Он поспешно намыливал лицо, брился.
— Мне во что бы то ни стало надо заехать к Валлоне.
Он исчез, а она осталась одна. Впереди был целый день — бесцветный, нескончаемый, полный стольких дум, стольких мечтаний, такой тягостный от того, что Гюстава не было с ней. И сколько бы она ни урезонивала себя, говоря: «У всех женщин такая жизнь», — ей было ясно, что она согласилась принадлежать Гюставу, потому что влюбилась в него без памяти и хотела быть все время с ним.
Тем временем Гюстав подъехал к гаражу Валлоне. Двери оказались на запоре. «Право же, — подумал он, — люди в этих местах не слишком утруждают себя работой!»
— Эй, Валлоне!
На втором этаже распахнулось окно, показалась всклокоченная голова:
— Поднимись-ка сюда!
Гюстав обнаружил узенькую каменную лестницу и поднялся наверх. Толкнув незапертую дверь, он очутился в комнате, — окна в ней были закрыты, и ночные запахи не успели еще улетучиться. На столике стояла бутылка красного вина, на три четверти пустая, подле нее стакан.
— Ты что? Уже столько времени, а ты еще не открывал своей лавочки?
— И не открою. Присаживайся.
Гюстав присел на край постели, куда снова улегся Валлоне в пижаме сомнительной чистоты.
— Ты что, решил не работать?
— Да.
— А что такое?
Тот провел пальцами по растрепанным волосам, пригладил непокорные пряди.
— Обанкротился, — сказал он.
— А как же мои шины?
— Ничего не поделаешь, старина, не будет у тебя шин: поставщики отказываются давать мне товар, мне нечем им платить.
— А что же случилось?
— Сейчас расскажу, — собравшись с духом, сказал Валлоне.
Глава VIII
— Вы чем-то озабочены, Гюстав? — спросил мистер Джонсон.
— Да с шинами у меня непорядок, — ответил Рабо.
Они ехали по дороге, которая идет вдоль берега в Ментону и Монте-Карло: у Джонсона на десять часов была назначена встреча в Ментоне.
— А что с ними, с вашими шинами?
— Ничего особенного — просто они старые. Я думал получить сегодня утром новые, и вот выяснилось, что не получу.
— По-моему, — сказал Джонсон, — вам надо серьезно подумать о замене не только шин, но и всей машины.
— У меня нет на это средств.
— Это дело поправимое. Видите ли, если бы вы не говорили по-английски, а я знал хоть несколько слов по-французски…
— Понимаю, — сказал Гюстав, — вы бы меня не наняли. Но вы бы проиграли на этом. Если бы вы разъезжали в «бьюике», с вас запрашивали бы другую цену.
— Вы думаете?
— Французы, а особенно жители этих мест, привыкшие драть с иностранцев, только так и поступили бы.
— Но надеюсь, мы все-таки не застрянем на полпути?
— Думаю, что нет.
— А что же все-таки у вас произошло?
— Да хозяин гаража, у которого я купил эту машину и который должен был заменить мне шины, накануне банкротства.
— В таком случае надо купить новые шины в другом месте.
— Придется, но я вынужден буду выложить все, что получу от вас.
— Что поделаешь, мой мальчик: в каждой профессии — свой риск.
— Я знаю. Не повезло — вот и все. Эх, и идиот же этот Валлоне!
— Хозяин вашего гаража?
— Ну да. Ему принадлежит все помещение — оно расположено, правда, в несколько своеобразном районе, но зато может вместить сто машин. И он не только не сумел извлечь из этого никакой выгоды, а даже концы с концами не может свести.
— Это какой-нибудь ваш приятель?
— Я видел его всего три раза. Но он мне только что все рассказал: в исходе дела можно не сомневаться.
— А вы были бы рады, если бы я помог ему выбраться из беды?
— Я не люблю людей, которые дойдут до ручки, а потом начинают ныть.
— Я тоже. У нас в Америке к этому не привыкли. Да, впрочем, вы сами это знаете: вы ведь говорили, что жили там. Кстати, где именно?
— В Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго.
— А, теперь ясно, почему вы говорите с нашим акцентом. И притом, должен признаться, удивительно хорошо.
— Я долго там жил.
— А кем же вы там были?..
— Содержал гараж, — ответил Гюстав.
— Вот как? Тогда почему бы вам не перекупить сейчас этот гараж?
— На какие деньги?
— А это много весит?
— И да и нет. Во всяком случае, меньше того, что он реально стоит.
— А именно?
— Надо заплатить кредиторам, выкупить закладную. Ну и дать немного денег Валлоне.
— Ему-то за что?
