– просипела я, морщась от боли, которая вспыхнула в плече, едва я попробовала пошевелиться. Женщина в белом халате, от которой пахло йодом, уже удалилась, толкая перед собой тележку с бинтами и склянками. В палате был еще ктото, стонавший время от времени, но у меня не было желания оглядываться и искать источник этих печальных звуков: еще успеется.
– Ничего особенного. Пулю извлекли. Вам еще повезло, что люди услышали выстрелы и вызвали «Скорую помощь».
Изольда, вопреки моим предположениям, говорила о нем довольно спокойно, без ругани.
– Он действительно красивый, твой Навуходоносор, ничего не скажешь. Ты самато как себя чувствуешь? Можешь говорить?
– Могу, – ответила я и рассказала все, что знала об Елене Пунш и ее могиле. Понимая, что мы в палате не одни, я старалась говорить шепотом, отчего очень скоро устала и последние слова проговаривала уже с трудом.
Быть может, сказалось и то, что я в последние дни почти ничего не ела.
– Пули и гильзы мы взяли на экспертизу, на днях займемся могилой.
Интересная история. Молодой человек жил с девушкой, а потом она исчезла, после чего выяснилось, что она уже пять лет как покойница. Чем не сюжет? Очень жаль, что твой дружок сейчас находится без сознания и не может рассказать в деталях, как это его угораздило спать с привидением или вообще с трупом.
– Прекрати! – Меня чуть не стошнило. – Что ты такое говоришь!
– Констатирую факт. Но вообщето, чувствую кожей, история грязная – грязная и опасная. И твой Варнава здесь ни при чем. Он слишком красив, чтобы играть главную роль в уголовных играх, и слишком хрупкий на вид. Ты не знаешь, чем он занимается?
– Если честно, нет, – призналась я.
– Так я и думала. А вот я коечто о нем узнала. Фамилия его Мещанинов, он безработный, нигде не числится, даже с биржи его выгнали за чрезмерную разборчивость в выборе, а до этого он работал часовым мастером гдето на окраине. В его собственности находится большом дом в Лесном поселке, почти в черте города, три квартиры в центре, у него пять машин… Дальше перечислять?
– Я не собираюсь за него замуж, потому незачем тебе утруждаться – меня его собственность пока не интересует.
– Валечка, солнце мое, ты же взрослая девочка и не можешь не понимать таких простых вещей, как то, что у простого часовщика не может быть в наше время такого количества домов и квартир, машин и прочего. Твой Варнава либо бандит, либо вор в законе, а может, конечно, и честный коммерсант, разбогатевший, к примеру, на табаке и алкоголе (хотя навряд ли, поскольку в налоговой инспекции о нем ничего не знают, а если и знают, то молчат, подкупленные…). Но как бы то ни было, рыльце у него в пушку, а потому на него ктото охотится… Согласись, что просто так никто стрелять не станет.
– Неужели ты не понимаешь, что в него стреляли изза этой Пунш? Комуто не понравилось, что он нашел ее могилу…
– …или же наоборот, – вставила Изольда, – его нарочно заманили на кладбище звонком. Ктото очень крепко заинтересовался твоим парнем, а потому лучшее, что я могу тебе в этой ситуации посоветовать, это держаться от него подальше. К чему тебе все эти сложности? Чем меньше ты будешь его видеть, тем скорее забудешь и освободишь свое сердце.
Мне подумалось тогда, что уж комукому, а Изольде хорошо известно, что такое свободное сердце, не отягченное сладостью или горечью любовных переживаний. Хотя что я знала о ее личной жизни? Если в ней точно такой же набор хромосом, как и у моей матери, ее младшей сестры, то в ранней молодости Изольда пренепременно должна была пережить несколько бурных любовных романов.
Это у нас, Хлудневых, в крови. – Забери меня отсюда, у меня все в порядке…
А еще мне бы хотелось взглянуть на него, хотя бы это ты можешь устроить?
Изольда посмотрела на меня своими умными зелеными глазами, преисполненными упрека и бессилия перед моим упрямством, подала мне руку, чтобы я оперлась, вставая, и уже через пару минут мы не спеша брели по больничному коридору в мужское отделение, где я должна была увидеть своего раненого.
Какоето беспокойство ощущалось уже в воздухе, когда мы шагнули в крепко пахнувшую карболкой и прочей медицинской гадостью стеклянную кабинку, отделявшую женское хирургическое отделение от мужского.
