А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но она не страдала излишней подозрительностью. Минуты не прошло, как дверь распахнулась во всю ширину, и хозяйка возникла на пороге, блистая неповторимым обаянием. Ее постоянно выпученные глаза мигом полезли из орбит: меньше, чем меня, она ожидала увидеть разве что эскимоса верхом на верблюде. Но завопить дурочка не успела. Онемела, когда я опустился перед ней на колени, протягивая разлохмаченный букет.
— Я люблю тебя, Сельма, — выдохнул, глядя прямо в округлившиеся глаза. — Всем сердцем люблю.
Если бы Энни хоть раз услышала от меня признание, произнесенное с таким жаром, она бы сразу поехала заказывать свадебный торт.
— Разреши мне быть с тобой. Умоляю. Выпученные глаза заморгали. Губы раздвинулись в недоверчивой гримасе. Но на помощь она не звала, и я, вспомнив пословицу о том, как надо ковать железо, приподнял букет чуть повыше.
— Это для тебя. Я целовал каждый лепесток, думая о тебе. Возьми, пожалуйста.
Если она откажется — я проиграл. Но Сельма уставилась на цветы, как удав, и вдруг жадно схватила их, буквально вырвав из моих рук. Уродливое лицо нырнуло в букет, она громко втянула воздух, а я подумал, что по-прежнему стою на грани провала. Заливая поле гербицидом, я взмок, как загнанный конь. Если Мисс Чистоплотность сейчас уловит запах пота (я-то помнил, как она морщилась в танцзале), цветы вряд ли помогут. Но она объявила:
— Хорошо, — и снова понюхала букет. На порог ссыпалось немного земли: какие-то особо тугие стебли я выдернул с корнями. Прекрасная дама, к счастью, не заметила, что оформление букета несколько отличается от классического.
Вставать с колен было еще рановато, но заговорить снова я рискнул:
— Ты впустишь меня, Сельма?
Она ответила автоматически, еще не подняв глаза: — Мои мужчины дома.
— Я понимаю. Но позволь и мне стать твоим мужчиной.
Где, спрашивается, взрыв радости от такого щедрого предложения? Вместо того чтобы кинуться в мои объятия, Сельма прищурилась и покачала головой.
— Ты сбежал.
— Нет. Разве я стоял бы сейчас здесь, если бы хотел сбежать? Все было не так, дорогая. Я узнал, что ты спускалась в туннель, и понял, что должен сделать то же самое. Чтобы мы стали ближе друг другу.
Ее лицо передернулось. Плечи приподнялись инстинктивно-защитным движением, губы задрожали.
— Там коридоры.
— Да, дорогая. Много коридоров. Но я знал, что потом смогу прийти к тебе, и не боялся их.
— И пауков?
— Ни пауков, ни крыс. Они были огромными, но я все время вспоминал тебя, и это помогло мне выжить.
Звучит чистой правдой: вспомнив Сельму, восхитишься красотой крыс и поцелуешь любого паука, хоть каракурта.
Она понемногу расслабилась.
— Я тоже… Когда я там была, я думала о своих мужчинах.
— Я твой мужчина, Сельма. Разреши мне войти.
На секунду показалось, что вот-вот прозвучит согласие. Но мисс Уибли не рисковала, принимая скоропалительные решения. Отщипывая листочки от букета, она колебалась.
— Ларри сказал…
— Он все врет!
Дальше слова надо было подбирать очень осторожно: взгляды, которые Сельма бросала на О'Доннела в танцзале, исключали всякую возможность упрекнуть его в чем бы то ни было. Для всех Сельм Уибли нашего мира такие красавцы, как Ларри, всегда правы и благородны. А вот на меня она сейчас посмотрела совсем по-другому.
— Понимаешь, — доверительно понизив голос, сказал я, — Ларри сделал это, потому что я не захотел жениться на одной из его дочерей. Может, я бы и не отказался, если бы не видел тебя. Но когда я сказал, что люблю тебя, Сельма, он очень рассердился. Вот и возвел на меня напраслину.
— Он рассердился, потому что сам хотел стать моим мужчиной? — уточнила обольстительница.
Вот черт! Что ей ответить? «Нет», чтобы разъярилась? Или «да» — и она тут же захлопнет передо мной дверь, а потом усядется у окна, как средневековая девица, ожидающая рыцаря из похода?
Кстати, многоголовый дракон, с которым благородный сэр отправился сражаться, это ты, Джейк и Дел-берт. Что, если твои догадки не стоят ломаного гроша, и меньшую из голов Ларри уже отрубил ? Не сообщив об этом дочери, чтобы ее не огорчать.
— Я не знаю, — сказал я. — Но я буду лучше него, если ты позволишь мне остаться. Все женщины станут тебе завидовать, Сельма. Потому что в постели я лучше их мужей.
