Восьмое, в субботу ты будешь мыть все окна на первом этаже, сразу после работы на кухне. Почти каждый полдень ты должна следить за чистотой мебели. На завтрак я буду оставлять тебе на столе яблоко. Все понятно?
Я все поняла. Я поняла, что из меня сделали прислугу, что я буду в ужасных условиях жить, а жизнь мою постараются сделать как можно труднее.
– Но у меня не останется времени для личных дел, – возмутилась я.
Глаза Эмили вспыхнули.
– На нее время и не планировалось, – пояснила она. – Не занятые руки к добру не приведут. Кроме того, тяжелый труд – лучшее для тебя лекарство. Чем больше ты будешь работать, тем легче пройдут роды, – заметила достойная продолжательница дела южных плантаторов. – Всякий раз, когда у тебя выдастся свободная минута, заполняй ее деятельностью. Соответственно, я разрешу приходить тебе в библиотеку и выбирать там книги. Но при чтении ты должна пользоваться только естественным освещением, чтобы не тратить впустую керосин. Я не потерплю, если замечу тебя читающей при свете ламп, – предупредила она.
– Когда она сможет посмотреть мое рукоделие? – поинтересовалась Шарлотта. Некоторое время Эмили молча смотрела на нее, затем злобно произнесла:
– Что я говорила тебе вчера вечером, Шарлотта?
Не говорила ли я, что Евгения будет слишком занята днем, чтобы возиться с твоей ерундой? И что ты делаешь?
Шарлотта посмотрела на меня, будто ожидая ответа.
– Ты сказала, чтобы я помыла волосы.
– О, Господи, дайте мне силы, – взмолилась Эмили, – это было на прошлой неделе, Шарлотта, на прошлой неделе, – она выразительно посмотрела на меня. – Ты видишь то бремя, какое мне приходится нести? Моя сестра занимает слишком высокое положение, чтобы соблаговолить помочь мне. Она ни разу не предложила, чтобы Шарлотта пожила у нее. Вместо этого она присылает тебя. Еще одно бремя.
– Я не ваше бремя, – возмутилась я, – и не ее. Мисс Эмили в упор посмотрела на меня, положила кулаки на стол и привстала.
– Я не ожидаю от тебя благодарности. Это случается слишком редко, но я ожидаю, что ты будешь выполнять свои обязанности, находясь под крышей моего дома и под моей опекой. Ясно? – Я смотрела в сторону. – Ты поняла? – настаивала она.
– Да, – глубоко вздохнув, произнесла я, – поняла.
– Хорошо, приступай к выполнению. Шарлотта, возьми тряпку и убери в своей комнате.
– Но сегодня мой день рождения, – возразила она.
– Тогда убери для своих гостей, – маленькая улыбка играла на лице Эмили. В дверях Шарлотта повернулась ко мне и сказала:
– Спасибо за хороший спектакль.
– Идиотка, – выругалась Эмили, выходя из кухни.
Горячей воды, естественно, не было. Все пришлось мыть в холодной, мои пальцы ныли. Я была вынуждена периодически вытирать их, чтобы хоть как-то согреть полотенцем. Я разобрала польский сервиз Эмили, он был очень старым и потрескавшимся. Пользовались им, видно, нечасто, но она решила, заполучив меня, убрать все. Потребовался почти час, чтобы сервиз, хотя бы наполовину выглядел прилично. Внезапно дверь открылась, и вошел Лютер с дровами. Он только смерил меня взглядом.
– Доброе утро, – пожелала я, но он не ответил. Я услышала как он ссыпает дрова. – Лютер!
Он приостановился и через плечо посмотрел на меня, его лицо было почти копией мисс Эмили. Тот же самый холод в глазах.
– Что такое? – спросил он.
– Если вы поедете сегодня в любое время в Аплэнд, скажите, я бы хотела оттуда позвонить насчет своих вещей.
Он повернулся и, не ответив, продолжил укладывать дрова. Я стояла в дверях.
– Я не поеду сегодня никуда, – выдавил он.
– Может быть, завтра?
– Нет, и завтра тоже.
Я решилась во что бы то ни стало, хоть пешком, добраться до Аплэнда и узнать судьбу моих вещей.
Я закончила с польским сервизом и вымыла все тарелки и горшки. Потом я взяла щетку, мыло и задумалась, как я со своим выросшим животом щеткой без ручки смогу мыть пол. Я с трудом согнулась и приступила к работе. Когда я мыла пол, то поняла, что как и польским сервизом, до меня им никто не занимался. Пол был грязный и поцарапанный. Через каждый метр мне приходилось заново менять воду, выливать ее приходилось за крыльцо. Было холодно, другой одежды у меня не было. У меня забрали все, даже носки. С ужасом я каждый раз выскакивала на крыльцо.
