А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Великолепно! – воскликнул он. – Эта гостиная похожа на вас. Такая же… – он поискал слово, – экзотическая!
Илона посмотрела на него с легким недоверием, но ее глаза заблестели…
– Я только недавно обновила ее. А скажите, Петер, хотели бы вы иметь такую же комнату в своем доме?
– Нет, – честно признался он. – Но это вовсе не означает, что мне не нравится ваш вкус.
Она засмеялась.
– Вы просто очень вежливый человек. Но не бойтесь, – при работе с клиентом я всегда учитываю его индивидуальность. Просто здесь живу я. Один из моих гостей как-то сказал, что из всего этого, – она обвела рукой комнату, – так и прет мой дикий, необузданный нрав. Нахал, верно? А вы не хотели бы высказать свое мнение об этом, Петер? – В ее голосе звучал вызов.
– Никто не может отнять у вас права воспринимать жизнь в ярких, контрастных тонах, – ухмыльнулся он.
Илона с улыбкой покачала головой, и ее серебряные серьги-кольца кокетливо зазвенели.
– А вот вы представляете собой классическое сочетание черного с белым.
– Вы так считаете? А я всегда считал, что мне ближе все оттенки серого.
– Это ужасный цвет. Он подходит разве что для глаз одного моего знакомого.
Илона снова скользнула по Петеру раздевающим взглядом, и если бы его руки не были заняты многочисленными пакетами с едой, то, возможно, он снова схватился бы за свой спасительный галстук.
– Куда мне все это положить? – досадливо пробормотал он, указывая подбородком на свой груз.
– О, извините, сюда, – потащила она его к арке, – кухня у меня примыкает к столовой.
К великому облегчению Петера, маленькое помещение, размерами больше напоминавшее камбуз, использовалось, судя по всему, по назначению. Тут преобладали черно-белые тона. Черные полки на стенах, кафельный пол в шашечку, белые шкафчики. Дверь, впрочем, представляла собой вращающийся турникет, – Илона и здесь применила свое неординарное видение интерьера.
– Складывайте все это на стол, – скомандовала она. – Так, вы очень любезны. Ну, а что вы думаете о моей кухне? Надеюсь, она-то вам по вкусу?
– Здесь вполне уютно, – сказал он не слишком уверенно. – Хотя… я предпочитаю темно-синий цвет.
– Я это учту, – улыбнулась Илона. – Хотите посмотреть окрестный пейзаж? Откройте вон ту дверь позади вас.
Петер прошел в очередную арку и оказался на застекленной веранде. Солнечные лучи буквально пронизывали просторное помещение. Диван с красной бархатной накидкой и белыми подушками ярко выделялся на фоне черных стен и пола.
Это ее мастерская, легко догадался Петер, увидев мольберт и разбросанные повсюду тюбики с красками. Его внимание привлек холст, натянутый на мольберте и прикрытый куском материи… Может быть, это портрет Ульриха?
Он почувствовал непреодолимое желание увидеть работу Илоны, но… Вдруг она рассердится? Пришлось, мельком бросив взгляд на соседние коттеджи, возвращаться на кухню.
– Вы когда-нибудь писали горные пейзажи? – спросил он.
– Пыталась пару раз, но, увы… Нет, я берусь только за то, что делаю хорошо. И если знаю заранее, что смогу это продать.
– Например, обнаженную натуру?
– Именно. Да, кстати… Вы так и не ответили, согласны ли позировать мне.
– Не знаю. Я еще не решил.
– Хорошо, не будем торопиться… Поговорим об этом немного позже. А сейчас, простите, я займусь ужином. Франц обожает мой творожный пирог. Почему бы вам пока не занять себя чем-нибудь? Полистайте книги по живописи, посмотрите телевизор.
– А не могу ли я чем-нибудь помочь?
– Ах, обманщик! Вы же говорили, что ничего не умеете. – Как видно, она решила немного поддразнить его.
– Но вы же не поверили… Что ж, теперь буду держать язык за зубами.
– Прекрасно! Ну, великий кулинар, снимайте пиджак и этот несносный галстук. Будем надеяться, что вам удастся почистить овощи, не причинив себе вреда.
Петер с энтузиазмом засучил рукава.
– Готово! – торжественно объявил он пятнадцать минут спустя.
Конечно, только полный глупец может получать удовольствие, занимаясь чисткой овощей. Но это случилось… Причем он испытывал гораздо больше гордости, чем тогда, когда заключал выгодную в финансовом отношении сделку. Оказывается, держать в руках кастрюлю с умело очищенным картофелем намного приятнее, чем, допустим, конверт с только что приобретенными акциями.
