Галя много думала о себе и об Андрее, но чем больше она думала, тем больше сомнения одолевали ее.
Так ничего и не решив, она возвратилась в Москву.
Андрей пришел на следующий вечер – похудевший, угрюмый, но как будто спокойный и даже равнодушный. Скучно и коротко он рассказал, что сессию сдал досрочно, три месяца работал на лесозаготовках под Вологдой, неплохо заработал, и тут он чуть замялся и небрежно, словно мимоходом, спросил, не нужно ли ей денег.
Она откровенно призналась, что сидит без гроша, и согласилась взять у него взаймы. Андрей заметно обрадовался. Галя стала рассказывать о себе, внимательно вглядываясь в него и пытаясь понять – изменилось ли что-нибудь в его отношении к ней?
Андрей молчал, сидел как-то особенно тяжело и устало, положив ногу на ногу и сцепив руки на коленях. Он смотрел на нее, но взгляда его она не видела – свет лампы причудливо отражался в стеклах его очков, затеняя глаза.
Испытывая все более возрастающее беспокойство, Галя вдруг заговорила о том, что вряд ли их встречи приведут к чему-нибудь хорошему – оба они не из тех, кто способен удовлетвориться легким флиртом, и оба слишком разные люди, чтобы сойтись по-настоящему.
– К тому же я старше тебя на пять лет, – добавила она, выжидающе глядя на него.
Андрей промолчал, и Галя продолжала говорить что-то еще.
И тут он прервал ее:
– Может быть, все это и верно, но... – он помедлил, – я люблю тебя...
– Я тоже, – сказала она, отводя глаза. И добавила: – Только не надо меня спрашивать ни о чем. И не надо настаивать...
Ночью, обхватив руками подушку, Галя беззвучно плакала и молила кого-то: «Сделай так, чтобы я полюбила его! Помоги мне... Я не хочу ему лгать, но и не хочу расставаться с ним. Ведь мне хорошо с ним, и мы нужны друг другу. Сделай так, чтобы я полюбила его!»
И, вспомнив сейчас о том, как она плакала тогда, Галя упала ничком и зарыдала в подушку. Она боялась, что закричит, и вцепилась зубами во влажную от слез наволочку. Ей было так больно, что теперь она молила, чтоб кто-нибудь избавил ее от любви к Андрею. И все-таки она знала, что не хочет этого и никогда не захочет – ведь эта любовь была самым большим и самым настоящим в ее жизни.
6
– Добрый день, доктор, – сказал я.
– Добрый день, больной, – она улыбнулась.
Она всегда улыбается, когда разговаривает с больными. Она красивая, и у нее очень красивые руки, и я люблю смотреть, как они двигаются.
– Ну, как дела? – спросила она.
– Какие дела?
– А-а... – Она опять улыбается. – Начинается.
– Что начинается?
Я прикидываюсь удивленным.
– Ладно, ладно... Голова болит?
– Нет.
– Врете, а? – Она прищурилась.
– Не очень.
– Может, стоит еще недельку полежать?
– Доктор, но мы же договорились...
Я весь – воплощение укора и обиды. Я и в мыслях не могу допустить, что кто-то может не сдержать своего слова.
– Так-то оно так, – нерешительно сказала она, и я не на шутку встревожился, – но все-таки...
– И все-таки?..
– Хорошо, – окончательно сдается она. – Я уже почти все приготовила для вас. Отпуск вам дадут, постарайтесь как следует отдохнуть и непременно поезжайте в санаторий, лучше всего куда-нибудь на юг. Будем надеяться, что это кончится.
– Угу...
– Вы что, не верите?
– Да нет, почему же. Я всегда готов верить добрым предсказаниям. Впрочем, и недобрым тоже.
– Ну, а о том, что вам следует уйти с физфака, вы и сами знаете.
– Разумеется.
– Подумайте об этом.
– Конечно.
Она пристально посмотрела на меня и вздохнула.
– И все-таки не уйдете?
– Вы угадали. – Я улыбнулся как можно спокойнее.
– Тогда запомните, – сказала она. – Осторожность и умеренность. А так как вы очень ненадежный товарищ, то еще раз – осторожность и умеренность. Что вы собираетесь делать?
– Поеду на юг, буду купаться в море и ловить рыбу.
Она встревожилась:
– Только, ради бога, никаких купаний!
– Значит, юг отпадает. Какой смысл ехать на море, если в нем нельзя купаться?
– Слушай, Шелестин, – когда она сердится, она начинает говорить мне «ты», – брось ты эти шуточки!
– Ну, какие же это шуточки?
– Не делай вида, что тебе на все наплевать.
