Миллер сузил поле поисков до четырех человек. Джозеф Байлер, Эрнест Серслли, Фред Джордж, Уильям Стерлинг. Имеются адреса и телефоны всех. Известно, кто где работает, кто с кем разговаривает или не разговаривает, и по какой причине. Хьюберт раздобыл даже фотографии троих.Как всегда, я был потрясен и, сочтя нужным поощрить его, бросить, так сказать, кость, спросил:— Ну и ну! Как это тебе удалось?— Очень просто. Я пустил в ход старинный трюк — будто бы я коллекционирую школьные альбомчики — ну, знаешь, на память об одноклассниках. Джордж ку-ку-ку-пился. Я застал его дома, он сразу пошел трепаться обо всех, с кем учился. А-а-артистическая личность: про каждого вспомнил какую-нибудь гадость. Ба-байлер — на год старше, его карточки нет. Разумеется, Джордж после того, как мы поговорили, с альбомчиком расставаться не пожелал. Ве-вечная история: па-па-память о прошлом, то да се... Жалко стало. Но когда он вышел из комнаты, я быстренько вынул из кармана свой аппаратик и переснял все три фотографии. Потом взял у него адреса и телефоны Байлера и Стерлинга. Сказал, что мне непременно нужно раздобыть такой альбомчик, это, мол, такое бесхитростное и чудесное свидетельство эпохи. Еще сказал, что надеюсь: кто-нибудь из его одноклассников продаст мне этот альбомчик.Он сгреб с блюда пригоршню жареных орешков, призванных возбуждать аппетит и жажду, макнул их в горячую горчицу и разом высыпал в рот. С хрустом жуя, добавил:— Так что можешь не беспокоиться. Все его сведения я проверил. Все точно.— Отлично.Это и в самом деле было отлично. За Хью ничего не надо подчищать: он не допускает ошибок и не оставляет недоделок. Он даже пририсовал бороды, которых, естественно, не было у Байлера и Джорджа по окончании школы. Хью умеет работать, а иначе я бы не имел с ним дела.Было у меня к нему еще несколько вопросов, но появился официант, и все они отошли на задний план. Как обычно, Хьюберт сделал заказ сам, но я был не в претензии: во-первых, он знал мои вкусы, во-вторых, я вообще не привередлив, а уж сегодня после такого долгого поста был покладистей, чем когда-либо.Наша трапеза началась с длинных ломтей жареной свинины, очень красиво смотревшейся на фоне белоснежной фасоли и красных перцев. За этим последовали цыплята, а венчало все фирменное блюдо — жареный рис с десятью видами овощей. Его одного хватило бы, чтобы накормить нас до отвала.Я жевал, а в голове непрерывно прокручивал свалившееся на меня дело, особенно — в перерывах, когда на минутку отрывался от еды и мог переключиться еще на что-нибудь. Слава Богу, на манеры обедающих у Мотта внимания не обращают.Забавное, кстати, это заведение. Официанты как на подбор — угрюмы и бесцеремонны: ни разу еще не попался мне человек учтивый и приветливый, но ни разу опять же я не остался недоволен едой. Ни разу! И, кстати, цены здесь такие умеренные, что никак нельзя требовать, чтобы официанты кланялись в пояс и целовали мне руку, благодаря за то, что я соизволил появиться и осчастливил их возможностью обслужить себя. Честно говоря, я считаю это одним из главных достоинств ресторанчика: принятый там стиль отваживал «яппи» Young Urban Professional Person (Yuppie) (англ.) — букв.: Юная Городская Профессиональная Личность — распространенная в Америке аббревиатура для обозначения «прогрессивной» карьерной молодежи. — Здесь и далее примечания переводчика.
