Кое-чему Бендер все-таки его научил: не допускай, чтобы угрызения совести мешали осуществлению твоих планов. Если в Чарли оставалось еще нечто мягкое, беззащитное, податливое, нечто человеческое – Бендер выдернул это и закалил в огне своего цинизма.
– А как поживает мистер Бендер? – расспрашивала миссис Хукстраттен, похлопывая Чарли по руке и высовываясь из окошка, словно впитывая в себя дивный и прекрасный вид города, будто пилигрим, достигший святилища. – Такой душевный человек. И столь проницательный.
Проницательный. Да уж, тут не поспоришь. По сравнению с ним изобретатель таблеток для улучшения памяти – жалкий слепец. С самого начала, в тот миг, когда Чарли случайно познакомился с Бендером на вечеринке у миссис Хукстраттен, тот узрел внутренним оком шаткое здание «Иде-пи», возведенное на гнилых столбах, узрел молокососов и простачков, выстраивающихся в очередь отсюда (и Чарли первый из них) и по всей стране вплоть до Бэттл-Крик; он заранее рассчитал день, когда добыча окажется достаточно большой, чтобы на том и покончить дело. Дорого бы Чарли дал за капельку подобной проницательности.
– Чарльз!
– А?
Амелия рассмеялась.
– Это из-за бизнеса ты сделался таким рассеянным? Я спрашивала о твоем партнере, мистере Бендере. Как он поживает?
– Прекрасно! – забулькал Чарли. – Потрясающе. Лучшего и желать нельзя. Правда, сейчас его нет в городе, – поспешно добавил он. – Он в Сент-Луисе. Расширяет наш бизнес.
– Как жаль, – пробормотала миссис Хукстраттен. Экипаж свернул на Вашингтон-авеню, и впереди показались огни Санатория. Огромное, горделивое здание, шесть этажей, сплошь залитых электрическим светом, торжествующим победу над вечерними сумерками. – Я так мечтала снова увидеть его. Впрочем, полагаю, он скоро вернется? – Скоро? О да, вернется, конечно же. Через несколько дней. Или через недельку. Вы же понимаете, трудно заранее сказать, сколько времени займет коммерческая поездка. Надо ковать железо, пока горячо.
Он путал и увиливал, но миссис Хукстраттен ничего не замечала. Она наконец увидела вблизи Санаторий и испустила в знак восхищения негромкое мурлыканье, крепко ухватив при этом Чарли за руку.
– Это он и есть, правда? – вскричала она (ответа не требовалось). – Я уже столько раз видела его на картинках и на открытках. «Славный Храм на горе» – это и есть Храм, ведь верно? – Вне себя от восторга, она вслух рассуждала о своих недугах – воспалении языка, опоясывающем лишае, нервном зуде. Чарли получил еще несколько драгоценных секунд, чтобы изобрести какое-то извинение и удалиться, прежде чем придется помогать вносить вещи в Санаторий, разыскивать ее комнату, распаковывать багаж, а потом и остаться на обед, принять участие в беседах и сплетнях, после чего снова провожать тетю в комнату. Покачивание коляски. Перестук копыт. Электрические огни все ближе.
– Доктор Келлог – святой, – тараторила миссис Хукстраттен. – Даже не понимаю, как тебе настолько повезло – подружиться с представителем столь выдающейся семьи. Это его сын или сын его брата?
Она выдержала паузу. Ловушка приоткрылась. Чарли пришлось войти в нее.
– Его сын, – беспомощно отвечал он. – Сын доктора.
– Кажется, в одном из писем ты упоминал, что его зовут Джордж? Ведь так – Джордж?
– Да, – дрожащим голосом подтвердил Чарли.
– Ну да, правильно – Джордж, я прямо-таки мечтаю познакомиться с ним – и снова повидать его отца! Я тебе рассказывала, что впервые я увидела доктора Келлога на его лекции в Манхеттене три года назад – или четыре? – тогда он говорил о пище как о наркотике, и я помню каждое слово, точно это было вчера. Мэг Разерфорд как раз… Господи, да мы уже приехали!
Да, они приехали. Коляска остановилась, кучер спустился на землю. Привратник Санатория и двое коридорных набросились на приезжих, как стая шакалов.
– Послушайте, тетя, я должен вам кое-что сказать, – попытался вымолвить Чарли. Слова застревали в глотке.
– Смотри-ка! Это же очаровательная миссис Кормьер, с которой я познакомилась в поезде, – она села в Чикаго. – И, высунув голову из окошка, крикнула: – Эге-ге-гей, Уинифред!