Я поправил очки и уселся поудобнее.
– Ну, не надо сердиться, Ольга Дмитриевна. Вы же не хотите, чтобы я состроил кислую мину и начал жаловаться, что у меня нет денег, что я не могу поехать в санаторий и что мне вообще некуда ехать...
– Но можно же достать бесплатную путевку?
– Так ее же просить надо! Она стукнула по столу:
– Ох, и тип ты, Шелестин! Бить тебя некому. Не я твоя жена, я бы показала тебе...
– Это еще можно исправить.
Она рассмеялась.
– Нет, с тобой просто невозможно разговаривать... Но все-таки давай немного посерьезнее. Неужели тебе никто не может помочь? Родственники какие-нибудь есть у тебя?
– Наверно...
– Что значит «наверно»? Есть или нет?
– По предварительным подсчетам, у меня должно быть с полдюжины теток и штук тридцать кузенов и кузин.
– Ну?
– Но я не знаю не только их адресов, но даже имен.
– А брат?
– Какой брат?
– Ты же как-то говорил, что у тебя есть брат.
– А-а... Так это же бандит с большой дороги.
– Что за мистика?
Она выжидающе смотрела на меня, но я промолчал. Не мог же я, в самом деле, рассказывать ей все.
– Ну, а если у меня пока возьмешь? – нерешительно сказала она. – Разумеется, в долг?
– У женщины? – с ужасом воскликнул я.
Она со злостью хлопнула книгой по столу.
– Господи, до чего ты глуп! Тоже мне сильная, свободная личность! Набит предрассудками по уши! У женщины! – передразнила она и подала мне бумаги. – Забирай свои справки – и скатертью дорога! И не попадайся мне больше!
Она сердито глядела на меня. Я улыбнулся.
– Благодарю.
– Он еще и смеется! – возмутилась она.
– О нет, нет. – Я сразу стал серьезным. – Вы чудесная докторша и хороший человек, и я благодарен вам за все. И это уже совершенно серьезно.
– Знаю. – Она мягко улыбнулась. – И уж заодно позволь сказать, что мне будет жаль, если мы больше не увидимся. И тоже совершенно серьезно. Хотя сюда попадать все-таки не надо. И помни, что я говорила тебе.
– Да...
– Желаю удачи!
Я простился и вышел.
7
Сначала показалась его борода, потом сверкнули очки, и, наконец, сам Шелестин появился на пороге. Постоял, огляделся, небрежно бросил:
– Привет, шеф!
И направился к своей установке.
– Привет! – сказал Валентин. – Как дела?
– Нормально. Кто здесь лазил без меня?
– Майя.
Валентину хотелось поговорить с ним, но пришлось ждать и слушать щелканье переключателей. Пока Андрей не обнюхает всю эту адскую машину и не убедится, что все в порядке, он будет глух и нем. Валентин немножко знал его. Хотя куда меньше, чем можно было бы узнать за четыре с лишним года.
Впервые он увидел Андрея на вступительных экзаменах. Шелестин быстро писал, почти не останавливаясь, и брезгливо морщился. Весь его вид безмолвно говорил, что задачка глупая, неинтересная, ненужная и просто жаль тратить на нее время. Валентин подсунул ему орешек покрепче. Шелестин мигом расправился с ним и выжидающе уставился на Валентина – что дальше? Тот подбросил еще одну головоломку. Это был запрещенный удар – задача не решалась, но Малинину хотелось посмотреть, как этот лохматый меланхолик будет выкручиваться. «Меланхолик» взглянул на условие, удовлетворенно хмыкнул и погрузился в решение. Через полчаса Валентин поставил ему «отлично» и положил перед ним экзаменационный лист. Шелестин не обратил на него внимания. Прошло часа два. Валентин допросил последнего абитуриента и подошел к Шелестину.
– Задача не имеет решения, – сказал он, улыбнувшись.
Шелестин отмахнулся:
– Знаю. Я немного изменил условия, и смотрите-ка, что получается.
Он быстро дописал уравнение и протянул Валентину листки.
– Я хочу еще посмотреть, что выйдет, если сделать аналитическое продолжение на комплексную область. – И продолжал писать.
Валентин стал разбираться – решение было оригинальное, очень любопытное и требовало немалых знаний, далеко выходящих за пределы школьных программ. У этого хмурого парня была светлая голова. Малинин скоро убедился в этом.
Первого сентября Шелестин появился у него в лаборатории и нахально заявил:
– Буду работать у вас.
– То есть как это – буду? – опешил Валентин.
– А что, нельзя? – наивно удивился Шелестин.
Валентин с недоумением посмотрел на него и покрутил головой.