.Пока мы ели, Хьюберт излагал мне свои впечатления от тех четверых, которым я должен буду позвонить:— Джордж и Серелли живут вместе. Тут ничего такого. Просто вдвоем выходит дешевле — аренда там, счета и прочее. Джордж — очень симпатичный малый, просто душка, а вот Серелли... — паренек покруче. Но оба, я так думаю, ни при чем.— То есть?— То есть к этой девице отношения не имеют.— Почему ты так решил?— Во-первых, потому, что живут вместе. А, во-вторых, денег у них негусто. И это главное.Звучало резонно. Хью в свое время достаточно покрутился вокруг девиц определенного пошиба, чтобы разбираться в них досконально. А у Мары на лбу было написано, что она благотворительностью заниматься не станет. К тому же Джордж и Серелли снимают квартиру на двоих. Двое мужчин и девушка под одной крышей долго не уживутся. Спросите тех, кто попробовал, — и убедитесь. Меня убеждать Хьюберту не пришлось.Итак, мы ели и беседовали, явно отдавая предпочтение еде, и Хью давал мне мелкие штришки, обрисовывая двух парней, которые, надо надеяться, выведут меня на Мару. Большего от него и не требовалось. А мне надо было только найти ее и сообщить об этом Миллеру.Наконец обед кончился, Хьюберт принялся было рассказывать анекдоты, но сердобольный официант, сжалившись надо мной, принес нам чаю и печенье со «счастьем» внутри Обычно в китайских ресторанах на десерт подают полое печенье, в которое запечены билетики с пожеланием счастья в виде стихов или изречений.
. Мы, покоряясь неизбежности, надкусили печенье, извлекли оттуда билетики с неотчетливо напечатанным текстом. Хьюберт прочел и издал свой крякающий смешок:— Ты только послушай: «Любовь — это капля росы, искрящаяся на рассвете». Эт-то потрясающе! — и он заржал так, что даже официанты повернулись.Я улыбнулся, ибо не знал, соответствует ли это изречение истине. В Нью-Йорке я что-то не встречал ни искрящихся капель росы, ни любви. Сомневаюсь также, что они есть где-нибудь еще, но такой уж я, видно, толстокожий скептик.Хью спросил, что досталось на мою долю, и я прочел: В мерзком мире нашем Человек с зеркалом Успеха себе не стяжает. Хью сморщился, словно от мучительных раздумий, и попросил показать. Я исполнил его просьбу. Секунду он изучал билетик, а потом сказал:— Забавно. Это хайку, только неправильная.— Что неправильная?— Лайку. Жанр яп-понской по-поэзии. В каждой строчке — всего их три — должно быть определенное число слогов. А вот тут, видишь, — лиш-ш-ние. Ж-ж-аль.Интересно, может ли лишний или недостающий слог изменить смысл этого высказывания? Я перечел его еще раз. Ко мне оно подходило идеально, но разве я разбираюсь в поэзии? И опять же, можно ли доверять «счастью», извлеченному из печенья? Решив, что надо бы избежать лекции по стихосложению, я поднялся, взял счет и стал было надевать пиджак. Но снаружи от входной двери вниз по ступенькам катилась такая волна липкого зноя, что я передумал и перебросил пиджак через руку. Хьюберт одним глотком допил оставшийся в чашке чай, оставил на столике чаевые и двинулся за мною следом к кассе.Потом мы вышли на улицу, и, следуя нашему ритуалу, он спросил:— Че-че-чем намерен заняться?— Вернусь в контору, Хью. Надо заняться этими ребятами.— Ну-ну.Он глядел так по-щенячьи жалобно, что я сказал:— А что? Есть какие-нибудь идеи?— Нет-нет, ничего... Я просто по-по-подумал, может, ты хочешь прогуляться... Посмотреть на танцующих цыплят...Я представил, как жду, пока он за пятьдесят центов насладится зрелищем — бедную глупую курицу бьет током, и она отдергивает лапы, словно танцуя джигу, — и смастерил очередную отговорку, свежую и оригинальную:— Извини, Хью, сегодня не получится. Мне правда надо вернуться к себе. Может, в следующий раз?Он, как всегда, закивал:— Ко-конечно, Хейджи. По-понимаю. Я тебе попозже позвоню. С-с-смотри в оба, Дик Трейси Дик Трейси — персонаж популярного телесериала с детективным сюжетом.
