А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Смотря на мир ее страстными глазами, Бобби в последние дни по-новому его увидел. Все это так. Но к чему это ведет? Любовь ли это? Если да, то он испытал ее впервые. Стэнсфилдам никогда не рекомендовалось влюбляться. Любовь – довольно безответственная штука, она часто открывает ящик Пандоры с гнусными штучками, которые способны испортить в жизни главное. Конечно, его отец «любил» мать, и наоборот. Это разумелось само собой. Мужья и жены любят друг друга – до развода. Однако «влюбляться» – это дело совершенно иное, мир романов Барбары Картленд, в которых прекрасные принцы влюблялись в служанок и бросали свои царства ради любви. Да, таковы условия игры. Чем-то приходится поступаться. Чем-то важным. Например, политическим честолюбием. Язык Лайзы сладостно извивался во рту Бобби, и он ощутил резкую боль вины, так как понял, что дарит поцелуй Иуды.Пока Бобби боролся со своими сомнениями, Лайза чувствовала, как ее сомнения отступают. Она сольется с этим прекрасным мужчиной, станет им. Их тела уже соединились, две зажигательные жидкости смешались в единой чаше, проникли друг в друга, пробежали друг через друга, спаяли их вместе. Их брак станет для мира лишним доказательством того мистического, сладостного причастия, которое объединило их души и скрепило их плоть. И когда-нибудь, как окончательное благословение, появится ребенок – живое свидетельство их потребности слиться воедино. Ее ребенок, его ребенок. Их ребенок.Лайза крепко обвила Бобби ногами и вжалась в него, радостно ощутив знакомые судороги. Она по-прежнему блуждала по знакомому ей рту, с любовью нащупывая памятные тропки, маленькие уголки удовольствия, его шелковистый нежный язык. Они будут любить друг Друга прямо здесь, в бассейне, где тело ее в теплой воде станет легким, будто пушинка, а душа будет парить над ними обоими, наблюдая желание, жажду и страсть.Бобби замер на грани первого шага и, наслаждаясь предвкушением, чувствовал, как она открывается ему. Затем, не в состоянии более длить это ощущение, он толчком вошел в глубину существа Лайзы, и она благодарно сомкнулась над ним. На мгновение он застыл, испытывая восхитительные импульсы удовольствия, а потом, освоившись в блаженном состоянии, начал двигаться внутри нее.Лайза откинулась на спину, обхватив руками шею Бобби и обвив ногами талию, в то время как он вдавливался в нее. Ей хотелось видеть его глаза, его лицо. В лунном свете она испытает все – любовь, восторг, – когда животворная влага изольется в ее тело.При каждом толчке она изгибалась, поддаваясь силе ритма мужчины, и, каждый раз, напрягая мускулы вокруг источника своего удовольствия, Лайза смотрела в глаза Бобби. Отрешенность на его лице призвала ее к готовности принять от него дар – веки его внезапно опустились, блеск в глазах потускнел, дыхание стало быстрее, губы полуприоткрылись, язык трепетал на грани крика упоения. Лайза почувствовала, как Бобби отчаянно впился пальцами в ее спину, как напряглись ягодицы под ее Пятками, собирая остатки сил для звездного взрыва, который насытит ее душу.Лайза приложила ладони к голове Бобби, держась за него одними лишь ногами. Нежность и мощь, горение света любви, красота единения. Он почти уже был у цели.Она почувствовала, как ноги ее слабеют, она жадно, напряженно наблюдала за ним с решимостью сохранить это мгновение навечно. Что бы ни случилось, никто его не отнимет.Любовники возопили о своей страсти на луну, и отрешенный, бесстыдный, откровенный крик понесся сквозь неподвижный ночной воздух к безоблачному небу. Глава 9 Для Джо Энн это был вполне обычный день в Палм-Бич. Она проснулась рано, около семи часов, и позавтракала в постели. Чай «Эрл Грей», ваза со свежими фруктами, несколько тонких тостов и одинокий розовый цветок гибискуса, плавающий в маленькой чаше севрского фарфора в качестве украшения на подносе. Гораздо важнее завтрака был безупречно свернутый экземпляр «Сверкающего листа». Прозванная так за высокое качество глянцевой бумаги, бело-голубая «Палм-бич дейли ньюс» занимала наиважнейшее самостоятельное место в крупной светской игре в Палм-Бич с момента своего учреждения в 1894 году. Разыгрывать карту «Сверкающего листа» можно было тремя способами, и Джо Энн досконально изучила все три. Во-первых, в высший свет города можно было забраться, только постоянно напоминая о себе на колонках газеты. Существенной платой за известность в свете становилась тысяча отпечатков на лощеной бумаге, появившихся на свет в результате тысячи бесцеремонных вспышек магния. Важнейшим условием для приобретения известности было «вращение там». С религиозным фанатизмом посещались бесконечные благотворительные балы, одни из которых были немного пышнее и престижнее, чем другие. Самыми главными изо всех считались – Бал Сердца, Бал Красного Креста, Праздник американского общества по борьбе с раком, и пропустить их было безответственно, со светской точки зрения; однако быстро возрастал престиж и других – например, «регулируемого деторождения» и банкет Нортоновской галереи с танцами. Основное правило для новичков гласило, что болезни котируются выше культуры, – так, например, праздник института исследований сетчатки глаза, любовно прозванный «Сеточкой», считался гораздо более престижным событием, чем бенефис какого-нибудь оркестра или балетной труппы.Однако просто «вращаться там» было недостаточно. Вращаться-то было можно, но вот встать прочно на ноги… Нет, важно было очутиться в центре внимания, а для этого требовалось документальное подтверждение на пленке. Необходимо было каким-то образом сфотографироваться. В этом заключалась сложность номер один. Далее, необходимо было найти такого фотографа, который обеспечил бы публикацию в самой газете. Для этого следовало добиться благосклонного расположения могущественного редактора светской хроники Шэннона Доннелли и еще более могущественной издательницы Агнессы Эш. На самом первом этапе, когда Питер Дьюк представил свою юную супругу чудовищно недоверчивому обществу Палм-Бич, Джо Энн считалась виновной до тех пор, пока не доказала свою невиновность. Таковы были правила игры в Палм-Бич. Втереться в доверие к стопроцентным американцам Палм-Бич – белым англосаксонским протестантам – пытались все светские парвеню, жиголо, аферисты и липовые европейские аристократы, пробующие свои силы в Западном полушарии, и это обусловило природную подозрительность обитателей городка. Начав с нуля, Джо Энн принялась обрабатывать фотографов. В качестве жертвы был выбран конкретный человек. Он был молод, доверчив и легко возбудим, – прекрасное сочетание для женщины, обладающей опытом исключительно в сфере соблазнения мужчин. Бедняга Джон Дестри был слабохарактерным малым. Он влюбился в Джо Энн после первого же головокружительного поцелуя за железнодорожным вагоном Генри Флэглера на территории Флэглеровского музея в щекочущей нервы ситуации, когда общество Палм-Бич танцевало и веселилось всего в нескольких футах от них. Джо Энн подсекла его, как рыбку, держа леску натянутой, а его – прочно на крючке, и в течение двух сезонов Дестри практически больше никого не фотографировал. Вершители судеб из «Сверкающего листа», расположившиеся в офисах в «Ройал-поинсиана», были в определенной степени вынуждены публиковать снимки с Джо Энн против собственного желания, и к тому времени, как пристрастность Дестри всплыла на поверхность и его освободили, Джо Энн уже прочно стояла на светской лестнице. Далее она уже укрепляла свои позиции, одевалась продуманно, никогда не выделялась из большинства на публике, и макияж ее был столь же простым и прямолинейным, как и ее общепринятые правые республиканские взгляды в политике. По прошествии лет эта тактика оправдала себя. Неважно, что время от времени у нее в постели оказывались женщины из числа устроителей торжественных вечеров. Главное, что на публике образ Джо Энн оставался чистым, как исподнее монашенки.Следующий и окончательный этап вхождения в общество Палм-Бич, на первый взгляд, казался немного парадоксальным. На несколько лет Джо Энн должна была полностью исчезнуть со страниц «Сверкающего листа». В разряженной атмосфере кроны того дерева, на котором проживали Мэддоки и Фиппсы, любое появление в прессе считалось дурным тоном – даже в колонках новостей Агнессы Эш, на которые в иных случаях смотрели с благосклонностью. Это действительно выглядело странно, но в то же время имело сходство с жизнью. Ученичество завершилось, а целью вступления в крысиные гонки является лишь достижение такого положения, при котором можно задирать нос и презрительно фыркать на соперниц, занимающих недавно покинутые тобой ступени.