– Ну, допустим, что можно... А над чем же вы собираетесь работать?
– Над этим. – Шелестин кивнул на экспериментальную установку, стоявшую на ближайшем стенде.
– А вы хоть знаете, что это такое?
– Еще нет, – серьезно ответил Шелестин.
Валентин не нашел, что сказать, и пожал плечами.
– Ну что ж, приходите, смотрите...
И Андрей стал приходить каждый день. Он мог часами просиживать над схемами, не говоря ни слова и никого не спрашивая – спрашивать он вообще не любил, предпочитая разбираться самостоятельно. Валентин тогда почти не разговаривал с ним. Вскоре он надолго уехал в командировку, а когда вернулся, ему сказали, что Андрей заболел и взял отпуск. И Валентин совсем забыл о нем. А Шелестин появился через год и как ни в чем не бывало бросил с порога: «Привет, шеф!» – словно они были знакомы много лет и расстались только вчера. И сразу направился к ЭМУ. Он чуть ли не обнюхивал ее, проверяя качество пайки. Потом спросил Валентина:
– Какую ошибку она дает?
– Что-то около двенадцати процентов.
– Должно быть не больше десяти.
– Так то ведь должно быть, – язвительно сказал Валентин.
– А если я сделаю пять?
– Шутить изволите?
– Да нет, почему же... Дело в том, что я рассчитал и пришел к выводу...
– Ах вот как... Ну что ж, валяйте, – разрешил Валентин.
С тех пор Андрей по вечерам возился с ЭМУ. Валентин ни о чем не расспрашивал его, только однажды мимоходом бросил:
– Получается?
– Нет, – проворчал Андрей не глядя. И когда протягивал листок с результатом решения, был неразговорчив, мрачен.
– Не вышло? – спросил Валентин, прежде чем прочесть колонки цифр.
– Не вышло, – сказал Андрей.
– Сколько?
– Пять и четыре.
– Что?!
– Пять и четыре десятых процента, – невозмутимо проговорил Андрей.
Валентин расхохотался.
– А ты, оказывается, еще и комик!
– А что тут смешного? – серьезно спросил Андрей, но потом и сам засмеялся. – Дело в том, что я решил вогнать в пять процентов, а эта машина не слишком удачная...
Андрей продолжал работать над усовершенствованием ЭМУ. Он словно прилип к машине. Валентин уговаривал его заняться чем-нибудь другим – ему казалось, что из нее уже ничего нельзя выжать. Напрасно – Андрей по-прежнему до ночи просиживал в лаборатории. И кое-что ему удалось сделать. Его изменения отправили на завод, и вскоре оттуда прислали благодарность – установка работала значительно лучше. Андрей рассеянно пробежал глазами письмо и, кажется, тут же забыл о нем – ему хотелось добиться большего. И он снова взялся за работу.
Потом Валентин попросил Андрея помочь ему – горела его кандидатская диссертация. Андрей недовольно согласился. А потом увлекся идеей Валентина больше, чем он сам. И когда работа была уже окончена, Андрей еще долго что-то считал и проверял. И небрежно выкладывал новоиспеченному кандидату: «Здесь можно было сделать лучше, а тут мы просто глупость сморозили. А, шеф?» И невозмутимо поглядывал через очки. Не очень-то приятно было выслушивать такие вещи, но приходилось соглашаться.
Андрей опять занялся своей ЭМУ. Он задумал создать на ее основе другую машину, более точную и совершенную.
Валентин сначала скептически отнесся к этой затее – уж очень сложна была задача и непомерно тяжела для одного человека, но вскоре он понял, что новая установка все-таки будет. Через год или через пять лет, но будет!
... Наконец Андрей оставил машину в покое и повернулся к нему.
– Все-таки как твои дела? – спросил Валентин.
– Я же сказал – нормально. Если дашь сигарету – будет просто отлично.
Валентин протянул ему пачку и спросил:
– Стипендию получил?
– Нет еще.
– Деньги нужны?
– Нет.
Сказано так, словно это само собой разумелось. А между тем Валентин никогда не был уверен, есть ли у Андрея полтинник на обед.
Андрей стал шарить на полках.
– Что ты ищешь?
– Журналы.
– Они в моем столе. Но для тебя там ничего нет.
– Да? – Андрей подозрительно посмотрел на него и пробежал глазами заголовки. – Жаль. А вот это я все-таки возьму. – Он отложил два журнала. – Они нужны тебе?
– Да.
Журналы ему были не нужны. Но сегодня Валентин звонил врачу и помнил, что она говорила: «Ему необходим отдых. Хотя бы на месяц».
– Ладно, верну после Нового года, – сказал Андрей.