.Мы распрощались. Я отправился на поезд, а Хью пошел смотреть на мучения заморенной курицы в стеклянном ящике. Я подумал было, не подержать ли перед ним воспетое неправильной хайку зеркало, но тут же отказался от этой мысли. На людей типа Хью такие тонкости не действуют. Да и стоит ли? В конце концов, речь идет всего лишь о цыпленке. Глава 9 Минут пятнадцать прождав подземку, я вернулся на Юнион-сквер. Официанты у Мотта славятся быстротой обслуживания, но все равно — за своим столом я оказался почти в половине третьего. Сел, достал список телефонов и начал названивать.Начал с Байлера: если не удастся заполучить его сегодня вечером ко мне, остальных можно и не тревожить. Байлер играет здесь первую скрипку. Мне повезло: я его застал — он только что вернулся к себе в кабинет после ланча. Услышав, что Миллер в Нью-Йорке и разыскивает «свою Мару», он сразу стал очень сговорчивым и заверил, что после работы непременно навестит меня. Встречу мы назначили на семь.Потом я позвонил в то издательство, где с недавних пор трудился Серелли. Телефонистка на коммутаторе нашла его не сразу. Я сказал Серелли то же самое, что Байлеру, и добавил, что ему вряд ли будет приятно, если полоумный Миллер нагрянет к нему в издательство и устроит там большой шум. В глубине души я сознавал, что Миллер пока еще не в той стадии, но непременно хотел собрать всю компанию у себя сегодня же, а во исполнение этого все средства были хороши.Серелли изъявил готовность приехать к семи и очень поспешно разъединился — просто бросил трубку, чему я не придал значения. Мне было нужно, чтобы вечером он сидел напротив меня. Мне часто приходилось быть неучтивым, и потому я не обижаюсь, когда неучтивы со мной.Джорджа, работавшего таксистом, я застал дома. Ему, как и всем прочим, до смерти не хотелось связываться с Миллером, и потому он пообещал присоединиться к своим приятелям в семь вечера у меня в конторе.Со Стерлингом получилось не так гладко. Судя по всему, у него было свое дело, и он приходил на работу, когда вздумается. Он купил себе бар в центре Нью-Йорка, и бар этот исправно функционировал без хозяина. Ликующий голос в трубке не мог, к сожалению, сообщить мне, когда мистер Стерлинг появится, и с воодушевлением попросил меня попытать счастья «позднее», заверив, что я располагаю кое-какими шансами на успех.Не будучи таким оптимистом, я позвонил Стерлингу домой, но и там единственным существом, согласившимся беседовать со мной, был автоответчик. Если Стерлинг и был дома, то он не желал разговаривать с незнакомыми, и тут не помог даже пароль «Карл Миллер — в городе». Я просил связаться со мной и сообщил, что буду звонить еще. Потом, раздельно произнеся номер своего телефона, дал отбой и стал барабанить пальцами по столу, прикидывая, с какой бы еще стороны подобраться к Стерлингу.Я снова позвонил в бар и, изменив голос, представился администратором некой фирмы, который желает снять их заведение для банкета. Ликующий юнец, и на этот раз снявший трубку, поначалу пришел в полный восторг, но с каждой минутой становилось все яснее, что устроителям торжества придется приехать и все осмотреть самим. Когда же я попросил позвать хозяина или управляющего, мне ответили, что «мистер Стерлинг будет ближе к вечеру». Слава тебе, Господи. По крайней мере, беседовавший со мной сократил неопределенность расписания мистера Стерлинга до нескольких часов. В запасе у меня было полдня, в течение которого он все-таки обнаружится.Я очень вежливо поблагодарил своего собеседника, поведав, что в чаянии обрести его босса позвоню попозже. А он, вдвое вежливей, поблагодарил меня, высказав восторженную уверенность в том, что вечеринка сотрудников моей фирмы удастся на славу. Затем дал отбой. Мгновение я разглядывал телефонную трубку, не придумав ей лучшего применения, положил ее на рычаг.Этот Стерлинг, надо думать, крепкий орешек. Кроме того, припомнив все, что мне уже было о нем известно, а также о Байлере, Серелли и Джордже, я подумал: вероятнее всего наша маленькая Мара пряталась именно у него.