Прожекторы были выключены. Особняк, подъездная дорожка и асфальт за воротами погрузились во тьму. Сейчас она чувствовала себя гораздо увереннее и спокойнее. Она была настороже. Когда машина лихо вырулила за ворота, глаза Джини уже начали привыкать к скудному лунному свету.
Проскочив деревню, Мэлоун вылетел на основное шоссе. Джини по-прежнему смотрела в окно, в сторону холма. Ее взгляд скользил по темным контурам деревьев на вершине, где прятался коттедж Макмаллена, по широким полям, подступавшим к самой кромке леса. Ей было хорошо видно, как по этим полям, устремляясь вверх по склону, бегут люди. Эта безмолвная картина озадачила ее. Кажется, озадачен был и Мэлоун, который нахмурился, увидев поисковиков.
– Не думаю, что они найдут там кого-нибудь или что-нибудь, – вслух высказала свою мысль Джини, поглядев на Мэлоуна.
– Я тоже, – ответил тот.
Короткая фраза была произнесена самым обыденным тоном, но тем не менее удивила ее, поскольку исходила от человека, который обычно не отличался общительностью. Мэлоун не отрывал глаз от дороги.
– И все же, – решила продолжить Джини, – так или иначе им придется все тщательно обыскать.
– Англичашкам в старательности не откажешь… – откликнулся Мэлоун.
– Так это люди из британской службы безопасности?
– Часть из них – британцы, часть – американцы. А вот откуда они, я не имею права говорить. – Он сильнее нажал на газ. – Не я здесь командую, а посол. – Эти слова были сказаны сквозь зубы. Джини видела, как он, поколебавшись, взглянул на нее. – А в том коттедже… – Мэлоун запнулся, – вы там действительно видели Макмаллена? Или кого-то еще?
– Нет, – бросила на него ответный взгляд Джини. – Вы же слышали, что я говорила. Кажется, все было сказано достаточно ясно.
– Мне тоже так кажется. – Он смерил ее холодным и проницательным взглядом. – Вы столь же ясно сказали, что какой-то человек, бывший там одновременно с вами, ушел. Получается, это произошло примерно одиннадцать часов назад, не так ли?
– Да, – без особой уверенности согласилась Джини. – А что-нибудь не так?
– Нет-нет, что вы, – ответил Мэлоун. – Наше дело – добраться до Лондона. Верно?
Джини поняла, что больше не выудит из него ни слова, и оказалась права. Всю дорогу до Лондона Мэлоун задумчиво молчал. Выехав на трассу, он помчался с головокружительной скоростью. Машин на дороге было мало, зато, насколько заметила Джини, полиции хватало. За восемьдесят километров они проехали не менее четырех полицейских машин. Ни одна из них не бросилась вдогонку, не предприняла даже малейшей попытки остановить черный автомобиль. Джини такое бездействие патрульных показалось довольно необычным.
По трассе Мэлоун выжимал более ста шестидесяти километров в час. Пусть шоссе и было полупустым, но ведь он превышал допустимую скорость по меньшей мере на пятьдесят километров в час.
Когда они подъехали к резиденции посла, было почти пять утра, но темнота оставалась все такой же непроглядной. Они свернули в Риджент-парк, миновали мечеть и въехали в услужливо распахнувшиеся перед ними ворота резиденции.
Ей запомнилось, как Мэлоун вел ее через прихожую, через розовую гостиную, где не было ни одной живой души, потом вверх по лестнице, пока не привел наконец в неприметную комнатку в глубине здания. Телефона там не было, что, впрочем, не очень удивило Джини. Вежливо пододвинув к ней стул, Мэлоун попросил ее оставаться на месте и ушел, закрыв за собой дверь.
Вскочив в ту же секунду, Джини подбежала к окну и, раздвинув гардины, выглянула наружу, но мало что смогла разглядеть. Под окном раскинулся темный сад, за которым и начинался собственно парк, погруженный в ночь, и вдали светились городские огни. Джини задернула гардины и осмотрелась. В комнате стояли два кресла и столик, на котором стопкой лежали журналы. В углу зиял пустотой камин, над которым висело большое зеркало. Джини прислушалась. Этот огромный дом в отличие от оксфордширского особняка, гудевшего от суеты и тревоги, был спокоен и молчалив. Не было слышно ни шагов, ни голосов.
Все еще прислушиваясь к этой необычной тишине, Джини опустилась на один из стульев. Было любопытно, скоро ли пожалует к ней Джон Хоторн и что он скажет при встрече. Время шло, тишина убаюкивала. Почувствовав, как у нее слипаются глаза, она впервые со вчерашнего дня поняла, насколько устала. Какое-то время Джини сидела в полудреме, но вдруг послышался звук, от которого глаза ее широко распахнулись.