– Я… э… мне надо спешить. То есть – я не могу провожать вас дальше. Я бы рад, честное слово, но мне надо поскорее вернуться. Фабрика, финансовый отчет…
На миг все словно замерло. Привратник, коридорные, кэбмен сделались неподвижными, будто статуи, высеченные из камня. По ту сторону ограды разом затихли голоса игравших в крикет; Уинифред Кормьер, в некрасивом платье, но щедро одаренная выпуклостями, застыла у дверцы экипажа, остановившегося перед их кэбом, вытаращилась в изумлении. Миссис Хукстраттен удивленно глядела на Чарли, уголки ее губ задрожали.
– Не можешь проводить меня? – повторила она. – То есть как это?
Чарли широко осклабился, глуповато усмехнулся, не в силах скрыть охватившую его панику.
– Дела, – неуклюже пояснил он.
– Дела? Поздно вечером?
Из его рта, словно маленькие перезрелые плоды, посыпались слова: «обязанности», «конкуренты», «быть в курсе» – но все тщетно. Миссис Хукстраттен оборвала его многословные извинения.
– Ты хочешь сказать, что после того, как я проделала такой путь, после всего, заметь, что я делала для тебя с тех пор, как ты был младенцем в пеленках (и для твоих родителей тоже, не забывай об этом), после всего этого ты не хочешь провести со мной первый вечер? Неужто такое возможно? Или я ослышалась?
– Тетя!
– Можешь больше не звать меня тетей! Я требую ответа: да или нет? Ты собираешься проводить меня или нет?
– Пожалуйста, не расстраивайтесь так, мне же надо присматривать за фабрикой. Вы сами столько лет уговаривали меня заняться делом, найти себе место в жизни, и вот теперь…
– Ты можешь хоть на минуту вообразить себе, как я истощена, Чарльз? Ты понимаешь это? Чтобы женщина с таким состоянием здоровья, как у меня, провела столько дней и ночей в поезде, пища, которая уморила бы и свинью…
Чарли пожал плечами, заглянул в глаза привратнику Санатория, коридорным в зеленых униформах с вышитыми на уровне сердца крупными листьями и – была не была! – нырнул головой в омут.
– Ну хорошо, – произнес он, подымаясь со своего места, выходя из кэба и протягивая Амелии руку. – На минуту, только на минуту.
* * *
В тот вечер ему везло. Бурная светская жизнь большого холла Санатория – пациенты входили, выходили, проезжали в креслах-каталках, сплетничали, толпились в вечерних костюмах у молочного бара или под сенью пальм – все эти мощные потоки обтекали его стороной. Ни один человек не глянул дважды в его сторону, и сам он нигде не замечал мускулистых санитаров, грозно-повелительного коротышку доктора и кого-либо из супругов Лайтбоди. Более того: миссис Хукстраттен была столь поглощена оказываемым ей вниманием – усадили в кресло-каталку, подхватили багаж, предложили вегетарианскую молочно-яичную закуску, – что легко отпустила Чарли. Вернее, сперва отпустила, но, когда он уже повернулся уходить, надвинув шляпу на глаза и чувствуя, как понемногу успокаивается бешено колотившееся сердце, Амелия вновь ухватила его за рукав.
– До завтра, Чарльз, – произнесла она, вынуждая молодого человека наклониться к самому ее лицу. Чарли видел, что тетушка несколько смягчилась, но зрачки ее, словно острые иголки, так и буравили его. – До завтра – и даже если я очень устану, а ты будешь страшно занят, ты будешь завтра в моем распоряжении. В моем распоряжении – и точка, – она потерлась щекой о его щеку и чмокнула воздух. – И первым делом я намерена полюбоваться твоей замечательной фабрикой.
Из Санатория Чарли отправился прямиком в «Красную луковицу», с грохотом распахнул дверь, навалился на стойку бара и мгновенно проглотил две порции виски, запивая пивом. В голове вроде бы прояснилось. Завтра. Что теперь делать? Вариантов не так уж много. Разумеется, можно поутру отправиться в банк, реализовать чек Уилла Лайтбоди на тысячу долларов и испариться, как сделал это Бендер. Не придется ни перед кем держать ответ, можно будет забыть об исках, не лебезить перед тетушкой Хукстраттен… Но тогда он вернется к тому, с чего начинал, навеки обречет себя на существование, заполненное мелкой суетой и жалкими надеждами. Конечно, он станет на тысячу долларов богаче, но этих денег надолго не хватит. И потом – всю жизнь оглядываться через плечо?
