед.
Слева гремел прибой. На краю видимости оскалились мокрые скалы, но «Оспрей» шел по чистой воде. «Неужели Волчица? — мелькнуло в голове у Маэлоха. — Тогда нас ждет нелегкая работенка». Тюлень вильнул влево.
— Лево руля! Налегай, налегай, налегай! Так держать!
Под веслами пенилась, закручивалась воронками и шумно вздыхала вода.
…Солнце, должно быть, уже уходило за горизонт, когда они завидели впереди берег, туманный, но настоящий. Южная оконечность мыса Рах. Изнемогая, они провели потрепанное судно к родной пристани и причалили в Призрачной бухте. Только теперь люди осмелились радостно зашуметь. Весла втянули внутрь и со стуком уложили вдоль бортов. Моряки соскочили на твердую землю, поймали концы и закрепили их за железные кольца, вделанные в камень. Бухты каната, вывешенные за борт, ударились в причальный брус.
Маэлох медленно поднял руку в прощальном жесте, уронил ее и долго смотрел вслед уплывающему тюленю.
К нему подошел Усун. Какое-то время оба стояли молча. Туман, казалось, еще сгустился. Или это солнце садилось? Но в полумраке виднелась пара стоявших в бухте рыбацких смэков у полускрытой приливом полоски гальки, с поднятыми на шестах сетями. Вверх по склону уходила тропинка, выводившая на дорогу от маяка к Ису. Наверху мгла казалось темнее. Там стояла кучка глинобитных хижин — деревушка, известная под названием Пристань Скоттов. Все было тихо. Озноб пробирал до костей.
— Команде ночевать на борту, — заговорил наконец Маэлох. — С утра надо приготовить улов к отправке на рынок. — Из его людей только он и Усун жили здесь же, в бухте, среди других шкиперов, таких же заносчивых, несмотря на бедность. Здешние жители считались в городе немного странными, потому что мало интересовались делами города и Братства Рыбаков, предпочитая держаться особняком. — Но я пошлю мальчишек сказать вашей родне, что мы причалили благополучно.
— Как нам это удалось? — прошептал один из моряков.
— Я не знаю.
— Ты… Перевозчик Мертвых… не знаешь?
— Для меня тайна и то, что происходит в эти ночи, — сухо отвечал Маэлох. — Вы слышали рассказы о том, что умершие галликены могут принимать облик тюленя и дожидаться, пока те, кого они любили, тоже отправятся на остров Сен? Я не знаю, правда ли это, но когда появился тот тюлень, я понял, что должен следовать за ним. Доброй ночи!
Он повернулся спиной к причалу и побрел домой. Дома его ждала жена Бета в окружении ребятишек и с неродившимся еще младенцем во чреве. Ради него она решилась потревожить Белисаму, Владычицу Морей, и тайными знаками воззвать к Тем, о ком рыбачки никогда не рассказывают своим мужьям.
II
Иннилис пришла навестить Виндилис солнечным днем, однако в доме было сумрачно и тихо.
— Добро пожаловать, — сказала старшая королева с улыбкой, которая нечасто освещала ее сухие черты, и взяла Иннилис за руки. Слугам она кинула: — Нам надо поговорить наедине. Никого не допускать.
— Ни в коем случае, госпожа, — с поклоном ответил слуга. Он не первый раз получал подобное распоряжение. Обе королевы были дочерьми Гаэтулия, и их взаимная привязанность, несмотря на несходство характеров, никого не удивляла. Да и в любом случае не подобает подвергать сомнению поступки Девятерых или любопытствовать на их счет.
Виндилис прошла вперед. Иннилис с трудом поспевала за ее быстрыми шагами. Они прошли через атриум, старинные росписи которого королева заменила черно-белым геометрическим орнаментом, в комнату, которую Виндилис называла «думной». Свет, лившийся сквозь свинцовые стекла, освещал скудную обстановку: стол, несколько стульев, широкую кушетку, обитую красной материей. В нише стояла статуэтка Белисамы, на полочке внизу — лампадка и ветки вечнозеленых кустарников. На столе приготовлена легкая закуска.
Иннилис поклонилась богине и осенила себя священным знаком. Помедлив, Виндилис повторила ее жест. Статуэтка не внушала мысли о суровости божества. Она представляла Белисаму в облике Дикой Охотницы — с разлетевшимися волосами и с копьем в руке она вела за собой сквозь ночь души женщин, скончавшихся при родах.
