А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Двигались на закат, но взяли много южней, чем во время прошлогодних поисков соратников. На восточном берегу озера Хубсугул обнаружился потерянный восемь лет назад обоз. Состоял он примерно из пяти тысяч женщин, детей и стариков-калек, ветеранов Битвы в Пути.
За восемь лет потерянная войсковая единица как-то обустроилась: жили в хорошо ухоженных шатрах и кибитках, сажали пшеницу и овёс, разводили коз и баранов, пасли лошадей. Старики и мальчики занимались охотой и рыболовством. Возглавлял поселение полковник без руки и ноги Моможок.
– Кузнецы есть?
Это был первый вопрос, который задали разведчики, когда увидели непривычно старые или позабыто румяные, безусые лица приозёрных жителей.
– Есть, есть! – наперебой заорали бабы при виде бравой подсотни и принялись вытаскивать из заначек праздничную снедь и кумыс. – У вас – молоты, у нас – наковаленки!
Пришельцев быстро упоили и растащили по шатрам. Назавтра сотонистов принимали другие женщины, послезавтра – следующие. Вояки держались даже с некоторым вызовом: «Умрём, но фронт не опозорим!» Могло случиться, что и навек бы здесь остались: от добра добра не ищут. Но не выдержали бабы детородного возраста, больно уж много их было – около трёх тысяч. Понимая, что очередь до многих дойдёт нескоро, а кое до кого и вовсе ничего не достанется, они собрали митинг и потребовали немедленно свернуть лагерь, сняться с места и как можно стремительнее двинуться в Тункинскую котловину, где даром прокисает семя тысячи здоровых мужиков.
А женихам не больно-то хотелось возвращаться в лагерь с его военной дисциплиной. Тем более что здесь, у истоков реки Эгийн, жили они как у Матушки за пазухой, ходили практически голыми. Точнее, без штанов, которые не успевали надевать. Сотон так и вылез на импровизированную трибуну – без штанов.
– Бабоньки! – надсаживая глотку, вопросил он, потрясая своей гордостью. – Куда же мы пойдём – вот такие? На зиму-то глядя! Поморозим мужское хозяйство! Вам не жалко?
– Жалко такое хозяйство! – согласились женщины.
– Так и вот! Не лучше ли подождать до весны?
Поспорили, поорали, в конце концов согласились, что раньше весны пускаться в путь бессмысленно. И всю зимушку сотонисты пили и блудили. В мае, когда наступило время пускаться в дорогу, Сотон провёл ревизию кибиток, телег, упряжи и конского поголовья. Выяснилось, что за восемь с половиной лет колёса, спицы и оси многих кибиток и прочих повозок погнили, поломались, у коней поотрывались подковы. Как ни суди ни ряди, а пока не проведён ремонт транспорта, до Мундарги не добраться: Но колёса чинить – это не с бабами на кошме развлекаться, тут опыт нужен. Как их починять, как новые делать? Как деревянный хлыст согнуть в колесо? И где брать подковы? Как и из чего их куют? Среди пяти тысяч приозёрных жителей не нашлось ни одного, кто смыслил бы в кузнечных тайнах.
К середине наступившего лета у всех сотонистов родилось по двое-трое детишек, а у Сотона около дюжины. Ему почему-то достались самые красивые обозные бабы.
Самой прекрасной, по всеобщему признанью, была Булган, которую Сотон ласково называл Собольком за роскошные тёмно-каштановые волосы. Но она оказалась бесплодной. Сама сказала. Тогда-то Сотон и решил отдать её замуж за брата Чону.
План его был прост, как у всякого хитрого, но глупого человека: Чона – глава отряда и, вероятно, станет ханом. Но если окажется бездетным, то после его смерти власть перейдёт к старшему брату. И род Сотона станет царским. Старший брат не задумывался: почему это младший вдруг умрёт раньше?
Булган оказалась очень искусной в любви. Знала она три вида поцелуев – простой, подвижный и с касанием рук – и ещё пять дополнительных: прямой, с наклоном, с поворотом, зажатый и крепко зажатый. А один способ был совсем уж секретный – поцелуй провокационный и завлекающий.
Булган ведала четыре основных вида объятий: прикасающиеся, дотрагивающиеся и прижимающиеся. Последние делились на два более интимных: ползущие и «взбирающиеся на дерево». И здесь имелись секретные: «смесь семян сезама и риса» и «объятия воды с молоком».