— Ну, немного. Совсем немного. Просто для проформы. Идиот, который сам себя утопил, да к тому же лентяй, особого снисхождения не заслуживает.
— В делах снисхождения не бывает.
— Я знаю.
— Откуда же?
— А я вам говорил — я ведь жил в Америке.
— Гюстав, а вас заинтересовало бы это дело?
— Гараж? Зачем он мне?
— Чтобы работать с нами. Будете держать машины и посылать их на аэродромы за нашими клиентами. Нам это понадобится, даже будет необходимо. Кстати, мы в нашей группе придерживаемся принципа автономии — каждое звено само по себе.
— Этого принципа придерживаются все в мире.
— Вот как! Вы и это знаете? Во всяком случае, это делается для того, чтобы неудача в одном месте не влекла за собой провала всего остального. Да и капиталы для каждой единицы нужны свои: для одной больше, для другой — меньше. Трест — это ведь конгломерат.
— А кроме того, капиталами можно манипулировать — вкладывать в менее верное дело те, которыми не жаль рискнуть.
Джонсон расхохотался.
— Послушайте, можно подумать, что вы действительно в этом разбираетесь. Где вы этому научились?
— Простая логика.
— Но это логика людей, которые ворочают деньгами.
— Вы же понимаете, простой шофер, такой маленький человек, как я…
— А вам не хотелось бы стать чем-то покрупнее простого шофера?
— Нет, — сказал Гюстав. — Нет. Мне и так хорошо. Машина меня кормит. На деньги, которые я у вас заработаю, я наверняка смогу приобрести что-то получше. А тогда и плату за проезд смогу брать другую.
— Ну, а как насчет вашего Валлоне?
— Плевал я на Валлоне.
— Во всяком случае, запомните, Гюстав, мое предложение остается в силе. Мы были бы заинтересованы…
— На каких условиях?
— Ого, этот малый совсем не глуп!..
Больше они не разговаривали до самой Ментоны. А там снова завертелось колесо. Дело им пришлось иметь с людьми примитивными, не очень искушенными, которые либо сами не знали, чего хотят, либо слишком хорошо это знали. Джонсон, не привыкший к такого рода переговорам, когда люди отказываются от собственных слов, бесконечно возвращаются к одному и тому же, — терял терпение. Он готов был все бросить, сесть в машину и уехать. Но Гюстав, который, кстати, никогда не отличался подобным долготерпением в Америке, успокаивал его, пускал в ход такую дипломатию, что это удивляло его самого. Они пообедали и еще до самого вечера продолжали переговоры. В шесть часов они, наконец, договорились о приобретении участка за пределами города и притом — на выгодных условиях. Выходя из гостиницы, где они устроили небольшое пиршество, подписав документ, Джонсон, радостно похлопал Гюстава по спине и сказал:
— Гюстав, если хотите, я могу одолжить вам денег на новую машину. Вы отдадите мне их, когда вам будет удобно.
Он вернулся в Ниццу на Французскую улицу в отличном настроении.
— Лоранс, любовь моя, Джонсон дает мне денег на новую машину.
— Вот как? А твоя уже не хороша?
— Это машина не достаточно высокого класса. На других — таких, которые стоят на площади Массена? или на сквере Альберта I, — можно брать более высокую цену. Да и для моей клиентуры, которая, видимо, будет состоять в основном из богатых американцев и англичан, больше подошла бы такая машина. У «ведетты» нет ни тех мягких сидений, ни того комфорта, к какому привыкли эти люди.
— А как же Джонсон?
— Джонсон взял меня потому, что я говорю по-английски.
— Вот видишь! Значит, этого достаточно.
— Ему ведь меня рекомендовали. К тому же в тот момент у него, кроме меня, никого не было под рукой. Но я-то понимаю, что эта машина его не устраивает. Ты не знаешь, какие в Америке машины: «шевроле», «понтиаки», «бьюики» — все это машины серийные. Люкс начинается с «кадиллака»!
— Но ты же не собираешься покупать себе «кадиллак»!
— Нет. Но добротный старенький «роллс-ройс» или «бентли» десятилетней давности — собираюсь.
— Это будет дорого стоить.
— С деньгами он меня не торопит: я смогу отдать их, когда захочу.
— Тебе придется больше работать.
— Конечно. Но у меня будет другая машина, и хоть она будет стоить дороже, зато и денег будет нам больше приносить. Да, славный он малый, этот Джонсон.
— Но и ты оказываешь ему большие услуги.
— Конечно.
— Кстати, шины ты у Валлоне получил?
— Нет. У него совсем плохи дела.
— Что, заболел?
— Нет, просто сел на мель.