– Что еще делать? – спросил он с нетерпением.
Илона окинула его испытующим взглядом.
– Пожалуйста, нарежьте картофель соломкой. Не знаю, найдется ли мужчина, который в состоянии сделать это как полагается, – добавила она с улыбкой. – У них почему-то получается всегда или слишком толсто, или слишком длинно. Наверно, это фаллический комплекс.
– Вы имеете в виду комплекс неполноценности? – парировал Петер, смущенно улыбаясь.
Все это время он испытывал такое возбуждение, что ни о каком комплексе неполноценности не могло быть и речи.
– Но разве у зигфридов он бывает? – спросила она, ставя пирог в духовку.
– Какая грубая лесть!
– Нисколько. Достаточно взглянуть на вас в профиль. Как все художники, я – немножко физиономистка, Петер.
– Комплексы есть у всех, Илона. Просто некоторые умело скрывают их.
Она вдруг насторожилась.
– Вы серьезно? Так что вы прячете под маской своей респектабельности?
Он хитро посмотрел на нее.
– Узнаете, если расскажете о себе.
Илона весело рассмеялась. Вот уж поймал так поймал. Да, этот «крутой банкир» нравился ей все больше и больше. Он вовсе не тот самоуверенный сноб, каким, честно говоря, показался ей при первой встрече. Неприступность и махровый консерватизм – лишь фасад, за которым скрываются прямота и безыскусность. А его манера с серьезным видом подшучивать над собеседником просто неподражаема.
Может быть, поэтому она чувствует себя с ним совершенно свободно? Не то что с этим занудой Ульрихом… И это тоже очень важно – ведь полноценный секс без раскованности партнеров невозможен.
Наблюдая за пирогом в духовке, она в мельчайших подробностях продумывала план своих дальнейших действий.
Если Петер Адлер станет ее любовником, – а в этом еще нельзя было быть до конца уверенной, – она разрешит ему предохраняться пару месяцев, а затем скажет, что собирается пить противозачаточные таблетки. Вряд ли он будет против. Илона не помнила ни одного мужчины, который отказался бы от так называемого естественного секса.
И тут, представив Петера в своих объятиях, она вдруг почувствовала сильное, нетерпеливое возбуждение.
Обычно для Илоны не имело значения, сколько пройдет времени, прежде чем она затащит мужчину в постель. Ей даже нравилось затягивать процесс обольщения.
Но теперь она не хотела и думать о том, что после ужина Петер отправится в какой-то там отель. Отпустить его, позволить ускользнуть в сгущающиеся сумерки? Ни за что! Он нужен ей здесь, в ее доме, сегодня же…
Теперь она знала, что не услышит отказа. Если бы Петер по-прежнему избегал ее, то не поехал бы с ней в Альпы и уж, конечно же, не принял бы приглашения на ужин. Но опасение, пусть небольшое, совсем крохотное, – что добыча в последний момент ускользнет из ее цепких лапок, – все же существовало. Нет, все-таки с грубоватым, откровенно чувственным Ульрихом было проще.
Илона бросила опасливый взгляд на Петера, и сердце ее учащенно забилось. Скоро придет Франц. Если она хочет добиться своего, нечего терять время на разговоры.
– Послушайте… А вам действительно так уж необходимо вернуться в гостиницу?
Петер затаил дыхание. Эта женщина сказала то, что он так мечтал услышать. А что, если она его просто разыгрывает?
– Не хотел бы вас стеснять. – Он застенчиво потупился. Как приятно разыгрывать недотрогу, зная, что дело, в сущности, в шляпе!
– Ну что вы, – проговорила Илона, доставая из холодильника отбивные. – Я всегда могу лечь в комнате для гостей.
Петер едва сдержал улыбку. В комнате для гостей? Разумеется, моя прелесть. Он готов был подыгрывать ей и дальше, – до тех пор, пока в конце концов не получит того, за чем пришел.
– Ну… если это вас не стеснит… А когда появится ваш шеф?
Наморщив свой слегка вздернутый носик, Илона недовольно посмотрела на Петера.
– Пожалуйста, называйте его просто Франц.
– Хорошо. Так когда же?
– Не позже семи. Он знает, что обычно я управляюсь к половине восьмого, и любит выпить где-нибудь пару кружек пива перед ужином. А почему вы спрашиваете?
– Соображаю, хватит ли у меня времени, чтобы принять душ, – ответил Петер. Холодный душ, подумал он с сожалением и посмотрел на часы. – Сейчас только пять минут седьмого. У меня есть смена белья в машине. Знаете, я привык мыться по несколько раз в день.