Виндилис повернулась к сестре и, обняв ее, поцеловала в губы.
— Как это было? — ее голос помимо воли прозвучал сдавленно.
— О, я… — Иннилис отвела взгляд. Ее пальцы, хрупкие, как стебли тростника, сплелись в тугой замок. — Он не был жесток. Просто он не понимает… — и добавила торопливо: — Прости, что я пришла так поздно. Трое одновременно обратились ко мне за помощью.
— И ты не могла отказать им, — мягко согласилась Виндилис. — Как обычно. Присядь, давай я налью тебе вина. Это сладкое нарбонское, ты его любишь. — Когда она наклонилась над столом, в ее черных волосах блеснула седая прядь. — В чем там было дело? Больные?
— Двое, — Иннилис немного оправилась. — Одного я уже лечила. У него снова отеки. Я дала ему отвар наперстянки, он помогает в таких случаях. Но у бедняги слабость, а ведь ему нужно зарабатывать на жизнь. Я думаю, скоро храм должен будет оказывать помощь ему и его семье.
— Не слишком ли ты мягкосердечна? — заметила Виндилис. — Но продолжай рассказ. Беседа приносит облегчение душе. Я, как врач, прописываю тебе лечение разговором.
Иннилис покачала головой и нетвердой рукой поднесла к губам кубок.
— Второй случай тяжелее. У девочки жестокая лихорадка, и никто, в том числе и я, не может понять причины. Я ничего не могла сделать, кроме как дать ей отвар ивовой коры, чтобы сбить жар, и воззвать к Матери.
— Если кто из нас и способен еще исцелять прикосновением, то это ты, Иннилис. Тебя Она еще слышит.
Юная жрица покраснела.
— Я не достойна. Но я молю Ее о помощи… Третий был умирающий старик. Он просил моего благословения.
— Твоего!
— Но ведь это просто утешительный ритуал.
— Именно поэтому совершать его должна та, кто всеми любима.
— Я… я провела довольно много времени у его ложа. Это-то меня и задержало. У меня с собой была арфа, и я спела ему несколько любимых песен. Как жаль, что у меня нет голоса!
Виндилис, опершись подбородком о кулак, смотрела на младшую сестру. Четырнадцать лет служения мало изменили ее, и с виду она оставалась все той же тринадцатилетней девочкой, которая в царствование Хоэля была отмечена знаком. Кто бы мог сказать, глядя на нее, что она уже выносила дочь? Маленькая, легкая, с кожей бледной, как слоновая кость, со вздернутым носиком и всегда полуоткрытыми, словно в удивлении, губами. Если ритуалы не требовали сложной прически, она распускала волосы каштановой волной по спине, словно простая девушка. На шафранно-желтом платье не видно было ни одного украшения.
Виндилис, в своем серебристо-черном одеянии с подвеской в виде головы Горгоны, церемонно подняла кубок.
— Выпей еще, милая. Я понимаю, что тебе нелегко рассказывать о вчерашнем.
Ресницы маленькой королевы затрепетали, по тонкой коже пробежала волна краски.
— Там… и нечего рассказывать, — с запинкой выговорила она. — Он был… любезен, сказал, что сожалеет, что не мог раньше засвидетельствовать мне уважение, и… — голос сорвался.
— И что же? — резко спросила Виндилис.
Иннилис беспомощно всплеснула руками.
— Что? Разве я знаю, как говорить с мужчиной? Мы оба старались, но то и дело возникали паузы, и ужин был просто спасением. Потом он предложил… а что еще было делать? Говорю тебе, он не желал меня обидеть.
Виндилис вздохнула, задумалась, потом твердо опустила кубок на стол и спросила:
— Не рассказать ли сначала мне о себе?
Иннилис безмолвно кивнула, не поднимая глаз. Виндилис откинулась назад, закинула ногу на ногу и нахмурилась, припоминая подробности. Затем бесстрастно начала рассказ.