Совсем скоро от озабоченного врача с вытянутым лицом, запакованного в смешную, бирюзового цвета, хирургическую униформу, мы узнали, что пациент по фамилии Мещанинов, доставленный с пулевым ранением груди, исчез.
Изольда, забывшись, принялась раскуривать сигарету прямо в коридоре на глазах у и без того растерянного врача.
– Вы знаете, Изольда Павловна, ведь у него довольно серьезная рана, мы ему сделали перевязку, укол от боли и дали немного снотворного, чтобы он спал… Не представляю, когда он ушел и каким образом его никто не заметил…
– Не переживайте, Валерий Васильевич, – ответила ему ободряющим тоном тетка; судя по всему, они были знакомы, да и вообще Изольду знало полгорода, в чем я постоянно убеждалась. – Из вашей клиники может выйти даже слон – и никто ничего не заметит.
– Это почему же?
– Да у вас здесь такая кутерьма, столько народу… Постоянно все движется, все носятся с каталками, капельницами, кислородными подушками… Это хорошо, если наш пациент сбежал сам, гораздо хуже будет, если выяснится, что его выкрали или же что его остывающий труп сейчас висит гденибудь в уборной или лежит внизу, на газоне…
Валерий Васильевич кинулся в палату: посмотреть из окна вниз, на траву.
Не знаю, откуда во мне была такая уверенность, но я твердо знала, что Варнава в безопасности. Сердце мое было спокойно. Разве что волновалось по другому поводу: а что, если он бросил не только компанию врачей, медсестер и сиделок, но и меня, человека, который был сейчас его единственным другом, способным подставить свое, пусть даже раненое, но все же достаточно надежное плечо? А если Изольда права и за ним числятся преступления, результатом которых и было его подозрительное богатство, то увижу ли я его вообще когданибудь?
Варнаву не нашли ни повешенным в уборной, ни разбившимся на газоне, ни зарезанным в больничном саду. Он исчез, а потому Изольда сочла за благо отвезти меня к себе домой, укрыть, как она выразилась, в безопасном месте, чтобы я смогла там набраться сил и «причесать» мозги.
И я, уже вынашивая в себе планы дальнейших действий, сделала вид, что покорно подчиняюсь ей. А что мне еще оставалось, тем более что только с помощью Изольды я бы смогла в дальнейшем выйти на след Варнавы.
– Малышка моя, – гладила меня тетка по голове, когда мы ехали в машине и я уютно пристроилась на ее крепком плече – чувствовалось, что в Изольде притаились и только ждут своего часа невостребованные залежи нежности и ласки; такой ее знала только я. – Сейчас куплю тебе фруктов, если хочешь, конфет…
Если бы ты только знала, глупая, как я испугалась, когда, приехав на кладбище, увидела тебя лежащей в луже крови…
– Так уж и в луже… Не преувеличивай.
– Я же не знала, что это была кровь твоего бандита.
* * *
Едва за Изольдой захлопнулась дверь, я тотчас же набрала номер Варнавы.
Конечно, там меня ожидала лишь грустная песня длинных гудков. Я представила себе Варнаву, спокойно развалившегося на кровати, той самой кровати, неподалеку от телефона, и терпеливо ожидающего, когда же прекратятся звонки, МОИ звонки, мне сразу стало жарко. А что, если в его квартире находился убийца, тот самый, что стрелял в нас на кладбище?
И словно в подтверждение этой мысли зазвонил телефон. Я взяла трубку и услышала далекое, исполненное женским голосом: «Тебе не жить».
Я разозлилась, швырнула трубку, словно раскаленную, и выскочила из комнаты в переднюю, оттуда – на кухню. Словом, я заметалась по квартире, не понимая, что со мной происходит. А ведь это был самый настоящий животный страх.
Я испугалась. Ведь я еще молода, У меня масса планов, и уж сыграть в этом возрасте в ящик, оставив на произвол судьбы всех близких и дорогих мне людей, я просто не имела права! Все они рассчитывали на меня. И мама с отчимом, и Изольда, да и самой хотелось еще пожить на вилле на берегу океана, слушая холодный английский говорок… А как же быть с моей мечтой посмотреть мир, проявить себя, пусть даже и в качестве оператора, а почему бы и нет? Мне всегда нравилось снимать животных и насекомых. Каждому – свое. Быть может, когда я созрею, то создам полнометражный художественный фильм о жизни людей и животных…
На кухне, поглощая купленные Изольдой пирожные, я немного успокоилась.
