И когда через шесть лет после революции капиталистические страны были вынуждены признать Советское государство, «Аврора» отправилась в дальнее плавание.
Крейсер революции побывал во многих странах мира, как символ Великого Октября, как утренняя заря – предвестница мировой революции. И всюду трудящиеся всех стран горячо приветствовали легендарный корабль и русских моряков.
Накануне первого десятилетия Октябрьской революции советское правительство наградило «Аврору» орденом Красного Знамени.
А в годы Великой Отечественной войны, в тяжелые годы ленинградской блокады, замаскированная и вооруженная зенитными орудиями «Аврора» снова вступила в бой, отражая вражеские авиационные налеты на город Ленина. Шестидюймовые бортовые орудия были сняты, но не бездействовали. Пушки «Авроры» защищали Ленинград от наседавших гитлеровских полчищ в районе Пулкова. Баковое орудие, возвестившее о начале штурма Зимнего, находилось в дни Отечественной войны на бронепоезде «Балтиец», громившем укрепленные позиции гитлеровцев.
С ноября 1948 года легендарный корабль поставлен на вечную стоянку на Неве против ленинградского Нахимовского училища. В наше время «Аврора» – филиал Военно-Морского музея и в то же время учебное, поставленное на якорь судно, где учатся и воспитываются в духе боевых традиций будущие отважные, преданные Советской Родине офицеры Военно-Морского Флота.
ОБЫКНОВЕННЫЕ СЕВЕРЯНЕ
Очерк
1. На рыбалке
Около Великого Устюга хороша охота на уток. До города доходит веселая Сухона. В Сухону в Устюге вливается спокойная река Юг. И из двух этих рек тут же образуется степенная и солидная Малая Двина. Весной и летом здесь сплошное раздолье.
Пенсионера Ивана Николаевича Щелкунова в эту пору дома редко когда застанешь. В лодке с ружьем, с удочками и вершами, он постоянно рыщет по речным просторам и заводям.
Бывает, что он рыбачит и охотится не один, а с кем-нибудь тоже из любителей. Вот и сегодня Иван Николаевич вытаскивает лодочку на приплёск вместе с товарищем, который в три-четыре раза моложе его.
Наполнив ведерко мелкой рыбёшкой, Иван Николаевич спускается к воде. Крупные окуни и щуки лежат у него в берестяном пестерке в лодке. Напарник собирает в кустах сушняк для костра, чтобы сварить уху, а Иван Николаевич перочинным ножичком тщательно вспарывает и очищает от требухи ершей и окуней.
Через час рыбаки, подобрав под себя ноги, сидят у костра и деревянными ложками черпают из ведра уху и, обжигаясь, едят разваренную рыбу. Едкий дымок отгоняет мошкару, и они спокойно разговаривают о том, о сём.
– Дед, а дед?.. – обращается к Ивану Николаевичу напарник.
– Какой я тебе дед?! – сердито обрывает его Щелкунов. – Да я на любом деле помоложе тебя. Зови полностью Иваном Николаевичем. А не хочешь полностью, ну, зови просто Иваном.
– Ну, ладно, не спорю, – соглашается парень, лежа на траве и любуясь на оранжевый закат. – Иван Николаевич, ты чего жадничаешь?
– То есть? – Щелкунов сердито вскидывает брови. – Как тебя понимать, в чём моя жадность?..
– Да вот, наварил рыбёшки – какой-то мелюзги, а хорошую всю в берестянку отложил. На базар потащишь, что ли?
– Нет, батенька мой, что покрупней да повкусней моей Наталье пойдёт. Она у меня молодуха стоющая!..
– Ха! Молодуха. Сколько ей?
– Ну да, молодуха. Меня на тринадцать лет моложе! Ты вот и орден заслужил, а по медалям судить – так всю географию европейскую прошёл… А попробуй жениться – дадут ли невесту на тринадцать лет тебя моложе.
– Так ведь мне и всего-то двадцать третий. Если через десять лет жениться, то, пожалуй…
– А вытерпишь десять лет?
– Где тут, нынче позову тебя и Наталью на свадьбу.
– Не торопись… Смотри, не ошибись, не женись на легковерной…
– Да уж обдумаю и к тебе за советом приду…
Несколько минут длится молчание. Потом, раскинувшись на запашистой и мягкой луговине, Щелкунов ворчливо произносит:
– Недогадлив ты, парень… Без подсказу, поди-ка, ничего не делаешь. Я варил уху, а ты ступай-ка, пока чешуя не присохла, ведерко с песочком прополощи.
