Полиция стоила Лео 100 долларов в неделю: 50 долларов начальнику районной сыскной полиции капитану Миллетти и 50 долларов капитану полицейской службы Лекку. Выплата этих сумм означала, что данное лотерейное предприятие, его владелец и служащие будут оставлены в покое. Это был бизнес Миллетти и Лекка. Они не прочь были кое-чем поживиться, пока это не мешало их основному бизнесу, а именно — быть блюстителями закона.
— Живи и жить давай другим, — сказал капитан Миллетти. Это был обходительный человек, и он видел, что Лео нервничает. — Страсть к лотерее — свойство человеческой натуры.
— Не будь лотерей, было бы что-нибудь похуже, — отвечал Лео.
— Правильно. И мы вас не будем беспокоить, если, конечно, нас к этому не принудят. — Ибо у капитана Миллетти как-никак был его основной бизнес, и не будь этого основного бизнеса, он не имел бы побочных доходов, а основной его бизнес заключался в том, чтобы исполнять волю тех, кто сделал своим бизнесом охрану общественных интересов. Если бы эти лица нашли для себя выгодным заставить Миллетти прихлопнуть бизнес Лео и посадить его за решетку, то Лео сел бы за решетку. Но до сих пор этого еще ни с кем не случалось, и было маловероятно, чтобы могло случиться. Впрочем, он, Миллетти, даст знать Лео, если почует что-нибудь неладное.
Лео сидел, уставившись на свои маленькие, скользкие, белые ступни. Они блестели в электрическом свете. В голове у Лео с гулом и звоном проносились слова множества людей, с которыми ему пришлось говорить в этот день, а вместе со словами всплывали и лица и, как тени, бежали вслед за словами. Лица сборщиков, контролеров, счетоводов, адвокатов, владельцев конторских помещений, дельцов всякого рода, полицейских, поручителей, агентов, лицо Самсона Кэнди…
С Самсоном он был тверд. Ему пришлось быть твердым. Он был озабочен и взвинчен, понимал, что взялся за такое дело, в котором без твердости не обойтись, но не зная, как держать себя с вежливой твердостью, был не столько тверд, сколько груб. Самсон хотел, чтобы ему уплатили за работу, а Лео, мучимый стыдом за свей новый бизнес, не желал даже смотреть на Самсона, не то что ему платить.
— Это просто неслыханно, — сказал Самсон, — выжить человека из дела, которое он сам предложил.
— Ничего не попишешь.
Сначала в глазах, а потом на всем лице Самсона выразилась нерешительность.
— Такой сморчок, а задаетесь, — сказал он и, сделав над собой усилие, посмотрел Лео прямо в глаза. — Но я не люблю пускать в ход угрозы, когда я в своем праве.
Он намекает на своих борцов, подумал Лео, на боксеров, на шулеров, на всю эту шпану, которую думает натравить на меня.
— Хочешь заработать? — Получишь! Я тоже знаю, где ходы найти! — закричал он.
Кэнди понял, что Лео имеет в виду Тэккера.
— Что вы, мистер Минч, ничего я не хочу, просто я думал, что раз это мое предложение и я потратил время, собирал людей…
— Мне вашего не надо. — Лео понял, что победил. Потребность выказать свою твердость была удовлетворена. — Если вы хотите пристроить кого-нибудь из своих сборщиками, пожалуйста. А вы сами можете быть контролером.
— Я — контролером?
Лео засмеялся.
— Вы хоть передо мной-то не представляйтесь, будто не нуждаетесь в деньгах. — И он указал на незажженную сигару в руке Самсона. — Вот доказательство.
Самсон ответил, медленно подбирая слова:
— Я и не скрываю, что деньги пришлись бы мне кстати. Но откровенно говоря, мне не очень-то охота якшаться с людьми, с которыми вы связаны.
Пока Лео молча и неподвижно сидел в спальне, перед ним всплыло лицо Сильвии и тенью побежало вслед за ее словами. «Что я мог ей сказать? — думал он. — Ведь это первый день». Он давно собирался рассказать ей и все откладывал и откладывал, и вот теперь… ну что же, теперь ему уже есть что сказать ей, первый день уже позади. Но у него была еще другая причина молчать. Стыд? Нет. Чего, собственно, ему стыдиться? И, во всяком случае, главное не в этом. Может быть, он боялся, что она не даст ему ввязаться в это дело? Может быть; но все это не то — было еще что-то. Лео знал, что Сильвия стала бы отговаривать его и не смогла бы отговорить, потому что жизнь уже не оставила в нем ничего, что могло бы удержать его от этого дела, — а вот в этом-то он ни за что не хотел себе признаться. Он чувствовал это, пусть так, но чувствовать — это одно, а знать — другое.
