На мгновение ей показалось, что она ослепла, и от этого ужас стал совсем нестерпимым. Когда автомобиль остановился, водитель включил в салоне свет. Но и тогда она не почувствовала облегчения.
Водитель обернулся, и, когда она увидела предмет, который он держал в руке, у нее перехватило дыхание. Это был шприц, а большим пальцем он нажимал на поршень, выпуская кривую тонкую струйку прозрачной жидкости.
Широко раскрыв от ужаса глаза, она попыталась вжаться поглубже в сиденье, но тщетно. Деваться было некуда – в ее плоть с двух сторон упирались револьверные дула. Водитель потянулся к ней и, ухватив за руку, с силой дернул к себе.
– Ч-что вы делаете? – прошептала Дэлия. От ужаса ее губы и нёбо настолько пересохли, что голос скорее напоминал какой-то сдавленный хрип.
Он поднес иглу к внутренней поверхности ее руки, чуть пониже локтя.
– Приятных тебе сновидений, актриса, – с отвратительной ухмылкой проговорил он и, даже не закатав рукав и не протерев место укола спиртом, сразу же глубоко вонзил иглу в руку.
Почувствовав острую боль, она вскрикнула. Затем какое-то дремотное ощущение вошло в ее руку, а потом начало разливаться по всему телу. Все вокруг как в тумане поплыло перед глазами. Она смутно сознавала, как распахнулись дверцы автомобиля… а ее саму наклонили вперед и потащили наружу. Ноги были ватными, и мужчинам пришлось держать ее, чтобы она не упала.
«Я все время беспокоюсь о тебе», – раздался где-то в глубине ее сознания голос Инги, и эта мысль была последним, что она помнила. Затем ее лицо приняло безжизненное выражение, веки закрылись. И она погрузилась в черноту.
Все стены роскошного кабинета Наджиба Аль-Амира, находящегося на верхнем этаже Трамп Тауэр, были уставлены книгами. Обтянутые замшей кушетки без подлокотников, обитые прекрасной кожей французские стулья, лакированные японские лампы и полированный, с бронзовыми украшениями, письменный стол, изготовленный мэтром Филлипом-Клодом Монтиньи для самого Людовика XV, терялись в этом обилии книг, помещенных в отделанные «под черепаху» шкафы с латунной окантовкой.
Но в библиотеке было нечто большее, чем просто книги в красивых переплетах и множество полок с первыми изданиями. В широких и неглубоких ящиках хранились баснословные сокровища, достойные короля: древние персидские манускрипты, связки исторических документов и договоров, скрепленных подписями королей, королев, президентов и премьер-министров, египетские папирусы, возраст которых исчислялся тремя тысячами лет, фрагменты наскальных рисунков, сделанных семнадцать тысяч лет назад и похищенных из пещеры Ласко во Франции, и не знающая себе равных частная коллекция древних морских карт. Самыми бесценными сокровищами были христианские реликвии: библия, изданная Гутенбергом, и полный манускрипт часослова четырнадцатого века с цветными иллюстрациями.
Сейчас Наджиб, обычно находивший утешение, покой и огромную радость в этом своем убежище, начинал чувствовать, что даже драгоценный кабинет не в силах развеять мрачное состояние духа и охватившее его чувство обреченности. Как только раздался пронзительный телефонный звонок, он бросился к аппарату, автоматически включив противоподслушивающее устройство, прежде чем звонивший успел произнести хотя бы одно слово.
– Все сделано, – по-арабски произнес сквозь помехи искаженный голос. – Товар у нас.
Рука Наджиба затряслась так сильно, что телефонная трубка стукнула его по уху. Сейчас, спустя три десятилетия терпеливого ожидания, реальность ситуации внезапно потрясла его: он чувствовал себя слабым и полностью выжатым. На какое-то мгновение ему даже стало трудно говорить.
– Вы меня слышите? – спросил голос после долгого молчания.
Он взял себя в руки.
– Да, слышу. Все прошло гладко?
– Как по маслу. Можно доставлять товар в условленное место?
– Да, – отозвался Наджиб. – Я буду ждать. Медленно опустив трубку, он положил ее на рычаг.