— Когда мы были с тобой у него, мне показалось, что дела его идут неважно.
— А теперь он и вовсе закрылся: нечем больше платить. Деньги, которые я дал ему за «ведетту», он истратил.
— Значит, шин своих ты не получишь, и гарантия, которую он тебе дал, ничего не стоит.
— Боюсь, что да. Хотя он полон самых добрых намерений. Сегодня утром я обнаружил совершенно раздавленного, сломленного человека и закрытый гараж — ему даже рабочим платить нечем. Единственное, что ему осталось, это пустить себе пулю в лоб.
— У него не хватит на это мужества.
— Не обольщайся. У него не хватило мужества вести повседневную борьбу за существование, но сейчас это человек, дошедший до точки. К сожалению, у него нет никого, кто мог бы ему помочь.
— А если он продаст помещение?
— У него не хватит денег даже на то, чтобы покрыть долги. А потом у него, оказывается, жена в Соспеле и пятеро детей — он мне все рассказал.
— Только этого не хватало! Какой легкомысленный человек!
— Итальянец. В Неаполе сколько угодно таких семей. На улицах бродят золотушные дети с искривленным позвоночником. У меня осталось ужасное воспоминание о Неаполе.
— Ты бывал там?
— Во время войны… когда служил в армии… до высадки здесь.
— Ах, так ты, значит, был…
— Я тебе об этом расскажу как-нибудь. Так вот, представь себе, что Джонсон, узнав про гараж Валлоне, предложил мне…
— Ну, нет! Этого ты на себя не взвалишь!
— Конечно! Я так и сказал: нет. Хотя, учти: дело стоящее.
— Но он же прогорел!
— Именно потому. Можно было бы купить этот гараж за гроши. И еще дать немножко Валлоне.
— Нет, — сказала она, — не надо.
— Согласен, не надо, — повторил он следом за ней. — Но нельзя же допустить, чтобы он застрелился.
— Он и не застрелится.
— Я тоже так думаю. Но кто может знать заранее? Вообще-то говоря, я мог бы согласиться временно… а потом перепродать кому-нибудь другому. — Эта мысль воодушевила его. — Таким путем и его, беднягу, мы вытащили бы из беды. Джонсон заинтересован в этом помещении, а главное в том, чтобы создать компанию по прокату автомобилей высокого класса, которые обслуживали бы аэродромы его будущей компании. А потом эти машины оставались бы в распоряжении клиентов на время их пребывания здесь. Да, дело, конечно, стоящее, ничего не скажешь. И тот, кто за это возьмется, кое-что положит себе в карман.
— И ты говоришь себе: «Почему бы этим человеком не стать мне!»
— В общем, да!
— Гюстав, если ты согласишься на это предложение, я больше не увижу тебя.
— Наоборот: я буду занят в определенные часы и в определенные часы свободен. Ну, а кроме того, ты сможешь быть со мной, сможешь мне помогать.
— Я же ничего не умею. Я не способна сделать простейший подсчет, я не умею работать, ты это знаешь, я же ничего от тебя не скрыла. Я способна только любить тебя.
— Разве гараж этому помешает?
— Да. У тебя совсем не будет для меня времени.
Он рассмеялся. Но этот прилив веселости длился недолго.
— Ты права. Я скажу «нет».
Он обнял ее, притянул к себе.
— Из-за этого Джонсона мне некогда даже любить тебя, — сказал он, увлекая ее к постели.
— Три дня, — сказала она с милым укором. — Уже целых три дня!..
— Тебя, значит, тянет ко мне?
— Я так люблю видеть тебя счастливым.
— А сама ты счастлива?
— Ну, как ты можешь спрашивать!
В тот вечер все было, как в первый раз, и Лоранс спросила:
— Я делаю успехи?
— Ты же моя жена.
Его умиляло, что и в жизни и в любви она во всем подчинялась ему, старалась угадать малейшее его желание. Она была молода и свежа, тело у нее было крепкое, и он любил ласкать ее изящные, едва наметившиеся формы. Дитя, любящее дитя, бесхитростная, прямая и чистая, она дарила ему то, чего ни одна женщина, даже Глория, — кстати, где-то теперь Глория? — никогда ему не дарила.
Он заснул крепким, спокойным сном. Любить вот так, с полной отдачей себя — это необходимо, это придает тонус жизни. Да, это и есть жизнь, Лоранс права.
Утром он первым выскочил из постели, она еще спала, сраженная усталостью от избытка счастья. Пока он намыливался и брился, — а он уже опаздывал, — встала и она, заспанная, похожая на девочку, которая проснулась по звонку в пансионе!
— Кофе! Скорее!