– Стоит ли?
– Возвращать?
– Да нет, брать.
Андрей усмехнулся.
– Наверно, нет. Но я все-таки возьму.
Валентин пожал плечами.
– Ну, смотри. Домой идешь?
– Нет, я еще посижу здесь.
Андрей снова занялся установкой. Валентин тронул его за плечо:
– Ну, счастливого Нового года!
– Угу, и тебе того же! – улыбнулся Андрей.
8
Валентин ушел. Я отложил в сторону журналы и несколько минут сидел не двигаясь. Значит, не так все это просто. Еще вчера мне казалось, что стоит только вернуться в лабораторию, как все пойдет по-старому, и будет так же интересно и хорошо, как и раньше, и будешь чувствовать, что то, что ты делаешь и чем живешь, действительно нужно. И вот сидишь, словно пришибленный, без мыслей, без желаний. И все время помнишь о том, что на эту установку потрачено почти четыре года, а сделано еще очень мало. И начинает казаться, что эти годы можно было прожить как-то иначе – лучше и интереснее...
Я стал набирать коэффициенты контрольных задач. Еще раз проверил все начальные условия и включил решение. Потом начал сравнивать осциллограммы. Несколько усилителей были, по-видимому, расстроены, и ошибка оказалась довольно большой. Для Майи это не имело особого значения, но для меня не годилось, и я решил сделать полную проверку. Я заново настроил почти все реле, сменил десятка полтора ламп, но все еще что-то не ладилось. Я провозился часа два, но никак не мог понять, в чем же тут дело. Сидел, смотрел на экраны осциллографов, курил и думал.
И вдруг оглянулся назад.
В дверях стояла Галя.
Я поднялся.
Она медленно подошла ко мне, улыбнулась.
– Ну, здравствуй, Андрюша...
– Здравствуй... – Я присел на край стола и принялся катать в ладонях теплое тельце лампы, которую недавно сменил. – Ты давно здесь?
– Минуты две. – Она стояла передо мной, опустив руки вдоль тела, и не сводила с меня глаз. – Пришла пригласить тебя на твой день рождения.
Я покачал головой.
– Не надо, Галя...
– Надо, Андрюша... Это ведь и мой день.
Мы не все еще сказали друг другу...
До сих пор она говорила спокойно, но тут ее голос сорвался, и я внимательно посмотрел на нее.
Она села на мой стул и тихо заговорила, не глядя на меня:
– У меня такое чувство, что самого главного я так и не сумела сказать тебе. Или ты не захотел понять меня... Последнее время я много думала о том, как это может выглядеть со стороны. Женщина, которой уже немало лет, еще красивая, но если внимательно присмотреться, то увидишь и морщины на лбу и тени под глазами, и через год-два каждому станет ясно, что этой женщине под тридцать... А ей хочется выйти замуж, иметь детей, но она просто не представляет, как ей расстаться со своим счастьем. Свое... Не очень-то красиво, а? И ты – ты тоже так думаешь?
– Нет, – сказал я.
– Ты не умеешь лгать, Андрей... Если сейчас так не думаешь, то когда-то эта мысль наверняка приходила тебе в голову. Потому что это правда – не вся правда, но все-таки правда. Да, мне очень хочется иметь свою семью, своих детей, а не выходить по вечерам в сквер и не смотреть украдкой, как там играют малыши... Ведь мне уже двадцать семь, Андрей... Но когда я прихожу к себе в комнату и вижу твою фотографию и пустую коробку из-под сигарет – я так и не выбросила ее, – мне кажется, что ты только на минутку вышел и вот-вот вернешься... А стоит открыть ящики стола, и руки сами ищут твои письма. Каждая мелочь напоминает о тебе, и когда я подумаю, что ты больше никогда не придешь ко мне, а через два месяца я уеду и все так кончится... тогда хочется кричать...
Я снял очки и задумался.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила она.
– Я вспоминаю притчу о двух глухих... Ни один из них не хотел признаваться в том, что плохо слышит, и каждый кричал только о своем и обвинял другого в том, что тот не хочет выслушать его. Вот так и мы... Ты знаешь только то, что любишь меня, а я знаю другое – что не люблю тебя. И все остальное – лишнее...
– Боже мой, как ты груб... Груб и жесток...
– Да.
– И это все, что ты мне можешь сказать?
– Да, это все.
Она встала и вышла, покачнувшись в дверях.
Я смотрел на то место, где она только что была. Потом выключил установку.
9
Андрея долго не было. Олег открыл бутылку, расставил на столе закуски и уже с полчаса нетерпеливо расхаживал по комнате. «Этот маньяк, чего доброго, может забыть и о собственном дне рождения», – подумал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Так ничего и не решив, она возвратилась в Москву.