Она покраснела. Закрылась букетом, просыпав еще щепотку земли себе на туфли, и наконец пробормотала:
— Заходи.
— Слава богу!
На кухне я не задержался. Там не стало чище и не было места, чтобы спрятать человека. Зато в гостиной Сельма прибрала на совесть. Столик и этажерка стояли на прежних местах, нигде не было ни пылинки, а вместо разбитой вазы появилась другая, металлическая (которая совершенно не подходила к обстановке). Только светлый прямоугольник на стене напоминал о недавнем разгроме.
— Тебе у меня нравится? — поинтересовалась Сельма.
— Где твоя спальня?
Она захихикала и налилась малиновым цветом. Я бы с удовольствием опробовал крепость новой вазы на ее голове, но не мог сделать этого, пока не узнал, куда идиотка спрятала Делберта. Я был уверен, что парнишка нашел к ней ключик, заговорив о любви. Даже если он терял сознание, то к возвращению Сельмы пришел в себя и заговорил ей зубы, как только что сделал это я. Поэтому и не было криков о помощи, поэтому она и явилась на танцы такой веселой. Но я не знал, в доме Делберт или нет. Если Сельма тайком увела его куда-то, чтобы никто не нашел, то оглушить ее сейчас будет ошибочным ходом. И дать знать, что я уже был в ее доме, — тоже.
Сельма, все еще хихикая, показала на дверь спальни, и я бросился туда. Конечно, в постели никого не было. Тумбочка снова прикрывала выход из подземного хода, белые шторы просвечивали под лучами заходящего солнца, и за ними никто не стоял. Я открыл шифоньер и зарылся в платья, как ревнивый муж, вернувшийся домой из деловой поездки надень раньше, чем обещал. Но нашел только старые тряпки, пропитанные кислым запахом порошка от моли.
— Что ты ищешь? — спросила Сельма.
— Хочу увидеть других твоих мужчин. Куда они спрятались?
Она усмехнулась, показав зубы. Румянец, заливший лицо, поблек, и голос прозвучал тверже:
— Зачем они тебе нужны?
— Хочу убедиться, что они достойны тебя. Ждать, пока Сельма переморгает информацию, значило потерять не меньше пяти минут.
— Рядом с такой хрупкой женщиной, как ты, должны быть только настоящие мужчины, — напирал я. — Те, которые смогут защитить тебя от пауков и других тварей из тоннеля. Покажи мне своих мужчин, я должен знать, что могу им доверять.
— Я сама им доверяю.
Я заглянул под кровать. Никого и ничего, даже пыльных кроликов нет. Почему на кухне такой бардак, если комнаты Сельма вылизывает?
— А тебе я могу не доверять, — продолжала она. — Ларри говорил…
Чтобы совершить подвиг, не обязательно вытаскивать детей из горящего дома. Иногда приходится проявлять еще больше решимости. И я выказал предельный героизм, когда, не дослушав, что там вещал Ларри, шагнул вперед, сгреб Сельму в объятия и поцеловал взасос, грубо и напористо. Ее губы шевелились под моими, как очищенные, но еще живые креветки.
— Ларри никогда не целовал тебя, — сказал я, на миг оторвавшись от нее. — И никто из твоих мужчин не умеет так, правда?
Она не ответила. Дрожала, крепко зажмурившись, приоткрыв рот. Я собрался с духом и закрепил победу еще одним поцелуем, после чего отошел на середину комнаты.
— Где твои мужчины, Сельма?
— Ты, — она, как слепая, выставила перед собой руки, но нащупать меня не могла.
— Открой глаза. И слушай: пока я не увижу остальных твоих мужчин, я и пальцем до тебя не дотронусь. Хочешь поласкаться, показывай их.
Лицо Сельмы пошло пятнами. Она уставилась себе под ноги и через силу выдавила:
— Их… их нет.
Я задохнулся. Пусть она скажет, что пошутила! Я ее сто раз поцелую, пересплю с ней, только пусть скажет, что Делберт здесь! И Сельма будто услышала мои обещания.
— На самом деле… Не надо ревновать, Уолт. На самом деле у меня… Только один… Но он правда не умеет так целоваться. Если хочешь, я скажу ему, что отныне главным будешь ты.
Я выдохнул, выпуская колкий испуг.
— Покажи его.
Она смущенно хихикнула и пошла в гостиную, а оттуда — снова на кухню. Я шел следом, как преданный пес, и на ходу убедился в двух фактах: во-первых, без помощи Сельмы я бы ни за что не нашел ее тайник, а во-вторых, прежние Уибли были большими любителями фамильных тайн. Подземный вход — всего лишь скромный цветочек в их букете.