— Боже мой! Уже восемь!
Он выпил кофе, стоя у двери.
— Поцелуй же меня.
Он обнял ее, на мгновение прижал к себе и тотчас отпустил. Он уже закрывал дверь, когда она спросила:
— Как ты решил насчет Валлоне?
— Я еще раз поговорю с Джонсоном. Если мне удастся сделать так, чтобы он помог ему…
— Да… так будет лучше… если это возможно…
— Попробую, — сказал он.
Он поговорил с Джонсоном в тот же день. И Джонсон сказал:
— Разузнайте все толком. Съездите к этому малому и привезите мне все сведения.
И Гюстав поехал к Валлоне.
Итальянец был в том же состоянии, что и накануне, если не более удрученном. Гараж был по-прежнему закрыт.
— Не хватило у меня духу даже поехать в Соспель, — сказал он, — жена еще успеет узнать новость.
— Что же ты делаешь?
— Ничего.
И в самом деле Валлоне ждал — чего, он и сам бы не мог сказать. Он явно дошел до точки.
— Тебя же посадят.
— Ну, а что я могу поделать?
— Принимай меры.
— Какие? Банк отказал мне в новом авансе: там считают, что уже достаточно дали.
— Ну-ка расскажи мне все, как есть.
Он снова сел в ногах неопрятной постели, где лежал Валлоне; рядом на ночном столике стояла бутылка красного вина, из которой время от времени Валлоне наливал себе стакан. Он пил. О, не слишком! Но ничего не ел: не было сил есть. Тем не менее он все же рассказал Гюставу, как обстоят дела.
Надеяться ему действительно было не на что — слишком глубоко залез он в долги. Гараж его переходил в руки банков — они наживутся, перепродав его. Помещение ведь стоило куда больше тех сумм, которые взял в долг Валлоне. Дела же у него шли плохо из-за неудачного района. Тут надо было что-то придумать, а не ограничиваться обычным ремонтом, сдачей в аренду боксов и мест для стоянки и продажей подержанных машин.
В полдень Гюстав должен был снова увидеть Джонсона. Тот отдыхал все утро и, когда Гюстав пришел в «Рюль», попросил его подняться в номер.
Как и Валлоне, он тоже был в пижаме, но только несколько иной. Чувствовалось, что это человек очень богатый. Хотя одеяние его и выглядело, пожалуй, кричаще, это не очень удивило Гюстава — он этого даже не заметил, невольно перенесясь в атмосферу своей прежней жизни. Его занимало сейчас лишь то, что рассказал ему Валлоне. И вот, пока Джонсон расхаживал по комнате, возле открытого окна, за которым виднелось море, освещенное хотя и зимним, но все же теплым солнцем, — впрочем, это было ему явно безразлично, — Гюстав изложил состояние дел:
— Валлоне мне все сказал. Расстегнулся на все пуговицы. Вы же понимаете: меня ему нечего бояться… и нечего терять — я всего лишь шофер. Так вот: можно заплатить его долги. Дело представляется мне выгодным. Только вести его надо не так, как сейчас, а как вы предлагаете. Я берусь все уладить и вырвать гараж из лап банков. Сунуть немного Валлоне — и он передаст вам все: другого выхода у него нет, он все равно взлетит на воздух, а так — вы его даже спасаете… во всяком случае, он уходит не с пустыми руками. А у него жена… дети…
Джонсон негромко рассмеялся:
— Как трогательно.
— Если это дело вас интересует…
— Да, конечно, интересует, — сказал Джонсон. — Даже как недвижимость гараж этот имеет смысл приобрести. Но я же говорил вам, что у нас другой расчет. Какая бы ни была выгодная операция, она должна быть увязана со всем остальным: нельзя проводить ее отдельно, только ради нее самой. Ну и вот, я еще раз все взвесил и пришел к выводу, что это может нам очень пригодиться. Вполне реально было бы создать компанию по прокату автомобилей.
— Я тоже так считаю.
Джонсон полез за чековой книжкой в карман пиджака, который висел в шкафу, занимавшем всю стену. Внутри в дверцы были вделаны зеркала; Джонсон открыл их и стал виден со всех сторон, как в трельяже. Наконец, он повернулся.
— У нас, знаете ли, дела решаются сразу — «да» или «нет». В данном случае я говорю «да». Так вы сказали мне сколько?..
Гюстав назвал цифру.
— Учитывая Валлоне? Это вполне разумная цифра, и риска, по-моему, тут никакого.
— Но потом вам придется еще вложить капитал в машины… А на это потребуется немало.
— Если бы речь шла только о машинах! А обслуживающий персонал — мойщики, смазчики, механики… целый комбинат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Мне во что бы то ни стало надо заехать к Валлоне.