Собирая все вместе, я надеялся, что смогу уговорить их не скрывать ее и не скрываться самим, успокоить тем самым Миллера и отработать свой гонорар. Тут я решил выпить за свою удачу и извлек из ящика заветную бутылку «Джилби» и стакан — относительно чистый. Только я начал наливать, как хлопнула входная дверь. Кто-то появился в приемной, и приятный женский голос осведомился:— Есть тут кто-нибудь?Неужели еще одна клиентка? Надо ковать железо, пока горячо, упускать клиентов никак нельзя, подумал я, и подал голос:— Есть. Заходите.И она вошла, прямо с порога направившись к моему столу. В то утро она надела серый твидовый костюм, прекрасно сочетавшийся с кремовой блузкой и серым же галстучком. Юбка была именно такой длины, чтобы задать работу воображению и задуматься: столь же стройны части тела, скрытые под тканью, как те, которые были открыты взору, или нет? Столь же, столь же, мгновенно сообразил я, могу держать пари на любую сумму. Не такие это были ноги, чтобы прятать их под твидом или держать под спудом. И все прочее тоже не заслуживало этой участи.При всей стремительности ее появления двигалась она удивительно плавно, струилась, точно шелк под легким ветром. Костяк был тонок, но крепок, прочен, но изящен, да и мяса на нем было в самый раз. Сразу было заметно, что голод моя посетительница утоляет не бифштексами. Да и вообще утоляет ли? Впрочем, ей это шло.Коротко остриженные черные волосы обрамляли изящное лицо с высокими скулами, большую часть которого занимали глаза. Даже издали заметен был их блеск. Любой мужчина нырнул бы в эти омуты и тонул бы в них сколь угодно долго, не замечая, что нос у нее чуть изогнут, а улыбка нарушает симметрию. За такие глаза можно простить многое. Одного их взгляда было бы достаточно, чтобы унять расплакавшегося ребенка или взвод морской пехоты. Они у нее были черно-карие, точно отлакированные, а тот, кто их придумал, задался, наверно, целью оправдать ими само существование этого цвета и доказать, что он ничем не хуже всех прочих. Они сияли так ярко, что затмили бы блеск на славу вычищенной медной сковороды. Да и мягкости в них было примерно столько же.И внезапно я почему-то понял, кто стоит передо мной. У моей посетительницы было лицо фотомодели, а за последние двое суток я слышал только об одной фотомодели. Она остановилась у стола. Саксонского фарфора пальчики повисли над регистрационной книгой.— Мистер Джек Хейджи, если не ошибаюсь?Я пожал протянутую руку.— Не ошибаетесь, мисс Уорд. Или все еще миссис Байлер?— Уорд.— Понятно.Наши руки, разъединившись, вернулись к своим владельцам.— Вы что, собирали на меня материал?— Нет, не на вас. На кое-кого из ваших друзей. Забавная публика.Она повернулась к потертому кожаному стулу, — одному из тех, что украшали мой кабинет, — и опустилась на него довольно грузно, если к женщине, весящей не больше сорока пяти килограммов, может относиться это слово.— Знаете, — сказала она, сгорбившись, словно вся тяжесть мира пригнула ей плечи, — если уж нельзя вернуться домой, то, по крайней мере, можно отчистить всю грязь с подошв и не таскать ее с собой.Я кивнул, понимая, что мне высказывается нечто вроде кредо. Это высказывание не показалось мне ошеломительно тонким или хотя бы верным, но возражать я не стал. Я взял себе за правило не спорить с настоящими красавицами — им это не нравится. Они к этому не привыкли. Это их раздражает. Я просто улыбнулся в ответ и чуть наклонил бутылку в ее сторону, молча осведомляясь, не угодно ли? Она отказалась, что меня не удивило.— Нет, спасибо. — Ну, разумеется. — А нет ли у вас воды, только в бутылке?— К сожалению, нет. — Наша планета и так на три четверти покрыта водой, и проку в покупке ее я не видел. Реклама делала все, чтобы переубедить меня, но привычка — вторая натура.