видно, кого-то из прислуги разбудили взрывы.
Жан-Поль вылез через окно на карниз, который огибал все здание вплоть до того места, где оно примыкало к такому же жилому дому, стоящему на соседней улице. Скупо посветив фонариком, он обнаружил чуть дальше открытое окно и, дойдя до него, спрыгнул в чью-то спальню. Пока он, светя фонариком, искал дверь, раздался испуганный вскрик, но когда обитательница комнаты решилась зажечь свет, незваный гость уже был в коридоре. По лестнице он спустился благополучно, никто его не видел. Оказавшись на улице, торопливо зашагал прочь, подальше от Фобур Сент-Оноре. По пути в пассаж Сен-Дени ему тоже никто не встретился.
— Говна пирога! — похвастался он, появившись в мастерской, где его ждали Ингрид, Виктор и Беранже.
— Здорово! — похвалила Ингрид. Она даже улыбнулась ему. Жан-Поль только взглянул на нее: он еще докажет этой суке, что есть на свете настоящие мужики.
Заголовок в парижском выпуске «Интернэшнл геральд трибюн» был набран самым крупным шрифтом: «ELYSEE PALACE SHELLED» — «Обстрел Елисейского дворца…
Серьезный ущерб. Пострадавших нет.
Означает ли это правительственный кризис?»
Генри Киссинджер, завтракавший в своем номере, положив перед собой газету, улыбнулся. Может, это и случайность, что такое произошло как раз перед его встречей с французскими лидерами, но лучшего времени для диверсии он и сам бы назначить не мог. Теперь никто не решится утверждать, будто ситуация под контролем. Куда уж тут! Если президентский дворец обстреливают чуть ли не в упор!
Он допил апельсиновый сок и принялся за кофе.
— Помяните мои слова — это коммунисты! — произнес адмирал Брубек, как только они встретились. — Палить по президенту республики — это же надо! Наверняка чертовы коммунисты.
— Вовсе не обязательно, — не согласился Киссинджер. — Им-то это совершенно ни к чему.
Он уже не надеялся, что ему удастся хоть в чем-то убедить адмирала, и бросил эти попытки. Ничего хорошего подобное упрямство не предвещало ни ЦРУ и никому другому.
В 9.45 в гостинице появилась аскетическая фигура Вэллата.
— Небольшие изменения в организации встречи, — кисло сообщил он. — Президент и премьер-министр примут вас в министерстве морского флота на площади Конкорд.
— Что, дворец не в порядке?
— Не то чтобы не в порядке, но предстоит уборка. В министерстве будет удобнее.
Лицо Вэллата осталось безучастным: американцев он терпеть не мог.
В министерстве их провели в комнату для конференций, где высокий потолок был расписан в стиле рококо — нимфами, сатирами и купидонами. Под всем этим великолепием их уже ждали президент и премьер-министр. Присущее президенту чувство превосходства и самоуважения подсказывало ему, что не следует с готовностью принимать советы, даже если они исходят от президента Соединенных Штатов и если в качестве советчика выступает сам знаменитый доктор Генри Киссинджер. И тем более странно ему, президенту республики, принимать у себя руководителя ЦРУ. Уж газеты постараются эту встречу расписать. Да и сам он чувствует, что для Франции тут никаких выгод не будет. Он обменялся рукопожатием с американцами, не явив на своем лице ни малейшего подобия улыбки. Его примеру последовал и премьер-министр. Американцы, с самого начала взявшие неодобрительный и строгий тон, также не улыбнулись. Вэллат с мрачно-официальным видом исполнял обязанности секретаря.
Когда они уселись — Вэллат с приготовленным блокнотом и нацеленной в него шариковой ручкой, — президент выдавил из себя несколько невнятных приветственных слов и попросил доктора Киссинджера изложить свое дело.
— Мне поручено лично самим американским президентом, — начал Киссинджер, — передать вам на словах, а не в письменной форме… — Он чувствовал, что французский президент предпочтет именно эту форму. — Речь идет о стабильности обстановки во Франции, которая для него… (и т.д. и т.п.). Недавние взрывы вызвали в Вашингтоне серьезную тревогу. Наш президент хотел бы убедиться, что ситуация находится под контролем. Кроме того, под определенным углом зрения союзники Франции в Америке даже больше, чем сами французы, заинтересованы в результате предстоящих выборов. Победа левых сил, это нетрудно понять, создала бы серьезные проблемы…
Гортанный голос доктора Киссинджера звучал монотонно. Президент республики устремил свой взгляд в пространство, то же самое волей-неволей пришлось сделать и премьер-министру. Когда говоривший наконец замолчал, президент откашлялся и произнес:
— Но это наши внутренние дела, доктор Киссинджер. Мы ведь не приезжаем в Вашингтон, когда у вас негры бунтуют.