Он исчез, а она осталась одна. Впереди был целый день — бесцветный, нескончаемый, полный стольких дум, стольких мечтаний, такой тягостный от того, что Гюстава не было с ней. И сколько бы она ни урезонивала себя, говоря: «У всех женщин такая жизнь», — ей было ясно, что она согласилась принадлежать Гюставу, потому что влюбилась в него без памяти и хотела быть все время с ним.
Тем временем Гюстав подъехал к гаражу Валлоне. Двери оказались на запоре. «Право же, — подумал он, — люди в этих местах не слишком утруждают себя работой!»
— Эй, Валлоне!
На втором этаже распахнулось окно, показалась всклокоченная голова:
— Поднимись-ка сюда!
Гюстав обнаружил узенькую каменную лестницу и поднялся наверх. Толкнув незапертую дверь, он очутился в комнате, — окна в ней были закрыты, и ночные запахи не успели еще улетучиться. На столике стояла бутылка красного вина, на три четверти пустая, подле нее стакан.
— Ты что? Уже столько времени, а ты еще не открывал своей лавочки?
— И не открою. Присаживайся.
Гюстав присел на край постели, куда снова улегся Валлоне в пижаме сомнительной чистоты.
— Ты что, решил не работать?
— Да.
— А что такое?
Тот провел пальцами по растрепанным волосам, пригладил непокорные пряди.
— Обанкротился, — сказал он.
— А как же мои шины?
— Ничего не поделаешь, старина, не будет у тебя шин: поставщики отказываются давать мне товар, мне нечем им платить.
— А что же случилось?
— Сейчас расскажу, — собравшись с духом, сказал Валлоне.
Глава VIII
— Вы чем-то озабочены, Гюстав? — спросил мистер Джонсон.
— Да с шинами у меня непорядок, — ответил Рабо.
Они ехали по дороге, которая идет вдоль берега в Ментону и Монте-Карло: у Джонсона на десять часов была назначена встреча в Ментоне.
— А что с ними, с вашими шинами?
— Ничего особенного — просто они старые. Я думал получить сегодня утром новые, и вот выяснилось, что не получу.
— По-моему, — сказал Джонсон, — вам надо серьезно подумать о замене не только шин, но и всей машины.
— У меня нет на это средств.
— Это дело поправимое. Видите ли, если бы вы не говорили по-английски, а я знал хоть несколько слов по-французски…
— Понимаю, — сказал Гюстав, — вы бы меня не наняли. Но вы бы проиграли на этом. Если бы вы разъезжали в «бьюике», с вас запрашивали бы другую цену.
— Вы думаете?
— Французы, а особенно жители этих мест, привыкшие драть с иностранцев, только так и поступили бы.
— Но надеюсь, мы все-таки не застрянем на полпути?
— Думаю, что нет.
— А что же все-таки у вас произошло?
— Да хозяин гаража, у которого я купил эту машину и который должен был заменить мне шины, накануне банкротства.
— В таком случае надо купить новые шины в другом месте.
— Придется, но я вынужден буду выложить все, что получу от вас.
— Что поделаешь, мой мальчик: в каждой профессии — свой риск.
— Я знаю. Не повезло — вот и все. Эх, и идиот же этот Валлоне!
— Хозяин вашего гаража?
— Ну да. Ему принадлежит все помещение — оно расположено, правда, в несколько своеобразном районе, но зато может вместить сто машин. И он не только не сумел извлечь из этого никакой выгоды, а даже концы с концами не может свести.
— Это какой-нибудь ваш приятель?
— Я видел его всего три раза. Но он мне только что все рассказал: в исходе дела можно не сомневаться.
— А вы были бы рады, если бы я помог ему выбраться из беды?
— Я не люблю людей, которые дойдут до ручки, а потом начинают ныть.
— Я тоже. У нас в Америке к этому не привыкли. Да, впрочем, вы сами это знаете: вы ведь говорили, что жили там. Кстати, где именно?
— В Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго.
— А, теперь ясно, почему вы говорите с нашим акцентом. И притом, должен признаться, удивительно хорошо.
— Я долго там жил.
— А кем же вы там были?..
— Содержал гараж, — ответил Гюстав.
— Вот как? Тогда почему бы вам не перекупить сейчас этот гараж?
— На какие деньги?
— А это много весит?
— И да и нет. Во всяком случае, меньше того, что он реально стоит.
— А именно?
— Надо заплатить кредиторам, выкупить закладную. Ну и дать немного денег Валлоне.
— Ему-то за что?