Лео вздохнул, поднялся и босиком вышел в коридор и через столовую прошел на кухню. Сильвия стояла, наклонившись над плитой. Она в сердцах вытащила туфли из-под плиты, и они валялись посреди кухни. Лео поднял их и, присев к кухонному столу, начал всовывать в них ноги.
— Почему ты всегда надо мной смеешься? — внезапно вскрикнула Сильвия.
— Я? Смеюсь над тобой?
— Ну да! Ты мне ничего не даешь сделать для тебя. — Она сердито бросила шумовку в таз. — Ты мне ни слова не говоришь о своих делах, словно я тебе чужая. Что с тобой случилось, Лео? Почему ты стал таким?
— Я не знаю, каким это я стал.
— Нет, ты знаешь, знаешь. Это вот теперь, недавно, — с тех пор как ты что-то затеял… бог весть что, и не хочешь мне сказать.
— Что же я затеял?
— Да, ты что-то затеял, я знаю.
— Откуда ты знаешь?
— Откуда мне знать? Прочла в газетах.
— В газетах? — переспросил он все тем же спокойным, насмешливым тоном. Потом вдруг схватился за край стола. Он усмехнулся, но его раскрасневшееся от кухонного жара лицо сразу посерело, и влажные глаза испуганно расширились, однако он все еще через силу усмехался. Он положил руки на колени и почувствовал, как они дрожат.
— Откуда мне еще знать? — продолжала Сильвия. — Ты же мне ничего не говоришь. В чем дело? Ты опять связался с Джо?
— Да что я, рехнулся, что ли? — Лео трясло при каждом слове, но он старался говорить ровно, не повышая голоса.
— Ну так в чем же дело? Почему ты от меня скрываешь?
— Да о чем говорить-то? Вложил несколько долларов в лотерею — вроде тех, что устраивают в церквах, — и хочу посмотреть, что из этого выйдет.
— В церквах?
— Ну в церквах, в клубах, в… мало ли где; лотерея в общем. Почему не рискнуть несколькими долларами, что я теряю?
— Разве есть такое дело?
— Есть. Такое же дело, как всякое другое.
Сильвия задумалась. Потом покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Мне сдается, что тут не обошлось без Джо. Это дело не для тебя, Лео, ты сам знаешь, что это не для тебя.
— Не для меня, потому что я всю жизнь был простофилей? Ходил на Уолл-стрит и платил за цифры, вывешенные на стене! А теперь будут ходить ко мне и платить за мои цифры.
Сильвия долго молча смотрела на него. Он старался выдержать ее взгляд. Но это оказалось труднее, чем подавить страх перед возможным налетом и перед мыслью, что имя его того и гляди попадет во все газеты. Он попытался сделать ироническое лицо.
— Кого это ты изображаешь? — выдавил он из себя наконец. — Сару Бернар? — Но тут же отвернулся.
Сильвия продолжала смотреть ему в затылок. Ее прикушенная нижняя губа дрожала.
— Я выходила замуж не за Джо, — сказала она. — Я бы никогда не вышла за такого человека… проживи я хоть сто лет.
— Что ты заладила — Джо, Джо! При чем тут Джо! Я и не видал его. Не знаю даже, где он обретается. — Теперь Лео мог смело смотреть ей в глаза.
Сильвия снова задумалась и снова покачала головой.
— Мне такой муж, как твой Джо, не нужен, — повторила она. Голос у нее дрогнул. — Я не вынесу такой жизни. Да и не стану ее выносить! Слышишь, Лео? Ни за что!
— Ты, кажется, вышла замуж за меня, а не за моих родственников, — пробормотал Лео.
Сильвия начала собирать на стол.

За ужином и после ужина и пока Сильвия убирала со стола и мыла посуду Лео старался растолковать ей сущность лотерейного бизнеса. От волнения он расписывал ей этот бизнес как только мог. Послушать его, все выходило даже лучше, чем было на самом деле.
— Какой же это бизнес, это азартная игра, — твердила Сильвия.
Лео кричал:
— А что такое бизнес? Я был бизнесменом всю жизнь и, видит бог, не знаю, что такое бизнес!
— У тебя был гараж. Это был настоящий бизнес. Почему тебе опять не снять гараж?
— А ты думаешь, что гараж — это так уж замечательно? Я там вынужден был воровать — вот что. На каждый галлон бензина была наценка. Два цента в пользу шофера, один — в мою, за то, что я помогал ему обкрадывать хозяина.
— Это совсем другое дело. Это ты должен был делать для бизнеса, а здесь самый бизнес… Это вообще не бизнес.