Андрей пришел на следующий вечер – похудевший, угрюмый, но как будто спокойный и даже равнодушный. Скучно и коротко он рассказал, что сессию сдал досрочно, три месяца работал на лесозаготовках под Вологдой, неплохо заработал, и тут он чуть замялся и небрежно, словно мимоходом, спросил, не нужно ли ей денег.
Она откровенно призналась, что сидит без гроша, и согласилась взять у него взаймы. Андрей заметно обрадовался. Галя стала рассказывать о себе, внимательно вглядываясь в него и пытаясь понять – изменилось ли что-нибудь в его отношении к ней?
Андрей молчал, сидел как-то особенно тяжело и устало, положив ногу на ногу и сцепив руки на коленях. Он смотрел на нее, но взгляда его она не видела – свет лампы причудливо отражался в стеклах его очков, затеняя глаза.
Испытывая все более возрастающее беспокойство, Галя вдруг заговорила о том, что вряд ли их встречи приведут к чему-нибудь хорошему – оба они не из тех, кто способен удовлетвориться легким флиртом, и оба слишком разные люди, чтобы сойтись по-настоящему.
– К тому же я старше тебя на пять лет, – добавила она, выжидающе глядя на него.
Андрей промолчал, и Галя продолжала говорить что-то еще.
И тут он прервал ее:
– Может быть, все это и верно, но... – он помедлил, – я люблю тебя...
– Я тоже, – сказала она, отводя глаза. И добавила: – Только не надо меня спрашивать ни о чем. И не надо настаивать...
Ночью, обхватив руками подушку, Галя беззвучно плакала и молила кого-то: «Сделай так, чтобы я полюбила его! Помоги мне... Я не хочу ему лгать, но и не хочу расставаться с ним. Ведь мне хорошо с ним, и мы нужны друг другу. Сделай так, чтобы я полюбила его!»
И, вспомнив сейчас о том, как она плакала тогда, Галя упала ничком и зарыдала в подушку. Она боялась, что закричит, и вцепилась зубами во влажную от слез наволочку. Ей было так больно, что теперь она молила, чтоб кто-нибудь избавил ее от любви к Андрею. И все-таки она знала, что не хочет этого и никогда не захочет – ведь эта любовь была самым большим и самым настоящим в ее жизни.
6
– Добрый день, доктор, – сказал я.
– Добрый день, больной, – она улыбнулась.
Она всегда улыбается, когда разговаривает с больными. Она красивая, и у нее очень красивые руки, и я люблю смотреть, как они двигаются.
– Ну, как дела? – спросила она.
– Какие дела?
– А-а... – Она опять улыбается. – Начинается.
– Что начинается?
Я прикидываюсь удивленным.
– Ладно, ладно... Голова болит?
– Нет.
– Врете, а? – Она прищурилась.
– Не очень.
– Может, стоит еще недельку полежать?
– Доктор, но мы же договорились...
Я весь – воплощение укора и обиды. Я и в мыслях не могу допустить, что кто-то может не сдержать своего слова.
– Так-то оно так, – нерешительно сказала она, и я не на шутку встревожился, – но все-таки...
– И все-таки?..
– Хорошо, – окончательно сдается она. – Я уже почти все приготовила для вас. Отпуск вам дадут, постарайтесь как следует отдохнуть и непременно поезжайте в санаторий, лучше всего куда-нибудь на юг. Будем надеяться, что это кончится.
– Угу...
– Вы что, не верите?
– Да нет, почему же. Я всегда готов верить добрым предсказаниям. Впрочем, и недобрым тоже.
– Ну, а о том, что вам следует уйти с физфака, вы и сами знаете.
– Разумеется.
– Подумайте об этом.
– Конечно.
Она пристально посмотрела на меня и вздохнула.
– И все-таки не уйдете?
– Вы угадали. – Я улыбнулся как можно спокойнее.
– Тогда запомните, – сказала она. – Осторожность и умеренность. А так как вы очень ненадежный товарищ, то еще раз – осторожность и умеренность. Что вы собираетесь делать?
– Поеду на юг, буду купаться в море и ловить рыбу.
Она встревожилась:
– Только, ради бога, никаких купаний!
– Значит, юг отпадает. Какой смысл ехать на море, если в нем нельзя купаться?
– Слушай, Шелестин, – когда она сердится, она начинает говорить мне «ты», – брось ты эти шуточки!
– Ну, какие же это шуточки?
– Не делай вида, что тебе на все наплевать.
Я поправил очки и уселся поудобнее.