— Если Францией завладеют коммунисты, это станет европейской проблемой, а стало быть, и мировой, — возразил Киссинджер, — Соединенные Штаты не могут остаться безучастными. Выборы в восемьдесят первом году, когда коммунисты вошли в правительство, вызвали, как вы знаете, отголоски и у нас. Недавние события увеличивают возможность того, что коммунисты и дальше продвинутся к власти. Повторяю: Соединенные Штаты не могут равнодушно взирать, как развиваются дела.
— Это что, угроза?
— Никоим образом, господин президент, но я уполномочен заявить, что Соединенные Штаты готовы сделать все возможное в пределах известной и принятой международной практики, чтобы помочь французскому правительству выйти из затруднительного положения.
— Мне неизвестно, чтобы французское правительство обращалось за такого рода помощью.
— Совершенно верно. Но мы полагаем, что ситуация может измениться.
— А если изменений не воспоследует?
— Тогда можно ожидать, что наше правительство предпримет определенные шаги — по крайней мере финансового и коммерческого характера.
Премьер-министр вмешался в разговор:
— Вы собираетесь атаковать франк?
Киссинджер пожал плечами.
— Наши банки хотят себя защитить. Казначейство США не может им воспрепятствовать, если они сочтут, что обстановка во Франции нестабильна. То же самое относительно крупных американских корпораций, чьи интересы связаны с Францией, и тех, что покупают французское оборудование и материалы, — что мы им скажем? Только одно: будьте осторожны!
Наступило молчание.
— Передайте вашему президенту, — заговорил французский президент, — что я ценю проявленный им интерес, однако вынужден отказаться от участия США в той деятельности, которую мы предприняли для устранения своих временных затруднений. Вы можете быть совершенно уверены в том, что мы с ними справимся. Что до предстоящих выборов, то они касаются французов и только французов.
— А почему это сегодняшняя встреча происходит не в президентском дворце? — Внезапный вопрос адмирала прозвучал так, как если бы он находился у себя на юте.
Президент твердо глянул в его по-детски голубые глаза.
— По той причине, адмирал, что в моем кабинете идет ремонт.
Адмирал сардонически хмыкнул, будто собирался засмеяться, но у него не получилось.
— Вас обстреляли, — заявил он. — Не понимаю, какого черта вы это терпите. Всем известно: это же коммунисты.
— Благодарю за совет, — ответил президент. — Он, безусловно, обнаруживает глубокое понимание нашей сложной политической ситуации.
Он встал:
— Господа, могу только добавить следующее. Мне представляется, что вы стремитесь подтолкнуть нас к административным — то бишь полицейским — мерам против коммунистов. Думаю, в субтропическом климате Вашингтона это могло бы выглядеть логичным. Именно этому, вероятно, я обязан высокой чести беседовать не с кем иным, как с руководителем ЦРУ. Но должен заявить, что я решительно отказываюсь быть втянутым в какие-либо действия, способные привести к гражданской войне в нашей стране, — к войне, победу в которой я никоим образом не смог бы гарантировать.
Он устремил на адмирала холодный взгляд.
— Здесь вам не колония, адмирал. Не Ла-Пас, не Сантьяго и даже не Буэнос-Айрес. Это Париж. Не считаю возможным продолжать нашу беседу. Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания президенту США и желаю приятно провести время, пока вы еще у нас.
Они снова обменялись рукопожатиями. Отпуская руку премьер-министра, доктор Киссинджер заметил:
— Пожалуйста, не забудьте: правительство не в силах влиять на то, что могут предпринять наши банки. Как бы потом не пришлось пожалеть.
Он пожал плечами, тонко улыбнулся и удалился вслед за массивной фигурой адмирала.
— Давайте встретимся с этим вашим Хеммингом сегодня, — предложил он, когда они спускались по лестнице.
— Я это организую, Генри, — согласился адмирал и добавил: — Вот чертовы дураки!