Нет. Ему нужен капитал, нужны большие деньги. «Иде-пи» скончалась, опозоренная и умерщвленная сукиным сыном Бендером – но ведь это вовсе не означает, что и самому Чарли остается только сложить руки на груди и помереть. Теперь он хорошо знаком с производством готовых завтраков, еще как знаком. Ему нужно только начать все заново, под новой маркой. Господи, да он способен придумать тысячи названий – «Зип», «Флэш», «Фруто-Фруто», «Хрустики», «Смачники»… Да, а вот еще: «Альбатрос – готовые завтраки, которые можно повесить себе на шею». Чарли вздохнул и заказал еще виски. Должен быть какой-то выход.
Когда он вновь оторвал глаза от стойки, перед ним стоял Гарри Делахусси собственной персоной – одна нога опирается на медную подножку, рука, согнутая в локте, – на стойку бара. Делахусси с усмешкой смотрел на Чарли. Как всегда, небрежно элегантен, новый костюмчик из импортного материала, скромный галстук. Чарли смотрел и словно видел самого себя: маленький человечек, торгующий собственным обаянием и изворотливостью и никуда не продвигающийся – не дальше ближайшего бара с устрицами. На каждого Ч. У. Поста и Уилла Келлога приходится миллион таких Делахусси.
– Что нового, Чарли? – заговорил Делахусси. – Как идет дело с готовыми завтраками?
Ему показалось или Делахусси и впрямь чересчур громогласен?
– Ш-ш! – предостерег Чарли, беря собеседника под руку. Глаза его быстро обежали помещение – нет ли где сменившихся с дежурства служителей гостиницы, судебных приставов, разъяренных инвесторов. Но никто не обращал на него внимания. Все были заняты собственными разговорами. Бармен обменялся соображениями насчет какой-то лошади с человеком, стоявшим слева от Чарли, и принялся разливать пиво.
– Скверно, да? – продолжал Делахусси, и его ухмылка расплывалась все шире, словно все, приключившееся с Чарли, казалось ему очень забавным, остроумной шуткой. – Ладно, поставлю тебе выпивку. Что тебе заказать?
Чарли предпочел виски.
– У меня появились проблемы, – признал он, ставя пустую рюмку на стойку. Он тоже улыбался, блефуя, бравируя. – Ничего особенного, разберемся. А ты как?
Делахусси опустил глаза на стойку, притворно скромничая.
– Сегодняшний поезд принес большую прибыль, просто потрясающую, – пробормотал он, задумчиво поглаживая нос. – Кстати, я, кажется, и тебя видел там, на вокзале?
Чарли кивнул.
– Продал семьдесят пять штук «Пуша» и примерно двадцать «Вита-Мальта», хотя даже вновь прибывшие в город должны были бы знать, что компания идет ко дну.
– Что? «Вита-Мальта»? Но они ведь только прошлой осенью начали производство?
– Фабрики открываются и закрываются то и дело, тебе это хорошо известно. – Хотел бы Чарли знать, о чем Гарри успел пронюхать, но Делахусси не желал выражаться яснее, не давал намека, только пожал плечами да приподнял брови. – Неумелое управление, и на вкус их хлопья не лучше картона, в который они упакованы.
– А «Пуш»? Как у них обстоят дела? Я слыхал, их товар расхватывают прямо с конвейера.
Делахусси выдержал паузу, раскуривая сигарету, наблюдая за Чарли из-под прикрытых век. Погасил спичку, выдохнул дым.
– Да, конечно, они преуспевают. Потому что они умные. Мой кузен Гарт работает у них помощником сменного мастера. Так что могу тебя заверить – на фабрике чистота, словно в кухне у твоей матушки. К тому же они открыли новый завод, это им тоже впрок. Знаешь то здание? На Саут Юнион, через дорогу от Поста.
Чарли припомнил кирпичное строение, раскрашенное в зеленый и красный – цвета «Пуша». Оно занимало большую часть квартала. Сколько раз он с восхищением и завистью смотрел на это здание – такой он мечтал видеть фабрику «Иде-пи». Солидное здание, внушающее уважение, всем своим видом говорящее: Вот я каков, меня голыми руками не возьмешь! И в этот самый момент, когда перед мысленным взором Чарли возникла фабрика «Пуша», его озарило. Великая идея, вдохновенная, – готовый план. Это поразило его так, словно ему и впрямь изо всех сил заехали по голове, – Чарли резко вдохнул, разметал руки по стойке, пытаясь удержаться на ногах. Повернулся к Делахусси, надеясь, что лихорадочный блеск в глазах его не выдаст, и небрежно переспросил:
– Кузен, говоришь?