Парень быстро вскакивает и бежит с прокоптевшим ведром к реке. Старик пытается вздремнуть, но проклятые комары назойливо пищат перед самым носом. Закрыв лицо фуражкой, Щелкунов тихо сопит. Снова около него появляется спутник по рыбалке и начинает тормошить старика вопросами:
– Дед, а дед… Извиняюсь, Иван Николаевич, почему ты не догадался себя и меня накомарниками обеспечить без них от комаров спасения не жди теперь.
– А ты чего не взял? У тебя память посвежей моей, – отвечает старик, не поднимаясь и не скидывая с лица фуражки.
– Накомарник, накомарник, – твердит парень, несколько раз повторяя это слово. Потом снова обращается к Ивану Николаевичу: – Неправильно старики назвали накомарник. Ведь сетка-то не на комара надевается, а от комаров. Так бы и назвать – откомарник.
– Тебя тут не спросили, – возражает, не шевелясь, Щелкунов. – Нечего на стариков вину валить… И вы, молодые люди, не всегда на слово горазды. Вот говоришь, обеспечить, а знаешь ли смысл этому слову?..
– Ну, значит, снабдить.
– Ничуточки не бывало! – смеется старик, и фуражка сползает с его лица. – Обеспечить – это означает, скажем, сломать в доме печь, то есть оставить избу без печи.
После непродолжительного, глубокомысленного молчания парень высказывает своё изумление по поводу того, что нет ничего на свете такого, что не обозначалось бы словами – и откуда их столько берётся? Потом разговор незаметно переходит на темы любви, женитьбы, прочности супружеских отношений.
– Иван Николаевич, сколько ты лет живёшь со своей Натальей?
– Пока сорок два года и один месяц. Как вернулся с японской, с флота, так и женился. Да, прожил сорок два года, ни разу не спокаялся. Вот она у меня какая!..
– И до сего дня любишь её?
– Ну, что за вопрос. Конечно! Спервоначалу любил как хорошую, доброхарактерную и верную жену, а теперь ещё люблю и уважаю её как мать замечательных сыновей и дочерей. Она ведь занималась их воспитанием, мне-то некогда было.
– Хоть бы рассказал, как и где ты нашел такую себе подругу жизни?
– Да надо ли, парень? Впрочем, почему и не рассказать в назидание, как-никак обещаешь на свадьбу позвать.
– И позову.
– Ну вот, прежде чем мне рассказывать, а тебе слушать, бери-ка весла да перемахнем на тот берег к сараям – на случай от дождя притулиться. Солнце в тучку закатилось, да и ветерок с той стороны… Опять же комары злые. Кусают как собаки – быть дождю.
Они пересекают реку. На веслах сидит напарник. Начинает накрапывать редкий и мелкий дождь. Оставив вытащенную лодку на берегу, промеж кустов плакучей ивы, рыболовы входят в пустой, настежь раскрытый сарай. Здесь в уголке, за простенком, старый и молодой ведут задушевную беседу.
– Да, дорогой мой, длинна моя семейная сказка – всю не рассказать. Придётся тебе познакомиться с моей Натальей. Она доскажет: у бабы язык подвешен лучше, чем у меня. Если скоро думаешь жить своим умком да своим домком, то есть обзаводиться семейством, то у моей Натальи поучиться есть чему. Вон каких детей-то вырастила: что ни сын, то офицер, что ни дочь, то учёная… Каждому дитю в жизни у нас хорошее место. Один из них, слыхал, средний, Василий – главная гордость наша – полковник авиации и Герой Советского Союза…
– Слыхал, слыхал, – говорит напарник. – Как не слыхать. Про семью Щелкуновых много говорят. Да и про тебя, старина, толкуют, что ты – человек с крепкой головой и золотыми руками.
– Ну, про меня помолчим: о присутствующих не говорят. Вот дождичек перестанет… Ночь летняя короче воробьиного шага, а перед утром хороший лов на окуней будет. Да ещё из ружьишка парочки две утей щелканём – и хватит. Тогда и к старушке моей можно. При всяком случае ко мне добро пожаловать – Устюг, Кооперативная улица, дом 13. Квартиру всякий покажет. Сами-то мы уроженцы Архангельской области: я из деревни Прислон Котласского района, а она у меня родом из Подосиновца, из тех мест, откуда и маршал Конев. А женился-то я на ней в Петербурге, когда плавал на корабле «Память Азова»… Она тогда на услужении у господ была и белошвейкой работала.