— Ну, нет так нет. Ничего. Наверно, надо вам объяснить, зачем я пришла. — Я заметил, что это будет очень кстати, и она продолжала: — Я дружу с Карлом. С Карлом Миллером. Он рассказал мне, что нанял вас, поручив выяснить судьбу Мары. И вы согласились. Так?— Пока все правильно.— И как, по-вашему, сможете вы найти се?— Надо постараться. Мне за это деньги платят. А что?— Но я же вам сказала: Карл — мой друг. — Это было произнесено так, словно мне предоставлялась совершенно исчерпывающая информация. К подобному тону неглупые женщины прибегают в тех случаях, когда говорить всю правду — слишком большая докука. Очевидно, на моем лице не появилось понимающего выражения, и она решила, что с таким тупоумным субъектом надо говорить без околичностей. — И я хочу, чтобы он получил то, что ему нужно. Мы с Марой были подругами... Раньше, до того... До того, как все это закрутилось. Я хочу, чтобы они оба были счастливы.Обычно женщинам такого типа в высокой степени наплевать, жив Миллер или помер, не говоря уж о том, что счастье подобных молодцов их очень мало занимает. История ее появления в моем кабинете была сметана на живую нитку, и не очень искусно. А я слишком устал, чтобы делать вид, что поверил.— Мисс Уорд, примите в расчет: у меня были очень трудные дни. Я не собираюсь извиняться и не стремлюсь завоевать ваши симпатии. Мне от вас требуется только одно — правда. Зачем вы пришли ко мне?Ответом мне был ее изумленный взгляд, вроде того, каким одаривают партнера на сцене, когда он вдруг начинает нести отсебятину. Какие-то слова уже были готовы слететь с ее уст, но она запихнула их обратно, произнеся нечто совсем другое:— Простите, мистер Хейджи, вы, наверно, как-то превратно меня истолковали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
.Пока мы ели, Хьюберт излагал мне свои впечатления от тех четверых, которым я должен буду позвонить:— Джордж и Серелли живут вместе. Тут ничего такого. Просто вдвоем выходит дешевле — аренда там, счета и прочее. Джордж — очень симпатичный малый, просто душка, а вот Серелли... — паренек покруче. Но оба, я так думаю, ни при чем.— То есть?— То есть к этой девице отношения не имеют.— Почему ты так решил?— Во-первых, потому, что живут вместе. А, во-вторых, денег у них негусто. И это главное.Звучало резонно. Хью в свое время достаточно покрутился вокруг девиц определенного пошиба, чтобы разбираться в них досконально. А у Мары на лбу было написано, что она благотворительностью заниматься не станет. К тому же Джордж и Серелли снимают квартиру на двоих. Двое мужчин и девушка под одной крышей долго не уживутся. Спросите тех, кто попробовал, — и убедитесь. Меня убеждать Хьюберту не пришлось.Итак, мы ели и беседовали, явно отдавая предпочтение еде, и Хью давал мне мелкие штришки, обрисовывая двух парней, которые, надо надеяться, выведут меня на Мару. Большего от него и не требовалось. А мне надо было только найти ее и сообщить об этом Миллеру.Наконец обед кончился, Хьюберт принялся было рассказывать анекдоты, но сердобольный официант, сжалившись надо мной, принес нам чаю и печенье со «счастьем» внутри Обычно в китайских ресторанах на десерт подают полое печенье, в которое запечены билетики с пожеланием счастья в виде стихов или изречений.
. Мы, покоряясь неизбежности, надкусили печенье, извлекли оттуда билетики с неотчетливо напечатанным текстом. Хьюберт прочел и издал свой крякающий смешок:— Ты только послушай: «Любовь — это капля росы, искрящаяся на рассвете». Эт-то потрясающе! — и он заржал так, что даже официанты повернулись.Я улыбнулся, ибо не знал, соответствует ли это изречение истине. В Нью-Йорке я что-то не встречал ни искрящихся капель росы, ни любви. Сомневаюсь также, что они есть где-нибудь еще, но такой уж я, видно, толстокожий скептик.