И вдруг внизу справа позади здания я увидела очаг, выложенный из камней, над которым висел котел. Вода в нем кипела, выталкивая наружу мою одежду. Судя по цвету, в таком состоянии она находилась со вчерашнего вечера. Мои ноги отказывались слушаться. Я попыталась спасти хоть часть одежды, но пар, валивший из большого черного котла, и искры костра закрывали путь.
– Что ты здесь делаешь? – в дверях показалась мисс Эмили.
– А что вы сделали с моими вещами? – закричала я. – Вы испортили их.
– Я же сказала тебе, – тетка уперла руки в бока, – я очищаю их. Вернись к своим обязанностям.
– Отдайте мои вещи!
– Ты не имеешь права что-нибудь требовать у меня! Когда я очищу, тогда и верну. Иди и заканчивай работу, – она гордо развернулась и ушла.
Я осталась и рассмотрела спасенную одежду, кошелька даже не было видно. Я возвратилась на крыльцо, схватила ведро с грязной водой и вылила его в огонь. Пар повалил во все стороны. Вода в котле продолжала кипеть, пока он не остынет, мне своих вещей не забрать.
Я вернулась на кухню и домыла полы. Сколько я работала, не знаю, но когда закончила, солнце стояло уже высоко. Мне осталось вылить грязную воду и забрать вещи. Но котел исчез! Все оставленные вещи, которых я касалась, тлели в кострище. Я огляделась в поисках виновного, но никого не было, кроме Лютера с вилами на плече, сворачивающего за угол сарая. Я окликнула его, но он вошел внутрь и твердо закрыл за собой дверь. Разъяренная, я бросилась через кухню в столовую, но и там никого не было.
– Мисс Эмили! – кричала я, но она не отзывалась. На моем пути оказалась библиотека.
Окна были там открыты, так что я могла видеть полки с книгами, большой стол с картотекой и еще один, вокруг которого стояли кресла. На стенах висели картины. На них были изображены все, вплоть до Эмили, Шарлотты, бабушки и их отца. У него были те же стальные глаза, то же высокомерие, та же осанка. Мне казалось, что он сердит.
– Что ты здесь делаешь? – Я услышала голос Эмили прежде, чем успела понять, что она здесь. – Почему ты кричишь? Ты должна находиться в своем крыле, разве я не предупреждала?
– Что вы сделали с моей одеждой? – потребовала я объяснений. – Где котел?
– Тебе повторить? Я же сказала, что все должно быть очищено. Теперь я приступила ко второму шагу.
– Второму шагу? Что это означает?
– Все должно быть захоронено.
– Захоронено!? – Я поняла, почему Лютер нес вилы. – Вы захоронили мои вещи? Где? Почему? Это безумие!
– Как ты смеешь! – Она гордо взглянула на меня. Несмотря на тонкий торс тетка выглядела огромной, она теснила меня. Я отступила назад. – Ты смеешь критиковать меня, – ее палец уставился мне в лицо, – ты смеешь упрекать меня! Ты, чей грех вопиет из огромного живота! Ты знаешь, что только безгрешный может бросить первый камень?
– Я не говорю, что безгрешна, – кричала сквозь слезы я, – но это не означает, что вы имеете право третировать меня.
– Третировать тебя? – Она безумно захохотала. – Тебя, кто издевается надо мной и другими членами семьи. Я желаю помочь тебе войти в рай. Я открыла свой дом тебе, пообещала сестре удовлетворить все твои потребности, и ты обвиняешь меня в тирании.
– Вы не удовлетворяете мои потребности! Я требую свои вещи, – кричала я, не в силах остановиться.
– Ты даже не представляешь, как смешно выглядишь, – сказала тетушка и через некоторое время добавила, – все будет в порядке, когда земля поглотит микробы греха, Лютер принесет вещи. Теперь ступай работать. Ты должна работать, чтобы выстроить замок против вторжения дьявола.
Эмили повернулась, чтобы уйти.
– Но мои другие вещи… Я видела, что с ними произошло. У меня нет даже гребенки, чтобы причесаться.
– Нет никакого смысла спрашивать. – В ее голосе послышались тревожные нотки.
– Почему?
– Потому что я попросила не присылать те вещи, пока ты не родишь и не уедешь. Тебе должно хватить тех вещей, с которыми ты приехала.
– Но… как вы могли решать за меня? Все лгали, – наконец-то до меня дошла правда.