Старик на минуту умолк, напрягая свою память. Высокий лоб покрылся морщинами. Он с трудом припоминал давно прошедшие годы, припоминал и рассказывал своему напарнику о кругосветных плаваниях и о том, как, уволившись с флота и не захотев, чтобы его Наташа служила господам, взял её и увез из Питера в Прислон, на Северную Двину, на приволье. Он долго рассказывал и о том, как в годы гражданской войны на севере служил в речной флотилии и, имея военный опыт, дрался против интервентов. А потом – служба в речном флоте на северных реках, редкие побывки дома.
После долгих разговоров рыболовы, подостлав под себя выцветшие плащи, легли отдохнуть. Напарник спал крепко и храпел с таким усердием, что не уступал перекличке коростелей, а Иван Николаевич дремал, полузакрыв глаза и, изредка посматривая на крышу сарая в ожидании, когда сквозь щели досок покажутся проблески рассвета, – как бы не упустить момент удачного лова…
…В то воскресное теплое утро, когда Иван Николаевич Щелкунов занимался рыбалкой с напарником, я ехал в Великий Устюг с прямой целью – встретиться и побеседовать с Натальей Михайловной Щелкуновой.
2. Материнское сердце
…Солнце поднялось высоко, но часы показывали только пять утра. Пароход, хлопая плицами колес, бороздил гладкую, словно застывшую поверхность разлившейся реки. У причалов дымили пароходы. Десяток древних белокаменных церквей отчетливо выделялся на фоне утреннего города.
Я спешу на Кооперативную. Во дворе дома № 13, у колодца, встречаю Наталью Михайловну Щелкунову. Ей уже перевалило за шестьдесят, но силенка у неё, чувствуется, ещё есть, иначе не гремела бы ведрами. Знакомимся. Спрашиваю, где их квартира – вверху или внизу двухэтажного дома.
– Вверху.
– Тогда, позвольте, ведра с водой я занесу.
– Ой, что вы, что вы, сама… разве это тяжесть?..
Мы поднимаемся по крутой лестнице. Пока Наталья Михайловна замачивает на кухне бельё в корыте, я осматриваю помещение. Две большие смежные комнаты. Множество цветов. В раскрытые окна вливается приятный запах садов. Солнечные лучи, прорываясь сквозь цветочные барьеры, расставленные на подоконниках, разбегаются вдоль пёстрых, хорошо простиранных половиков. На стенах и на комоде масса фотоснимков с изображениями награжденных офицеров – это дети Натальи Михайловны и их боевые друзья.
На столах и на полках замечаю прозрачные в лежачем положении бутылки. В них неведомо каким колдовским способом втиснуты макеты кораблей. Мое внимание невольно задерживается на этих многочисленных чудесных образцах тонкой художественной работы.
Наталья Михайловна идёт из кухни и, перехватив мой восхищенный взгляд, поясняет:
– Это мой старик Иван-чудодей такие штуки выделывает. Вернётся с охоты – с ним и поговорите. Многие видят, как он это делает, но никто не может так сделать.
Отвлекшись на некоторое время от интересных изделий, мы с Натальей Михайловной заводим продолжительную беседу о семье Щелкуновых, о трудном деле – воспитании детей…
Добрая, тихая Наталья Михайловна не слишком словоохотлива, но то, что я услышал от неё, достойно внимания.
…Давние, дореволюционные годы. Нужда забросила её в Петербург. Жила, убиваясь на работе и влача полуголодное существование. И казалось, что именно про неё, про северянку Наташу, заброшенную в далёкий, полный богатства и бедности Петербург, и составлена любимая в то время в их среде песенка:
Эх ты, бедная, бедная швейка,
Пострадала с двенадцати лет.
Нелегко доставалась копейка –
Много вынесла горя и бед.
Потом с годами «на Васильевском малом острове» встретился земляк – матрос Иван Щелкунов. Дружба. Замужество. И снова северная деревня с её заботами и не менее тяжелыми делами. А главное – многодетность. Но где же они, выросшие дети, где семья Щелкуновых?..
Наталья Михайловна торопливо подходит к комоду и начинает выбирать фотографии.
– Вот они где… – говорит она с гордостью, и глаза её влажнеют. – Все они вместе и каждый в отдельности живы-здоровы в разных концах России-матушки, и все они в моих чувствах материнских, в сердце моём…
Она – счастливая и гордая мать – садится со мной рядом и дрожащими руками раскладывает фотоснимки у себя на коленях.