Этот звук был тихим и заунывным – нечто среднее между тонким воем и шипением. Сон как рукой сняло. Поднявшись со стула, Джини стояла, оцепенев от напряжения. Ее взгляд был прикован к двери. Между тем невнятный шум усилился. Он становился все ближе. За секунду до того, как открылась дверь, она поняла, откуда этот звук. Его издавал электромотор инвалидной коляски, быстро двигавшейся по устланному коврами коридору.
Дверь открылась. Из-за нее показалось лицо Фрэнка Ромеро. Затем въехала коляска с ее владельцем.
С. С. Хоторн выехал на середину комнаты. Остановив коляску, он быстро развернулся на месте, чтобы оказаться к ней лицом. Его улыбка так была похожа на улыбку сына, что Джини онемела от изумления. Он протянул ей руку.
– Мисс Хантер? Джон задерживается. Ему приходится вести переговоры со службой безопасности. Будьте добры, сядьте. Думаю, мы с вами могли бы немного поговорить, пока нет Джона.
Изящным жестом он показал ей на стул, стоящий напротив камина с зеркалом. Его же коляска, издавая скрежещущий звук, совершила ловкий маневр и стала к камину спиной. Из этого положения ему было удобно держать в поле зрения Джини и одновременно дверь. Нервно глянув за спину, она увидела, что Ромеро, скрестив руки на груди, остался стоять перед дверью. С. С. Хоторн тоже посмотрел на него.
– Можешь принести их, Фрэнк, – резко бросил он. – Не хочу тратить попусту время.
Ромеро тут же вышел, прикрыв дверь. Джини почувствовала на своем лице пристальный взгляд стариковских глаз. Она тоже посмотрела ему в лицо. Джини впервые видела этого человека так близко. О его неуемной энергии можно было судить даже по фотографиям. Теперь же, на расстоянии полутора метров, эта энергия ощущалась почти физически. Она исходила от него точно так же, как и от его сына. Несмотря на инвалидную коляску и черный плед, которым были тщательно укутаны его ноги, несмотря на то, что, насколько ей было известно, половина его тела – от пояса до ног – была парализована в результате последнего инсульта, весь его облик излучал непреклонную волю. Эта воля проглядывала во всем – в строгой обстановке комнаты, в хватке изящных пальцев, вцепившихся в подлокотники, но прежде всего – в его лице.
Когда С. С. был помоложе, то, должно быть, не уступал красотой сыну, а может, даже и превосходил его, подумалось ей. Даже сейчас, сидя в инвалидной коляске, он производил впечатление физически сильного человека. Насколько могла судить Джини, в нем было около двух метров роста. Спина его была прямой, руки и плечи, несмотря на возраст, оставались крепкими. На красивом лице, холодном и аристократичном, выделялся крупный нос, придававший всему облику этого человека хищный, ястребиный вид. Выделялись и глаза – гораздо светлее, чем у сына, прекрасной формы и глубоко посаженные, похожие на два осколка голубого льда. Это были самые холодные глаза из всех, что ей приходилось видеть. Их взгляд был тяжел и неподвижен. Старик сидел, не утруждая себя беседой. Он лишь оценивающе рассматривал ее. Джини чувствовала, как его взгляд – этот кусок льда – полз по ее ступням, ногам, задержался на бедрах, перешел на талию, грудь, пока не добрался наконец до лица и волос.
Этот осмотр сочетал в себе сексуальный интерес и нечто до странности торгашеское. Джини подумала, что он точно так же, как и ее, раздевает взглядом всех женщин, оценивая их бесстрастным взглядом мясника, прикидывающего, сколько может стоить тот или иной кусок.
Вспомнив о том, как она сейчас выглядит, Джини смутилась. Она пожалела, что не оделась иначе. К чему, например, потребовалось рядиться в эти облегающие черные брюки? Хорошо бы также поверх темного свитера накинуть пиджак, скрывающий грудь. Однако, не успев подумать об этом, она разозлилась на саму себя и ответила Хоторну таким же холодным взглядом. Но, как ни странно, это, кажется, понравилось ему. Он улыбнулся.
– В такие минуты, – признался он, – я жалею о своем возрасте и этих бесполезных култышках. – Он показал на собственные ноги. – И все же очень любопытно познакомиться. В какой-то степени Джон уже подготовил меня к этой встрече. И я начинаю понимать… – Он оборвал речь на полуслове. – А-а, Фрэнк… Спасибо. Можешь положить на этот столик.