Рольф Хемминг занимал дорогую квартиру в шестнадцатом округе, недалеко от Булонского леса. Она была полностью перестроена согласно его несколько своеобразным вкусам — Хемминг был гомосексуалистом. Светильники венецианского стекла в гостиной бросали нежный свет на двери, покрытые в несколько слоев лиловой краской. Обюссонские ковры были великолепны, а столовую украшали две прелестные головки Греза, повешенные слишком уж напоказ, будто в картинной галерее. Удобные, глубокие диваны и кресла были обиты платной бледно-серой материей, на некоторых обивка была цвета кофе с молоком. Все это производило впечатление одновременно и некоторой вульгарности, и старомодной изысканности. Черный слуга, уроженец Сомали, с великолепной мускулатурой, был в белой национальной одежде с золотой вышивкой.
Доктор Киссинджер осторожно присел на один из диванов. Адмирал остался стоять спиной к открытому окну, откуда веяло угнетающей уличной жарой. Рольф Хемминг, такой же фатоватый, как его жилье, и такой же старомодный с виду, расположился в кресле. Было четыре часа пополудни. Им подали коктейль «Кровавая Мэри».
— Мои осведомители, — начал Хемминг, речь его была изысканно-манерной, — говорят, будто это дело рук коммунистов, которые рассчитывают, что дестабилизация послужит им на пользу во время выборов. Население захочет ценой своих голосов купить мир и спокойствие…
— Чепуха, — возразил Киссинджер. — Даже французские коммунисты не такие идиоты, а уж они-то — одни из самых глупых в Европе.
— Мне не кажется это столь уж неумным, доктор Киссинджер, — не согласился Хемминг. — В этой стране люди всегда голосуют за тех, на чьей стороне, как им кажется, успех. Так они поступали в прошлом и, согласно прогнозам, точно так поведут себя и в данном случае.
— Кто этот ваш осведомитель?
Хемминг взглянул на адмирала, но ответил Киссинджеру:
— Вы задали трудный вопрос, сэр. Я не уверен, что имею право говорить о своих источниках информации.
— Не имеете! — резко сказал адмирал. — Я уже обсуждал эти дела с Хеммингом, Генри. Я доверяю этому источнику.
— Но это же чушь! — повторил Киссинджер. — И скажите мне такую вещь: почему они никого не арестовали? Уж не думаете ли вы, что их полиция вообще ни на что не способна?
— Отчасти действительно ни на что не способна, а отчасти коррумпирована.
— А мы-то действуем в этом направлении, Кент?
— Хотел бы я, чтобы это было так. — Адмирал пожал плечами.
— Есть у вас контакты с французской полицией или с контрразведкой?
Хемминг кивнул. Если Киссинджер рассчитывал на более подробный ответ, то его ждало разочарование.
— Может, вы знаете, насколько они продвинулись в распутывании этой проблемы?
— Знаю, доктор Киссинджер. Они очень далеки от того, чтобы ее решить.
— Все эти взрывы и нападения — действительно дело чисто внутреннее?
— Полагаю, что это так, но Москва их наверняка одобряет.
Киссинджер сделал нетерпеливый жест. Эти люди так же безнадежно увязли в своей школярской демонологии, как русские — в своей. Спорить с ними — просто время терять.
— Будь что будет, — сказал он. — Но мы должны придать этому делу интернациональный характер, чтобы получить возможность вмешаться на законных основаниях. Если оставить это французам, они все просрут. Сегодня утром мы их слегка обескуражили — надеюсь, они поняли насчет банков. Но надо искать и другие пути.
— Вы на самолет рассчитываете успеть, Генри? — неожиданно спросил адмирал.
Киссинджер глянул на часы:
— Да, пошли.
— Возьмите машину, нам с Рольфом надо еще немного потолковать. Скажите шоферу, чтобы вернулся за мной.
Когда Киссинджер вышел, Брубек повернулся к Рольфу Хеммингу:
— Ну, а теперь перейдем к делу. Вы говорите, что я могу встретиться с этим пидором Пеллереном — их министром обороны?
— Я договорился, что сегодня вечером вы встретитесь на квартире одного надежного человека — его сотрудника.
Глава 10
Ровно в шесть пополудни высокий рыжий малый — наш старый знакомец Жан-Поль — решительно толкнул тяжелую застекленную дверь в помещение редакции «Юманите» на улице Фобур Пуассоньер и, быстро оглядевшись в холле, направился налево — к столу, за которым сидела дежурная. Правую руку он держал в кармане кожаной куртки, в левой был конверт.