— Итак, он появился в назначенный час, вскоре после полудня. Раньше, чем он пришел к тебе, но мы знали, что нам многое нужно обсудить. Он позаботился спросить меня, заранее, подходит ли мне это время, а потом выразил сожаление, что я отослала Руну. Сказал, что был бы рад познакомиться с еще одной дочерью Хоэля, который, видимо, был хорошим отцом. И он сказал, что, как ему кажется, Квинипилис в детстве уделяла мне меньше внимания, чем старшей дочери, — потому что будущая Карилис была дочерью Вулфгара, которого она любила, а я — от нелюбимого Гаэтулия. И он предположил, что именно по этой причине я проявляла строптивость и безрассудство в юности. Но когда Грациллоний заметил, что этот разговор для меня оскорбителен, он немедленно сменил тему, и в дальнейшем мы беседовали вполне мирно. Он начал с вопроса, чем мы, жрицы, на самом деле занимаемся, помимо ритуалов и дел храма. Он вовсе не был нахален, извинился за свое невежество и просил меня просветить его. Так что я рассказала, как мы даем советы тем, у кого неспокойно на душе, лечим больных и принимаем участие в деловой жизни города, так же как и в делах Совета. Он слушал внимательно, хотя при упоминании чар, кажется, смутился. Хм… этим хлыстом, пожалуй, можно будет пронять нашего горячего жеребца Грациллония в случае, если его занесет. Но пока он смиренно просил меня о помощи. Нет, не то слово. Он с солдатской прямотой заявил, что мы, Сестры, и младшие жрицы должны вместе трудиться ради безопасности и благосостояния Иса. Этот разговор занял не один час. Когда подали ужин, ни я, ни он, кажется, не заметили, что едим. Да, я думаю, Грациллоний мне нравится. Насколько мне вообще может нравиться мужчина.
Наступило тяжелое молчание. Наконец Иннилис выдохнула:
— А потом… он остался на ночь?
В смехе Виндилис не было ни веселья, ни горечи.
— Ну конечно, мы отправились в постель. Я сказала ему, что богиня прогневается, если мы не исполним священного долга супружества. Его это поразило, но все-таки он ответил с улыбкой:
«Я приучен выполнять приказы».
Когда он начал ласкать меня, я попросила сразу перейти к главному. Так он и сделал. Выполнил свой долг старательно, как и с другими Сестрами, но удовлетворился одним разом и сразу заснул. Утром я призналась, что мужчины не возбуждают меня. Хоэль приложил немалые усилия, но потерпел поражение, Колконор был отвратителен. Для Грациллония было бы лучше оставить меня в покое. Нельзя ли нам оставаться просто друзьями? Дахилис и другие будут счастливы получить причитающуюся мне долю. Он рассмеялся и поцеловал мне руку. Мы расстались вполне дружелюбно. Хотя, — добавила Виндилис, помрачнев, — мне пришлось скрывать свои чувства, ведь я знала, что в тот же вечер он собирается к тебе.
Иннилис подняла взгляд.
— Но, говорю тебе, он был добр, — неуверенно сказала она.
— Всего один раз, как и со мной? — настаивала Виндилис.
— Нет… Но…
Виндилис прикусила губу.
— А, я должна была предвидеть. Это я виновата. Я должна была позволить его Козлу порезвиться на мне, а он ушел от меня голодным… А ты красива…
— Я… я не останавливала его. Он бы перестал, если бы я попросила. Но он был так жаден и так смотрел на меня, гладил мое тело и бормотал что-то. Я… я даже не думала о том, что это больно.
Виндилис склонилась к ней.
— Очень больно было?
Иннилис слабо махнула рукой.
— Нет-нет. Не сердись, пожалуйста. Просто он такой большой, а у меня все было сухо… сначала, а потом, когда это наладилось, я вспомнила, что с Хоэлем иногда бывало приятно, и подумала, может быть, Грациллоний…
Виндилис поднялась, подошла и склонилась над сестрой, ласково перебирая длинные каштановые пряди и приговаривая:
— Бедняжка, бедная маленькая сестренка-жена.
Обе они родили дочерей от Хоэля.
— Храбрая моя девочка, отдохни теперь. Все прошло, все кончилось. Мы придумаем, как избавить тебя от этого. Может быть, он так разгорелся оттого, что ты немного похожа на Дахилис. А она-то в любом случае будет нашей союзницей, волей или неволей.
Нагнувшись, Виндилис коснулась губами щеки маленькой королевы. Ее пальцы распутывали петельку на янтарной пуговице платья. Иннилис подняла голову. Их губы встретились. Общее несчастье во времена Колконора сблизило двух женщин.