Охота звонить по тому же номеру отпала сама собой. Нечего рисковать собственной шкурой или даже ушами, которые надо беречь и не позволять им выслушивать подобные угрозы. Помнится, эта же шершавая, пахнувшая моргом фразочка уже звучала в наших с Варнавой разговорах. Ну конечно, он нашел дома клочок какойто квитанции, на которой черным по белому было нацарапано: «Тебе не жить». Как бы не так!
Я позвонила Изольде и рассказала ей и о квитанции, найденной в квартире Варнавы, и о телефонном звонке – пусть ее ребята навестят эту НЕХОРОШУЮ квартиру; после чего я взяла с тетки слово позвонить мне сразу же, как только станет чтолибо известно.
Когда трубка была уже водворена на место, я поняла, что поторопилась, погорячилась, и теперь нет мне прощения. Мысли, которые вот уже целый день роились в моей непутевой голове, вдруг свились в красивый венок простотаки невероятной по оригинальности идеи. И хотя я понимала, что время упущено и что люди Изольды, возможно, уже выезжают на квартиру Варнавы, я решила их опередить. У меня не было ключей, я даже не представляла, как вообще можно проникнуть в дом с запертыми двойными дверями, но все равно поехала.
Образ Елены Пунш не давал мне покоя. Мне хотелось эмоциональной встряски, эпатажа, наконец… Возможно, только таким образом мой организм, подсказывая мне подспудно об этом, и мог совладать как с депрессией, подкатывающей к самому сердцу, так и с моим простреленным плечом.
Я выбежала из теткиной квартиры и остановила машину. Меня быстро домчали до дома Варнавы. Милицейских машин поблизости я не заметила, а это уже было само по себе большой радостью.
Поднявшись на третий этаж, я трижды позвонила (рука моя тряслась, как если бы я страдала болезнью Паркинсона). Тишина. И вдруг, когда я уже расслабилась, понимая, что только напрасно потратила время и силы на эту бешеную поездку, послышался звон ключей и скрежет открываемого замка.
Я слышала, как отворилась внутренняя дверь, затем и наружная, и передо мной появилось заспанное лицо пятидесятилетней женщины. Рыжие волосы ее были накручены на бигуди, на щеках, крупном носу и набрякших веках сально блестели остатки жирного крема. Розовый махровый халат обвивал ее тумбообразную фигуру.
Пренеприятная особа.
– Извините, я к Варнаве. – Язык мой заплетался.
– Девушка, вы, верно, чтото спутали. Здесь такие не живут. Хотя… – Она нахмурила брови. – Возможно, так звали бывшую хозяйку… Но она, кажется, умерла, а мы два дня назад купили эту квартиру. Если вы за вещами, то так и скажите. Мы не волки какие, нам чужого не надо.
С этими словами она распахнула все двери и впустила меня в уже знакомую мне переднюю, где в углу, перед шкафом были сложены какието вещи и стоял большой чемодан.
– Забирайте, а то все стоит, проход только загораживает. – Новая хозяйка квартиры не скрывала своей неприязни к чужим, явно загостившимся вещам, а потому, увидев (или только сделав вид, что увидела) в моем лице представительницу бывших хозяев, обрадовалась, что ей представился случай избавиться от этого скарба без особых хлопот.
Причина, по которой я мчалась сюда, должна была, по моим предположениям, находиться теперь именно в чемодане: не в коробки же изпод кофе или сигарет, в которые обычно укладывают хрупкие вещи вроде посуды, уложили коллекцию дивных пуншевских платьев?!
Возможно, ктонибудь мог бы меня упрекнуть в меркантильности, но я готова поклясться, что не желание обладать Елениными платьями руководило мной в ту минуту, когда я вытаскивала тяжелый чемодан из передней на лестничную клетку и стремглав летела вниз (о существовании лифта я тогда забыла напрочь), нет, это было нечто большее. Надеть на себя хотя бы одно платье и туфельки, постараться хотя бы на один вздох приблизиться к моей пусть даже и погибшей сопернице – вот от какой мысли так сладко ныло мое сердце…
На мое счастье, во дворе дома милицией, что называется, даже не пахло.
Изольда явно испытывала мое терпение. Такто она меня любит и переживает, что не ' может прислать своих людей проверить, кто это угрожает ее любимой племяннице?! Хотя, появись, сейчас здесь воющие и мигающие тревожными огнями желтокрылые машины, как бы я объясняла своей тетке наличие у меня в руках чужого чемодана?
Поэтому решив, что все складывается болееменее удачно, я остановила такси и попросила отвезти меня домой. Чемодан было необходимо спрятать. И тотчас возвращаться в квартиру Изольды. Как же иначе?