* * *
Труднее всего было выкручиваться в разговорах с миссис Хукстраттен. Все остальное тоже мало напоминало воскресный пикник, но, по крайней мере, эти проблемы можно было решить, требовалось лишь заплатить (деньгами Уилла Лайтбоди) нужным людям и правильные суммы. Понадобилось распределить менее ста долларов из взноса Лайтбоди между Делахусси, его кузеном, ночным сторожем и немногими другими доверенными людьми, чтобы на два быстротечных часа превратить фабрику «Пуша» в иллюзорное предприятие «Иде-пи». Больше всего денег досталось маляру, рисовавшему вывеску фирмы. Художник, заламывая руки, отказывался разменивать свой талант на столь недолговечное произведение, но все же, вздыхая и охая, сумел в итоге изобразить нечто с виду вполне почтенное. «„ИДЕ-ПИ" КЕЛЛОГА», буквы высотой в четыре фута на равных расстояниях друг от друга вдоль сшитого из простыней полотнища. Обошлось не так уж дешево, но Чарли не жаловался: натянутая поверх рекламного щита «Пуша» простыня выглядела будто подлинная вывеска – особенно ночью.
Да, больше всего хлопот доставляла Чарли миссис Хукстраттен. Эта женщина привыкла всегда получать желаемое. С тех пор, как она была маленькой девочкой – единственной наследницей кирпичного короля Ван дер Плуйма, и потом, когда сделалась женой Адольфа (Дольфа) Хукстраттена, одного из заправил Уолл-стрит, и теперь, в годы своего вдовства, она получала все, чего хотела, и без промедления. Но Чарли не мог удовлетворить ее требования на протяжении восьми бесконечно тянувшихся дней – столько времени заняли его приготовления, к тому же надо было дождаться очередного воскресенья, когда завод опустеет. «Пуш», как и «Пост Фудз», и компания «Келлог», работал круглосуточно, а потому осуществить свой план Чарли мог только в день Господень, когда остывают печи и останавливается упаковочный конвейер.
Миссис Хукстраттен ничего не понимала. Чарли звонил ей по два-три раза в день якобы из своего отделанного красным деревом офиса (на самом деле из аптеки или из китайской прачечной – пыхтение парового пресса придавало правдоподобие его обману). Тетушка недоумевала, почему она сама не может позвонить Чарли. «Помехи на линии, – пояснял он, – работники телефонной станции уже вызваны, скоро починят». Амелия хотела знать, почему в Санатории никто не слышал об «Иде-пи» и ее благотворном воздействии на желудок, почему эти хлопья отсутствуют в магазине Оффенбахера в Петерскилле – она все глаза проглядела. Вот потому-то и приходится работать изо всех сил, – подхватывал Чарли. Электрические разряды трещали в ухе. – Вот потому-то ему так трудно выкроить время навестить тетю, особенно на этой неделе. Но миссис Хукстраттен настаивала: он обязан явиться к ней – а когда в ее голосе появлялись такие интонации, спорить было бесполезно. Чарли должен сопровождать ее в прогулках по городу, помогать успокоить нервы, способствовать ее акклиматизации ко всему, что казалось ей странным и непривычным. А самое главное – он должен показать ей фабрику, в которую она вложила целое состояние. Целое состояние, Чарльз! – подчеркнуто повторяла она.
Амелия приехала в пятницу; до понедельника Чарли ухитрялся избегать ее, а затем уговорил пойти пообедать вместе не в Санатории, а в новом вегетарианском ресторане, который только что открылся в городе. А пока Чарли отращивал усы и бакенбарды, привыкал носить темные очки и снял за полтора доллара в неделю комнату без пансиона. Его новое жилье располагалось в южной части города, на полпути к озеру Гогуок, в заросшем деревьями переулке, казалось только что отвоеванном у лесной дубравы. Тихое, уединенное место; здесь Чарли чувствовал себя в безопасности. Он послал Эрнеста О'Рейли в пансионат миссис Эйвиндсдоттер за своими вещами, велев пройти в комнату через черный ход, а по пути туда (равно как и обратно) пробираться окольными тропами. Безумная, безнадежная затея; он висел над пропастью и в любой миг мог сорваться. Чарли понимал это, но другого выхода не видел. Так и должен жить человек, наделенный проницательностью, человек, готовый на все, гений, магнат. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
Кафе «Несравненное» («Полезная Пища без пролития крови») воспроизводило в миниатюре столовую Санатория.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– А как поживает мистер Бендер? – расспрашивала миссис Хукстраттен, похлопывая Чарли по руке и высовываясь из окошка, словно впитывая в себя дивный и прекрасный вид города, будто пилигрим, достигший святилища. – Такой душевный человек. И столь проницательный.