– Все лгали тебе? – Она засмеялась. – Как ты называешь это? Сделано то, что должно было быть сделано. Ты должна проявлять некую снисходительность. У тебя должна выработаться твердость в характере. Все Катлеры сильны духом.
– У меня нет силы духа Катлеров, – проговорила я, но как только слова выскочили изо рта, я поняла, что допустила ужасную ошибку. Тетушкины глаза расширились.
– Что? Что ты говоришь? – Она придвинулась ко мне.
Я почувствовала дрожь во всем теле, мне никогда не приходилось видеть такого холодного лица. Ее глаза вспыхнули, но оставались ледяными. Какие ужасы она может обрушить на мою голову, если узнает всю правду о рождении?
– Ничего, – быстро ответила я.
Она уставилась мне в глаза. Ее взгляд как рентгеновские лучи проник в меня. Мне хотелось убежать, сердце выпрыгивало из груди.
– Иди и закончи работу, – тетушка удалилась. Я почувствовала, как волосы шевелятся у меня на голове, мурашки пробежали по коже. Я не знала, чем все это закончится. Но куда мне идти в таком состоянии, где мои вещи? Лишь бы добраться до станции Аплэнд и вызвать папу Лонгчэмпа. Он бы нашел способ мне помочь.
Униженная и побежденная я отправилась на кухню, чтобы взять ведро и щетки и приступить к уборке большого и пыльного крыльца.
Когда я вычищала в коридоре мебель, то не могла отделаться от ощущения, что предки с портретов сморят на меня с каким-то всезнающим осуждением. Логическим довершением ряда картин стало бы изображение мисс Эмили. Семейство представилось мне несчастным, боящимся дьявола во всех его проявлениях. Теперь мне было легче понять характер бабушки Катлер. На портретах были изображены женщины, только подобные ей.
Через каждые пятнадцать минут мне приходилось выливать грязную воду к себе в ванную и приносить свежую. С каждым разом ведро казалось все тяжелее, и отдыхать мне приходилось все дольше. В области живота появился невидимый свинцовый пояс.
Когда я дошла с уборкой до середины холла, то услышала позади себя шарканье. Это была Шарлотта с яблоком в руках.
– Ты забыла свой завтрак.
– Спасибо, – поблагодарила я, приняв подношение. Пока я ела, Шарлотта молча стояла рядом и наблюдала.
– Одно яблоко в день, и не нужны никакие доктора, как говорит Эмили, – почти пропела она.
– Я не уверена, осмотр врачей мне бы сейчас не помешал, – возразила я. – Шарлотта, – на меня снизошло вдохновение, – ты ездишь на станцию Аплэнд?
– Иногда Эмили берет меня с собой, когда выбирается за продуктами, и я покупаю себе шары.
– Это очень далеко от почты?
– Я сейчас иду кормить птиц, не хочешь присоединиться ко мне?
– Нет, сначала поработаю, – сухо ответила я. Но она не обратила внимания на мои слова и собралась уходить.
– Ты носишь младенца, – добавила Шарлотта, – а пение птиц даст ему музыкальный талант.
– Это предрассудки, – я начинала злиться, – это глупо. Эмили попросила тебя это сделать?
– Да, она, – кивнула Шарлотта. – Эмили видит в твоем животе младенца.
– Глупости, Шарлотта. Никто не может видеть пальцами, что происходит внутри, не верь.
– Она видела, – возразила Шарлотта, – и видела, что младенец хочет слышать птиц.
– Что?
Дверь в нижнем конце западного крыла коридора распахнулась, и влетела Эмили. Ужас отразился на лице Шарлотты.
– Эмили говорит, я не должна беспокоить тебя во время работы, – сумасшедшая искала поддержки.
– Шарлотта, подожди, – я опустилась на скамью.
– Я ухожу, – и она попыталась ретироваться. Эмили подходила ближе, осматривая мебель и стены, которые я вычистила, судя по всему она осталась удовлетворенной.
– Я поставила часы к тебе в комнату. Теперь ты будешь знать, когда ложиться, и не сможешь увильнуть утром от работы, ссылаясь на отсутствие окон. Обед будет ровно в пять. Мне хочется, чтобы ты села за стол чистой.
– Но где я вымоюсь? В моей ванной только холодная вода, и даже нет душа, – пожаловалась я. – Мы не используем душ. А ванну мы берем один раз в неделю в чулане. Лютер наполняет ее водой и разогревает на огне.
– Один раз неделю? В чулане? Люди не живут так, – возразила я, – у всех есть и холодная и горячая вода, хорошее мыло, и моются они чаще, чем раз в неделю.