Нарядившись неброско – простой белый костюм от «Кэлвин Клейн», прекрасно сшитый, – Джо Энн пару раз брызнула на себя «Джоем», который выбрала потому, что не хотела благоухать, как все остальные обитатели Палм-Бич ее возраста, которые в данный момент явно предпочитали «Опиум», и спустилась по лестнице в огромный мраморный вестибюль, где ее поджидал главный шеф-повар. В ее кабинете, уставленном книгами, они просмотрели меню к вечернему банкету: суфле из копченого лосося, говядина по-веллингтонски, и замороженный десерт и манго. Для выбора вин к ним присоединился главный дворецкий. Здесь ей приходилось целиком полагаться на опыт англичанина: сухое «Картон Шарлемань» 1973 года – к рыбе, «Лятур» 1961 года – к мясу и «Крюг» 1975 года – к десерту, который высший свет и его слуги в Англии предпочитают называть пудингом.– Цветы я оставлю на ваше усмотрение, – бросила Джо Энн через плечо, направляясь к «роллс-ройсу». – Пусть пришлют из цветочного магазина «Эверглейдс». Их лилии на прошлой неделе были очаровательны.В святая святых мирового ювелирного искусства по адресу Уэрт-авеню, 340, Джо Энн долго не размышляла. За тридцать минут в отдельном кабинете в задней части магазина она набрала драгоценностей на триста семьдесят пять тысяч долларов.Управляющая магазина «Картье» Джилл Ромео и глазом не моргнула, когда Джо Энн заявила, что прямо сейчас наденет кольцо и леопардовый браслет с сапфирами и бриллиантами. Она не заикнулась и об оплате, даже не попросила подписать квитанцию, когда Джо Энн поднялась уходить. Главное для «Картье» – знать своих клиентов. Дьюк – в состоянии расплатиться. Дьюк – расплатится. А самое главное – Дьюк придет еще раз… и еще, и еще.Из прихоти Джо Энн решила заехать в маникюрный салон «Армондс». Ей нравилось, когда возятся с ее пальцами. Через час, с кроваво-красными ногтями на суперклее, она была готова к легкому ланчу в «Петит Мармайт» – крабы, отваренные на пару, и зеленый салат с настоящим французским дрессингом – в компании Ингер Андерсон и ее очаровательного супруга Гэрри Лоя.К двум часам приблизился момент наивысшего наслаждения этого дня. Джо Энн комфортабельно устроилась во вращающемся кресле из красного пластика в салоне-парикмахерской «Домейни», а внимательные пальцы Дайно забегали по ее длинным светлым волосам. Дайно был великолепен. Главное – он был надежен и понятлив. Отчего так понятливы парикмахеры? Из-за того, что видят за маской лицо? Подавляют тебя в тот момент, когда ты предельно расслаблена? Интимность тесного соприкосновения тел, лишенного сексуальности? Во всяком случае, во многом из-за всего этого. Трудно сказать точнее. Гладкие, сильные пальцы умело перебирали сверкающие локоны Джо Энн, случайно прикасаясь к мочке уха – профессионально, с полным знанием своего дела. Иногда Дайно собирал все волосы и, на мгновение подняв их, наблюдал за полученным эффектом в зеркале, прежде чем бросить их вниз, словно снесенные карты в канасте. Джо Энн с наслаждением ощущала себя вовсе не человеком, а скорее, объектом приложения сил, собранием частей и деталей, которые необходимо перекомпоновать так, чтобы внешность стала еще приятней. Если бы любой другой мужчина в мире заставил ее испытать подобное чувство, она бы беспощадно уничтожила его. А с Дайно это было просто прекрасно.– Я не видел вас со дня похорон. Вы замечательно выглядите, Джо Энн.Джо Энн оценила эти слова. Очаровательно. Восхитительно по-европейски. Беллисима синьора, и все такое прочее.Черт, Дайно постарался, чтобы она могла гордиться собой на похоронах. Все сошлись во мнении, что Джо Энн выглядела вдовой в высшем смысле этого слова: волосы ее были собраны в высокую прическу, аскетичную, предельно выразительную. Однако в замечании Дайно было кое-что еще. Он уловил рвущееся на поверхность чувство свободы, триумфа, которое кипело в ее душе. Несомненно, что-то сквозило в ее взгляде. Возможно, что-то ощущали его опытные, подвижные пальцы. Дайно бросал пробный камень. Он раскусил ее. Он понимал, что скорбь вдовы – всего лишь ширма. Джо Энн внутренне ощутила угрозу, но тут же отбросила эти мысли. Она в безопасности. Все в ее руках. Кожу ее ласкали драгоценности от «Картье» стоимостью в триста семьдесят пять тысяч долларов – весомое доказательство ее победы.