Проницательный. Да уж, тут не поспоришь. По сравнению с ним изобретатель таблеток для улучшения памяти – жалкий слепец. С самого начала, в тот миг, когда Чарли случайно познакомился с Бендером на вечеринке у миссис Хукстраттен, тот узрел внутренним оком шаткое здание «Иде-пи», возведенное на гнилых столбах, узрел молокососов и простачков, выстраивающихся в очередь отсюда (и Чарли первый из них) и по всей стране вплоть до Бэттл-Крик; он заранее рассчитал день, когда добыча окажется достаточно большой, чтобы на том и покончить дело. Дорого бы Чарли дал за капельку подобной проницательности.
– Чарльз!
– А?
Амелия рассмеялась.
– Это из-за бизнеса ты сделался таким рассеянным? Я спрашивала о твоем партнере, мистере Бендере. Как он поживает?
– Прекрасно! – забулькал Чарли. – Потрясающе. Лучшего и желать нельзя. Правда, сейчас его нет в городе, – поспешно добавил он. – Он в Сент-Луисе. Расширяет наш бизнес.
– Как жаль, – пробормотала миссис Хукстраттен. Экипаж свернул на Вашингтон-авеню, и впереди показались огни Санатория. Огромное, горделивое здание, шесть этажей, сплошь залитых электрическим светом, торжествующим победу над вечерними сумерками. – Я так мечтала снова увидеть его. Впрочем, полагаю, он скоро вернется? – Скоро? О да, вернется, конечно же. Через несколько дней. Или через недельку. Вы же понимаете, трудно заранее сказать, сколько времени займет коммерческая поездка. Надо ковать железо, пока горячо.
Он путал и увиливал, но миссис Хукстраттен ничего не замечала. Она наконец увидела вблизи Санаторий и испустила в знак восхищения негромкое мурлыканье, крепко ухватив при этом Чарли за руку.
– Это он и есть, правда? – вскричала она (ответа не требовалось). – Я уже столько раз видела его на картинках и на открытках. «Славный Храм на горе» – это и есть Храм, ведь верно? – Вне себя от восторга, она вслух рассуждала о своих недугах – воспалении языка, опоясывающем лишае, нервном зуде. Чарли получил еще несколько драгоценных секунд, чтобы изобрести какое-то извинение и удалиться, прежде чем придется помогать вносить вещи в Санаторий, разыскивать ее комнату, распаковывать багаж, а потом и остаться на обед, принять участие в беседах и сплетнях, после чего снова провожать тетю в комнату. Покачивание коляски. Перестук копыт. Электрические огни все ближе.
– Доктор Келлог – святой, – тараторила миссис Хукстраттен. – Даже не понимаю, как тебе настолько повезло – подружиться с представителем столь выдающейся семьи. Это его сын или сын его брата?
Она выдержала паузу. Ловушка приоткрылась. Чарли пришлось войти в нее.
– Его сын, – беспомощно отвечал он. – Сын доктора.
– Кажется, в одном из писем ты упоминал, что его зовут Джордж? Ведь так – Джордж?
– Да, – дрожащим голосом подтвердил Чарли.
– Ну да, правильно – Джордж, я прямо-таки мечтаю познакомиться с ним – и снова повидать его отца! Я тебе рассказывала, что впервые я увидела доктора Келлога на его лекции в Манхеттене три года назад – или четыре? – тогда он говорил о пище как о наркотике, и я помню каждое слово, точно это было вчера. Мэг Разерфорд как раз… Господи, да мы уже приехали!
Да, они приехали. Коляска остановилась, кучер спустился на землю. Привратник Санатория и двое коридорных набросились на приезжих, как стая шакалов.
– Послушайте, тетя, я должен вам кое-что сказать, – попытался вымолвить Чарли. Слова застревали в глотке.
– Смотри-ка! Это же очаровательная миссис Кормьер, с которой я познакомилась в поезде, – она села в Чикаго. – И, высунув голову из окошка, крикнула: – Эге-ге-гей, Уинифред!