— Да? А гараж — что это такое, по-твоему? Жульничество. Жульничество от начала до конца! Что это за бизнес для человека: снимать пустое пространство у одного лица и сдавать его другим и сидеть там. Все это блеф. Чистейший блеф, а не бизнес.
— Ну что ты мелешь, Лео. Люди ведь не могут обойтись без гаража.
— От меня они гаража не дождутся. Могу тебя уверить. Помнишь, мне иногда приходилось по ночам дежурить в гараже, чтобы дать выходной ночному администратору? Бывало, сидишь там и думаешь: что это за занятие? Блеф. Сплошной блеф. Да и сам я не человек вовсе, а блеф. Есть у меня руки? Ноги? Лицо? Кто я такой? Да разве человек станет заниматься таким, с позволения сказать, делом: снимать пустое пространство, огороженное стенами, у одного и сдавать другому? Ты называешь такой блеф бизнесом? Платить деньги ни за что, делить это ничто на ничто и продавать за кое-что, чтобы жить этим. Сдавать пространство, пустое пространство?
— А все же ты на ночь машину на улице не оставишь. Краска портится. И украсть могут. И не разрешается это.
— Красть не разрешается. А я крал. Я надбавлял цену для шоферов.
— Это совсем другое дело.
— Другое, по-твоему? А почему? Объясни. Те же услуги. И тут и там я продаю свои услуги. Люди хотят играть в лотерею. Ведь я же их не заставляю. Тут даже и закон их к этому не принуждает, как с машинами, машины вот запрещают держать на улице, хочешь не хочешь, а ставь в гараж. Нет, людям нужна лотерея, чтобы хоть какая-то надежда светила им в жизни.
Сильвия беспомощно покачала головой.
— Не знаю, — сказала она.
— Ты не знаешь. А я знаю. Сплошное жульничество. Что бы шоферы ни покупали для своих хозяев — шины, насосы, бензин, фары, масло, запчасти — на все я должен был писать дутые счета, чтобы эти жулики могли наживаться, а вместе с ними и я. Это, что ли, бизнес? Перепродавать пустое пространство и воровать где цент, где два — это бизнес? Сейчас, по крайней мере, благодарение богу, я нашел бизнес, в котором можно не воровать.
Сильвия вытерла последнюю тарелку. Она повесила полотенце, достала из кухонного шкафа щетку и начала подметать пол. Все это она делала машинально, не думая. Она могла бы убирать свою квартиру в темноте. Она знала каждый бугорок на линолеуме. Это был ее дом с того дня, как она вышла замуж. Когда они были еще молодоженами, Сильвия мечтала о квартире получше и хлопотливо-радостно бегала по городу, готовясь ко дню, когда уже можно и нужно будет перебраться поближе к парку или к детской площадке и снять квартирку с окнами на юг, и рядом со школой, и в приличном районе, где в скверах гуляют приличные дети, и с лифтом, чтобы не таскать по лестнице детскую коляску. Но детей не было, и Лео не находил нужным менять квартиру. К чему это? — говорил он Сильвии. — Дом — это не стены, а люди, которые в нем живут. От самих себя все равно не уедешь. — И Сильвия согласилась. Лео не захотел менять квартиру потому, что денег было не так много, чтобы это помогло ему побороть в себе неуверенность, а Сильвия не настаивала потому, что утратила веру в свою способность создать домашний очаг, а вместе с верой утратила и интерес к нему.

Подметя половину кухни, Сильвия сказала, не глядя на мужа:
— Ты не думай, что я осуждаю тебя, Лео. Я знаю, как трудно достается хлеб. — Она перестала мести и оперлась на щетку. Впервые за всю их совместную жизнь она вдруг почувствовала, что Лео, в сущности, безразлично, что она о нем думает. Он был потерян для нее. Он был всегда как бы остовом, на котором держалась их жизнь. На нем должен был зиждиться их домашний очаг. Но у них не было детей и не было домашнего очага. И все же у Сильвии всегда было такое чувство, что есть хотя бы остов семьи. Теперь даже это чувство исчезло. Сильвия внезапно поняла, что она ничто для Лео и Лео ничто для нее. Она невольно закрыла глаза, и вокруг них побежали морщинки; голова ее поникла.
— Лео! — вскрикнула она и не могла больше вымолвить ни слова. Щетка чуть приметно вздрагивала в ее руках. Лео смущенно смотрел на нее. — Если бы только у нас были дети, — сказала она.
— При чем тут это? — От удивления Лео слегка повысил голос.
Сильвия отвернулась, прислонила щетку к буфету и, закрыв лицо руками, заплакала. Лео тяжело вздохнул. Он подошел к ней и, став против нее, старался заглянуть ей в лицо.