– Да, я знаю, как сейчас живут люди, – на губах ее опять заиграла холодная улыбка, – особенно женщины с их роскошной парфюмерией и немыслимой одеждой. Вы знаете, что дьявол дает в кредит удовольствия, соблазняя ими слабые души, а потом забирает к себе в ад? Женщине довольно гребенки, резинки для волос и платья на каждый день, а все украшения, драгоценности, все достижения прогресса тянут нас вниз, – скандировала она, – и люди падают, падают вниз в объятия к дьяволу, в мир черного дыма. И случается это так быстро, что они не успевают насытиться земным блаженством.
– Это ложь, – закричала я, – мой младенец не создан грехом удовольствия, и он ничего, ничего не слышит!
Она посмотрела на меня:
– Пусть Бог не услышит слов твоих, молись, чтобы грех не отразился на невинном младенце. Ты сердишься, и твой гнев через небеса бьет по ребенку, – Эмили глубоко вздохнула, закрыла глаза и быстро перекрестилась. – Работай, будь послушной, и надейся, что все будет хорошо.
Эмили развернулась и пошла, возле лестницы она остановилась и повторила:
– Не забудь, ровно в пять и чистой, – тетушка высоко откинула голову, выпрямила спину и удалилась.
Я сложила руки на животе, закрыла глаза и попыталась проглотить комок. Мой младенец – единственное, что у меня осталось. Не важно, что Михаэль обманул меня, младенец был зачат в любви, неподвластной дьяволу. Мисс Эмили никогда не испытывала любви, мне даже на некоторое время стало жаль ее. Тетушка жила в холодном, темном мире, населенном демонами и дьяволами, в каждом поступке, в удовольствиях она видела опасность и грех. Она редко смеялась или даже просто улыбалась. Эмили не догадывалась, что дьявол уже победил ее.
Я вымыла лицо и руки настолько тщательно, насколько возможно без зеркала. Я боялась представить свои грязные, спутанные волосы, но тетушку это не беспокоило. Чем менее привлекательной я выглядела, тем лучше она себя чувствовала.
– Помнишь, что я говорила насчет одежды? Мы моемся один раз в неделю, так что, если ты испачкала платье, то будь добра, носи его до выходных, – заметила мисс Эмили, когда я спустилась к обеду в испачканном во время уборки платье.
– Почему нельзя стирать одежду чаще, чем раз в неделю? – спросила я.
– Стирать чаще – экстравагантно. Заботься о том, что имеешь, а одежда не требует более частого ухода, – подчеркнула она.
– Но у меня осталось только грязное платье. Должна быть хотя бы элементарная смена одежды. Ходить в чистом вовсе не грешно. Я не требую роскоши, но я нуждаюсь в нормальной одежде, я нуждаюсь в нормальном нижнем белье, в нормальных носках, в…
– Я нуждаюсь в том, я нуждаюсь в другом. Знает ли современная молодежь меру? – Тетушка открыла горшок с картошкой и добавила овощей.
Стакан воды, рагу и кусок хлеба должны были стать нашей едой. Мы плохо питались с мамой и папой Лонгчэмп, но все же вкуснее, и то, потому что папа не мог найти работу. Но мисс Эмили считала, что простая еда для будней, а цыпленок или яйцо только для воскресений.
На сей раз почему-то Шарлотта молчала, она выглядела испуганной. Видимо Эмили запретила ей разговаривать. После еды сумасшедшая вылизала свою тарелку как домашнее животное. Когда я выходила из комнаты, мне казалось, что в тени коридора прячется поджидающая меня Шарлотта. Мне страшно хотелось спать, и бутылка с горячей водой виделась огромной милостью.
– Шарлотта, – воскликнула я, – что ты здесь делаешь? – Я огляделась, Эмили поблизости видно не было.
– Я кое-что покажу тебе, – прошептала она, – это находится на твоей кровати, – прежде чем я успела что-то спросить, Шарлотта двинулась вперед.
Я не знала, что это такое, может быть, рукоделие, или ей стало жаль меня, и она принесла одну из своих заношенных вещей. Я медленно поднялась по ступенькам, каждый шаг требовал усилий, дошла по темному коридору к своей ужасной комнате. Зажгла керосиновую лампу, которая осветила мою кровать.
Я увидела на ней погремушку для младенцев, она была почти новой. Мисс Эмили еще с утра говорила мне, чтобы я не обращала внимание на слова Шарлотты о ее дне рождения, о ребенке.
Но все-таки, зачем неродившемуся ребенку погремушка? Наверное, Шарлотта сама старый младенец.