– Вот, начнем со старшего – Владимиром звать. Родился он на второй год после японской войны. Как взяли в армию, всё время служит в морской авиации. Тут видите в чине капитана – снимался давненько. Теперь он, отец говорит, стал званием повыше. Для меня-то они все одного звания – дети. Все любы, все дороги. А отец, тот ещё и по званиям различает. Да, Володя у меня на Дальнем Востоке. Мы вот тут с вами сидим, время в Устюге только седьмой час утра, а там, где Володя, наверно, уже час дня. Он, поди-ка, налетался на самолёте и теперь обедает…
Наталья откладывает фотоснимок в сторону, берёт без разбора другой, любуется на молодое лицо самого меньшего и говорит:
– Этот вот на двадцать лет моложе Володи. Звать – Фридрих Иванович. Отец так окрестил в честь Энгельса (Иван-чудодей у меня коммунист с восемнадцатого года). Фридрих пошел на войну добровольцем, и сейчас пребывает дальше всех – на Курильских островах. Недавно я встретила одного демобилизованного с Курильских и всё, всё расспросила, что за острова и что там за жизнь. Чудные места! Там теперь два часа дня, а то и побольше. Воскресенье, значит, у Фридриха выходной. Наверно, с товарищами ходит по бережку возле океана, а рыбы там страсть! Наловит самой лучшей, а варить и костер разводить не надо. Демобилизованный сказывал: там из-под земли горячие ключи бьют, настолько горячие, что набери котелок, да брось кусок мяса – и суп готов. Вот ведь какие на земле есть места. Там, говорят, земля-то потоньше нашей будет…
Наталья Михайловна долго смотрит на миловидного меньшака – девятнадцатилетнего добровольца, бережно кладёт снимок на стол и берёт следующую фотокарточку.
– Это вот Колька. Ему уже тридцать минуло. Тоже военный, специалист по телефонной части. И в финскую и в эту войну воевал, ранен не однажды, а жизни не лишился. Конечно, награждён. А это вот дочка – военный врач Зинушка. После войны в Иркутске обосновалась на житьё и терапевтом по внутренним болезням работает. Хотела было выучиться на хирурга, да я, мягкосердечная, отсоветовала: женское ли дело с ножом в руках вокруг больных возиться?.. Пишет – живёт хорошо. Иркутск ей нравится, а особенно там река Ангара почище нашей Сухоны. На любой глубине дно видно. И как рыба плавает – всё видно. Омуль там водится, а у нас этой рыбы нет… Вот вы посидите, мой Иван должен скоро появиться. Он на охоте и на рыбалке – с пустыми руками не придёт. Тогда что-нибудь зажарим… Может, и наша сухонская стерлядь не уступит иркутскому омулю. Про Зину сказать больше нечего. Жду от неё внучат. Вот и всё…
Теперь вот эта, смотрите, какая с виду залихватская… Аннушкой звать. Угадайте, кем она работает? – спрашивает Наталья и, усмехаясь, прямо смотрит на меня испытующим взглядом, стараясь определить, насколько я внимателен к разговору и умею ли разбираться в людях по их внешним признакам.
– Не могу сказать, Наталья Михайловна, не знаю. Но вид у девушки боевой.
– Да, она у меня боевая, характером вся в меня – детей очень любит. Своих пока нет, так она, как война кончилась, чужих воспитывает. У неё на плечах целый детский дом. А детей воспитывать, сами знаете, дело нелегкое. Уметь надо. У меня, как видите по фотокарточкам, целая их куча. Всех вырастила и в люди выпустила. Добрым словом воспитывала, не бранью, не побоями. И учились все без принуждения, у каждого и об учёбе, и о деле своя забота была. Да разве можно грубить своим детям? Я не понимаю тех матерей, которые коршуньем на малолеток наскакивают. Сама в молодости по чужим людям жила, так знаю, каково было терпеть от господ обиды да подергушки. И поняла я, воспитывая своих деток, что от доброго материнского слова да от заботливого присмотра больше детям проку, чем от грубости. Не нами еще сказано: нет такого дружка, как родная матушка. У меня, можно сказать, почти все детки своими семьями обзавелись, однако и теперь для них нет родней и милей своей матушки. Конечно, все дети для меня равны, а этот вот среди всех самый почетный и важный. Не так давно в отпуск приезжал с Украины – там служит. Может, и вы про него слыхали или где-нибудь читывали: полковник авиации, Герой Советского Союза Василий Иванович Щелкунов. Подивитесь, какой орлёночек из нашего гнезда вылетел!..