– Ну, не надо сердиться, Ольга Дмитриевна. Вы же не хотите, чтобы я состроил кислую мину и начал жаловаться, что у меня нет денег, что я не могу поехать в санаторий и что мне вообще некуда ехать...
– Но можно же достать бесплатную путевку?
– Так ее же просить надо! Она стукнула по столу:
– Ох, и тип ты, Шелестин! Бить тебя некому. Не я твоя жена, я бы показала тебе...
– Это еще можно исправить.
Она рассмеялась.
– Нет, с тобой просто невозможно разговаривать... Но все-таки давай немного посерьезнее. Неужели тебе никто не может помочь? Родственники какие-нибудь есть у тебя?
– Наверно...
– Что значит «наверно»? Есть или нет?
– По предварительным подсчетам, у меня должно быть с полдюжины теток и штук тридцать кузенов и кузин.
– Ну?
– Но я не знаю не только их адресов, но даже имен.
– А брат?
– Какой брат?
– Ты же как-то говорил, что у тебя есть брат.
– А-а... Так это же бандит с большой дороги.
– Что за мистика?
Она выжидающе смотрела на меня, но я промолчал. Не мог же я, в самом деле, рассказывать ей все.
– Ну, а если у меня пока возьмешь? – нерешительно сказала она. – Разумеется, в долг?
– У женщины? – с ужасом воскликнул я.
Она со злостью хлопнула книгой по столу.
– Господи, до чего ты глуп! Тоже мне сильная, свободная личность! Набит предрассудками по уши! У женщины! – передразнила она и подала мне бумаги. – Забирай свои справки – и скатертью дорога! И не попадайся мне больше!
Она сердито глядела на меня. Я улыбнулся.
– Благодарю.
– Он еще и смеется! – возмутилась она.
– О нет, нет. – Я сразу стал серьезным. – Вы чудесная докторша и хороший человек, и я благодарен вам за все. И это уже совершенно серьезно.
– Знаю. – Она мягко улыбнулась. – И уж заодно позволь сказать, что мне будет жаль, если мы больше не увидимся. И тоже совершенно серьезно. Хотя сюда попадать все-таки не надо. И помни, что я говорила тебе.
– Да...
– Желаю удачи!
Я простился и вышел.
7
Сначала показалась его борода, потом сверкнули очки, и, наконец, сам Шелестин появился на пороге. Постоял, огляделся, небрежно бросил:
– Привет, шеф!
И направился к своей установке.
– Привет! – сказал Валентин. – Как дела?
– Нормально. Кто здесь лазил без меня?
– Майя.
Валентину хотелось поговорить с ним, но пришлось ждать и слушать щелканье переключателей. Пока Андрей не обнюхает всю эту адскую машину и не убедится, что все в порядке, он будет глух и нем. Валентин немножко знал его. Хотя куда меньше, чем можно было бы узнать за четыре с лишним года.
Впервые он увидел Андрея на вступительных экзаменах. Шелестин быстро писал, почти не останавливаясь, и брезгливо морщился. Весь его вид безмолвно говорил, что задачка глупая, неинтересная, ненужная и просто жаль тратить на нее время. Валентин подсунул ему орешек покрепче. Шелестин мигом расправился с ним и выжидающе уставился на Валентина – что дальше? Тот подбросил еще одну головоломку. Это был запрещенный удар – задача не решалась, но Малинину хотелось посмотреть, как этот лохматый меланхолик будет выкручиваться. «Меланхолик» взглянул на условие, удовлетворенно хмыкнул и погрузился в решение. Через полчаса Валентин поставил ему «отлично» и положил перед ним экзаменационный лист. Шелестин не обратил на него внимания. Прошло часа два. Валентин допросил последнего абитуриента и подошел к Шелестину.
– Задача не имеет решения, – сказал он, улыбнувшись.
Шелестин отмахнулся:
– Знаю. Я немного изменил условия, и смотрите-ка, что получается.
Он быстро дописал уравнение и протянул Валентину листки.
– Я хочу еще посмотреть, что выйдет, если сделать аналитическое продолжение на комплексную область. – И продолжал писать.
Валентин стал разбираться – решение было оригинальное, очень любопытное и требовало немалых знаний, далеко выходящих за пределы школьных программ. У этого хмурого парня была светлая голова. Малинин скоро убедился в этом.
Первого сентября Шелестин появился у него в лаборатории и нахально заявил:
– Буду работать у вас.
– То есть как это – буду? – опешил Валентин.
– А что, нельзя? – наивно удивился Шелестин.
Валентин с недоумением посмотрел на него и покрутил головой.
– Ну, допустим, что можно... А над чем же вы собираетесь работать?