Знала Соболёк толк в любовных покусываниях, которые назывались «кораллы и драгоценности», «цепочка драгоценностей», «разорванное облако» и «укус кабана». Во время любовной борьбы она издавала шипящие и свистящие звуки: фри (быстрей), фат (медленней), сут (так-так) и плат (плотней), а при приближении оргазма мяукала и бесконечно повторяла «хин» (горькая сладость). Булган умела принимать много обычных поз: «широкое раскрытие», «лоно раскрытое, как зев», «сжимающую» позу и «обвивающую», позу кобылы и краба, а ещё – лотоса. И это не всё, имелись в её арсенале поднимающая, зевающая и прижатая позиции и способы под названием «загонять гвоздь глубже» и «пакет».
Сотон приходил в неистовство от возбуждающих поз – «совокупление с колонной» и «подвешенная», – а терял голову от «двойного совокупления» и «совокупления со стадом коров», которые мы бы назвали групповухой с одним мужчиной. Такие нечаянные радости Соболёк не раз организовывала Сотону по многочисленным просьбам женщин. Удивительно, как Булган сумела запомнить девять мужских способов половых актов (среди них – «сбивание масла») и три женских: «клещи», «ось» и «балансирование». А она их не только помнила, но и активно каждый использовала, да ещё и с вариациями.
Сотон по достоинству оценил любовницу и начал исподволь готовить её на роль будущей жены Чона:
– Станешь ханшей!
За любовными утехами минуло лето, и только к зиме женихи принялись кое-как латать будущий транспорт. Но ко второй весне в подсотне произошёл раскол – примерно половина не пожелала возвращаться к Мундарге, а хотела жить наполовину голыми на реке Эгийн. Каждый к тому времени завёл по четыре-пять жён из тех, кто успел родить детей и имел более или менее покладистый характер. Впрочем, и от других они тоже не отказывались – или крайне редко.
Подбивал людей остаться не кто иной, как подсотник Истома.
– Возьмите себе повозки, что поцелей, или соберите целые из ломаных, – посоветовал он тем, кто решил возвращаться. – Возьмите всё, что пожелаете, нам ничего не нужно. У нас всего и так вдоволь.
В мае разделение завершилось. С Истомой и полусотней остались около семисот женщин, а ещё все дряхлые и калеки, которые боялись не выдержать похода. Не двинулся с места и полковник Моможок, а всего загорать у Хубсугула решили примерно полторы тысячи противников пеших походов.
Много веков спустя они ещё раз разделились, разругавшись настолько, что провожающие на прощание не сказали отбывающим на лодках ни одного доброго слова, а только молча показывали им на немецких знаках, что на путешественников кол забили. Перессорились прямые потомки подсотника Истомы и полковника Моможока. За Полковниковых горой стояло старичьё и люди с ретроградными наклонностями, а Подсотниковых поддерживала молодёжь и авангардисты. Молодость победила бы, но потомки Моможока обладали стратегическими талантами: они тайком изготовили плоты, погрузили на них жён, детей, скот и скарб своих политических противников и пустили вниз по реке. Мужья кинулись догонять родню, спустились до слияния Эгийн с Селенгой и поплыли дальше. Воссоединились и в конце концов добрались до местности, позднее названной Улан-Удэ, где основали поселение и стали прозываться бурятами, а почему – догадайтесь сами. Желательно с трёх раз.
Но мы забежали вперёд, давайте вернёмся в 508 год от Сотворения Мира (по Библии). Сотонисты двинулись назад в Тункинскую котловину восточным берегом озера. Путь был значительно проще, чем во время поисков невест. За три недели вышли со скотом, домочадцами и мычащими в предвкушении любовных утех женщинами и девушками к северной оконечности озера, а через день наткнулись на затеси, сделанные во время прежних бесплодных походов заслонного отряда. Лешие их не трогали, не пытались заблукать. Дело в том, что ле-сунка Ый-ХрЫ-Жъооб вступила в интимную связь с личным составом полка. В контакт она вступала всеми доступными ей способами (а знала их куда больше Булган) и предпочитала групповые: «коза переходит реку», «дождь, намочивший голову», «изнывающая от жажды лягушка». Если Булган знала простой «пакет», то лесунка пользовалась «пакетом, вскрытым на рассвете», «пакетом со сломанной печатью» и «пакетом, прочитанным без вскрытия». «Крепко зажатый» поцелуй она дополнила «засасывающим» и даже «проглатывающим», «провокационный» – «диверсионным», который особенно любили сапёры – подкапыватели и мастера наведения переправ. Кроме покусываний лесунка использовала любовные плевки: «кобра, плюющая на приличия», «верблюдица, плюющая на мнение окружающих» и «чисто, плюнуть некуда». Для любовных развлечений она использовала семь дыр на голове (тех самых, которые считали гиганты для исчисления жизни), восемнадцать на руках-ногах, четыре на их сгибах и ещё всякие разные, включая пупок, который, по её словам (чонавцы научились с пятого на десятое понимать речь лесовиков), вмещал в себя от восьми до восьмидесяти унций орехового масла (кедрового).