— Это для Армана Сейнака. Очень срочное дело. Отправьте прямо сейчас.
— Вы можете подождать? Я только проверю, у себя ли он.
Дежурная взяла трубку местного телефона. Рыжий остался стоять у стола, но на девушку не смотрел: его взгляд беспокойно шарил по приемной, изучая всех, кто там был.
Вахтер, сидевший рядом с дежурной, взял пустую сумку для корреспонденции.
— Я пошел наверх, — сказал он и, выйдя из-за стола, направился будто бы к лифту. Но, оказавшись позади Жан-Поля, внезапно навалился на него, прижав к столу, мгновенно набросил сумку ему на голову и крепко схватил за руки. Плотный мужчина, сидевший в дальнем углу, с неожиданным проворством подскочил и помог своему коллеге скрутить «курьера», не дав ему никакой возможности действовать правой рукой — она так и осталась в кармане куртки.
Все это произошло мгновенно. Жан-Поля вывели через заднюю дверь, а потом через запасный выход вообще из здания в переулок. Там ждала машина. Его втолкнули туда, один оперативник уселся рядом и двое — впереди. Руки в наручниках оказались за спиной. Тем временем еще один оперативник вернулся в холл через парадный вход и забрал конверт.
— Спасибо, дорогуша, — похвалил он дежурную. — Отлично ты это проделала. Передай Сейнаку, что все о'кей.
Спустя несколько минут раздался вой полицейских сирен, к зданию подлетели четыре полицейские машины. Выскочившие из них люди — человек двадцать в форме и штатском — бросились к дверям. Они миновали приемную, будто точно зная, куда надо бежать, рассыпались по комнатам второго и третьего этажей, где располагались отделы редакции, а двое отсоединили местный телефон и принялись обыскивать стол дежурной.
Несмотря на протесты Сейнака и остальных сотрудников, за полчаса полиция обшарила все кабинеты. Возглавлявший группу инспектор отказался ответить на вопрос, есть ли у него ордер на обыск, и только плечами пожал, когда ему сказали, что на следующий же день газета расскажет своим читателям о его действиях. Из кабинета, где в тот момент никого не было, он позвонил в префектуру.
— Это Дюмайль, господин префект.
— Ну?
— Ничего не обнаружено. Абсолютно ничего. Мы все перерыли.
— Не понимаю! Агент ведь доложил, что человек с конвертом вошел в здание.
— Но вышел ли он, господин префект?
В трубке наступило молчание.
— Вот идиот! — произнес наконец префект. — Чего ж ему никто не сказал, чтобы он еще подождал?
— Приступить к поискам того, кто принес конверт?
— Не надо. Уводите своих людей…
А тем временем машина ДСТ на большой скорости двигалась к улице Соссэ. Она заехала в подземный гараж, и один из инспекторов пошел звонить.
— Он тут, внизу, — доложил он Альфреду Бауму. — Привести его к вам?
Баум был уже в курсе.
— Не надо. Снимите пока отпечатки пальцев и проверьте на компьютере. Потом пусть инспектор Алламбо с ним побеседует. Я его проинструктировал, он будет тянуть допрос как можно дольше. А я встречусь с этим малым завтра утром.
Из гаража Жан-Поля провели в лифт. Он шагал с развязным видом и не отвечал, когда к нему обращались. Сотрудникам контрразведки такая бравада была знакома — ее обычно хватает часа на два. Они будто и не замечали ничего.
В кабинете инспектора Алламбо наручники с Жан-Поля сняли, предложили сигарету и не стали настаивать, когда он отказался от чашки кофе. Пришел молодой человек со специальным оборудованием и снял отпечатки пальцев, а другой сфотографировал его. В карманах у задержанного не нашлось ни оружия, ни документов.
Негромкий голос и мягкие манеры инспектора Алламбо — человека уже немолодого — не сразу позволяли обнаружить в нем острый и недобрый ум. Он слыл большим специалистом по части допросов и, не повышая голоса, умел, как никто другой из его коллег, выжать из преступника признание.