– Над этим. – Шелестин кивнул на экспериментальную установку, стоявшую на ближайшем стенде.
– А вы хоть знаете, что это такое?
– Еще нет, – серьезно ответил Шелестин.
Валентин не нашел, что сказать, и пожал плечами.
– Ну что ж, приходите, смотрите...
И Андрей стал приходить каждый день. Он мог часами просиживать над схемами, не говоря ни слова и никого не спрашивая – спрашивать он вообще не любил, предпочитая разбираться самостоятельно. Валентин тогда почти не разговаривал с ним. Вскоре он надолго уехал в командировку, а когда вернулся, ему сказали, что Андрей заболел и взял отпуск. И Валентин совсем забыл о нем. А Шелестин появился через год и как ни в чем не бывало бросил с порога: «Привет, шеф!» – словно они были знакомы много лет и расстались только вчера. И сразу направился к ЭМУ. Он чуть ли не обнюхивал ее, проверяя качество пайки. Потом спросил Валентина:
– Какую ошибку она дает?
– Что-то около двенадцати процентов.
– Должно быть не больше десяти.
– Так то ведь должно быть, – язвительно сказал Валентин.
– А если я сделаю пять?
– Шутить изволите?
– Да нет, почему же... Дело в том, что я рассчитал и пришел к выводу...
– Ах вот как... Ну что ж, валяйте, – разрешил Валентин.
С тех пор Андрей по вечерам возился с ЭМУ. Валентин ни о чем не расспрашивал его, только однажды мимоходом бросил:
– Получается?
– Нет, – проворчал Андрей не глядя. И когда протягивал листок с результатом решения, был неразговорчив, мрачен.
– Не вышло? – спросил Валентин, прежде чем прочесть колонки цифр.
– Не вышло, – сказал Андрей.
– Сколько?
– Пять и четыре.
– Что?!
– Пять и четыре десятых процента, – невозмутимо проговорил Андрей.
Валентин расхохотался.
– А ты, оказывается, еще и комик!
– А что тут смешного? – серьезно спросил Андрей, но потом и сам засмеялся. – Дело в том, что я решил вогнать в пять процентов, а эта машина не слишком удачная...
Андрей продолжал работать над усовершенствованием ЭМУ. Он словно прилип к машине. Валентин уговаривал его заняться чем-нибудь другим – ему казалось, что из нее уже ничего нельзя выжать. Напрасно – Андрей по-прежнему до ночи просиживал в лаборатории. И кое-что ему удалось сделать. Его изменения отправили на завод, и вскоре оттуда прислали благодарность – установка работала значительно лучше. Андрей рассеянно пробежал глазами письмо и, кажется, тут же забыл о нем – ему хотелось добиться большего. И он снова взялся за работу.
Потом Валентин попросил Андрея помочь ему – горела его кандидатская диссертация. Андрей недовольно согласился. А потом увлекся идеей Валентина больше, чем он сам. И когда работа была уже окончена, Андрей еще долго что-то считал и проверял. И небрежно выкладывал новоиспеченному кандидату: «Здесь можно было сделать лучше, а тут мы просто глупость сморозили. А, шеф?» И невозмутимо поглядывал через очки. Не очень-то приятно было выслушивать такие вещи, но приходилось соглашаться.
Андрей опять занялся своей ЭМУ. Он задумал создать на ее основе другую машину, более точную и совершенную.
Валентин сначала скептически отнесся к этой затее – уж очень сложна была задача и непомерно тяжела для одного человека, но вскоре он понял, что новая установка все-таки будет. Через год или через пять лет, но будет!
... Наконец Андрей оставил машину в покое и повернулся к нему.
– Все-таки как твои дела? – спросил Валентин.
– Я же сказал – нормально. Если дашь сигарету – будет просто отлично.
Валентин протянул ему пачку и спросил:
– Стипендию получил?
– Нет еще.
– Деньги нужны?
– Нет.
Сказано так, словно это само собой разумелось. А между тем Валентин никогда не был уверен, есть ли у Андрея полтинник на обед.
Андрей стал шарить на полках.
– Что ты ищешь?
– Журналы.
– Они в моем столе. Но для тебя там ничего нет.
– Да? – Андрей подозрительно посмотрел на него и пробежал глазами заголовки. – Жаль. А вот это я все-таки возьму. – Он отложил два журнала. – Они нужны тебе?
– Да.
Журналы ему были не нужны. Но сегодня Валентин звонил врачу и помнил, что она говорила: «Ему необходим отдых. Хотя бы на месяц».
– Ладно, верну после Нового года, – сказал Андрей.
– Стоит ли?
– Возвращать?