Любимым развлечением развратной лесунки было одновременное совокупление сразу с тремя под-сотнями бойцов (и чтобы при этом вещун Нохои трахал мозги). Развлекалась бы и со всем полком сразу, но при этом становилась совсем уж газообразной, и мужикам это не нравилось.
– Всё равно что ветер трахать, – говорили они. – Дрочишь, а удовольствия никакого. Одна видимость, что баба, а в результате – одни цыпки.
Поделённая на три подсотни, Ый-ХрЫ-Жъооб напоминала женщину, но сильно-сильно разведённую, почти жидкую. Мужчины предпочитали спать с лесункой, когда она отдавалась тебе одному, а самый уж смак – трахаться с ней среди травы ростом по колено. Тут Жъооб становилась наиболее плотной, и исполнялась всегдашняя мужская мечта: «Сейчас бы кумыс покислей да дыру потесней».
Лесунка могла стать и совсем малюсенькой – размером с палец либо вовсе с комариху, но при этом становилась твёрже железа и на утехи уже не годилась.
Ый-ХрЫ и запретила своему народу обижать полюбовников, поэтому происки лемурийцев прекратились. Не тронули и возвращающийся в Мундаргу отряд сотонистов. Наткнувшись на затеси, обоз с невестами двинулся от одной метки к другой и через пяток дней вышел к лагерю. Там стояли построенные по линеечке юрты, глядя сверху на Тункинскую котловину, бабы восхищённо ахнули:
– Юрта-ау!
Так поселение обрело имя Юртаун. Сотон собирался выйти к лагерю незаметно. Вперёд он выслал отряд, состоящий из одних красивых, но оголодавших без мужских ласк баб. Когда те наткнулись на дозорный отряд, то молчком завалили мужиков прямо на острые камни и зверски изнасиловали. Никто и пикнуть не успел. Сигнала опасности дозорные не подали, а валялись на траве полностью измочаленные, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Впрочем, никто из них и не собирался вырываться из сладкого плена.
Каково же было изумление Чоны, когда в лагерь потекла, гомоня, многотысячная толпа. А сзади ещё гнали скот – лошадей, коров, коз и овец. Полковник собрался было объявить тревогу, когда Сотон подтолкнул к нему красивую женщину. Булган обвила Чону «прижимающимися» объятиями, поцеловала «завлекающим» поцелуем, взяла за руку и потянула в самую высокую и красивую юрту. И не ошиблась. Это и было жилище главы полка.
– Тю, ба-абы! – завопили однополчане, выскакивая из юрт.
Все они – без штанов или в одном сапоге – стекались на площадь, где на них с воем набрасывались бабы и волокли в ближайшие жилища либо просто в кусты.
К вечеру все сползлись на площадь, специально созданную для собраний, развели огромный костёр и стали думать, как жить дальше. Полковник Чона, очарованный Булган, молчал, лишь не сводил глаз с первой в его жизни женщины. Она оказалась не только искусительницей, но и большой умницей. По её совету чонавцы усовершенствовали косы, стали валить лес и распахивать поля. Просо посадили осенью, а овёс – в майскую грязь.
Среди пришедших оказалось несколько искусных кожемяк и швей. А старуха Ирбестю заявила, что ежели отыщет специальную травку с синими цветочками, то сможет ткать полотно, из которого можно будет шить штаны и платья. И через три года нашла.
Весной охотившийся в горах Мундарги Онгон наткнулся на маленькое поселение, где проживало два рода кузнецов. Одного старейшину называли Божинтой, а второго – Хожир Хара.
У Божинтоя было восемь сыновей: Хор Саган (какое отношение к его появлению на свет имел божок Себдек, сказать трудно, но какое-то вливание в кровь рода кузнецов он, возможно, внёс) – этот стоял у мехов, Дольто – у малой наковальни, Божир работал малым молотом, Ута держал заготовку клещами; Ама был мастером большого молота, а Хун – большой наковальни, Алак управлялся с огромными клещами, а Хилман отвечал за работу горна. Единственную дочь Божинтоя звали Эйлик-Мулак, что означает «работает с огоньком». А другая дочь кузнецу и не нужна.