При этих словах Наталья Михайловна передала мне портрет сына героя и «печатные бумаги» с описанием его подвигов. Потом она долго рассказывала о сыне-герое всё, что знала о нем. А знала она много и по письмам, и по газетным вырезкам, и по рассказам самого Василия, навестившего отца и мать весной этого года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Крейсер революции побывал во многих странах мира, как символ Великого Октября, как утренняя заря – предвестница мировой революции. И всюду трудящиеся всех стран горячо приветствовали легендарный корабль и русских моряков.
Накануне первого десятилетия Октябрьской революции советское правительство наградило «Аврору» орденом Красного Знамени.
А в годы Великой Отечественной войны, в тяжелые годы ленинградской блокады, замаскированная и вооруженная зенитными орудиями «Аврора» снова вступила в бой, отражая вражеские авиационные налеты на город Ленина. Шестидюймовые бортовые орудия были сняты, но не бездействовали. Пушки «Авроры» защищали Ленинград от наседавших гитлеровских полчищ в районе Пулкова. Баковое орудие, возвестившее о начале штурма Зимнего, находилось в дни Отечественной войны на бронепоезде «Балтиец», громившем укрепленные позиции гитлеровцев.
С ноября 1948 года легендарный корабль поставлен на вечную стоянку на Неве против ленинградского Нахимовского училища. В наше время «Аврора» – филиал Военно-Морского музея и в то же время учебное, поставленное на якорь судно, где учатся и воспитываются в духе боевых традиций будущие отважные, преданные Советской Родине офицеры Военно-Морского Флота.
ОБЫКНОВЕННЫЕ СЕВЕРЯНЕ
Очерк
1. На рыбалке
Около Великого Устюга хороша охота на уток. До города доходит веселая Сухона. В Сухону в Устюге вливается спокойная река Юг. И из двух этих рек тут же образуется степенная и солидная Малая Двина. Весной и летом здесь сплошное раздолье.
Пенсионера Ивана Николаевича Щелкунова в эту пору дома редко когда застанешь. В лодке с ружьем, с удочками и вершами, он постоянно рыщет по речным просторам и заводям.
Бывает, что он рыбачит и охотится не один, а с кем-нибудь тоже из любителей. Вот и сегодня Иван Николаевич вытаскивает лодочку на приплёск вместе с товарищем, который в три-четыре раза моложе его.
Наполнив ведерко мелкой рыбёшкой, Иван Николаевич спускается к воде. Крупные окуни и щуки лежат у него в берестяном пестерке в лодке. Напарник собирает в кустах сушняк для костра, чтобы сварить уху, а Иван Николаевич перочинным ножичком тщательно вспарывает и очищает от требухи ершей и окуней.
Через час рыбаки, подобрав под себя ноги, сидят у костра и деревянными ложками черпают из ведра уху и, обжигаясь, едят разваренную рыбу. Едкий дымок отгоняет мошкару, и они спокойно разговаривают о том, о сём.
– Дед, а дед?.. – обращается к Ивану Николаевичу напарник.
– Какой я тебе дед?! – сердито обрывает его Щелкунов. – Да я на любом деле помоложе тебя. Зови полностью Иваном Николаевичем. А не хочешь полностью, ну, зови просто Иваном.
– Ну, ладно, не спорю, – соглашается парень, лежа на траве и любуясь на оранжевый закат. – Иван Николаевич, ты чего жадничаешь?
– То есть? – Щелкунов сердито вскидывает брови. – Как тебя понимать, в чём моя жадность?..
– Да вот, наварил рыбёшки – какой-то мелюзги, а хорошую всю в берестянку отложил. На базар потащишь, что ли?
– Нет, батенька мой, что покрупней да повкусней моей Наталье пойдёт. Она у меня молодуха стоющая!..
– Ха! Молодуха. Сколько ей?
– Ну да, молодуха. Меня на тринадцать лет моложе! Ты вот и орден заслужил, а по медалям судить – так всю географию европейскую прошёл… А попробуй жениться – дадут ли невесту на тринадцать лет тебя моложе.
– Так ведь мне и всего-то двадцать третий. Если через десять лет жениться, то, пожалуй…
– А вытерпишь десять лет?
– Где тут, нынче позову тебя и Наталью на свадьбу.
– Не торопись… Смотри, не ошибись, не женись на легковерной…
– Да уж обдумаю и к тебе за советом приду…
Несколько минут длится молчание. Потом, раскинувшись на запашистой и мягкой луговине, Щелкунов ворчливо произносит:
– Недогадлив ты, парень… Без подсказу, поди-ка, ничего не делаешь. Я варил уху, а ты ступай-ка, пока чешуя не присохла, ведерко с песочком прополощи.