Мисс Эмили запретила ходить мне в правое крыло дома, но окажись я там, может быть, исчезли бы многие семейные тайны. Но сейчас я столь утомлена, что лучшее из того, что могу сделать, это лечь под одеяло, положить рядом теплую бутылку и думать о младенце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Я все поняла. Я поняла, что из меня сделали прислугу, что я буду в ужасных условиях жить, а жизнь мою постараются сделать как можно труднее.
– Но у меня не останется времени для личных дел, – возмутилась я.
Глаза Эмили вспыхнули.
– На нее время и не планировалось, – пояснила она. – Не занятые руки к добру не приведут. Кроме того, тяжелый труд – лучшее для тебя лекарство. Чем больше ты будешь работать, тем легче пройдут роды, – заметила достойная продолжательница дела южных плантаторов. – Всякий раз, когда у тебя выдастся свободная минута, заполняй ее деятельностью. Соответственно, я разрешу приходить тебе в библиотеку и выбирать там книги. Но при чтении ты должна пользоваться только естественным освещением, чтобы не тратить впустую керосин. Я не потерплю, если замечу тебя читающей при свете ламп, – предупредила она.
– Когда она сможет посмотреть мое рукоделие? – поинтересовалась Шарлотта. Некоторое время Эмили молча смотрела на нее, затем злобно произнесла:
– Что я говорила тебе вчера вечером, Шарлотта?
Не говорила ли я, что Евгения будет слишком занята днем, чтобы возиться с твоей ерундой? И что ты делаешь?
Шарлотта посмотрела на меня, будто ожидая ответа.
– Ты сказала, чтобы я помыла волосы.
– О, Господи, дайте мне силы, – взмолилась Эмили, – это было на прошлой неделе, Шарлотта, на прошлой неделе, – она выразительно посмотрела на меня. – Ты видишь то бремя, какое мне приходится нести? Моя сестра занимает слишком высокое положение, чтобы соблаговолить помочь мне. Она ни разу не предложила, чтобы Шарлотта пожила у нее. Вместо этого она присылает тебя. Еще одно бремя.
– Я не ваше бремя, – возмутилась я, – и не ее. Мисс Эмили в упор посмотрела на меня, положила кулаки на стол и привстала.
– Я не ожидаю от тебя благодарности. Это случается слишком редко, но я ожидаю, что ты будешь выполнять свои обязанности, находясь под крышей моего дома и под моей опекой. Ясно? – Я смотрела в сторону. – Ты поняла? – настаивала она.
– Да, – глубоко вздохнув, произнесла я, – поняла.
– Хорошо, приступай к выполнению. Шарлотта, возьми тряпку и убери в своей комнате.
– Но сегодня мой день рождения, – возразила она.
– Тогда убери для своих гостей, – маленькая улыбка играла на лице Эмили. В дверях Шарлотта повернулась ко мне и сказала:
– Спасибо за хороший спектакль.
– Идиотка, – выругалась Эмили, выходя из кухни.
Горячей воды, естественно, не было. Все пришлось мыть в холодной, мои пальцы ныли. Я была вынуждена периодически вытирать их, чтобы хоть как-то согреть полотенцем. Я разобрала польский сервиз Эмили, он был очень старым и потрескавшимся. Пользовались им, видно, нечасто, но она решила, заполучив меня, убрать все. Потребовался почти час, чтобы сервиз, хотя бы наполовину выглядел прилично. Внезапно дверь открылась, и вошел Лютер с дровами. Он только смерил меня взглядом.
– Доброе утро, – пожелала я, но он не ответил. Я услышала как он ссыпает дрова. – Лютер!
Он приостановился и через плечо посмотрел на меня, его лицо было почти копией мисс Эмили. Тот же самый холод в глазах.
– Что такое? – спросил он.
– Если вы поедете сегодня в любое время в Аплэнд, скажите, я бы хотела оттуда позвонить насчет своих вещей.
Он повернулся и, не ответив, продолжил укладывать дрова. Я стояла в дверях.
– Я не поеду сегодня никуда, – выдавил он.
– Может быть, завтра?
– Нет, и завтра тоже.
Я решилась во что бы то ни стало, хоть пешком, добраться до Аплэнда и узнать судьбу моих вещей.
Я закончила с польским сервизом и вымыла все тарелки и горшки. Потом я взяла щетку, мыло и задумалась, как я со своим выросшим животом щеткой без ручки смогу мыть пол. Я с трудом согнулась и приступила к работе. Когда я мыла пол, то поняла, что как и польским сервизом, до меня им никто не занимался. Пол был грязный и поцарапанный. Через каждый метр мне приходилось заново менять воду, выливать ее приходилось за крыльцо. Было холодно, другой одежды у меня не было. У меня забрали все, даже носки. С ужасом я каждый раз выскакивала на крыльцо.