– Я… э… мне надо спешить. То есть – я не могу провожать вас дальше. Я бы рад, честное слово, но мне надо поскорее вернуться. Фабрика, финансовый отчет…
На миг все словно замерло. Привратник, коридорные, кэбмен сделались неподвижными, будто статуи, высеченные из камня. По ту сторону ограды разом затихли голоса игравших в крикет; Уинифред Кормьер, в некрасивом платье, но щедро одаренная выпуклостями, застыла у дверцы экипажа, остановившегося перед их кэбом, вытаращилась в изумлении. Миссис Хукстраттен удивленно глядела на Чарли, уголки ее губ задрожали.
– Не можешь проводить меня? – повторила она. – То есть как это?
Чарли широко осклабился, глуповато усмехнулся, не в силах скрыть охватившую его панику.
– Дела, – неуклюже пояснил он.
– Дела? Поздно вечером?
Из его рта, словно маленькие перезрелые плоды, посыпались слова: «обязанности», «конкуренты», «быть в курсе» – но все тщетно. Миссис Хукстраттен оборвала его многословные извинения.
– Ты хочешь сказать, что после того, как я проделала такой путь, после всего, заметь, что я делала для тебя с тех пор, как ты был младенцем в пеленках (и для твоих родителей тоже, не забывай об этом), после всего этого ты не хочешь провести со мной первый вечер? Неужто такое возможно? Или я ослышалась?
– Тетя!
– Можешь больше не звать меня тетей! Я требую ответа: да или нет? Ты собираешься проводить меня или нет?
– Пожалуйста, не расстраивайтесь так, мне же надо присматривать за фабрикой. Вы сами столько лет уговаривали меня заняться делом, найти себе место в жизни, и вот теперь…
– Ты можешь хоть на минуту вообразить себе, как я истощена, Чарльз? Ты понимаешь это? Чтобы женщина с таким состоянием здоровья, как у меня, провела столько дней и ночей в поезде, пища, которая уморила бы и свинью…
Чарли пожал плечами, заглянул в глаза привратнику Санатория, коридорным в зеленых униформах с вышитыми на уровне сердца крупными листьями и – была не была! – нырнул головой в омут.
– Ну хорошо, – произнес он, подымаясь со своего места, выходя из кэба и протягивая Амелии руку. – На минуту, только на минуту.
* * *
В тот вечер ему везло. Бурная светская жизнь большого холла Санатория – пациенты входили, выходили, проезжали в креслах-каталках, сплетничали, толпились в вечерних костюмах у молочного бара или под сенью пальм – все эти мощные потоки обтекали его стороной. Ни один человек не глянул дважды в его сторону, и сам он нигде не замечал мускулистых санитаров, грозно-повелительного коротышку доктора и кого-либо из супругов Лайтбоди. Более того: миссис Хукстраттен была столь поглощена оказываемым ей вниманием – усадили в кресло-каталку, подхватили багаж, предложили вегетарианскую молочно-яичную закуску, – что легко отпустила Чарли. Вернее, сперва отпустила, но, когда он уже повернулся уходить, надвинув шляпу на глаза и чувствуя, как понемногу успокаивается бешено колотившееся сердце, Амелия вновь ухватила его за рукав.
– До завтра, Чарльз, – произнесла она, вынуждая молодого человека наклониться к самому ее лицу. Чарли видел, что тетушка несколько смягчилась, но зрачки ее, словно острые иголки, так и буравили его. – До завтра – и даже если я очень устану, а ты будешь страшно занят, ты будешь завтра в моем распоряжении. В моем распоряжении – и точка, – она потерлась щекой о его щеку и чмокнула воздух. – И первым делом я намерена полюбоваться твоей замечательной фабрикой.
Из Санатория Чарли отправился прямиком в «Красную луковицу», с грохотом распахнул дверь, навалился на стойку бара и мгновенно проглотил две порции виски, запивая пивом. В голове вроде бы прояснилось. Завтра. Что теперь делать? Вариантов не так уж много. Разумеется, можно поутру отправиться в банк, реализовать чек Уилла Лайтбоди на тысячу долларов и испариться, как сделал это Бендер. Не придется ни перед кем держать ответ, можно будет забыть об исках, не лебезить перед тетушкой Хукстраттен… Но тогда он вернется к тому, с чего начинал, навеки обречет себя на существование, заполненное мелкой суетой и жалкими надеждами. Конечно, он станет на тысячу долларов богаче, но этих денег надолго не хватит. И потом – всю жизнь оглядываться через плечо?