Но вышло все подругому. Этот чемодан оказался настоящим сокровищем для таких любительниц острых ощущений, как я.
Первое, что я сделала, оказавшись дома, один на один с чемоданом, это, разумеется, открыла его. Не обошлось, правда, без помощи плоскогубцев и молотка. Уверена, что любой, окажись он или она на моем месте, поступил бы точно так же, тем более что в чемодане среди вещей, некогда принадлежавших таинственной Елене Пунш, лежало то самое желтое платье (точнее, его копия), в котором нашли убитую молодую женщину на Набережной. Я даже достала из сумки снимок, чтобы сравнить эти платья – они были совершенно одинаковыми, вплоть до оттенка желтого. Канареечнолимонножелтого, если уж быть до конца точной.
Я бы и дальше, сидя у чемодана, рассматривала, а то и примеряла его содержимое, если бы не страх перед теткой. Вдруг она уже вернулась домой, а меня не нашла? Зачем ей столько проблем на голову только изза того, что ее дурная племянница решила поиграть с чужими вещами?
И я, прикрыв так и не распакованный чемодан (желтое платье я на всякий случай прихватила с собой), покинула свою квартиру и вернулась в Изольдину.
Доела пирожные, прилегла на минутку, чтобы отдохнуть и подумать обо всем, что пережила за день, да и уснула. Причем так крепко, что проспала до десяти вечера.
От раны ли, или от расшалившихся нервов меня колотила дрожь и лихорадило, было холодно. Вот потомуто, укрывшись пледом, я еще долго лежала, глядя на экран телевизора, безуспешно пытаясь вникнуть в сюжет какогото комедийного фильма, пока не решилась позвонить Изольде в прокуратуру. Вообщето она не приветствовала подобные звонки, считала, что это преступление – занимать без особых причин телефонную линию.
Мужской голос в ответ на мою просьбу пригласить к телефону Хлудневу сухо бросил:
– Ее сегодня уже не будет, звоните утром.
Легко сказать «звоните утром», когда от страха сосет под ложечкой, а от каждого подозрительного звука вздрагиваешь, как если бы в тебя плеснули кипятком. Тем более что вечером чувства, родственные страху, обостряются и мысли о близкой кончине так и блуждают гдето вне головы, все ближе к пяткам…
Телефонный звонок подбросил меня на диване – я вцепилась побелевшими пальцами в трубку:
– Слушаю…
– Привет, Валентина, – задышал мне в ухо знакомый голос и вызвал прилив слез. Никогда не ожидала от себя такой сентиментальности.
– Варнава, – зашептала я, глотая слезы, – где ты? С тобой все в порядке? Как ты меня нашел?
– Так ты же сама дала мне телефон своей тетки, ты что, забыла уже?
– Забыла… Зачем ты сбежал? Как твоя рана?
– Надо бы встретиться. Но только на нейтральной территории, здесь такое творится… Ты не сможешь сейчас приехать в «Ротонду»?
В это время пришла Изольда – я услышала, как открывается входная дверь.
Надо было срочно чтото решать.
– Хорошо, я приеду. Извини, но я не могу сейчас говорить. До встречи…
– Я положила трубку и пошла встречать тетю.
* * *
– Если бы ты только знала, как я устала. Спина болит, ноги затекли…
Три часа тряслась в машине.
Изольда сидела на низкой скамеечке и растирала онемевшие икры. Ее волосы серебряным шлемом сверкали при свете электрической лампы и совершенно не подходили к длинному, стройному и гибкому телу, затянутому в зеленый облегающий костюм, который придавал Изольде элемент женственности и делал ее совсем молодой.
– Чтонибудь случилось? – спросила я, унося на кухню тяжелые пакеты с продуктами. – Ты совсем меня бросила…
– Случилось. Еще одно убийство. Но не у нас, а в Москве.
1 2 3 4 5 6 7 8
– Ничего особенного. Пулю извлекли. Вам еще повезло, что люди услышали выстрелы и вызвали «Скорую помощь».
Изольда, вопреки моим предположениям, говорила о нем довольно спокойно, без ругани.
– Он действительно красивый, твой Навуходоносор, ничего не скажешь. Ты самато как себя чувствуешь? Можешь говорить?
– Могу, – ответила я и рассказала все, что знала об Елене Пунш и ее могиле. Понимая, что мы в палате не одни, я старалась говорить шепотом, отчего очень скоро устала и последние слова проговаривала уже с трудом.
Быть может, сказалось и то, что я в последние дни почти ничего не ела.