И вдруг внизу справа позади здания я увидела очаг, выложенный из камней, над которым висел котел. Вода в нем кипела, выталкивая наружу мою одежду. Судя по цвету, в таком состоянии она находилась со вчерашнего вечера. Мои ноги отказывались слушаться. Я попыталась спасти хоть часть одежды, но пар, валивший из большого черного котла, и искры костра закрывали путь.
– Что ты здесь делаешь? – в дверях показалась мисс Эмили.
– А что вы сделали с моими вещами? – закричала я. – Вы испортили их.
– Я же сказала тебе, – тетка уперла руки в бока, – я очищаю их. Вернись к своим обязанностям.
– Отдайте мои вещи!
– Ты не имеешь права что-нибудь требовать у меня! Когда я очищу, тогда и верну. Иди и заканчивай работу, – она гордо развернулась и ушла.
Я осталась и рассмотрела спасенную одежду, кошелька даже не было видно. Я возвратилась на крыльцо, схватила ведро с грязной водой и вылила его в огонь. Пар повалил во все стороны. Вода в котле продолжала кипеть, пока он не остынет, мне своих вещей не забрать.
Я вернулась на кухню и домыла полы. Сколько я работала, не знаю, но когда закончила, солнце стояло уже высоко. Мне осталось вылить грязную воду и забрать вещи. Но котел исчез! Все оставленные вещи, которых я касалась, тлели в кострище. Я огляделась в поисках виновного, но никого не было, кроме Лютера с вилами на плече, сворачивающего за угол сарая. Я окликнула его, но он вошел внутрь и твердо закрыл за собой дверь. Разъяренная, я бросилась через кухню в столовую, но и там никого не было.
– Мисс Эмили! – кричала я, но она не отзывалась. На моем пути оказалась библиотека.
Окна были там открыты, так что я могла видеть полки с книгами, большой стол с картотекой и еще один, вокруг которого стояли кресла. На стенах висели картины. На них были изображены все, вплоть до Эмили, Шарлотты, бабушки и их отца. У него были те же стальные глаза, то же высокомерие, та же осанка. Мне казалось, что он сердит.
– Что ты здесь делаешь? – Я услышала голос Эмили прежде, чем успела понять, что она здесь. – Почему ты кричишь? Ты должна находиться в своем крыле, разве я не предупреждала?
– Что вы сделали с моей одеждой? – потребовала я объяснений. – Где котел?
– Тебе повторить? Я же сказала, что все должно быть очищено. Теперь я приступила ко второму шагу.
– Второму шагу? Что это означает?
– Все должно быть захоронено.
– Захоронено!? – Я поняла, почему Лютер нес вилы. – Вы захоронили мои вещи? Где? Почему? Это безумие!
– Как ты смеешь! – Она гордо взглянула на меня. Несмотря на тонкий торс тетка выглядела огромной, она теснила меня. Я отступила назад. – Ты смеешь критиковать меня, – ее палец уставился мне в лицо, – ты смеешь упрекать меня! Ты, чей грех вопиет из огромного живота! Ты знаешь, что только безгрешный может бросить первый камень?
– Я не говорю, что безгрешна, – кричала сквозь слезы я, – но это не означает, что вы имеете право третировать меня.
– Третировать тебя? – Она безумно захохотала. – Тебя, кто издевается надо мной и другими членами семьи. Я желаю помочь тебе войти в рай. Я открыла свой дом тебе, пообещала сестре удовлетворить все твои потребности, и ты обвиняешь меня в тирании.
– Вы не удовлетворяете мои потребности! Я требую свои вещи, – кричала я, не в силах остановиться.
– Ты даже не представляешь, как смешно выглядишь, – сказала тетушка и через некоторое время добавила, – все будет в порядке, когда земля поглотит микробы греха, Лютер принесет вещи. Теперь ступай работать. Ты должна работать, чтобы выстроить замок против вторжения дьявола.
Эмили повернулась, чтобы уйти.
– Но мои другие вещи… Я видела, что с ними произошло. У меня нет даже гребенки, чтобы причесаться.
– Нет никакого смысла спрашивать. – В ее голосе послышались тревожные нотки.
– Почему?
– Потому что я попросила не присылать те вещи, пока ты не родишь и не уедешь. Тебе должно хватить тех вещей, с которыми ты приехала.
– Но… как вы могли решать за меня? Все лгали, – наконец-то до меня дошла правда.
– Все лгали тебе? – Она засмеялась. – Как ты называешь это? Сделано то, что должно было быть сделано. Ты должна проявлять некую снисходительность. У тебя должна выработаться твердость в характере. Все Катлеры сильны духом.