— Ты хотела бы гордиться мной? — спросил он. — Поэтому? — Она покачала головой, не отнимая рук от лица.
— Человек может гордиться, если он делает все, что нужно для жены и для себя, — сказал Лео. — Вот тогда он имеет право гордиться.
— Я не об этом. — Сильвия положила голову ему на плечо и продолжала плакать.
— Нет? — спросил он беспомощно. — Нет? Тогда о чем же? — Он обнял ее и слегка прижал к себе. — Пока нам хорошо друг с другом, — прошептал он ей на ухо, — так что же нам еще нужно? Пока нам хорошо друг с другом, наплевать нам на все остальное.
Но она все плакала, беспомощно, безнадежно, и он безнадежно вздыхал и безнадежно гладил ее по плечу.

Но лотерейный бизнес и в самом деле был такой же бизнес, как всякий другой, а Лео был «хороший» человек и поэтому мог сделать его «хорошим» бизнесом. Вскоре молва о Лео и о том, как он ведет свое дело, распространилась по Гарлему, и другие держатели лотерей стали подражать ему, потому что это оказалось прибыльным. Теперь можно было без труда отыскать дом игрока, которому повезло. Перед этим домом всегда дежурила толпа в ожидании выплаты выигрыша. Даже если лил дождь, зрители не расходились, — одни прятались в подъездах, другие выглядывали из окон.
Как только появлялась машина Лео, сбегалось человек двадцать — тридцать. Обычно мальчишки первые замечали зеленый открытый автомобиль, который Лео приобрел «для бизнеса», и бежали за ним следом. Когда автомобиль останавливался, они подходили поближе и ощупывали его, как деревенские ребятишки ощупывают фургоны бродячих цирков. — Вот это да! — замечал кто-нибудь из мальчишек, и остальные отвечали: — Угу! — Когда Лео выходил из машины, они принимались обсуждать, что он мог бы купить, если бы выложил сразу все свои деньги на прилавок. Они были убеждены, что он самый богатый человек на свете.
Шофером у Лео был Эдгар, черномазый, костлявый парень в роговых очках, придававших ему солидный вид. Эдгар был не только шофером Лео; каждый день после полудня он объезжал все приемочные пункты, забирал лотерейные билеты, оставленные там контролерами, и привозил их к Лео в контору, которую все называли банком. Он также исполнял обязанности секретаря и главного помощника Лео.
В машине Лео всегда сидел на переднем сиденье рядом с Эдгаром, а контролер, сборщик которого продал выигравший билет, занимал заднее сиденье. Сам сборщик обычно находился в это время в доме игрока, ожидая выплаты своих десяти процентов.
Никто из зрителей не уделял особого внимания ни контролеру, ни Эдгару. Все смотрели на Лео. Они следили за каждым его движением, когда он не спеша вылезал из автомобиля и не спеша входил в подъезд, отмечали влажный блеск его глаз, улыбку, застывшую на землистом лице. Из задних рядов доносились восклицания:
— Носильщика, хозяин?
— Смотри не надорвись, хозяин!
— Выкладывай деньги здесь, хозяин, — стоит ли тащиться по лестнице!
В задних рядах смеялись и толкались, наперебой отпускали шутки, но передние ряды хранили молчание. Те, кто стоял ближе к Лео, не улыбались и смотрели на него, приоткрыв рот. Они смотрели на Лео, как голодный смотрит на пищу.
Мальчишки неслись по лестнице впереди Лео; остальные шли за ним следом. Толпа подымалась по грязной темной лестнице, словно стая вспугнутых птиц. Шум и гам, смех, топот и шарканье ног наполняли спертый, прокисший воздух. Контролер поднимался вместе с Лео. Эдгар оставался внизу в машине.
Для Лео обычно бывала приготовлена бутылка виски. Она дожидалась его на столе рядом с вытертыми до блеска стаканами и тарелкой с домашним печеньем или пирогом. Виски было дешевое, того сорта, который негры зовут «Кинг-Конг», и Лео к нему не притрагивался.
— Никогда не мешай выпивку с делом, — изрекал он тоном проповедника и оглядывался вокруг, чтобы удостовериться, был ли он услышан и понят. Если его слова производили надлежащее впечатление, он грозил бутылке пальцем и добавлял: — На дне ее таится больше горя, чем на кладбище.
— Аминь, — шепотом отзывалась аудитория, и все устремляли задумчивый взгляд на бутылку.
Но если проповедь не удовлетворяла публику и к Лео продолжали приставать, чтобы он пропустил стаканчик, он тут же менял тактику:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59