Конечно же, он несколько преувеличивал. Вернее, воспользовался кое-какими привычками Ирены фон Дитцегоф.
– Тогда идите скорее в ванную, – предложила Илона. – А я займусь мясом. Когда закончу – тоже, пожалуй, ополоснусь.
Петер двинулся было к арке, но что-то заставило его оглянуться.
Илона стояла у стола, разделывая мясо, и ее упругие бедра покачивались в такт движениям правой руки. Почувствовав его взгляд, она обернулась.
– Что такое? – спросила она.
Не отрывая глаз от ее рта, он шагнул вперед, осторожно взял ее двумя пальцами за подбородок и слегка повернул к себе.
Она вся напряглась в ожидании. И Петер еще ближе наклонился к ней, соединяя губы в поцелуе.
Кто-то глубоко вздохнул. Илона или он? А может быть, они оба? Впрочем, так ли уж это было важно? Главное, ее губы отвечали на его осторожное, почти робкое прикосновение…
Но он не мог, не хотел удовлетвориться мимолетным поцелуем! Он жаждал жарких объятий, огненных ласк…
– Нет, – задыхаясь, выпалила она. Он поднял голову и вопросительно посмотрел на ее искаженное страстью лицо.
– Нет? – недоуменно повторил он.
– Нет, – едва смогла выговорить она. – Не сейчас…
Петер понял это как знак согласия и осторожно расстегнул единственную пуговицу на ее жилетке. Глаза Илоны округлились…
Бог ты мой, какие же у нее красивые груди! Маленькие, упругие. Крупные овалы коричневых сосков приглашали ласкать их губами. Но он решил не торопиться и оставить эти сладкие плоды… на десерт. А сейчас вполне можно удовлетвориться тем, чтобы наблюдать ее реакцию. Он протянул руку, нежно погладил каждую грудь и с радостью ощутил, как они набухли.
Илона жадно хватала ртом воздух, глоток за глотком. Зрачки ее то расширялись, то суживались. Она словно оцепенела, не в силах остановить его руки.
– Петер… – простонала она. – О, Петер!
Она произнесла это так, что ему показалось, что он впервые слышит свое имя. В знакомых звуках слышались мука и страстное желание.
Ее состояние передалось Петеру. Ни одна женщина из тех, кого он знал, не возбуждалась так поразительно быстро! Действительно, этого беднягу Ульриха можно понять! Таких, как Илона, надо еще поискать. Чувственная натура, причем без тени фальши, открытая и искренняя…
Да, эротические мечты, которым он предавался в тишине своей холостяцкой квартиры, становились явью. Он оказался на пороге приключения, которого, возможно, ждал всю жизнь.
Они еще не разомкнули объятий, когда в соседней комнате грянул звонок. Телефон тут же смолк, но через минуту начал трезвонить снова и снова.
Тяжело вздохнув, Илона вырвалась из его объятий, прошла к телефону и взяла трубку.
– Это Амелия, – услышала она.
– Да, дорогая, – задыхаясь, пробормотала Илона.
– Ты, наверное, готовишь ужин? Спасибо, что не бросаешь нашего Франца. Знаешь, он только что выехал и скоро будет у тебя. Да, учти, он несколько раз заговаривал об «Альпийской фиалке». Надеюсь, новости у тебя хорошие. А как насчет господина Адлера?.. Ну, ладно, не буду тебя отвлекать. Позвони мне завтра утром и опиши все в красках, как ты это умеешь…
Илона слышала голос подруги, но не понимала ни слова, погруженная в собственные переживания. Она привыкла заводить мужчин, стимулировать их, но оставаться при этом равнодушной к сексу.
Но сейчас, в эту минуту… Кровь бурно пульсировала в ее венах, а тело жаждало продолжения.
Положив трубку, Илона вернулась на кухню.
Поглядев Петеру в глаза, она с удивлением заметила, что он смотрит в ее раскрасневшееся лицо с нескрываемым раздражением.
– Ну и как наши с вами дела? Ведь этот звонок касался меня? – спросил он ледяным тоном. – Заключение контракта движется к успешному завершению?
– Что?
До Илоны не сразу дошел гадкий смысл его слов. Но когда она поняла, что он имел в виду, в ней поднялось чувство горькой обиды, способное погасить любое желание. Да как он смел подумать о ней такое?
Возбуждение мгновенно погасло, и она почувствовала легкое замешательство. Бог мой, да ведь она стоит перед ним полуголая!