Затем, не желая омрачать тяжелыми мыслями свою святыню, вышел в соседнюю комнату и уставился в огромное – от пола до потолка – окно из затемненного стекла. Сквозь него небо выглядело мрачным. Стоял один из удушливых серых дней – репетиция предстоящего томительно жаркого лета, а тонированное стекло делало его еще удушливее и грязнее. На какое-то мгновение перед его глазами возник образ ближневосточной пустыни: такой ясной, такой чистой и неиспорченной. Чистой и сухой, с волнистыми горами песчаных дюн, длинными багровыми тенями и обжигающим воздухом.
Сцепив за спиной руки, он мерял шагами комнату, вновь и вновь задавая себе вопрос, стоило ли затевать все это… не лучше ли было бы предать прошлое забвению и оставить все как есть.
Но Абдулла никогда не позволил бы ему так поступить, это он дал ему понять совершенно ясно.
Руки у Наджиба по-прежнему дрожали, когда он поднял телефонную трубку и набрал номер. Ньюарк отозвался почти мгновенно.
– Подготовьте самолет к взлету, – приказал Наджиб по-английски. – Нет, не «Лир», 727-й. Мы летим за границу. – Повесив трубку, он принес два «дипломата» с деловыми бумагами и документами, необходимыми для поездок. Все остальное, что могло бы понадобиться ему, включая полную смену гардероба, находилось в самолете.
Вертолет «Белл джет рейнджер», на борту которого находилась Дэлия, наконец получил разрешение на взлет и, подрагивая фюзеляжем, поднялся в воздух. Он набрал высоту, а затем взял курс на восток над Самарией и прямо вдоль реки Иордан к Иерихону.
«Уж эти мне израильтяне», – самодовольно подумал Халид. Доставить актрису в Иорданию будет нетрудно. Она просто поедет в направляющемся в Амман грузовике с фруктами или овощами, через мост Алленби. Эта экономическая связь не рвалась даже во время войны «Йом Киппур»; несмотря на боевые действия, перевозки фруктов и овощей с Западного берега продолжались.
Он ухмыльнулся. Эти евреи никогда ничему не научатся.
Когда Дэлия очнулась, ее первой мыслью было, что ее заживо кремируют. Затем пришло осознание того, что она связана. Она подняла голову и попыталась шевельнуть руками, но это оказалось невозможным, поскольку запястья были туго связаны за спиной. С минуту она пыталась освободиться, но умело завязанный узел был вне пределов досягаемости, и чем больше она старалась, тем сильнее путы впивались в нее и натирали кожу. Если она будет продолжать в том же духе, то лишь сотрет запястья в кровь.
Она, ворча, откинула назад голову. Затем на секунду закрыла глаза, стараясь привести в порядок мысли. Но они путались, и ей было трудно сосредоточиться на чем-либо. С одной стороны, наркотик, под действием которого она по-прежнему находилась, а с другой, изнурительная жара делали ее совершенно беспомощной.
Пожалуй, жара все же была худшим злом. Она просто невыносима: гнетущая, притупляющая все чувства. От нее горели легкие, кожа зудела; было так душно, что Дэлия даже не могла сделать ни одного по-настоящему глубокого вдоха. Все, на что она была способна, это короткие, неглубокие глотки раскаленного воздуха. Из-за духоты ее снова охватила паника.
Она изо всех сил старалась взять себя в руки, понимая, что, если поддастся этому настроению, будет только хуже. Она знала, что должна благодарить судьбу уже за то, что все еще жива.
Затем Дэлия поняла, что страшно хочет пить. Она просто умирала от жажды. Казалось, в ее теле не осталось ни унции влаги; каждый квадратный дюйм кожи кололо от сухости. Меня просто засушили! Она открыла рот, чтобы рассмеяться безумным смехом, но в горле так пересохло, что она не смогла издать ни звука.
И тут она поняла, что если не возьмет себя в руки, то просто-напросто сойдет с ума. В душе медленно закипал гаев, который в то же время сдерживал нависшую над ней опасность безумия. Но опасность все еще была рядом, все еще угрожающе близка. На какое-то время Дэлии удалось отстраниться от нее.
Необходимо не дать угаснуть гневу. Лишь так удастся поддерживать волю к жизни и надежду на выживание. Думай же, черт возьми, думай!
Она снова подняла голову, на этот раз для того, чтобы оглядеться по сторонам. Она лежала на спине, твердая земля под ней была покрыта тяжелым, колючим, грязным одеялом черного цвета из козьей шерсти. Со всех сторон ее окружал песок. Да, песок был повсюду. Он забился ей в нос, она чувствовала, как он хрустит на зубах, как колючие песчинки впиваются в спину.