Ромеро в молчании пересек комнату. Джини заметила, что он облачен в тот же наряд, что и прежде: темные брюки с острыми стрелками и черный блейзер с медными пуговицами. Ромеро нес маленький магнитофон и несколько кассет. Все это он положил на столик рядом с Хоторном и уставился на него в ожидании дальнейших указаний.
Хоторн кивнул.
– Да, если тебя не затруднит. – Сказав это, он взглянул на Джини. – Я не разделяю доверия моего сына к журналистам, в том числе к вам, мисс Хантер. Прежде чем мы продолжим разговор, я хотел бы, чтобы Фрэнк кое-что проверил. И давайте не будем ему мешать.
Ромеро уже подходил к ней. Его лицо не выражало никаких чувств. Подняв с пола сумочку Джини, он начал открывать ее.
От негодования Джини подпрыгнула на месте.
– Какого черта вы себе позволяете?! Хоторн успокаивающе поднял руку.
– Мисс Хантер, я никогда не разговариваю с журналистами, не убедившись прежде, что наш разговор не записывается на диктофон.
Джини потянулась, чтобы схватить свою сумочку. Обдав ее презрительным взглядом, Ромеро отпихнул журналистку локтем. Порывшись внутри, он вытащил пару каких-то предметов, осмотрел их и положил обратно. Потом подошел к стулу, на котором висело истерзанное пальто Джини. Ромеро деловито шарил в карманах. Джини побелела от гнева. Она сделала шаг вперед. Оба мужчины не обращали на нее ни малейшего внимания.
– Фотографии, Фрэнк? – спокойно осведомился С. С. Хоторн.
– Здесь, сэр.
– Замечательно. Я так и думал, – старик опять повернулся к Джини. – Прошу прощения, мисс Хантер, но эти снимки вам не принадлежат.
Ромеро вытащил конверт с фотографиями из кармана ее пальто. Бросив его обратно на стул, он положил конверт на стол, стоявший в дальнем углу комнаты. Джини подняла свою сумочку, подошла к стулу и потянулась за пальто.
– Прекрасно, – процедила она сквозь зубы. – Я ухожу. Немедленно…
– Нет, – возразил ей Хоторн, не повышая голоса. – Не советую вам этого делать, хотя вы и известны своим горячим нравом. Постойте, постойте… Как там про вас было сказано? «Своенравная, безрассудная, упрямая». Кажется, что-то в этом роде. Однако сейчас вам самое время несколько умерить свои порывы. Они, конечно, иногда делают вас просто обворожительной, но для этого нужны соответствующие обстоятельства. Фрэнк?
Джини стояла ни жива ни мертва. Три слова, которые старик использовал для ее характеристики, принадлежали Паскалю. Они были произнесены им вчера утром в спальне дома в Сент-Джонс-Вуде. Джини сразу же вспомнила ту сцену, и у нее мороз пробежал по коже. Ромеро, стоявший к ней лицом, невозмутимо встретил ее взгляд.
– Не могли бы вы поднять руки, мэм? – лениво попросил он.
– Пошел к черту!
– Не сопротивляйтесь, мисс Хантер. – В голосе Хоторна звучала усталость. – Если вы не будете упрямиться, то ему потребуется всего несколько секунд, чтобы убедиться, что вы не прячете на себе записывающих устройств. Если же вам хочется разыграть драму, то времени на это уйдет в три раза больше, и процедура получится гораздо менее приятной. Мой вам совет: стойте тихо и ведите себя послушно. То, что я вам сейчас скажу, касается моего сына. Это также касается вас и фотографа, с которым вы сотрудничаете. Сколько времени прошло с тех пор, как вы в последний раз разговаривали с мистером Ламартином? – Он взглянул на часы. – Ну вот, почти пятнадцать часов. А за пятнадцать часов многое может случиться. Так что на вашем месте, мисс Хантер, я бы вел себя тихо и благоразумно. Сами-то вы как думаете?
Джини удивленно смотрела на старика. Он даже не пытался завуалировать угрозу. Затем она взглянула на Ромеро и после некоторых колебаний подняла руки. Ладони охранника быстро пробежали по ее телу. Он работал ловко и равнодушно, как заправский полицейский. Джини отвернулась. Она не могла видеть порез от бритвы на его щеке, не могла выносить запаха его волос и одеколона. Ее мутило от прикосновения его рук.