– У меня нет силы духа Катлеров, – проговорила я, но как только слова выскочили изо рта, я поняла, что допустила ужасную ошибку. Тетушкины глаза расширились.
– Что? Что ты говоришь? – Она придвинулась ко мне.
Я почувствовала дрожь во всем теле, мне никогда не приходилось видеть такого холодного лица. Ее глаза вспыхнули, но оставались ледяными. Какие ужасы она может обрушить на мою голову, если узнает всю правду о рождении?
– Ничего, – быстро ответила я.
Она уставилась мне в глаза. Ее взгляд как рентгеновские лучи проник в меня. Мне хотелось убежать, сердце выпрыгивало из груди.
– Иди и закончи работу, – тетушка удалилась. Я почувствовала, как волосы шевелятся у меня на голове, мурашки пробежали по коже. Я не знала, чем все это закончится. Но куда мне идти в таком состоянии, где мои вещи? Лишь бы добраться до станции Аплэнд и вызвать папу Лонгчэмпа. Он бы нашел способ мне помочь.
Униженная и побежденная я отправилась на кухню, чтобы взять ведро и щетки и приступить к уборке большого и пыльного крыльца.
Когда я вычищала в коридоре мебель, то не могла отделаться от ощущения, что предки с портретов сморят на меня с каким-то всезнающим осуждением. Логическим довершением ряда картин стало бы изображение мисс Эмили. Семейство представилось мне несчастным, боящимся дьявола во всех его проявлениях. Теперь мне было легче понять характер бабушки Катлер. На портретах были изображены женщины, только подобные ей.
Через каждые пятнадцать минут мне приходилось выливать грязную воду к себе в ванную и приносить свежую. С каждым разом ведро казалось все тяжелее, и отдыхать мне приходилось все дольше. В области живота появился невидимый свинцовый пояс.
Когда я дошла с уборкой до середины холла, то услышала позади себя шарканье. Это была Шарлотта с яблоком в руках.
– Ты забыла свой завтрак.
– Спасибо, – поблагодарила я, приняв подношение. Пока я ела, Шарлотта молча стояла рядом и наблюдала.
– Одно яблоко в день, и не нужны никакие доктора, как говорит Эмили, – почти пропела она.
– Я не уверена, осмотр врачей мне бы сейчас не помешал, – возразила я. – Шарлотта, – на меня снизошло вдохновение, – ты ездишь на станцию Аплэнд?
– Иногда Эмили берет меня с собой, когда выбирается за продуктами, и я покупаю себе шары.
– Это очень далеко от почты?
– Я сейчас иду кормить птиц, не хочешь присоединиться ко мне?
– Нет, сначала поработаю, – сухо ответила я. Но она не обратила внимания на мои слова и собралась уходить.
– Ты носишь младенца, – добавила Шарлотта, – а пение птиц даст ему музыкальный талант.
– Это предрассудки, – я начинала злиться, – это глупо. Эмили попросила тебя это сделать?
– Да, она, – кивнула Шарлотта. – Эмили видит в твоем животе младенца.
– Глупости, Шарлотта. Никто не может видеть пальцами, что происходит внутри, не верь.
– Она видела, – возразила Шарлотта, – и видела, что младенец хочет слышать птиц.
– Что?
Дверь в нижнем конце западного крыла коридора распахнулась, и влетела Эмили. Ужас отразился на лице Шарлотты.
– Эмили говорит, я не должна беспокоить тебя во время работы, – сумасшедшая искала поддержки.
– Шарлотта, подожди, – я опустилась на скамью.
– Я ухожу, – и она попыталась ретироваться. Эмили подходила ближе, осматривая мебель и стены, которые я вычистила, судя по всему она осталась удовлетворенной.
– Я поставила часы к тебе в комнату. Теперь ты будешь знать, когда ложиться, и не сможешь увильнуть утром от работы, ссылаясь на отсутствие окон. Обед будет ровно в пять. Мне хочется, чтобы ты села за стол чистой.
– Но где я вымоюсь? В моей ванной только холодная вода, и даже нет душа, – пожаловалась я. – Мы не используем душ. А ванну мы берем один раз в неделю в чулане. Лютер наполняет ее водой и разогревает на огне.
– Один раз неделю? В чулане? Люди не живут так, – возразила я, – у всех есть и холодная и горячая вода, хорошее мыло, и моются они чаще, чем раз в неделю.