Хью спросил, что досталось на мою долю, и я прочел: В мерзком мире нашем Человек с зеркалом Успеха себе не стяжает. Хью сморщился, словно от мучительных раздумий, и попросил показать. Я исполнил его просьбу. Секунду он изучал билетик, а потом сказал:— Забавно. Это хайку, только неправильная.— Что неправильная?— Лайку. Жанр яп-понской по-поэзии. В каждой строчке — всего их три — должно быть определенное число слогов. А вот тут, видишь, — лиш-ш-ние. Ж-ж-аль.Интересно, может ли лишний или недостающий слог изменить смысл этого высказывания? Я перечел его еще раз. Ко мне оно подходило идеально, но разве я разбираюсь в поэзии? И опять же, можно ли доверять «счастью», извлеченному из печенья? Решив, что надо бы избежать лекции по стихосложению, я поднялся, взял счет и стал было надевать пиджак. Но снаружи от входной двери вниз по ступенькам катилась такая волна липкого зноя, что я передумал и перебросил пиджак через руку. Хьюберт одним глотком допил оставшийся в чашке чай, оставил на столике чаевые и двинулся за мною следом к кассе.Потом мы вышли на улицу, и, следуя нашему ритуалу, он спросил:— Че-че-чем намерен заняться?— Вернусь в контору, Хью. Надо заняться этими ребятами.— Ну-ну.Он глядел так по-щенячьи жалобно, что я сказал:— А что? Есть какие-нибудь идеи?— Нет-нет, ничего... Я просто по-по-подумал, может, ты хочешь прогуляться... Посмотреть на танцующих цыплят...Я представил, как жду, пока он за пятьдесят центов насладится зрелищем — бедную глупую курицу бьет током, и она отдергивает лапы, словно танцуя джигу, — и смастерил очередную отговорку, свежую и оригинальную:— Извини, Хью, сегодня не получится. Мне правда надо вернуться к себе. Может, в следующий раз?Он, как всегда, закивал:— Ко-конечно, Хейджи. По-понимаю. Я тебе попозже позвоню. С-с-смотри в оба, Дик Трейси Дик Трейси — персонаж популярного телесериала с детективным сюжетом.
.Мы распрощались. Я отправился на поезд, а Хью пошел смотреть на мучения заморенной курицы в стеклянном ящике. Я подумал было, не подержать ли перед ним воспетое неправильной хайку зеркало, но тут же отказался от этой мысли. На людей типа Хью такие тонкости не действуют. Да и стоит ли? В конце концов, речь идет всего лишь о цыпленке. Глава 9 Минут пятнадцать прождав подземку, я вернулся на Юнион-сквер. Официанты у Мотта славятся быстротой обслуживания, но все равно — за своим столом я оказался почти в половине третьего. Сел, достал список телефонов и начал названивать.Начал с Байлера: если не удастся заполучить его сегодня вечером ко мне, остальных можно и не тревожить. Байлер играет здесь первую скрипку. Мне повезло: я его застал — он только что вернулся к себе в кабинет после ланча. Услышав, что Миллер в Нью-Йорке и разыскивает «свою Мару», он сразу стал очень сговорчивым и заверил, что после работы непременно навестит меня. Встречу мы назначили на семь.Потом я позвонил в то издательство, где с недавних пор трудился Серелли. Телефонистка на коммутаторе нашла его не сразу. Я сказал Серелли то же самое, что Байлеру, и добавил, что ему вряд ли будет приятно, если полоумный Миллер нагрянет к нему в издательство и устроит там большой шум. В глубине души я сознавал, что Миллер пока еще не в той стадии, но непременно хотел собрать всю компанию у себя сегодня же, а во исполнение этого все средства были хороши.Серелли изъявил готовность приехать к семи и очень поспешно разъединился — просто бросил трубку, чему я не придал значения. Мне было нужно, чтобы вечером он сидел напротив меня. Мне часто приходилось быть неучтивым, и потому я не обижаюсь, когда неучтивы со мной.Джорджа, работавшего таксистом, я застал дома. Ему, как и всем прочим, до смерти не хотелось связываться с Миллером, и потому он пообещал присоединиться к своим приятелям в семь вечера у меня в конторе.