— Только дайте им время — и они запутаются, — утверждал он. — В этих их россказнях обязательно найдется слабое звено. Дайте им поговорить — и они сами себя разоблачат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Жан-Поль вылез через окно на карниз, который огибал все здание вплоть до того места, где оно примыкало к такому же жилому дому, стоящему на соседней улице. Скупо посветив фонариком, он обнаружил чуть дальше открытое окно и, дойдя до него, спрыгнул в чью-то спальню. Пока он, светя фонариком, искал дверь, раздался испуганный вскрик, но когда обитательница комнаты решилась зажечь свет, незваный гость уже был в коридоре. По лестнице он спустился благополучно, никто его не видел. Оказавшись на улице, торопливо зашагал прочь, подальше от Фобур Сент-Оноре. По пути в пассаж Сен-Дени ему тоже никто не встретился.
— Говна пирога! — похвастался он, появившись в мастерской, где его ждали Ингрид, Виктор и Беранже.
— Здорово! — похвалила Ингрид. Она даже улыбнулась ему. Жан-Поль только взглянул на нее: он еще докажет этой суке, что есть на свете настоящие мужики.
Заголовок в парижском выпуске «Интернэшнл геральд трибюн» был набран самым крупным шрифтом: «ELYSEE PALACE SHELLED» — «Обстрел Елисейского дворца…
Серьезный ущерб. Пострадавших нет.
Означает ли это правительственный кризис?»
Генри Киссинджер, завтракавший в своем номере, положив перед собой газету, улыбнулся. Может, это и случайность, что такое произошло как раз перед его встречей с французскими лидерами, но лучшего времени для диверсии он и сам бы назначить не мог. Теперь никто не решится утверждать, будто ситуация под контролем. Куда уж тут! Если президентский дворец обстреливают чуть ли не в упор!
Он допил апельсиновый сок и принялся за кофе.
— Помяните мои слова — это коммунисты! — произнес адмирал Брубек, как только они встретились. — Палить по президенту республики — это же надо! Наверняка чертовы коммунисты.
— Вовсе не обязательно, — не согласился Киссинджер. — Им-то это совершенно ни к чему.
Он уже не надеялся, что ему удастся хоть в чем-то убедить адмирала, и бросил эти попытки. Ничего хорошего подобное упрямство не предвещало ни ЦРУ и никому другому.
В 9.45 в гостинице появилась аскетическая фигура Вэллата.
— Небольшие изменения в организации встречи, — кисло сообщил он. — Президент и премьер-министр примут вас в министерстве морского флота на площади Конкорд.
— Что, дворец не в порядке?
— Не то чтобы не в порядке, но предстоит уборка. В министерстве будет удобнее.
Лицо Вэллата осталось безучастным: американцев он терпеть не мог.
В министерстве их провели в комнату для конференций, где высокий потолок был расписан в стиле рококо — нимфами, сатирами и купидонами. Под всем этим великолепием их уже ждали президент и премьер-министр. Присущее президенту чувство превосходства и самоуважения подсказывало ему, что не следует с готовностью принимать советы, даже если они исходят от президента Соединенных Штатов и если в качестве советчика выступает сам знаменитый доктор Генри Киссинджер. И тем более странно ему, президенту республики, принимать у себя руководителя ЦРУ. Уж газеты постараются эту встречу расписать. Да и сам он чувствует, что для Франции тут никаких выгод не будет. Он обменялся рукопожатием с американцами, не явив на своем лице ни малейшего подобия улыбки. Его примеру последовал и премьер-министр. Американцы, с самого начала взявшие неодобрительный и строгий тон, также не улыбнулись. Вэллат с мрачно-официальным видом исполнял обязанности секретаря.
Когда они уселись — Вэллат с приготовленным блокнотом и нацеленной в него шариковой ручкой, — президент выдавил из себя несколько невнятных приветственных слов и попросил доктора Киссинджера изложить свое дело.
— Мне поручено лично самим американским президентом, — начал Киссинджер, — передать вам на словах, а не в письменной форме… — Он чувствовал, что французский президент предпочтет именно эту форму. — Речь идет о стабильности обстановки во Франции, которая для него… (и т.д. и т.п.). Недавние взрывы вызвали в Вашингтоне серьезную тревогу. Наш президент хотел бы убедиться, что ситуация находится под контролем. Кроме того, под определенным углом зрения союзники Франции в Америке даже больше, чем сами французы, заинтересованы в результате предстоящих выборов. Победа левых сил, это нетрудно понять, создала бы серьезные проблемы…
Гортанный голос доктора Киссинджера звучал монотонно. Президент республики устремил свой взгляд в пространство, то же самое волей-неволей пришлось сделать и премьер-министру. Когда говоривший наконец замолчал, президент откашлялся и произнес:
— Но это наши внутренние дела, доктор Киссинджер. Мы ведь не приезжаем в Вашингтон, когда у вас негры бунтуют.