– Да нет, брать.
Андрей усмехнулся.
– Наверно, нет. Но я все-таки возьму.
Валентин пожал плечами.
– Ну, смотри. Домой идешь?
– Нет, я еще посижу здесь.
Андрей снова занялся установкой. Валентин тронул его за плечо:
– Ну, счастливого Нового года!
– Угу, и тебе того же! – улыбнулся Андрей.
8
Валентин ушел. Я отложил в сторону журналы и несколько минут сидел не двигаясь. Значит, не так все это просто. Еще вчера мне казалось, что стоит только вернуться в лабораторию, как все пойдет по-старому, и будет так же интересно и хорошо, как и раньше, и будешь чувствовать, что то, что ты делаешь и чем живешь, действительно нужно. И вот сидишь, словно пришибленный, без мыслей, без желаний. И все время помнишь о том, что на эту установку потрачено почти четыре года, а сделано еще очень мало. И начинает казаться, что эти годы можно было прожить как-то иначе – лучше и интереснее...
Я стал набирать коэффициенты контрольных задач. Еще раз проверил все начальные условия и включил решение. Потом начал сравнивать осциллограммы. Несколько усилителей были, по-видимому, расстроены, и ошибка оказалась довольно большой. Для Майи это не имело особого значения, но для меня не годилось, и я решил сделать полную проверку. Я заново настроил почти все реле, сменил десятка полтора ламп, но все еще что-то не ладилось. Я провозился часа два, но никак не мог понять, в чем же тут дело. Сидел, смотрел на экраны осциллографов, курил и думал.
И вдруг оглянулся назад.
В дверях стояла Галя.
Я поднялся.
Она медленно подошла ко мне, улыбнулась.
– Ну, здравствуй, Андрюша...
– Здравствуй... – Я присел на край стола и принялся катать в ладонях теплое тельце лампы, которую недавно сменил. – Ты давно здесь?
– Минуты две. – Она стояла передо мной, опустив руки вдоль тела, и не сводила с меня глаз. – Пришла пригласить тебя на твой день рождения.
Я покачал головой.
– Не надо, Галя...
– Надо, Андрюша... Это ведь и мой день.
Мы не все еще сказали друг другу...
До сих пор она говорила спокойно, но тут ее голос сорвался, и я внимательно посмотрел на нее.
Она села на мой стул и тихо заговорила, не глядя на меня:
– У меня такое чувство, что самого главного я так и не сумела сказать тебе. Или ты не захотел понять меня... Последнее время я много думала о том, как это может выглядеть со стороны. Женщина, которой уже немало лет, еще красивая, но если внимательно присмотреться, то увидишь и морщины на лбу и тени под глазами, и через год-два каждому станет ясно, что этой женщине под тридцать... А ей хочется выйти замуж, иметь детей, но она просто не представляет, как ей расстаться со своим счастьем. Свое... Не очень-то красиво, а? И ты – ты тоже так думаешь?
– Нет, – сказал я.
– Ты не умеешь лгать, Андрей... Если сейчас так не думаешь, то когда-то эта мысль наверняка приходила тебе в голову. Потому что это правда – не вся правда, но все-таки правда. Да, мне очень хочется иметь свою семью, своих детей, а не выходить по вечерам в сквер и не смотреть украдкой, как там играют малыши... Ведь мне уже двадцать семь, Андрей... Но когда я прихожу к себе в комнату и вижу твою фотографию и пустую коробку из-под сигарет – я так и не выбросила ее, – мне кажется, что ты только на минутку вышел и вот-вот вернешься... А стоит открыть ящики стола, и руки сами ищут твои письма. Каждая мелочь напоминает о тебе, и когда я подумаю, что ты больше никогда не придешь ко мне, а через два месяца я уеду и все так кончится... тогда хочется кричать...
Я снял очки и задумался.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила она.
– Я вспоминаю притчу о двух глухих... Ни один из них не хотел признаваться в том, что плохо слышит, и каждый кричал только о своем и обвинял другого в том, что тот не хочет выслушать его. Вот так и мы... Ты знаешь только то, что любишь меня, а я знаю другое – что не люблю тебя. И все остальное – лишнее...
– Боже мой, как ты груб... Груб и жесток...
– Да.
– И это все, что ты мне можешь сказать?
– Да, это все.
Она встала и вышла, покачнувшись в дверях.
Я смотрел на то место, где она только что была. Потом выключил установку.
9
Андрея долго не было. Олег открыл бутылку, расставил на столе закуски и уже с полчаса нетерпеливо расхаживал по комнате. «Этот маньяк, чего доброго, может забыть и о собственном дне рождения», – подумал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22