Илона никогда не стеснялась своего тела, – ей случалось не раз загорать на нудистском пляже. Но она не хотела, чтобы Петер догадался, какую власть имеет над ней. Грудь ее все еще была напряжена от возбуждения, а набухшие соски призывно приподнялись. Она отвернулась и попыталась стянуть края жилетки.
– Контракт тут совершенно ни при чем, – произнесла она довольно резко. – Звонила Амелия. Она намекнула на мое необъяснимое пристрастие к таким мужчинам, как вы.
На лице Петера появилось растерянное выражение.
– Таким мужчинам, как я? Но… почему во множественном числе?
Илона затаила дыхание. Теперь нужно немного отступить, иначе можно все испортить.
– Петер, дорогой… – Она собиралась произнести это чувственно-сладострастным голосом и вдруг с удивлением поняла, что ей даже не приходится притворяться. – Да, моя слабость – элегантные, красивые, сильные мужчины. Как вы думаете, почему я подошла к вам на том памятном для нас обоих вечере? Вспомните, ведь тогда никакого контракта и в помине не было. Но… до сих пор мне не очень-то везло. Наверное, поэтому я все еще живу одна.
– Гм. Это означает, что, как только вам удастся заполучить такого мужчину, вы сразу же выскочите за него замуж.
Илона невесело рассмеялась.
– Я этого не говорила, Петер. Кстати, Франц подтвердит, что я, увы, не создана для замужества.
Опять этот Франц!
– Но… для чего же вы тогда созданы?
– Думаю, вы уже догадались. А теперь ступайте и принесите свои вещи, я провожу вас в ванную комнату. Скоро приедет Франц, и мне надо переодеться к его приходу.
– Но сначала… Поцелуй меня, – потребовал он, и Илону охватила паника. Боже, ей только что удалось взять себя в руки!
Она вскрикнула, когда он сжал ее в объятиях и приник ртом к ее губам, проникая языком все глубже и глубже, пока она не обмякла, потеряв всякое желание сопротивляться.
А что, может быть, и впрямь плюнуть на осторожность и…
С каждой секундой Илона чувствовала, что все больше и больше растворяется в его объятиях. И ее руки помимо воли все крепче обвивали его шею, притягивая ближе, ближе…
Когда ей наконец удалось оторваться от Петера, дыхание его было тяжелым и прерывистым.
– Ты должна избавиться от Франца как можно скорее, – пробормотал он. – А теперь, пожалуйста, покажи, где у тебя ванная. Боюсь, что только ушат ледяной воды поможет нам прийти в себя.
Понимая, что он совершенно прав, она, тем не менее, готова была запротестовать. Хорошо, пусть отправляется в этот проклятый душ. И она тоже пойдет охладить свою пылающую плоть, – но в другой, поменьше размерами, куда вход гостям заказан. И выйдет оттуда спокойной, бесстрастной, почти бесполой!
Обезумевшая от страсти Илона не вписывалась в ее планы. Не она, а он должен был потерять контроль над собой!
Но как это здорово, когда он обнимает и целует ее! И как трудно от этого отказаться – в эту минуту, сейчас.
5
Застонав, Илона сдернула жаркую кожаную одежду и юркнула под душ. Сильная струя холодной воды быстро привела ее в чувство, и через каких-нибудь десять минут она открыла дверь Францу – свежая и сияющая, как утренняя роза.
– Привет, – она буквально прыгнула через порог, чтобы поцеловать его в щеку. – Как чувствует себя безупречный отец прекрасной семьи?
– Немножко нервничает. Вдобавок еще эти дела… А что у тебя? Понравилось наше произведение этому снобу?
– Он вовсе не сноб, – мягко поправила Илона, направляясь в кухню. Франц потащился следом. – Дом ему понравился, он уже позвонил своему агенту, и я думаю, что сделку удастся заключить прямо завтра. Вы довольны, шеф?
– Потрясающе! – мгновенно воспрянувший духом Франц обнял Илону, приподнял и закружил в воздухе. – Это надо отметить.
Он шагнул к холодильнику и потянулся к запотевшей банке пива, но вдруг остановился, прислушиваясь.
– Что там за шум в ванной? – Он нахмурился. – Похоже, ты, как всегда, забыла выключить воду.
У Илоны дрогнули колени, – кажется, ее застигли на месте преступления. Чушь, ерунда! Франц – свой человек, и нечего его стесняться.
– Не волнуйся, – спокойно проговорила она. – Я ничего не забыла. Это… Это наш гость принимает душ.
– Петер? – Глаза Франца округлились, и в них появилось страдальческое выражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12