— Ну, немного. Совсем немного. Просто для проформы. Идиот, который сам себя утопил, да к тому же лентяй, особого снисхождения не заслуживает.
— В делах снисхождения не бывает.
— Я знаю.
— Откуда же?
— А я вам говорил — я ведь жил в Америке.
— Гюстав, а вас заинтересовало бы это дело?
— Гараж? Зачем он мне?
— Чтобы работать с нами. Будете держать машины и посылать их на аэродромы за нашими клиентами. Нам это понадобится, даже будет необходимо. Кстати, мы в нашей группе придерживаемся принципа автономии — каждое звено само по себе.
— Этого принципа придерживаются все в мире.
— Вот как! Вы и это знаете? Во всяком случае, это делается для того, чтобы неудача в одном месте не влекла за собой провала всего остального. Да и капиталы для каждой единицы нужны свои: для одной больше, для другой — меньше. Трест — это ведь конгломерат.
— А кроме того, капиталами можно манипулировать — вкладывать в менее верное дело те, которыми не жаль рискнуть.
Джонсон расхохотался.
— Послушайте, можно подумать, что вы действительно в этом разбираетесь. Где вы этому научились?
— Простая логика.
— Но это логика людей, которые ворочают деньгами.
— Вы же понимаете, простой шофер, такой маленький человек, как я…
— А вам не хотелось бы стать чем-то покрупнее простого шофера?
— Нет, — сказал Гюстав. — Нет. Мне и так хорошо. Машина меня кормит. На деньги, которые я у вас заработаю, я наверняка смогу приобрести что-то получше. А тогда и плату за проезд смогу брать другую.
— Ну, а как насчет вашего Валлоне?
— Плевал я на Валлоне.
— Во всяком случае, запомните, Гюстав, мое предложение остается в силе. Мы были бы заинтересованы…
— На каких условиях?
— Ого, этот малый совсем не глуп!..
Больше они не разговаривали до самой Ментоны. А там снова завертелось колесо. Дело им пришлось иметь с людьми примитивными, не очень искушенными, которые либо сами не знали, чего хотят, либо слишком хорошо это знали. Джонсон, не привыкший к такого рода переговорам, когда люди отказываются от собственных слов, бесконечно возвращаются к одному и тому же, — терял терпение. Он готов был все бросить, сесть в машину и уехать. Но Гюстав, который, кстати, никогда не отличался подобным долготерпением в Америке, успокаивал его, пускал в ход такую дипломатию, что это удивляло его самого. Они пообедали и еще до самого вечера продолжали переговоры. В шесть часов они, наконец, договорились о приобретении участка за пределами города и притом — на выгодных условиях. Выходя из гостиницы, где они устроили небольшое пиршество, подписав документ, Джонсон, радостно похлопал Гюстава по спине и сказал:
— Гюстав, если хотите, я могу одолжить вам денег на новую машину. Вы отдадите мне их, когда вам будет удобно.
Он вернулся в Ниццу на Французскую улицу в отличном настроении.
— Лоранс, любовь моя, Джонсон дает мне денег на новую машину.
— Вот как? А твоя уже не хороша?
— Это машина не достаточно высокого класса. На других — таких, которые стоят на площади Массена? или на сквере Альберта I, — можно брать более высокую цену. Да и для моей клиентуры, которая, видимо, будет состоять в основном из богатых американцев и англичан, больше подошла бы такая машина. У «ведетты» нет ни тех мягких сидений, ни того комфорта, к какому привыкли эти люди.
— А как же Джонсон?
— Джонсон взял меня потому, что я говорю по-английски.
— Вот видишь! Значит, этого достаточно.
— Ему ведь меня рекомендовали. К тому же в тот момент у него, кроме меня, никого не было под рукой. Но я-то понимаю, что эта машина его не устраивает. Ты не знаешь, какие в Америке машины: «шевроле», «понтиаки», «бьюики» — все это машины серийные. Люкс начинается с «кадиллака»!
— Но ты же не собираешься покупать себе «кадиллак»!
— Нет. Но добротный старенький «роллс-ройс» или «бентли» десятилетней давности — собираюсь.
— Это будет дорого стоить.
— С деньгами он меня не торопит: я смогу отдать их, когда захочу.
— Тебе придется больше работать.
— Конечно. Но у меня будет другая машина, и хоть она будет стоить дороже, зато и денег будет нам больше приносить. Да, славный он малый, этот Джонсон.
— Но и ты оказываешь ему большие услуги.
— Конечно.
— Кстати, шины ты у Валлоне получил?
— Нет. У него совсем плохи дела.
— Что, заболел?
— Нет, просто сел на мель.