— Если Францией завладеют коммунисты, это станет европейской проблемой, а стало быть, и мировой, — возразил Киссинджер, — Соединенные Штаты не могут остаться безучастными. Выборы в восемьдесят первом году, когда коммунисты вошли в правительство, вызвали, как вы знаете, отголоски и у нас. Недавние события увеличивают возможность того, что коммунисты и дальше продвинутся к власти. Повторяю: Соединенные Штаты не могут равнодушно взирать, как развиваются дела.
— Это что, угроза?
— Никоим образом, господин президент, но я уполномочен заявить, что Соединенные Штаты готовы сделать все возможное в пределах известной и принятой международной практики, чтобы помочь французскому правительству выйти из затруднительного положения.
— Мне неизвестно, чтобы французское правительство обращалось за такого рода помощью.
— Совершенно верно. Но мы полагаем, что ситуация может измениться.
— А если изменений не воспоследует?
— Тогда можно ожидать, что наше правительство предпримет определенные шаги — по крайней мере финансового и коммерческого характера.
Премьер-министр вмешался в разговор:
— Вы собираетесь атаковать франк?
Киссинджер пожал плечами.
— Наши банки хотят себя защитить. Казначейство США не может им воспрепятствовать, если они сочтут, что обстановка во Франции нестабильна. То же самое относительно крупных американских корпораций, чьи интересы связаны с Францией, и тех, что покупают французское оборудование и материалы, — что мы им скажем? Только одно: будьте осторожны!
Наступило молчание.
— Передайте вашему президенту, — заговорил французский президент, — что я ценю проявленный им интерес, однако вынужден отказаться от участия США в той деятельности, которую мы предприняли для устранения своих временных затруднений. Вы можете быть совершенно уверены в том, что мы с ними справимся. Что до предстоящих выборов, то они касаются французов и только французов.
— А почему это сегодняшняя встреча происходит не в президентском дворце? — Внезапный вопрос адмирала прозвучал так, как если бы он находился у себя на юте.
Президент твердо глянул в его по-детски голубые глаза.
— По той причине, адмирал, что в моем кабинете идет ремонт.
Адмирал сардонически хмыкнул, будто собирался засмеяться, но у него не получилось.
— Вас обстреляли, — заявил он. — Не понимаю, какого черта вы это терпите. Всем известно: это же коммунисты.
— Благодарю за совет, — ответил президент. — Он, безусловно, обнаруживает глубокое понимание нашей сложной политической ситуации.
Он встал:
— Господа, могу только добавить следующее. Мне представляется, что вы стремитесь подтолкнуть нас к административным — то бишь полицейским — мерам против коммунистов. Думаю, в субтропическом климате Вашингтона это могло бы выглядеть логичным. Именно этому, вероятно, я обязан высокой чести беседовать не с кем иным, как с руководителем ЦРУ. Но должен заявить, что я решительно отказываюсь быть втянутым в какие-либо действия, способные привести к гражданской войне в нашей стране, — к войне, победу в которой я никоим образом не смог бы гарантировать.
Он устремил на адмирала холодный взгляд.
— Здесь вам не колония, адмирал. Не Ла-Пас, не Сантьяго и даже не Буэнос-Айрес. Это Париж. Не считаю возможным продолжать нашу беседу. Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания президенту США и желаю приятно провести время, пока вы еще у нас.
Они снова обменялись рукопожатиями. Отпуская руку премьер-министра, доктор Киссинджер заметил:
— Пожалуйста, не забудьте: правительство не в силах влиять на то, что могут предпринять наши банки. Как бы потом не пришлось пожалеть.
Он пожал плечами, тонко улыбнулся и удалился вслед за массивной фигурой адмирала.
— Давайте встретимся с этим вашим Хеммингом сегодня, — предложил он, когда они спускались по лестнице.
— Я это организую, Генри, — согласился адмирал и добавил: — Вот чертовы дураки!