У Хожир Хара было семь сыновей. Оба рода враждовали, считая себя более искусным и скрывая от соседей секреты ремесла. Причём семейство Божинтоя знало добавки к меди, а Хожира – специализировалось на добыче и выплавке руды.
Онгона оба семейства встретили с великой радостью, распростёртыми объятиями и крепким кумысом. Восемь сыновей Божинтоя и шесть Хожира, раскрыв рты, слушали рассказы охотника о порядках в Юртауне, верили и не верили, что совсем неподалёку проживает великое множество молодых и красивых женщин. Только Эйлик и Болдон (куприт) россказням пришёльца не внимали, а смотрели и видели только друг друга. Им было по пятнадцать лет.
Через три дня, когда гостя достойно напоили и накормили и соблюли все приличия гостеприимства, Хожир, Божинтой и их старшие сыновья Дадага (изыскатель) и Хор собрались в дорогу и спустились, ведомые охотником, с вершин Мундарги в Тункинскую котловину. Дадага и Хор тут же нашли себе пригожих и охочих девок – Нуганай и Цыбик – и лишились девственности через двадцать минут после вступления в Юртаун. Мало того, Божинтой и Хожир тоже не сумели добраться до юрты Чоны. Их заманили к себе пожилые, но ещё вполне годные к деторождению бабы – Жэбзима и Шалсама. Божинтой получил давно забытое удовольствие, а Хожир там же и помер от наслаждения, когда попытался получить его четвёртый раз подряд.
И пришлось Дадаге заменять отца при переговорах с полковником, когда кузнецы всё-таки добрались до будущего хана. Более опытный и искушённый в интригах Божинтой выторговал для своего семейства право спуститься в котловину, а семейству соперников пришлось остаться в горах, чтобы продолжать разработку и добычу медного колчедана.
В Юртауне отыскалось так много желающих вступить в брак с пятью братьями Дадаги, что пришлось старшему устроить конкурс красоты. Претендентки на замужество как одна предлагали проводить конкурс в постели. Неискушённый, но вовсе даже не глупый Дадага от постельного соревнования отказался наотрез, потому что был уже по горло сыт Нуганай, а велел показать кулинарное искусство, умение ткать и шить. Потому и выбрал братьям не красивых любовниц, а более пожилых, зато крепких и работящих. Самому же главе рода досталась неистовая и сварливая блядь.
Семейство Божинтоя спустилось с гор, а на подмогу братьям Дадаги Чона отправил десяток семей, пожелавших стать рудокопами. Так основали рудный посёлок Жемус. Братовья, долго не раздумывая, с радостным ржанием женились на отобранных в Юртауне невестах. Те сами разобрались, кто сердцу мил. Даже Болдон от новой невесты отказываться не стал: он что – дурак? Коли девка сама очаг подставляет, как же дровишек не подкинуть? А что в постели его Пылма куда жарче дикарки Эйлик-Мулак, он убедился сразу после первой встречи, спустя всего ничего – время потребовалось лишь на то, чтобы спустить штаны. Единственная дочка Божинтоя так обиделась на неверного возлюбленного, что с тех пор ни с одним мужчиной в постель не ложилась, а развлекалась на мху да травах таёжных с лешими. От них и родила первых среди чонавцев колдуна да ведьму… Это уж поздней их много расплодилось, но её Сапрон и Укю были первыми.
У Божинтоя жена Жэбзима оказалась сообразительной и не позволила приёмным сыновьям жениться на ком попало. Невест отбирала сама, но с Хором опоздала, и его Цыбик оказалась блядью почище Нуганай. Семейство Божинтоя построило в Юртауне кузницу, а дадаги обучили рудокопов трудиться на меднорудной шахте близ Жемуса и расширили медеплавильное производство.
ГЛАВА 4
Божественный промах, Минусинская котловина
Бросай пить.
Ваш Бахус
Жизнь в верхнем мире продолжалась своим чередом. Эсеге Малан жил-поживал, попивал папашино винцо и сетовал на его слабость:
– Совсем не берёт, сволота!
Его старший сын, Шаргай, долгие годы проводил в саду радостей земных, куда натаскал костей со второго этажа, пытаясь сложить в скелеты, нарастить мясо и оживить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44