— Когда мы были с тобой у него, мне показалось, что дела его идут неважно.
— А теперь он и вовсе закрылся: нечем больше платить. Деньги, которые я дал ему за «ведетту», он истратил.
— Значит, шин своих ты не получишь, и гарантия, которую он тебе дал, ничего не стоит.
— Боюсь, что да. Хотя он полон самых добрых намерений. Сегодня утром я обнаружил совершенно раздавленного, сломленного человека и закрытый гараж — ему даже рабочим платить нечем. Единственное, что ему осталось, это пустить себе пулю в лоб.
— У него не хватит на это мужества.
— Не обольщайся. У него не хватило мужества вести повседневную борьбу за существование, но сейчас это человек, дошедший до точки. К сожалению, у него нет никого, кто мог бы ему помочь.
— А если он продаст помещение?
— У него не хватит денег даже на то, чтобы покрыть долги. А потом у него, оказывается, жена в Соспеле и пятеро детей — он мне все рассказал.
— Только этого не хватало! Какой легкомысленный человек!
— Итальянец. В Неаполе сколько угодно таких семей. На улицах бродят золотушные дети с искривленным позвоночником. У меня осталось ужасное воспоминание о Неаполе.
— Ты бывал там?
— Во время войны… когда служил в армии… до высадки здесь.
— Ах, так ты, значит, был…
— Я тебе об этом расскажу как-нибудь. Так вот, представь себе, что Джонсон, узнав про гараж Валлоне, предложил мне…
— Ну, нет! Этого ты на себя не взвалишь!
— Конечно! Я так и сказал: нет. Хотя, учти: дело стоящее.
— Но он же прогорел!
— Именно потому. Можно было бы купить этот гараж за гроши. И еще дать немножко Валлоне.
— Нет, — сказала она, — не надо.
— Согласен, не надо, — повторил он следом за ней. — Но нельзя же допустить, чтобы он застрелился.
— Он и не застрелится.
— Я тоже так думаю. Но кто может знать заранее? Вообще-то говоря, я мог бы согласиться временно… а потом перепродать кому-нибудь другому. — Эта мысль воодушевила его. — Таким путем и его, беднягу, мы вытащили бы из беды. Джонсон заинтересован в этом помещении, а главное в том, чтобы создать компанию по прокату автомобилей высокого класса, которые обслуживали бы аэродромы его будущей компании. А потом эти машины оставались бы в распоряжении клиентов на время их пребывания здесь. Да, дело, конечно, стоящее, ничего не скажешь. И тот, кто за это возьмется, кое-что положит себе в карман.
— И ты говоришь себе: «Почему бы этим человеком не стать мне!»
— В общем, да!
— Гюстав, если ты согласишься на это предложение, я больше не увижу тебя.
— Наоборот: я буду занят в определенные часы и в определенные часы свободен. Ну, а кроме того, ты сможешь быть со мной, сможешь мне помогать.
— Я же ничего не умею. Я не способна сделать простейший подсчет, я не умею работать, ты это знаешь, я же ничего от тебя не скрыла. Я способна только любить тебя.
— Разве гараж этому помешает?
— Да. У тебя совсем не будет для меня времени.
Он рассмеялся. Но этот прилив веселости длился недолго.
— Ты права. Я скажу «нет».
Он обнял ее, притянул к себе.
— Из-за этого Джонсона мне некогда даже любить тебя, — сказал он, увлекая ее к постели.
— Три дня, — сказала она с милым укором. — Уже целых три дня!..
— Тебя, значит, тянет ко мне?
— Я так люблю видеть тебя счастливым.
— А сама ты счастлива?
— Ну, как ты можешь спрашивать!
В тот вечер все было, как в первый раз, и Лоранс спросила:
— Я делаю успехи?
— Ты же моя жена.
Его умиляло, что и в жизни и в любви она во всем подчинялась ему, старалась угадать малейшее его желание. Она была молода и свежа, тело у нее было крепкое, и он любил ласкать ее изящные, едва наметившиеся формы. Дитя, любящее дитя, бесхитростная, прямая и чистая, она дарила ему то, чего ни одна женщина, даже Глория, — кстати, где-то теперь Глория? — никогда ему не дарила.
Он заснул крепким, спокойным сном. Любить вот так, с полной отдачей себя — это необходимо, это придает тонус жизни. Да, это и есть жизнь, Лоранс права.
Утром он первым выскочил из постели, она еще спала, сраженная усталостью от избытка счастья. Пока он намыливался и брился, — а он уже опаздывал, — встала и она, заспанная, похожая на девочку, которая проснулась по звонку в пансионе!
— Кофе! Скорее!
— Боже мой! Уже восемь!