– Благодарю вас, мисс Хантер. Садитесь. Фрэнк? Ромеро подошел к магнитофону. Джини осталась стоять. Старый Хоторн дернул плечом.
– Я же вам ясно сказал, мисс Хантер, что не хочу попусту тратить время. Все пройдет гораздо быстрее, если вы успокоитесь, сядете и будете слушать меня спокойно и не перебивая.
Быстрый кивок – и Ромеро взял одну из пленок. Хоторн улыбнулся.
– А теперь к делу, мисс Хантер. Видите эти пленки? Это лишь часть записей, сделанных за последние двенадцать дней. Есть и другие. Чтобы сэкономить время, я попросил Фрэнка подготовить подборку, если вам угодно, наиболее яркие места Что-то вроде избранного.
Ромеро вставил кассету в магнитофон и нажал на кнопку воспроизведения. Джини смотрела, как крутится кассета, слыша собственный голос. И теперь первым ее побуждением было просто выйти из комнаты, но, встретив взгляд ледяных глаз Хоторна, она поняла, что такой поступок был бы в высшей степени неосмотрительным. Джини продолжала слушать, хотя душу ее разрывали ярость и боль. Несколько успокаивала одна только мысль: «Хотя бы получу представление, что они слышали, а что – нет».
Пленка была тщательно смонтирована. Записи располагались в строгой хронологической последовательности. В деталях была записана ее беседа с Паскалем на парковке возле редакции «Ньюс», сразу же после брифинга с Николасом Дженкинсом. Как и следовало ожидать, ряд записей был сделан в ее квартире. Один маленький кусочек воспроизводил разговор с Паскалем, когда они вошли в квартиру, после того как в ней побывали взломщики. Тогда в спальне Паскаль показал ей, что эти сволочи сделали с ее бейрутскими сувенирами и ночной рубашкой.
Хоторн приподнял руку. Ромеро поставил магнитофон на паузу.
– Примите извинения, – произнес Хоторн. – Боюсь, в данном случае кто-то превысил полномочия. Что ж, случается иногда. Не правда ли, Фрэнк?
Оба обменялись взглядом. Хоторн кивнул. Ромеро нажал на кнопку, и магнитофон заговорил вновь. Джини слышала себя и Паскаля в «Стилтскинсе» – ресторане, куда они пошли на встречу с Эплйардом. Потом – снова в квартире, в ночь накануне отлета в Венецию. Затем наступила очередь самой Венеции. «Я не верю собственным глазам», – услышала она себя. И ответ Паскаля: «А я твоим глазам верю».
Хоторн вздохнул.
– Пошловато, – высказал он свою оценку. – Перемотай вперед, Фрэнк. Сам знаешь куда. – Теперь его улыбающееся лицо было обращено к Джини. – Надеюсь, вы понимаете, мисс Хантер, насколько скучна эта работа. И любому, кто ею занимается, приходится как-то бороться с этой скукой. Вот человек и выбирает для себя на пленке любимые места. Это место для Фрэнка – одно из самых любимых. Верно я говорю, Фрэнк?
Ромеро посмотрел на Джини и отвернулся, едва сдерживая торжествующую улыбку.
– Уж очень качество хорошее, сэр. Техника высокая. Такое получаешь… удовлетворение – передать невозможно.
Перемотав пленку еще немного вперед, он перешел на воспроизведение. Джини вцепилась в спинку стоявшего перед ней стула. Она услышала то, что имело для нее особое значение. Очень дорогое и сокровенное – звуки любви с Паскалем в венецианском отеле. Она слышала его слова, предназначенные только ей. Слышала собственный ответ, вздох, сближение двух тел. Джини подалась вперед.
– Выключите! – потребовала она, сама удивляясь тому, как властно прозвучал ее голос. Только глубочайшее возмущение и отвращение способны были породить эту непреклонную властность. Ромеро тут же нажал на кнопку «стоп». Джини смотрела на него и Хоторна, который заулыбался было вновь. Но улыбка быстро сошла с его лица, когда он увидел блеск ее глаз, не предвещавший ничего хорошего.
– Скажите, вы всерьез подумали, – заговорила Джини тихим и зловещим голосом, – вы в самом деле подумали, что сможете меня запугать такими вещами? – Она сделала презрительный жест в сторону стопки магнитофонных кассет. – Оставьте их себе и слушайте сколько влезет – мне глубоко наплевать на это. Вы не поймете там ни слова – эти записи для вас все равно что на иностранном языке. Вам двоим он неведом. Крутите эти кассеты, прослушивайте их долго и упорно – вы все равно не поймете ни слова. Таким, как вы, это не дано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47