Сельма подошла к старому буфету на кухне, открыла нижние дверцы и стала вынимать пустые бутылки, кастрюли и пакеты с крупами. Сложив все это на полу, она вытащила полку и снова запустила руки внутрь, чтобы извлечь из темной глубины прямоугольник фанеры. В нем были просверлены десять отверстий примерно в дюйм диаметром — как раз чтобы запустить в них пальцы. Очень удобно.
Я присел и увидел, что за снятой задней стенкой буфета в стене темнеет отверстие такого же размера. Сельма встала на четвереньки и без пояснений полезла туда. Я нырнул следом. Дубовое основание буфета выдержало мой вес, не скрипнув, а руки, пройдя в отверстие в стене, уперлись в скользкий паркет. Я доверял ощущениям, потому что закатный свет из кухни сюда не попадал и никакого другого света не было.
Сельма поднялась, похлопала в ладоши, отряхивая пыль, и затопала куда-то в сторону. Я тоже выпрямился, ощупал стену у себя за спиной. Дыра, сквозь которую мы пролезли, была единственным серым пятном в темноте.
— Это комната Селины, — пояснила хозяйка. Я слышал, как она шарит рукой по обоям. — Когда ее отдали на задание, папа заделал настоящую дверь и заложил окна, сказал, лучше думать, будто Селины никогда не было, но я уже знала про этот ход. И знала, что он мне пригодится.
Щелкнул выключатель. Я стоял в типичной комнате девушки-подростка. Небольшой письменный стол, зеркало, на этажерке сидят две старые куклы и плюшевый медвежонок. А на узкой девичьей кроватке — совсем не та игрушка, которая могла бы вызвать умиление у родителей.
Я еле удержался, чтобы не броситься к лежащему под одеялом мальчику. А Делберт улыбнулся. Он заметно осунулся, лицо было бледным, и глаза от этого казались еще темнее, но улыбка не потеряла яркости.
— Это мой мужчина, — с вызовом заявила Сельма. Но тут же в ее голос пробились испуганные нотки. — Он… Он скоро станет сильным и высоким, вот увидишь. Выше тебя, таким, как Ларри. И тогда я смогу ходить на танцы с ним вместе. А пока… — голос упал до заговорщического шепота, — мне запрещено прогонять его.
Кого благодарить за такое распоряжение, Сельма не пояснила. Добавила:
— Но тебя я буду любить сильнее, — и подалась ко мне, вытянув шею, рассчитывая на еще один поцелуй. Но я сделал вид, что не понял, чего хочет леди. Неторопливо осмотрел комнату (ничего, чем можно было вырубить хозяйку; вряд ли она отключится, получив по голове плюшевым медвежонком), подошел к кровати и нахмурился, вглядываясь в бледное лицо на подушке. Делберт понял, что идет рискованная игра, и даже не приподнял голову. Я сдернул с него одеяло: мальчик лежал одетым. Да здравствует стыдливая невинность, вечно мечтающая заполучить кого-нибудь в постель, но не смеющая даже вообразить, что при этом кто-то может быть голым! Она спасла нас от необходимости разыскивать одежду.
— Сядь, — грубо приказал я.
Делберт послушался. Рубашка с чужого плеча (я решил, что она принадлежала покойному мистеру Уибли) висела на нем балахоном, только на правом плече вздувался под тканью бесформенный комок кое-как намотанной ткани.
— Что это такое, Сельма? — поинтересовался я.
— Я его перебинтовала. Он поранился в туннеле. Ты хочешь его выгнать?
— Он слишком слабый, чтобы быть твоим мужчиной. Встань, мальчик.
— А может… Он ведь вырастет… — Сельма мялась, как малышка, которой хочется заполучить новую куклу, но и старую выбрасывать жалко. — Он ведь раньше тебе нравился, Уолт, я должна его оставить.
— Нет. Ты слишком хороша, чтобы показываться на люди с выродком.
Она подумала, что я улыбаюсь, не в силах сдержать восхищения ее красотой. На самом деле у меня камень свалился с души, когда Делберт поднялся на ноги. Он двигался легко, можно было надеяться, что до машины сумеет добежать. Особенно если Сельма вернет его кроссовки. Босые ноги ее, видимо, не конфузили. Или мамочка в детстве объяснила, что ложиться спать не разувшись — неприлично.
— Но он должен жить здесь, — запротестовала Сельма. — Ты будешь в комнате родителей, а его запрем тут. Я буду к нему приходить, только когда ты уедешь в Гэлтаун. И… и еще он будет работать. Теперь, когда у меня есть ты, нам позволят собирать камни, мы станем не хуже других. А он будет помогать.
— Где его обувь?
Она истолковала вопрос на свой лад.