Позже, когда они лежали на кушетке, Иннилис пролепетала сквозь слезы:
— Это должно быть правильно. Мать должна быть довольна нами.
— За все эти годы она не прокляла нас, — сонно согласилась Виндилис. Они уже обсуждали этот вопрос.
— Нет. Это она зажгла в нас любовь, — Иннилис стиснула кулачки. — Только… о, если бы нам не приходилось скрывать ее!
III
Ветер свистел над блестящей водой, запутывался в парусах, гнал по бескрайнему голубому полю белые барашки. У Грациллония слезились глаза. На западе чуть виднелась темная полоска — остров Сен, где Дахилис снова несла свою одинокую вахту.
— Я слушаю, центурион.
Голос Эпилла вернул Грациллония к действительности. Он смущенно улыбнулся.
— Извини, задумался.
— Верно, центуриону есть о чем подумать. А эти ведь покоя не дают, так и вьются вокруг, как мухи.
— Тем более надо использовать представившуюся возможность.
Римляне направились дальше по городской стене. Часовой у башни Чайки приветствовал их салютом. Под ними как на ладони открывался бассейн гавани.
— Сегодня флот и форты проводят учения. Я хотел, чтобы ты посмотрел на них и высказал свое мнение.
На бастионе навес, защищающий от дождя, был снят и убран. Три больших катапульты и три гигантские баллисты, стреляющие камнями, приготовлены к работе. Римляне остановились осмотреть катапульту. Предназначенная для метания несколько более легких стрел, машина не требовала таких мощных опор, как тяжелые баллисты, да и управляться с ней было легче.
— Не обращайте на нас внимания, — приказал король офицеру, распоряжавшемуся стрельбами. — Делайте свое дело.
— Слушаюсь, повелитель, — отозвался исанец. — У нас все готово, сейчас начнем. Первый выстрел, понятно, занимает больше времени, да мой повелитель ведь и сам солдат и знает, что в сырую погоду канаты набирают слабину.
Он выкрикнул команду людям у лебедки. Солдаты налегли на рукояти, натягивая канаты и заставляя рычаг в вертикальной раме отклоняться назад. Другие тем временем заряжали и подносили стрелы для следующего выстрела.
— Стой, — выкрикнул офицер. Рукояти лебедки выдвинули из отверстий и закрепили механизм собачками. На мгновение все замерло. Слышался только голос ветра.
Офицер молоточком ударил по правой оттяжке. Она запела на низкой басовой ноте. Как видно, в жилы и конский волос, из которых она была скручена, вплели резонирующую струну. Офицер, склонив голову, вслушивался в замирающее гудение, потом ударил по второй оттяжке и снова замер.
— Хм… — пробормотал он. — Еще не совсем равномерно. Подтяните-ка левую еще на пол-оборота, и попробуем снова.
Равномерность натяжения обеспечивала ровный полет снаряда и не позволяла рычагу в момент спуска задеть боковые брусья рамы. Увидев такой метод настройки, Эпилл присвистнул. Грациллоний лишь сухо улыбнулся. Не бывать ему в Исе артиллеристом. Он был настолько лишен слуха, что собратья центурионы обычно просили его воздержаться от пения в их присутствии.
Наконец точное совпадение нот было достигнуто, и начальник приказал закрепить метатель. Мощная тетива стягивала концы горизонтальных брусьев и, оттянутая назад, выталкивала по направляющей мощную стрелу-дротик со стальным наконечником. Машина была заранее наведена на цель, и теперь оставалось только сдвинуть рычаг так, чтобы оттянуть тетиву до щелчка замка. Офицер снял предохранители-собачки и предложил Грациллонию:
— Не желает ли мой король сделать первый выстрел? На счастье.
Грациллоний кивнул и, шагнув вперед, нажал курок, отпускавший замковый механизм. Катапульта содрогнулась и крякнула. Стрела унеслась в море с такой скоростью, что глаз не мог уследить за ней.
Другие машины также начали стрельбу. Мишенями служили несколько плотиков, заякоренных на разных расстояниях от стены. Невдалеке держались гребные лодки с офицерами, ведущими учет попаданий, готовые после окончания стрельб привести к берегу плоты и подобранные снаряды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46