– Да, я знаю, как сейчас живут люди, – на губах ее опять заиграла холодная улыбка, – особенно женщины с их роскошной парфюмерией и немыслимой одеждой. Вы знаете, что дьявол дает в кредит удовольствия, соблазняя ими слабые души, а потом забирает к себе в ад? Женщине довольно гребенки, резинки для волос и платья на каждый день, а все украшения, драгоценности, все достижения прогресса тянут нас вниз, – скандировала она, – и люди падают, падают вниз в объятия к дьяволу, в мир черного дыма. И случается это так быстро, что они не успевают насытиться земным блаженством.
– Это ложь, – закричала я, – мой младенец не создан грехом удовольствия, и он ничего, ничего не слышит!
Она посмотрела на меня:
– Пусть Бог не услышит слов твоих, молись, чтобы грех не отразился на невинном младенце. Ты сердишься, и твой гнев через небеса бьет по ребенку, – Эмили глубоко вздохнула, закрыла глаза и быстро перекрестилась. – Работай, будь послушной, и надейся, что все будет хорошо.
Эмили развернулась и пошла, возле лестницы она остановилась и повторила:
– Не забудь, ровно в пять и чистой, – тетушка высоко откинула голову, выпрямила спину и удалилась.
Я сложила руки на животе, закрыла глаза и попыталась проглотить комок. Мой младенец – единственное, что у меня осталось. Не важно, что Михаэль обманул меня, младенец был зачат в любви, неподвластной дьяволу. Мисс Эмили никогда не испытывала любви, мне даже на некоторое время стало жаль ее. Тетушка жила в холодном, темном мире, населенном демонами и дьяволами, в каждом поступке, в удовольствиях она видела опасность и грех. Она редко смеялась или даже просто улыбалась. Эмили не догадывалась, что дьявол уже победил ее.
Я вымыла лицо и руки настолько тщательно, насколько возможно без зеркала. Я боялась представить свои грязные, спутанные волосы, но тетушку это не беспокоило. Чем менее привлекательной я выглядела, тем лучше она себя чувствовала.
– Помнишь, что я говорила насчет одежды? Мы моемся один раз в неделю, так что, если ты испачкала платье, то будь добра, носи его до выходных, – заметила мисс Эмили, когда я спустилась к обеду в испачканном во время уборки платье.
– Почему нельзя стирать одежду чаще, чем раз в неделю? – спросила я.
– Стирать чаще – экстравагантно. Заботься о том, что имеешь, а одежда не требует более частого ухода, – подчеркнула она.
– Но у меня осталось только грязное платье. Должна быть хотя бы элементарная смена одежды. Ходить в чистом вовсе не грешно. Я не требую роскоши, но я нуждаюсь в нормальной одежде, я нуждаюсь в нормальном нижнем белье, в нормальных носках, в…
– Я нуждаюсь в том, я нуждаюсь в другом. Знает ли современная молодежь меру? – Тетушка открыла горшок с картошкой и добавила овощей.
Стакан воды, рагу и кусок хлеба должны были стать нашей едой. Мы плохо питались с мамой и папой Лонгчэмп, но все же вкуснее, и то, потому что папа не мог найти работу. Но мисс Эмили считала, что простая еда для будней, а цыпленок или яйцо только для воскресений.
На сей раз почему-то Шарлотта молчала, она выглядела испуганной. Видимо Эмили запретила ей разговаривать. После еды сумасшедшая вылизала свою тарелку как домашнее животное. Когда я выходила из комнаты, мне казалось, что в тени коридора прячется поджидающая меня Шарлотта. Мне страшно хотелось спать, и бутылка с горячей водой виделась огромной милостью.
– Шарлотта, – воскликнула я, – что ты здесь делаешь? – Я огляделась, Эмили поблизости видно не было.
– Я кое-что покажу тебе, – прошептала она, – это находится на твоей кровати, – прежде чем я успела что-то спросить, Шарлотта двинулась вперед.
Я не знала, что это такое, может быть, рукоделие, или ей стало жаль меня, и она принесла одну из своих заношенных вещей. Я медленно поднялась по ступенькам, каждый шаг требовал усилий, дошла по темному коридору к своей ужасной комнате. Зажгла керосиновую лампу, которая осветила мою кровать.
Я увидела на ней погремушку для младенцев, она была почти новой. Мисс Эмили еще с утра говорила мне, чтобы я не обращала внимание на слова Шарлотты о ее дне рождения, о ребенке.
Но все-таки, зачем неродившемуся ребенку погремушка? Наверное, Шарлотта сама старый младенец.
Мисс Эмили запретила ходить мне в правое крыло дома, но окажись я там, может быть, исчезли бы многие семейные тайны. Но сейчас я столь утомлена, что лучшее из того, что могу сделать, это лечь под одеяло, положить рядом теплую бутылку и думать о младенце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30