Парень быстро вскакивает и бежит с прокоптевшим ведром к реке. Старик пытается вздремнуть, но проклятые комары назойливо пищат перед самым носом. Закрыв лицо фуражкой, Щелкунов тихо сопит. Снова около него появляется спутник по рыбалке и начинает тормошить старика вопросами:
– Дед, а дед… Извиняюсь, Иван Николаевич, почему ты не догадался себя и меня накомарниками обеспечить без них от комаров спасения не жди теперь.
– А ты чего не взял? У тебя память посвежей моей, – отвечает старик, не поднимаясь и не скидывая с лица фуражки.
– Накомарник, накомарник, – твердит парень, несколько раз повторяя это слово. Потом снова обращается к Ивану Николаевичу: – Неправильно старики назвали накомарник. Ведь сетка-то не на комара надевается, а от комаров. Так бы и назвать – откомарник.
– Тебя тут не спросили, – возражает, не шевелясь, Щелкунов. – Нечего на стариков вину валить… И вы, молодые люди, не всегда на слово горазды. Вот говоришь, обеспечить, а знаешь ли смысл этому слову?..
– Ну, значит, снабдить.
– Ничуточки не бывало! – смеется старик, и фуражка сползает с его лица. – Обеспечить – это означает, скажем, сломать в доме печь, то есть оставить избу без печи.
После непродолжительного, глубокомысленного молчания парень высказывает своё изумление по поводу того, что нет ничего на свете такого, что не обозначалось бы словами – и откуда их столько берётся? Потом разговор незаметно переходит на темы любви, женитьбы, прочности супружеских отношений.
– Иван Николаевич, сколько ты лет живёшь со своей Натальей?
– Пока сорок два года и один месяц. Как вернулся с японской, с флота, так и женился. Да, прожил сорок два года, ни разу не спокаялся. Вот она у меня какая!..
– И до сего дня любишь её?
– Ну, что за вопрос. Конечно! Спервоначалу любил как хорошую, доброхарактерную и верную жену, а теперь ещё люблю и уважаю её как мать замечательных сыновей и дочерей. Она ведь занималась их воспитанием, мне-то некогда было.
– Хоть бы рассказал, как и где ты нашел такую себе подругу жизни?
– Да надо ли, парень? Впрочем, почему и не рассказать в назидание, как-никак обещаешь на свадьбу позвать.
– И позову.
– Ну вот, прежде чем мне рассказывать, а тебе слушать, бери-ка весла да перемахнем на тот берег к сараям – на случай от дождя притулиться. Солнце в тучку закатилось, да и ветерок с той стороны… Опять же комары злые. Кусают как собаки – быть дождю.
Они пересекают реку. На веслах сидит напарник. Начинает накрапывать редкий и мелкий дождь. Оставив вытащенную лодку на берегу, промеж кустов плакучей ивы, рыболовы входят в пустой, настежь раскрытый сарай. Здесь в уголке, за простенком, старый и молодой ведут задушевную беседу.
– Да, дорогой мой, длинна моя семейная сказка – всю не рассказать. Придётся тебе познакомиться с моей Натальей. Она доскажет: у бабы язык подвешен лучше, чем у меня. Если скоро думаешь жить своим умком да своим домком, то есть обзаводиться семейством, то у моей Натальи поучиться есть чему. Вон каких детей-то вырастила: что ни сын, то офицер, что ни дочь, то учёная… Каждому дитю в жизни у нас хорошее место. Один из них, слыхал, средний, Василий – главная гордость наша – полковник авиации и Герой Советского Союза…
– Слыхал, слыхал, – говорит напарник. – Как не слыхать. Про семью Щелкуновых много говорят. Да и про тебя, старина, толкуют, что ты – человек с крепкой головой и золотыми руками.
– Ну, про меня помолчим: о присутствующих не говорят. Вот дождичек перестанет… Ночь летняя короче воробьиного шага, а перед утром хороший лов на окуней будет. Да ещё из ружьишка парочки две утей щелканём – и хватит. Тогда и к старушке моей можно. При всяком случае ко мне добро пожаловать – Устюг, Кооперативная улица, дом 13. Квартиру всякий покажет. Сами-то мы уроженцы Архангельской области: я из деревни Прислон Котласского района, а она у меня родом из Подосиновца, из тех мест, откуда и маршал Конев. А женился-то я на ней в Петербурге, когда плавал на корабле «Память Азова»… Она тогда на услужении у господ была и белошвейкой работала.