Со Стерлингом получилось не так гладко. Судя по всему, у него было свое дело, и он приходил на работу, когда вздумается. Он купил себе бар в центре Нью-Йорка, и бар этот исправно функционировал без хозяина. Ликующий голос в трубке не мог, к сожалению, сообщить мне, когда мистер Стерлинг появится, и с воодушевлением попросил меня попытать счастья «позднее», заверив, что я располагаю кое-какими шансами на успех.Не будучи таким оптимистом, я позвонил Стерлингу домой, но и там единственным существом, согласившимся беседовать со мной, был автоответчик. Если Стерлинг и был дома, то он не желал разговаривать с незнакомыми, и тут не помог даже пароль «Карл Миллер — в городе». Я просил связаться со мной и сообщил, что буду звонить еще. Потом, раздельно произнеся номер своего телефона, дал отбой и стал барабанить пальцами по столу, прикидывая, с какой бы еще стороны подобраться к Стерлингу.Я снова позвонил в бар и, изменив голос, представился администратором некой фирмы, который желает снять их заведение для банкета. Ликующий юнец, и на этот раз снявший трубку, поначалу пришел в полный восторг, но с каждой минутой становилось все яснее, что устроителям торжества придется приехать и все осмотреть самим. Когда же я попросил позвать хозяина или управляющего, мне ответили, что «мистер Стерлинг будет ближе к вечеру». Слава тебе, Господи. По крайней мере, беседовавший со мной сократил неопределенность расписания мистера Стерлинга до нескольких часов. В запасе у меня было полдня, в течение которого он все-таки обнаружится.Я очень вежливо поблагодарил своего собеседника, поведав, что в чаянии обрести его босса позвоню попозже. А он, вдвое вежливей, поблагодарил меня, высказав восторженную уверенность в том, что вечеринка сотрудников моей фирмы удастся на славу. Затем дал отбой. Мгновение я разглядывал телефонную трубку, не придумав ей лучшего применения, положил ее на рычаг.Этот Стерлинг, надо думать, крепкий орешек. Кроме того, припомнив все, что мне уже было о нем известно, а также о Байлере, Серелли и Джордже, я подумал: вероятнее всего наша маленькая Мара пряталась именно у него.Собирая все вместе, я надеялся, что смогу уговорить их не скрывать ее и не скрываться самим, успокоить тем самым Миллера и отработать свой гонорар. Тут я решил выпить за свою удачу и извлек из ящика заветную бутылку «Джилби» и стакан — относительно чистый. Только я начал наливать, как хлопнула входная дверь. Кто-то появился в приемной, и приятный женский голос осведомился:— Есть тут кто-нибудь?Неужели еще одна клиентка? Надо ковать железо, пока горячо, упускать клиентов никак нельзя, подумал я, и подал голос:— Есть. Заходите.И она вошла, прямо с порога направившись к моему столу. В то утро она надела серый твидовый костюм, прекрасно сочетавшийся с кремовой блузкой и серым же галстучком. Юбка была именно такой длины, чтобы задать работу воображению и задуматься: столь же стройны части тела, скрытые под тканью, как те, которые были открыты взору, или нет? Столь же, столь же, мгновенно сообразил я, могу держать пари на любую сумму. Не такие это были ноги, чтобы прятать их под твидом или держать под спудом. И все прочее тоже не заслуживало этой участи.При всей стремительности ее появления двигалась она удивительно плавно, струилась, точно шелк под легким ветром. Костяк был тонок, но крепок, прочен, но изящен, да и мяса на нем было в самый раз. Сразу было заметно, что голод моя посетительница утоляет не бифштексами. Да и вообще утоляет ли? Впрочем, ей это шло.Коротко остриженные черные волосы обрамляли изящное лицо с высокими скулами, большую часть которого занимали глаза. Даже издали заметен был их блеск. Любой мужчина нырнул бы в эти омуты и тонул бы в них сколь угодно долго, не замечая, что нос у нее чуть изогнут, а улыбка нарушает симметрию. За такие глаза можно простить многое. Одного их взгляда было бы достаточно, чтобы унять расплакавшегося ребенка или взвод морской пехоты. Они у нее были черно-карие, точно отлакированные, а тот, кто их придумал, задался, наверно, целью оправдать ими само существование этого цвета и доказать, что он ничем не хуже всех прочих. Они сияли так ярко, что затмили бы блеск на славу вычищенной медной сковороды. Да и мягкости в них было примерно столько же.