Дэлия была одна в душной черной палатке. Тюрьма с тряпичными стенами, но настоящая тюрьма. Она также увидела, что лежит совершенно нагая. Ну что же, с этим она ничего не могла поделать. Если они сделали это, для того чтобы ее унизить, то тут их взгляды расходятся. Она невольно улыбнулась. Здесь они просчитались. Дэлия не находила ничего унизительного в своей наготе. Ее воспитали с сознанием того, что своим телом надо гордиться – будь это на нудистском пляже в Сен-Тропезе или во время съемок фильма, в котором ее наготу увидит весь мир. Она считала это совершенно естественным, и ее это нисколько не смущало. Еще одна крошечная победа.
Дэлия недолго торжествовала – в ее сознание вдруг ворвался стук собственного сердца. Он становился все громче и громче, пока наконец не стал таким оглушительным, что она испугалась. Затем поняла: во всем была виновата тишина, та напряженная, способная вселить ужас тишина, которая бывает только посреди пустыни ночью. Тишина могущественная и всепроникающая, такая всеобъемлющая, что, казалось, рядом находится какое-то зловещее живое существо.
Ее бросили посреди неизвестности и оставили здесь умирать.
Ей в голову пришла мысль: где есть палатка, должны быть и люди! Возможно, если позвать на помощь…
Дэлия несколько раз сглотнула, чтобы смочить горло, затем стала громко кричать: «Помогите!» – на английском и иврите, столько раз, что от собственных воплей у нее начало звенеть в ушах. И, даже после того как замолчала, ее не покидало чувство, что в воздухе все еще носятся отголоски этих криков.
Затаив дыхание, она внимательно вслушивалась в тишину, стараясь не замечать того, как громко колотится сердце, в надежде услышать какой-то отклик. Но его не было, и надежда улетучилась с той же быстротой, с какой влага вытекла из ее тела. Все старания привели лишь к тому, что она сорвала голос и ощутила еще более сильную жажду.
Вода… Она всегда любила воду. Она всегда принимала как должное полные бокалы с водой, и бассейны, и наполненные ванны, лежала в них, нежилась и так любила, что наполовину уверовала в то, что произошла не от обезьяны, а от рыбы. Но вот она очутилась без воды, без единой капли, а вокруг становилось все жарче и жарче. Вода. Она почти впала в беспамятство от жажды.
Вдруг ее озарило.
Если здесь нет настоящей воды, возможно, ей удастся утолить жажду с помощью воображаемой воды! В конце концов, разве она не хорошая актриса? Разве она не способна вообразить практически все что угодно и на какое-то время в самом деле поверить в реальность этого? Если она может притвориться, что трехсторонняя съемочная площадка является чем-то настоящим, что актер – это реальный персонаж, а ружье, заряженное холостыми патронами, может убить, почему она не может сделать то же самое с водой? Почему она не может облегчить мучащую ее жажду, притворившись, что вокруг вода?
Дэлия закрыла глаза, мысленно вызвав образ капающей из крана воды, затем щедро окропленных водой лужаек, прохладные и влажные утренние туманы, освежающие дожди и неистовые грозы.
Она представила бассейны, озера, моря и океаны роскошной, прохладной, чистой воды.
А потом, вообразив, что ее связанные руки свободны, она грациозно подняла их над головой и красиво нырнула в воду под звуки песни «Singing in the Rain», которую, танцуя, исполнял неотразимый мужчина, держа над головой высоко поднятый зонтик.
Прежде чем она коснулась воды, Дэлия провалилась в безмятежную благословенную пустоту, которая именуется сном.
На высоте четырех тысяч футов пилот заложил руль влево и 727-й произвел широкий разворот. Наджиб сидел в салоне-гостиной на оборудованном привязными ремнями кожаном диване. В ожидании посадки он сменил европейскую одежду на традиционное арабское платье и головной убор и невидящим взором смотрел в маленький квадратный иллюминатор, на простирающуюся внизу темную пустыню.
Это была Руб аль-Хали, на юго-востоке Саудовской Аравии, и это название как нельзя лучше подходило ей. Во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась безжизненная пустыня. Состоявшее из золотистого песка и навозного цвета валунов, это было место, где не произрастала никакая растительность и не выпадали дожди, где не было ничего, кроме нефтяных вышек и нефтеперерабатывающих установок, а единственными признаками жизни были пролетающие высоко в небе самолеты да редкие караваны бедуинов, идущие в Мекку или обратно, точно так же, как делали их предки и предки их предков. Это была жестокая пустынная местность – суровая и не прощающая ошибок, по которой рисковали идти лишь безумцы, да бедуины, которые знали, как в ней выжить.