Старик на минуту умолк, напрягая свою память. Высокий лоб покрылся морщинами. Он с трудом припоминал давно прошедшие годы, припоминал и рассказывал своему напарнику о кругосветных плаваниях и о том, как, уволившись с флота и не захотев, чтобы его Наташа служила господам, взял её и увез из Питера в Прислон, на Северную Двину, на приволье. Он долго рассказывал и о том, как в годы гражданской войны на севере служил в речной флотилии и, имея военный опыт, дрался против интервентов. А потом – служба в речном флоте на северных реках, редкие побывки дома.
После долгих разговоров рыболовы, подостлав под себя выцветшие плащи, легли отдохнуть. Напарник спал крепко и храпел с таким усердием, что не уступал перекличке коростелей, а Иван Николаевич дремал, полузакрыв глаза и, изредка посматривая на крышу сарая в ожидании, когда сквозь щели досок покажутся проблески рассвета, – как бы не упустить момент удачного лова…
…В то воскресное теплое утро, когда Иван Николаевич Щелкунов занимался рыбалкой с напарником, я ехал в Великий Устюг с прямой целью – встретиться и побеседовать с Натальей Михайловной Щелкуновой.
2. Материнское сердце
…Солнце поднялось высоко, но часы показывали только пять утра. Пароход, хлопая плицами колес, бороздил гладкую, словно застывшую поверхность разлившейся реки. У причалов дымили пароходы. Десяток древних белокаменных церквей отчетливо выделялся на фоне утреннего города.
Я спешу на Кооперативную. Во дворе дома № 13, у колодца, встречаю Наталью Михайловну Щелкунову. Ей уже перевалило за шестьдесят, но силенка у неё, чувствуется, ещё есть, иначе не гремела бы ведрами. Знакомимся. Спрашиваю, где их квартира – вверху или внизу двухэтажного дома.
– Вверху.
– Тогда, позвольте, ведра с водой я занесу.
– Ой, что вы, что вы, сама… разве это тяжесть?..
Мы поднимаемся по крутой лестнице. Пока Наталья Михайловна замачивает на кухне бельё в корыте, я осматриваю помещение. Две большие смежные комнаты. Множество цветов. В раскрытые окна вливается приятный запах садов. Солнечные лучи, прорываясь сквозь цветочные барьеры, расставленные на подоконниках, разбегаются вдоль пёстрых, хорошо простиранных половиков. На стенах и на комоде масса фотоснимков с изображениями награжденных офицеров – это дети Натальи Михайловны и их боевые друзья.
На столах и на полках замечаю прозрачные в лежачем положении бутылки. В них неведомо каким колдовским способом втиснуты макеты кораблей. Мое внимание невольно задерживается на этих многочисленных чудесных образцах тонкой художественной работы.
Наталья Михайловна идёт из кухни и, перехватив мой восхищенный взгляд, поясняет:
– Это мой старик Иван-чудодей такие штуки выделывает. Вернётся с охоты – с ним и поговорите. Многие видят, как он это делает, но никто не может так сделать.
Отвлекшись на некоторое время от интересных изделий, мы с Натальей Михайловной заводим продолжительную беседу о семье Щелкуновых, о трудном деле – воспитании детей…
Добрая, тихая Наталья Михайловна не слишком словоохотлива, но то, что я услышал от неё, достойно внимания.
…Давние, дореволюционные годы. Нужда забросила её в Петербург. Жила, убиваясь на работе и влача полуголодное существование. И казалось, что именно про неё, про северянку Наташу, заброшенную в далёкий, полный богатства и бедности Петербург, и составлена любимая в то время в их среде песенка:
Эх ты, бедная, бедная швейка,
Пострадала с двенадцати лет.
Нелегко доставалась копейка –
Много вынесла горя и бед.
Потом с годами «на Васильевском малом острове» встретился земляк – матрос Иван Щелкунов. Дружба. Замужество. И снова северная деревня с её заботами и не менее тяжелыми делами. А главное – многодетность. Но где же они, выросшие дети, где семья Щелкуновых?..
Наталья Михайловна торопливо подходит к комоду и начинает выбирать фотографии.
– Вот они где… – говорит она с гордостью, и глаза её влажнеют. – Все они вместе и каждый в отдельности живы-здоровы в разных концах России-матушки, и все они в моих чувствах материнских, в сердце моём…
Она – счастливая и гордая мать – садится со мной рядом и дрожащими руками раскладывает фотоснимки у себя на коленях.