Джо Энн проказливо улыбнулась и позволила себе чуть-чуть пооткровенничать.– Приходится как-то сдерживаться, – произнесла она. – Я уверена, что Питер бы это одобрил.«Ну конечно, черта с два, мелькнула подспудная мысль. – Он, должно быть, сейчас самый несчастный из обитателей того света. Кипит и пенится в дикой злобе. После посещения „Картье“ эта маленькая жилка у него на лбу запрыгала бы, как черт в табакерке».– Если сейчас вы сдерживаетесь, то после того как все пройдет, вы будете, наверное, выглядеть вообще на миллион долларов.Джо Энн рассмеялась.– Всего лишь на миллион, милый Дайно? Бросьте, милый, для Дьюков это мелочишка.Теперь пришла очередь рассмеяться итальянцу, однако смех его прозвучал уважительно. В этой стране, а тем более в этом городе, над деньгами не смеются слишком громко и слишком долго.– Итак, чего бы вам хотелось сегодня?– Я хочу стрижку под мальчика. Сзади коротко, сверху – волосы длинные и прямые. Понимаешь, что я имею в виду? Это не совсем принято в Палм-Бич, ну и черт с ним.– Конечно, понимаю. Вам это очень пойдет. Позвольте помыть вам голову.Дайно мыл голову Джо Энн лично. В этом заключалось небольшое тонкое различие в подходе к разным клиентам. Им это нравилось.В кресле парикмахерской Джо Энн полностью расслабилась. Дайно чувствовал, что от него требуется, словно какой-нибудь древнеримский раб, ухаживающий за телом госпожи. Он сдавливал пальцами крепкий затылок, массировал плечевые мускулы, снимал остатки напряжения.За прикрытыми веками мозг Джо Энн продолжал работать. Она уже мечтала о сегодняшнем вечере. В ее сознании все еще звучал телефонный разговор, состоявшийся на прошлой неделе.– Бобби? Это Джо Энн. Я кое-что делаю в отношении кампании, о которой мы говорили на Мюстикс. Ты не мог бы как-нибудь вечером поужинать со мной и обсудить это? У меня остановилось несколько попечителей Дьюков, и я над ними немного поработала. Если бы ты приехал сам и привез с собой своих людей, то мы могли бы все устроить. Боюсь, что, с точки зрения светского общения, ничего хорошего не выйдет. Это занудные старперы. Поэтому я не пригласила Лайзу. Она будет здесь не в своей тарелке.– Прекрасно, Джо Энн, – ответил Бобби. – Если не возражаешь, я захвачу Бейкера. Не могу гарантировать, что он умеет правильно пользоваться ножом и вилкой, однако его политический нюх вне конкуренции.Сегодня вечером за ужином он будет справа от нее. И Джо Энн купит его, как купила драгоценности «Картье». О, внешне это будет незаметно. Беседа будет деловой, выражения высокопарными. Она даст понять Бобби, что поддержка кампании Стэнсфилда крупной суммой наличных как нельзя больше отвечает интересам Фонда Дьюка. Угроза со стороны демократов, падение американских ценностей, и все такое прочее. Но к концу дня часть Бобби уже будет принадлежать Джо Энн, и, заняв прочные позиции, она сумеет сторговаться насчет остального. И, может быть, к концу ужина, когда появится коньяк «Наполеон» 1805 года Трафальгардского сражения, Бобби Стэнсфилд станет податливей. Сначала она кое-что сообщит ему о Лайзе. А затем, кто знает?..Когда руки от ее спины потянулись к ножницам, и под тихим звоном острых лезвий белокурые локоны посыпались на пол, Джо Энн по-прежнему сидела с закрытыми глазами. Она совсем не спала, однако ей не хотелось, чтобы какие-то слова помешали сладостному предвкушению того, что должно случиться. * * * Бобби Стэнсфилд слегка сжал большим и указательным пальцами ободок рюмки из тончайшего стекла. Стекло податливо вдавилось к центру. Высоко оценивая изысканный янтарный напиток, он склонил к нему голову и вдохнул мягкий карамельный аромат. Невероятно. Божественно. После этого Бобби сделал рюмкой вращательное движение, отчего густая жидкость словно прилипла к стенкам, и только тогда позволил себе попробовать его на вкус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52