Нет. Ему нужен капитал, нужны большие деньги. «Иде-пи» скончалась, опозоренная и умерщвленная сукиным сыном Бендером – но ведь это вовсе не означает, что и самому Чарли остается только сложить руки на груди и помереть. Теперь он хорошо знаком с производством готовых завтраков, еще как знаком. Ему нужно только начать все заново, под новой маркой. Господи, да он способен придумать тысячи названий – «Зип», «Флэш», «Фруто-Фруто», «Хрустики», «Смачники»… Да, а вот еще: «Альбатрос – готовые завтраки, которые можно повесить себе на шею». Чарли вздохнул и заказал еще виски. Должен быть какой-то выход.
Когда он вновь оторвал глаза от стойки, перед ним стоял Гарри Делахусси собственной персоной – одна нога опирается на медную подножку, рука, согнутая в локте, – на стойку бара. Делахусси с усмешкой смотрел на Чарли. Как всегда, небрежно элегантен, новый костюмчик из импортного материала, скромный галстук. Чарли смотрел и словно видел самого себя: маленький человечек, торгующий собственным обаянием и изворотливостью и никуда не продвигающийся – не дальше ближайшего бара с устрицами. На каждого Ч. У. Поста и Уилла Келлога приходится миллион таких Делахусси.
– Что нового, Чарли? – заговорил Делахусси. – Как идет дело с готовыми завтраками?
Ему показалось или Делахусси и впрямь чересчур громогласен?
– Ш-ш! – предостерег Чарли, беря собеседника под руку. Глаза его быстро обежали помещение – нет ли где сменившихся с дежурства служителей гостиницы, судебных приставов, разъяренных инвесторов. Но никто не обращал на него внимания. Все были заняты собственными разговорами. Бармен обменялся соображениями насчет какой-то лошади с человеком, стоявшим слева от Чарли, и принялся разливать пиво.
– Скверно, да? – продолжал Делахусси, и его ухмылка расплывалась все шире, словно все, приключившееся с Чарли, казалось ему очень забавным, остроумной шуткой. – Ладно, поставлю тебе выпивку. Что тебе заказать?
Чарли предпочел виски.
– У меня появились проблемы, – признал он, ставя пустую рюмку на стойку. Он тоже улыбался, блефуя, бравируя. – Ничего особенного, разберемся. А ты как?
Делахусси опустил глаза на стойку, притворно скромничая.
– Сегодняшний поезд принес большую прибыль, просто потрясающую, – пробормотал он, задумчиво поглаживая нос. – Кстати, я, кажется, и тебя видел там, на вокзале?
Чарли кивнул.
– Продал семьдесят пять штук «Пуша» и примерно двадцать «Вита-Мальта», хотя даже вновь прибывшие в город должны были бы знать, что компания идет ко дну.
– Что? «Вита-Мальта»? Но они ведь только прошлой осенью начали производство?
– Фабрики открываются и закрываются то и дело, тебе это хорошо известно. – Хотел бы Чарли знать, о чем Гарри успел пронюхать, но Делахусси не желал выражаться яснее, не давал намека, только пожал плечами да приподнял брови. – Неумелое управление, и на вкус их хлопья не лучше картона, в который они упакованы.
– А «Пуш»? Как у них обстоят дела? Я слыхал, их товар расхватывают прямо с конвейера.
Делахусси выдержал паузу, раскуривая сигарету, наблюдая за Чарли из-под прикрытых век. Погасил спичку, выдохнул дым.
– Да, конечно, они преуспевают. Потому что они умные. Мой кузен Гарт работает у них помощником сменного мастера. Так что могу тебя заверить – на фабрике чистота, словно в кухне у твоей матушки. К тому же они открыли новый завод, это им тоже впрок. Знаешь то здание? На Саут Юнион, через дорогу от Поста.
Чарли припомнил кирпичное строение, раскрашенное в зеленый и красный – цвета «Пуша». Оно занимало большую часть квартала. Сколько раз он с восхищением и завистью смотрел на это здание – такой он мечтал видеть фабрику «Иде-пи». Солидное здание, внушающее уважение, всем своим видом говорящее: Вот я каков, меня голыми руками не возьмешь! И в этот самый момент, когда перед мысленным взором Чарли возникла фабрика «Пуша», его озарило. Великая идея, вдохновенная, – готовый план. Это поразило его так, словно ему и впрямь изо всех сил заехали по голове, – Чарли резко вдохнул, разметал руки по стойке, пытаясь удержаться на ногах. Повернулся к Делахусси, надеясь, что лихорадочный блеск в глазах его не выдаст, и небрежно переспросил:
– Кузен, говоришь?