– Вот, начнем со старшего – Владимиром звать. Родился он на второй год после японской войны. Как взяли в армию, всё время служит в морской авиации. Тут видите в чине капитана – снимался давненько. Теперь он, отец говорит, стал званием повыше. Для меня-то они все одного звания – дети. Все любы, все дороги. А отец, тот ещё и по званиям различает. Да, Володя у меня на Дальнем Востоке. Мы вот тут с вами сидим, время в Устюге только седьмой час утра, а там, где Володя, наверно, уже час дня. Он, поди-ка, налетался на самолёте и теперь обедает…
Наталья откладывает фотоснимок в сторону, берёт без разбора другой, любуется на молодое лицо самого меньшего и говорит:
– Этот вот на двадцать лет моложе Володи. Звать – Фридрих Иванович. Отец так окрестил в честь Энгельса (Иван-чудодей у меня коммунист с восемнадцатого года). Фридрих пошел на войну добровольцем, и сейчас пребывает дальше всех – на Курильских островах. Недавно я встретила одного демобилизованного с Курильских и всё, всё расспросила, что за острова и что там за жизнь. Чудные места! Там теперь два часа дня, а то и побольше. Воскресенье, значит, у Фридриха выходной. Наверно, с товарищами ходит по бережку возле океана, а рыбы там страсть! Наловит самой лучшей, а варить и костер разводить не надо. Демобилизованный сказывал: там из-под земли горячие ключи бьют, настолько горячие, что набери котелок, да брось кусок мяса – и суп готов. Вот ведь какие на земле есть места. Там, говорят, земля-то потоньше нашей будет…
Наталья Михайловна долго смотрит на миловидного меньшака – девятнадцатилетнего добровольца, бережно кладёт снимок на стол и берёт следующую фотокарточку.
– Это вот Колька. Ему уже тридцать минуло. Тоже военный, специалист по телефонной части. И в финскую и в эту войну воевал, ранен не однажды, а жизни не лишился. Конечно, награждён. А это вот дочка – военный врач Зинушка. После войны в Иркутске обосновалась на житьё и терапевтом по внутренним болезням работает. Хотела было выучиться на хирурга, да я, мягкосердечная, отсоветовала: женское ли дело с ножом в руках вокруг больных возиться?.. Пишет – живёт хорошо. Иркутск ей нравится, а особенно там река Ангара почище нашей Сухоны. На любой глубине дно видно. И как рыба плавает – всё видно. Омуль там водится, а у нас этой рыбы нет… Вот вы посидите, мой Иван должен скоро появиться. Он на охоте и на рыбалке – с пустыми руками не придёт. Тогда что-нибудь зажарим… Может, и наша сухонская стерлядь не уступит иркутскому омулю. Про Зину сказать больше нечего. Жду от неё внучат. Вот и всё…
Теперь вот эта, смотрите, какая с виду залихватская… Аннушкой звать. Угадайте, кем она работает? – спрашивает Наталья и, усмехаясь, прямо смотрит на меня испытующим взглядом, стараясь определить, насколько я внимателен к разговору и умею ли разбираться в людях по их внешним признакам.
– Не могу сказать, Наталья Михайловна, не знаю. Но вид у девушки боевой.
– Да, она у меня боевая, характером вся в меня – детей очень любит. Своих пока нет, так она, как война кончилась, чужих воспитывает. У неё на плечах целый детский дом. А детей воспитывать, сами знаете, дело нелегкое. Уметь надо. У меня, как видите по фотокарточкам, целая их куча. Всех вырастила и в люди выпустила. Добрым словом воспитывала, не бранью, не побоями. И учились все без принуждения, у каждого и об учёбе, и о деле своя забота была. Да разве можно грубить своим детям? Я не понимаю тех матерей, которые коршуньем на малолеток наскакивают. Сама в молодости по чужим людям жила, так знаю, каково было терпеть от господ обиды да подергушки. И поняла я, воспитывая своих деток, что от доброго материнского слова да от заботливого присмотра больше детям проку, чем от грубости. Не нами еще сказано: нет такого дружка, как родная матушка. У меня, можно сказать, почти все детки своими семьями обзавелись, однако и теперь для них нет родней и милей своей матушки. Конечно, все дети для меня равны, а этот вот среди всех самый почетный и важный. Не так давно в отпуск приезжал с Украины – там служит. Может, и вы про него слыхали или где-нибудь читывали: полковник авиации, Герой Советского Союза Василий Иванович Щелкунов. Подивитесь, какой орлёночек из нашего гнезда вылетел!..
При этих словах Наталья Михайловна передала мне портрет сына героя и «печатные бумаги» с описанием его подвигов. Потом она долго рассказывала о сыне-герое всё, что знала о нем. А знала она много и по письмам, и по газетным вырезкам, и по рассказам самого Василия, навестившего отца и мать весной этого года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33