И внезапно я почему-то понял, кто стоит передо мной. У моей посетительницы было лицо фотомодели, а за последние двое суток я слышал только об одной фотомодели. Она остановилась у стола. Саксонского фарфора пальчики повисли над регистрационной книгой.— Мистер Джек Хейджи, если не ошибаюсь?Я пожал протянутую руку.— Не ошибаетесь, мисс Уорд. Или все еще миссис Байлер?— Уорд.— Понятно.Наши руки, разъединившись, вернулись к своим владельцам.— Вы что, собирали на меня материал?— Нет, не на вас. На кое-кого из ваших друзей. Забавная публика.Она повернулась к потертому кожаному стулу, — одному из тех, что украшали мой кабинет, — и опустилась на него довольно грузно, если к женщине, весящей не больше сорока пяти килограммов, может относиться это слово.— Знаете, — сказала она, сгорбившись, словно вся тяжесть мира пригнула ей плечи, — если уж нельзя вернуться домой, то, по крайней мере, можно отчистить всю грязь с подошв и не таскать ее с собой.Я кивнул, понимая, что мне высказывается нечто вроде кредо. Это высказывание не показалось мне ошеломительно тонким или хотя бы верным, но возражать я не стал. Я взял себе за правило не спорить с настоящими красавицами — им это не нравится. Они к этому не привыкли. Это их раздражает. Я просто улыбнулся в ответ и чуть наклонил бутылку в ее сторону, молча осведомляясь, не угодно ли? Она отказалась, что меня не удивило.— Нет, спасибо. — Ну, разумеется. — А нет ли у вас воды, только в бутылке?— К сожалению, нет. — Наша планета и так на три четверти покрыта водой, и проку в покупке ее я не видел. Реклама делала все, чтобы переубедить меня, но привычка — вторая натура.— Ну, нет так нет. Ничего. Наверно, надо вам объяснить, зачем я пришла. — Я заметил, что это будет очень кстати, и она продолжала: — Я дружу с Карлом. С Карлом Миллером. Он рассказал мне, что нанял вас, поручив выяснить судьбу Мары. И вы согласились. Так?— Пока все правильно.— И как, по-вашему, сможете вы найти се?— Надо постараться. Мне за это деньги платят. А что?— Но я же вам сказала: Карл — мой друг. — Это было произнесено так, словно мне предоставлялась совершенно исчерпывающая информация. К подобному тону неглупые женщины прибегают в тех случаях, когда говорить всю правду — слишком большая докука. Очевидно, на моем лице не появилось понимающего выражения, и она решила, что с таким тупоумным субъектом надо говорить без околичностей. — И я хочу, чтобы он получил то, что ему нужно. Мы с Марой были подругами... Раньше, до того... До того, как все это закрутилось. Я хочу, чтобы они оба были счастливы.Обычно женщинам такого типа в высокой степени наплевать, жив Миллер или помер, не говоря уж о том, что счастье подобных молодцов их очень мало занимает. История ее появления в моем кабинете была сметана на живую нитку, и не очень искусно. А я слишком устал, чтобы делать вид, что поверил.— Мисс Уорд, примите в расчет: у меня были очень трудные дни. Я не собираюсь извиняться и не стремлюсь завоевать ваши симпатии. Мне от вас требуется только одно — правда. Зачем вы пришли ко мне?Ответом мне был ее изумленный взгляд, вроде того, каким одаривают партнера на сцене, когда он вдруг начинает нести отсебятину. Какие-то слова уже были готовы слететь с ее уст, но она запихнула их обратно, произнеся нечто совсем другое:— Простите, мистер Хейджи, вы, наверно, как-то превратно меня истолковали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25