* * *
Труднее всего было выкручиваться в разговорах с миссис Хукстраттен. Все остальное тоже мало напоминало воскресный пикник, но, по крайней мере, эти проблемы можно было решить, требовалось лишь заплатить (деньгами Уилла Лайтбоди) нужным людям и правильные суммы. Понадобилось распределить менее ста долларов из взноса Лайтбоди между Делахусси, его кузеном, ночным сторожем и немногими другими доверенными людьми, чтобы на два быстротечных часа превратить фабрику «Пуша» в иллюзорное предприятие «Иде-пи». Больше всего денег досталось маляру, рисовавшему вывеску фирмы. Художник, заламывая руки, отказывался разменивать свой талант на столь недолговечное произведение, но все же, вздыхая и охая, сумел в итоге изобразить нечто с виду вполне почтенное. «„ИДЕ-ПИ" КЕЛЛОГА», буквы высотой в четыре фута на равных расстояниях друг от друга вдоль сшитого из простыней полотнища. Обошлось не так уж дешево, но Чарли не жаловался: натянутая поверх рекламного щита «Пуша» простыня выглядела будто подлинная вывеска – особенно ночью.
Да, больше всего хлопот доставляла Чарли миссис Хукстраттен. Эта женщина привыкла всегда получать желаемое. С тех пор, как она была маленькой девочкой – единственной наследницей кирпичного короля Ван дер Плуйма, и потом, когда сделалась женой Адольфа (Дольфа) Хукстраттена, одного из заправил Уолл-стрит, и теперь, в годы своего вдовства, она получала все, чего хотела, и без промедления. Но Чарли не мог удовлетворить ее требования на протяжении восьми бесконечно тянувшихся дней – столько времени заняли его приготовления, к тому же надо было дождаться очередного воскресенья, когда завод опустеет. «Пуш», как и «Пост Фудз», и компания «Келлог», работал круглосуточно, а потому осуществить свой план Чарли мог только в день Господень, когда остывают печи и останавливается упаковочный конвейер.
Миссис Хукстраттен ничего не понимала. Чарли звонил ей по два-три раза в день якобы из своего отделанного красным деревом офиса (на самом деле из аптеки или из китайской прачечной – пыхтение парового пресса придавало правдоподобие его обману). Тетушка недоумевала, почему она сама не может позвонить Чарли. «Помехи на линии, – пояснял он, – работники телефонной станции уже вызваны, скоро починят». Амелия хотела знать, почему в Санатории никто не слышал об «Иде-пи» и ее благотворном воздействии на желудок, почему эти хлопья отсутствуют в магазине Оффенбахера в Петерскилле – она все глаза проглядела. Вот потому-то и приходится работать изо всех сил, – подхватывал Чарли. Электрические разряды трещали в ухе. – Вот потому-то ему так трудно выкроить время навестить тетю, особенно на этой неделе. Но миссис Хукстраттен настаивала: он обязан явиться к ней – а когда в ее голосе появлялись такие интонации, спорить было бесполезно. Чарли должен сопровождать ее в прогулках по городу, помогать успокоить нервы, способствовать ее акклиматизации ко всему, что казалось ей странным и непривычным. А самое главное – он должен показать ей фабрику, в которую она вложила целое состояние. Целое состояние, Чарльз! – подчеркнуто повторяла она.
Амелия приехала в пятницу; до понедельника Чарли ухитрялся избегать ее, а затем уговорил пойти пообедать вместе не в Санатории, а в новом вегетарианском ресторане, который только что открылся в городе. А пока Чарли отращивал усы и бакенбарды, привыкал носить темные очки и снял за полтора доллара в неделю комнату без пансиона. Его новое жилье располагалось в южной части города, на полпути к озеру Гогуок, в заросшем деревьями переулке, казалось только что отвоеванном у лесной дубравы. Тихое, уединенное место; здесь Чарли чувствовал себя в безопасности. Он послал Эрнеста О'Рейли в пансионат миссис Эйвиндсдоттер за своими вещами, велев пройти в комнату через черный ход, а по пути туда (равно как и обратно) пробираться окольными тропами. Безумная, безнадежная затея; он висел над пропастью и в любой миг мог сорваться. Чарли понимал это, но другого выхода не видел. Так и должен жить человек, наделенный проницательностью, человек, готовый на все, гений, магнат. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
Кафе «Несравненное» («Полезная Пища без пролития крови») воспроизводило в миниатюре столовую Санатория.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57