У него за спиной бесшумно выросла стюардесса в красной униформе от Сен-Лорана.
– Мы идем на посадку, мистер Аль-Амир, – с придыханием негромко проговорила она.
Подняв на нее глаза, Наджиб кивнул. Это была одна из двух стюардесс, которые прошли тщательный отбор: Элке, светловолосая австрийская валькирия, выглядевшая, если бы не ее слишком большая грудь, как фотомодель с обложки журнала «Вог».
Она наклонилась ниже, обволакивая его опьяняющим облаком пряных духов. Ее нежные, с прекрасным маникюром пальцы защелкнули замок привязного ремня у него на талии, коснувшись при этом его паха. Ее бледно-серые глаза встретили его взгляд.
– Мы здесь задержимся, или вы собираетесь отправить нас обратно, мистер Аль-Амир? – хрипловатым голосом спросила она.
Он удивленно взглянул на нее.
– Неужели капитан Чайлдс забыл данные ему инструкции?
Стюардесса покачала головой, нарочито опустив глаза на его пах, а затем вновь заглянула ему в глаза.
– Я хотела бы это знать сама, – проговорила она. В голосе ее звучало обещание.
Наджиб с сожалением улыбнулся.
– Боюсь, мне придется остаться здесь в одиночестве. Самолет немедленно возвращается в Ньюарк.
– Ах. Понимаю. – Она удалилась, стараясь не показать, что разочарована.
Вновь обратив взор к иллюминатору, он выглянул наружу. Вначале все, что он видел, было пустыней, пустыней и еще раз пустыней. И вдруг неожиданно, подобно миражу, возник дворец, скользнувший в поле его зрения в нескольких милях впереди. Это было огромное приземистое современное здание, построенное на искусственном холме и по внешнему виду напоминающее нечто среднее между зданием аэропорта Кеннеди и летающей тарелкой. Массивные бетонные контрфорсы, выполненные в виде высоких арок, создавали впечатление, что дворец подвешен в воздухе. По всему периметру территория дворца площадью в восемь акров была окружена толстой стеной, за которой располагалось несколько вспомогательных строений со спутниковыми «тарелками» и радарными антеннами на крышах. Виднелись изумрудные газоны, земляные теннисные корты, голубой бассейн и две водонапорные башни, построенные в виде минаретов.
Когда самолет пролетал над гам, Наджиб посмотрел вниз. Он заметил вооруженных охранников, патрулирующих сад, крышу и стенную галерею. В настоящий момент их внимание было обращено на самолет. Он криво улыбнулся своим мыслям. Судя по их полувоенной защитной полевой форме и белым арабским головным уборам, это были люди Абдуллы. Затем его взгляд уловил вдалеке серебряную вспышку. Два блестящих трубопровода, один – для подачи топлива, второй – воды, тянулись от дома на сто восемьдесят миль на побережье к опреснительной установке. Позади этого комплекса сооружений виднелась, подобно блестящему водному миражу, взлетно-посадочная полоса – лента бетона, извивающаяся среди песков. В дальнем ее конце стояли два небольших самолета – «сессна» и двухмоторный «бичкрафт». Ветровой конус на мачте безжизненно повис.
Да, судя по всему, братья Элмоаид выстроили для себя превосходное убежище, даже если для этого им пришлось доставить сюда самолетом всю землю до последней унции. Абдулла, которому, как никому другому, всегда были нужны секретность и уединение, поступил очень мудро, позаимствовав его у них. Дворец Элмоаидов с изощренными системами связи, современной электроникой и самым удаленным местоположением – до ближайших соседей было восемьдесят миль – был самой настоящей крепостью, неприступной в полном смысле этого слова. Сюда можно было приезжать и делать, что душе угодно, не опасаясь, что об этом кто-то узнает. В который раз он задал себе праздный вопрос: почему арабские миллионеры, шейхи и нефтяные магнаты, для которых деньги – не проблема, настаивают на том, чтобы и снаружи и изнутри их роскошные дома были похожи на дорогостоящие современные вокзалы или фойе высотных отелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47