— А я хочу, чтоб он остался! — взвизгнула она, отпрыгивая и сжимая кулаки, как капризный ребенок. — И он останется! Здесь я командую! Я! И если ты не заткнешься, Уолт, я позову людей! Ты не будешь моим мужчиной!
Выкрикивая все это, она отступала к лазу.
— Успокойся, Сельма, — ласково сказал Делберт. — Я никуда не уйду. — Но унять сумасшедшую было не так просто.
— Ты сам недостоин быть со мной, чужак городской! — выпалила она. — Я отдам тебя на заклание, и тогда Ларри меня полюбит!
Да уж, конечно! Но иронизировать было некогда. Сельма нырнула в дыру, как кошка, и я кинулся следом. Ухватил ее за щиколотку, рванул назад и понадеялся, что никто снаружи не услышит пронзительного визга. Сельма извивалась и брыкалась изо всех сил, я пригнул голову, чтобы не получить ногой в зубы, но продолжал тащить ее в комнату покойной сестры. Минута усилий — и в качестве награды я оказался в зоне досягаемости ее ногтей. Растопыренные пальцы метили мне в лицо, женщина плевалась и пыталась кричать, но бешенство душило ее, так что изо рта вместе со слюной вылетали только бессмысленные обрывки слов. Она оказалась сильнее, чем я думал, но не обладала выносливостью Дольфа Маккини — резко дернув ее на себя, я с размаху врезал кулаком в измазанный помадой подбородок, и Сельма обмякла. Закатившиеся глаза так походили на бесцветные гляделки монстров, что мне на миг стало не по себе. Если сейчас она задергается… Нет, обошлось.
А Делберт уже расстелил одеяло, чтобы я опустил тело женщины на него, а не просто на пол. В этом был он весь.
— Как твое плечо? — спросил я.
— Терпимо. Она промывала и перевязывала, — мальчик метнул взгляд на распластанную у наших ног Сельму, и я подумал, что сейчас он предложит перенести ее на кровать, но он сказал: — Я знал, что ты придешь. Ты прочел?
Нормальный человек не сразу понял бы, о чем идет речь, но я с детства болел писательством, поэтому, не уточняя, качнул головой:
— Не успел, извини. Надо уносить ноги отсюда. Найти тебе какую-нибудь обувь…
— Я так пойду, — отмахнулся он. — А мистера Риденса и Айрис ты нашел?
— Да. Они живы-здоровы, Айрис ждет нас в машине.
— Идем.
Он выбрался из лаза первым и первым же выглянул наружу, приоткрыв заднюю дверь.
— Никого, — сказал, не оглядываясь. — Побежали, а то Сельма скоро очнется. Ты не так уж сильно ее ударил.
— А я как раз думал сменить фамилию на Тайсон, — буркнул я, возвращая на место заднюю стенку буфета и закрывая дверцы. Но поворачивать ключ в замочке не стал. — Может, хоть тапки какие-нибудь обуешь?… Ну, тогда рванули, как в прошлый раз.
Получилось чуть медленнее. Зато я не боялся наткнуться на перекинувшихся мутантов. И на кого-то одного — тоже. Количество ножей в доме у Сельмы уменьшалось с каждым моим визитом; сейчас я сжимал рукоятку широкого тесака для разделки мяса.
И догадывался, какое мясо им разделывали, правда ?
Внутренний голос мог не стараться: как «разделывают» трупы моухейцы, я видел — ножей им не требовалось. А мне ощущение массивной рукояти в ладони придавало уверенности.
Делберт тоже не стал выскакивать из дому безоружным. Он ухватил металлический молоток для отбивания мяса, серьезное оружие для драки, но держал его в левой руке, на правую, видно, нечего было надеяться, поэтому я не думал, что от молотка будет какой-то прок.
Огибая холмы по краю Моухея, мы слышали только собственное дыхание и топот. Но едва открылся проход в ложбину, где стоял дом Гарделлов, от мертвого поля донесся путаный шум голосов. Один из них, по-девичьи серебристый, но с глубокими нотами, выдающими зрелую женщину, выкрикнул: «Не смей, Айрис! Не смей!» Кэтлин была на поле! И Айрис, выходит, не сидела в машине! Меня передернуло, а Делберт с ходу повернул и бежал уже к почерневшему клочку земли. К взбешенной толпе мутантов.
Я не отстал от него. Скользил взглядом по перекошенным лицам моухейцев, отыскивая Стэна и Роджера Энсона — самых опасных противников в отсутствие Ларри, но как раз их и не увидел. Мужчин там вообще не было. У края поля голосили и ругались женщины, дети и подростки. А над грудой обожженных кислотой камней стояла Айрис с открытой канистрой в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44