Рольф Хемминг занимал дорогую квартиру в шестнадцатом округе, недалеко от Булонского леса. Она была полностью перестроена согласно его несколько своеобразным вкусам — Хемминг был гомосексуалистом. Светильники венецианского стекла в гостиной бросали нежный свет на двери, покрытые в несколько слоев лиловой краской. Обюссонские ковры были великолепны, а столовую украшали две прелестные головки Греза, повешенные слишком уж напоказ, будто в картинной галерее. Удобные, глубокие диваны и кресла были обиты платной бледно-серой материей, на некоторых обивка была цвета кофе с молоком. Все это производило впечатление одновременно и некоторой вульгарности, и старомодной изысканности. Черный слуга, уроженец Сомали, с великолепной мускулатурой, был в белой национальной одежде с золотой вышивкой.
Доктор Киссинджер осторожно присел на один из диванов. Адмирал остался стоять спиной к открытому окну, откуда веяло угнетающей уличной жарой. Рольф Хемминг, такой же фатоватый, как его жилье, и такой же старомодный с виду, расположился в кресле. Было четыре часа пополудни. Им подали коктейль «Кровавая Мэри».
— Мои осведомители, — начал Хемминг, речь его была изысканно-манерной, — говорят, будто это дело рук коммунистов, которые рассчитывают, что дестабилизация послужит им на пользу во время выборов. Население захочет ценой своих голосов купить мир и спокойствие…
— Чепуха, — возразил Киссинджер. — Даже французские коммунисты не такие идиоты, а уж они-то — одни из самых глупых в Европе.
— Мне не кажется это столь уж неумным, доктор Киссинджер, — не согласился Хемминг. — В этой стране люди всегда голосуют за тех, на чьей стороне, как им кажется, успех. Так они поступали в прошлом и, согласно прогнозам, точно так поведут себя и в данном случае.
— Кто этот ваш осведомитель?
Хемминг взглянул на адмирала, но ответил Киссинджеру:
— Вы задали трудный вопрос, сэр. Я не уверен, что имею право говорить о своих источниках информации.
— Не имеете! — резко сказал адмирал. — Я уже обсуждал эти дела с Хеммингом, Генри. Я доверяю этому источнику.
— Но это же чушь! — повторил Киссинджер. — И скажите мне такую вещь: почему они никого не арестовали? Уж не думаете ли вы, что их полиция вообще ни на что не способна?
— Отчасти действительно ни на что не способна, а отчасти коррумпирована.
— А мы-то действуем в этом направлении, Кент?
— Хотел бы я, чтобы это было так. — Адмирал пожал плечами.
— Есть у вас контакты с французской полицией или с контрразведкой?
Хемминг кивнул. Если Киссинджер рассчитывал на более подробный ответ, то его ждало разочарование.
— Может, вы знаете, насколько они продвинулись в распутывании этой проблемы?
— Знаю, доктор Киссинджер. Они очень далеки от того, чтобы ее решить.
— Все эти взрывы и нападения — действительно дело чисто внутреннее?
— Полагаю, что это так, но Москва их наверняка одобряет.
Киссинджер сделал нетерпеливый жест. Эти люди так же безнадежно увязли в своей школярской демонологии, как русские — в своей. Спорить с ними — просто время терять.
— Будь что будет, — сказал он. — Но мы должны придать этому делу интернациональный характер, чтобы получить возможность вмешаться на законных основаниях. Если оставить это французам, они все просрут. Сегодня утром мы их слегка обескуражили — надеюсь, они поняли насчет банков. Но надо искать и другие пути.
— Вы на самолет рассчитываете успеть, Генри? — неожиданно спросил адмирал.
Киссинджер глянул на часы:
— Да, пошли.
— Возьмите машину, нам с Рольфом надо еще немного потолковать. Скажите шоферу, чтобы вернулся за мной.
Когда Киссинджер вышел, Брубек повернулся к Рольфу Хеммингу:
— Ну, а теперь перейдем к делу. Вы говорите, что я могу встретиться с этим пидором Пеллереном — их министром обороны?
— Я договорился, что сегодня вечером вы встретитесь на квартире одного надежного человека — его сотрудника.
Глава 10
Ровно в шесть пополудни высокий рыжий малый — наш старый знакомец Жан-Поль — решительно толкнул тяжелую застекленную дверь в помещение редакции «Юманите» на улице Фобур Пуассоньер и, быстро оглядевшись в холле, направился налево — к столу, за которым сидела дежурная. Правую руку он держал в кармане кожаной куртки, в левой был конверт.