Он выпил кофе, стоя у двери.
— Поцелуй же меня.
Он обнял ее, на мгновение прижал к себе и тотчас отпустил. Он уже закрывал дверь, когда она спросила:
— Как ты решил насчет Валлоне?
— Я еще раз поговорю с Джонсоном. Если мне удастся сделать так, чтобы он помог ему…
— Да… так будет лучше… если это возможно…
— Попробую, — сказал он.
Он поговорил с Джонсоном в тот же день. И Джонсон сказал:
— Разузнайте все толком. Съездите к этому малому и привезите мне все сведения.
И Гюстав поехал к Валлоне.
Итальянец был в том же состоянии, что и накануне, если не более удрученном. Гараж был по-прежнему закрыт.
— Не хватило у меня духу даже поехать в Соспель, — сказал он, — жена еще успеет узнать новость.
— Что же ты делаешь?
— Ничего.
И в самом деле Валлоне ждал — чего, он и сам бы не мог сказать. Он явно дошел до точки.
— Тебя же посадят.
— Ну, а что я могу поделать?
— Принимай меры.
— Какие? Банк отказал мне в новом авансе: там считают, что уже достаточно дали.
— Ну-ка расскажи мне все, как есть.
Он снова сел в ногах неопрятной постели, где лежал Валлоне; рядом на ночном столике стояла бутылка красного вина, из которой время от времени Валлоне наливал себе стакан. Он пил. О, не слишком! Но ничего не ел: не было сил есть. Тем не менее он все же рассказал Гюставу, как обстоят дела.
Надеяться ему действительно было не на что — слишком глубоко залез он в долги. Гараж его переходил в руки банков — они наживутся, перепродав его. Помещение ведь стоило куда больше тех сумм, которые взял в долг Валлоне. Дела же у него шли плохо из-за неудачного района. Тут надо было что-то придумать, а не ограничиваться обычным ремонтом, сдачей в аренду боксов и мест для стоянки и продажей подержанных машин.
В полдень Гюстав должен был снова увидеть Джонсона. Тот отдыхал все утро и, когда Гюстав пришел в «Рюль», попросил его подняться в номер.
Как и Валлоне, он тоже был в пижаме, но только несколько иной. Чувствовалось, что это человек очень богатый. Хотя одеяние его и выглядело, пожалуй, кричаще, это не очень удивило Гюстава — он этого даже не заметил, невольно перенесясь в атмосферу своей прежней жизни. Его занимало сейчас лишь то, что рассказал ему Валлоне. И вот, пока Джонсон расхаживал по комнате, возле открытого окна, за которым виднелось море, освещенное хотя и зимним, но все же теплым солнцем, — впрочем, это было ему явно безразлично, — Гюстав изложил состояние дел:
— Валлоне мне все сказал. Расстегнулся на все пуговицы. Вы же понимаете: меня ему нечего бояться… и нечего терять — я всего лишь шофер. Так вот: можно заплатить его долги. Дело представляется мне выгодным. Только вести его надо не так, как сейчас, а как вы предлагаете. Я берусь все уладить и вырвать гараж из лап банков. Сунуть немного Валлоне — и он передаст вам все: другого выхода у него нет, он все равно взлетит на воздух, а так — вы его даже спасаете… во всяком случае, он уходит не с пустыми руками. А у него жена… дети…
Джонсон негромко рассмеялся:
— Как трогательно.
— Если это дело вас интересует…
— Да, конечно, интересует, — сказал Джонсон. — Даже как недвижимость гараж этот имеет смысл приобрести. Но я же говорил вам, что у нас другой расчет. Какая бы ни была выгодная операция, она должна быть увязана со всем остальным: нельзя проводить ее отдельно, только ради нее самой. Ну и вот, я еще раз все взвесил и пришел к выводу, что это может нам очень пригодиться. Вполне реально было бы создать компанию по прокату автомобилей.
— Я тоже так считаю.
Джонсон полез за чековой книжкой в карман пиджака, который висел в шкафу, занимавшем всю стену. Внутри в дверцы были вделаны зеркала; Джонсон открыл их и стал виден со всех сторон, как в трельяже. Наконец, он повернулся.
— У нас, знаете ли, дела решаются сразу — «да» или «нет». В данном случае я говорю «да». Так вы сказали мне сколько?..
Гюстав назвал цифру.
— Учитывая Валлоне? Это вполне разумная цифра, и риска, по-моему, тут никакого.
— Но потом вам придется еще вложить капитал в машины… А на это потребуется немало.
— Если бы речь шла только о машинах! А обслуживающий персонал — мойщики, смазчики, механики… целый комбинат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31