— Это для Армана Сейнака. Очень срочное дело. Отправьте прямо сейчас.
— Вы можете подождать? Я только проверю, у себя ли он.
Дежурная взяла трубку местного телефона. Рыжий остался стоять у стола, но на девушку не смотрел: его взгляд беспокойно шарил по приемной, изучая всех, кто там был.
Вахтер, сидевший рядом с дежурной, взял пустую сумку для корреспонденции.
— Я пошел наверх, — сказал он и, выйдя из-за стола, направился будто бы к лифту. Но, оказавшись позади Жан-Поля, внезапно навалился на него, прижав к столу, мгновенно набросил сумку ему на голову и крепко схватил за руки. Плотный мужчина, сидевший в дальнем углу, с неожиданным проворством подскочил и помог своему коллеге скрутить «курьера», не дав ему никакой возможности действовать правой рукой — она так и осталась в кармане куртки.
Все это произошло мгновенно. Жан-Поля вывели через заднюю дверь, а потом через запасный выход вообще из здания в переулок. Там ждала машина. Его втолкнули туда, один оперативник уселся рядом и двое — впереди. Руки в наручниках оказались за спиной. Тем временем еще один оперативник вернулся в холл через парадный вход и забрал конверт.
— Спасибо, дорогуша, — похвалил он дежурную. — Отлично ты это проделала. Передай Сейнаку, что все о'кей.
Спустя несколько минут раздался вой полицейских сирен, к зданию подлетели четыре полицейские машины. Выскочившие из них люди — человек двадцать в форме и штатском — бросились к дверям. Они миновали приемную, будто точно зная, куда надо бежать, рассыпались по комнатам второго и третьего этажей, где располагались отделы редакции, а двое отсоединили местный телефон и принялись обыскивать стол дежурной.
Несмотря на протесты Сейнака и остальных сотрудников, за полчаса полиция обшарила все кабинеты. Возглавлявший группу инспектор отказался ответить на вопрос, есть ли у него ордер на обыск, и только плечами пожал, когда ему сказали, что на следующий же день газета расскажет своим читателям о его действиях. Из кабинета, где в тот момент никого не было, он позвонил в префектуру.
— Это Дюмайль, господин префект.
— Ну?
— Ничего не обнаружено. Абсолютно ничего. Мы все перерыли.
— Не понимаю! Агент ведь доложил, что человек с конвертом вошел в здание.
— Но вышел ли он, господин префект?
В трубке наступило молчание.
— Вот идиот! — произнес наконец префект. — Чего ж ему никто не сказал, чтобы он еще подождал?
— Приступить к поискам того, кто принес конверт?
— Не надо. Уводите своих людей…
А тем временем машина ДСТ на большой скорости двигалась к улице Соссэ. Она заехала в подземный гараж, и один из инспекторов пошел звонить.
— Он тут, внизу, — доложил он Альфреду Бауму. — Привести его к вам?
Баум был уже в курсе.
— Не надо. Снимите пока отпечатки пальцев и проверьте на компьютере. Потом пусть инспектор Алламбо с ним побеседует. Я его проинструктировал, он будет тянуть допрос как можно дольше. А я встречусь с этим малым завтра утром.
Из гаража Жан-Поля провели в лифт. Он шагал с развязным видом и не отвечал, когда к нему обращались. Сотрудникам контрразведки такая бравада была знакома — ее обычно хватает часа на два. Они будто и не замечали ничего.
В кабинете инспектора Алламбо наручники с Жан-Поля сняли, предложили сигарету и не стали настаивать, когда он отказался от чашки кофе. Пришел молодой человек со специальным оборудованием и снял отпечатки пальцев, а другой сфотографировал его. В карманах у задержанного не нашлось ни оружия, ни документов.
Негромкий голос и мягкие манеры инспектора Алламбо — человека уже немолодого — не сразу позволяли обнаружить в нем острый и недобрый ум. Он слыл большим специалистом по части допросов и, не повышая голоса, умел, как никто другой из его коллег, выжать из преступника признание.
— Только дайте им время — и они запутаются, — утверждал он. — В этих их россказнях обязательно найдется слабое звено. Дайте им поговорить — и они сами себя разоблачат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26