– Пули и гильзы мы взяли на экспертизу, на днях займемся могилой.
Интересная история. Молодой человек жил с девушкой, а потом она исчезла, после чего выяснилось, что она уже пять лет как покойница. Чем не сюжет? Очень жаль, что твой дружок сейчас находится без сознания и не может рассказать в деталях, как это его угораздило спать с привидением или вообще с трупом.
– Прекрати! – Меня чуть не стошнило. – Что ты такое говоришь!
– Констатирую факт. Но вообщето, чувствую кожей, история грязная – грязная и опасная. И твой Варнава здесь ни при чем. Он слишком красив, чтобы играть главную роль в уголовных играх, и слишком хрупкий на вид. Ты не знаешь, чем он занимается?
– Если честно, нет, – призналась я.
– Так я и думала. А вот я коечто о нем узнала. Фамилия его Мещанинов, он безработный, нигде не числится, даже с биржи его выгнали за чрезмерную разборчивость в выборе, а до этого он работал часовым мастером гдето на окраине. В его собственности находится большом дом в Лесном поселке, почти в черте города, три квартиры в центре, у него пять машин… Дальше перечислять?
– Я не собираюсь за него замуж, потому незачем тебе утруждаться – меня его собственность пока не интересует.
– Валечка, солнце мое, ты же взрослая девочка и не можешь не понимать таких простых вещей, как то, что у простого часовщика не может быть в наше время такого количества домов и квартир, машин и прочего. Твой Варнава либо бандит, либо вор в законе, а может, конечно, и честный коммерсант, разбогатевший, к примеру, на табаке и алкоголе (хотя навряд ли, поскольку в налоговой инспекции о нем ничего не знают, а если и знают, то молчат, подкупленные…). Но как бы то ни было, рыльце у него в пушку, а потому на него ктото охотится… Согласись, что просто так никто стрелять не станет.
– Неужели ты не понимаешь, что в него стреляли изза этой Пунш? Комуто не понравилось, что он нашел ее могилу…
– …или же наоборот, – вставила Изольда, – его нарочно заманили на кладбище звонком. Ктото очень крепко заинтересовался твоим парнем, а потому лучшее, что я могу тебе в этой ситуации посоветовать, это держаться от него подальше. К чему тебе все эти сложности? Чем меньше ты будешь его видеть, тем скорее забудешь и освободишь свое сердце.
Мне подумалось тогда, что уж комукому, а Изольде хорошо известно, что такое свободное сердце, не отягченное сладостью или горечью любовных переживаний. Хотя что я знала о ее личной жизни? Если в ней точно такой же набор хромосом, как и у моей матери, ее младшей сестры, то в ранней молодости Изольда пренепременно должна была пережить несколько бурных любовных романов.
Это у нас, Хлудневых, в крови. – Забери меня отсюда, у меня все в порядке…
А еще мне бы хотелось взглянуть на него, хотя бы это ты можешь устроить?
Изольда посмотрела на меня своими умными зелеными глазами, преисполненными упрека и бессилия перед моим упрямством, подала мне руку, чтобы я оперлась, вставая, и уже через пару минут мы не спеша брели по больничному коридору в мужское отделение, где я должна была увидеть своего раненого.
Какоето беспокойство ощущалось уже в воздухе, когда мы шагнули в крепко пахнувшую карболкой и прочей медицинской гадостью стеклянную кабинку, отделявшую женское хирургическое отделение от мужского.
Совсем скоро от озабоченного врача с вытянутым лицом, запакованного в смешную, бирюзового цвета, хирургическую униформу, мы узнали, что пациент по фамилии Мещанинов, доставленный с пулевым ранением груди, исчез.
Изольда, забывшись, принялась раскуривать сигарету прямо в коридоре на глазах у и без того растерянного врача.
– Вы знаете, Изольда Павловна, ведь у него довольно серьезная рана, мы ему сделали перевязку, укол от боли и дали немного снотворного, чтобы он спал… Не представляю, когда он ушел и каким образом его никто не заметил…
– Не переживайте, Валерий Васильевич, – ответила ему ободряющим тоном тетка; судя по всему, они были знакомы, да и вообще Изольду знало полгорода, в чем я постоянно убеждалась. – Из вашей клиники может выйти даже слон – и никто ничего не заметит.
– Это почему же?
– Да у вас здесь такая кутерьма, столько народу… Постоянно все движется, все носятся с каталками, капельницами, кислородными подушками… Это хорошо, если наш пациент сбежал сам, гораздо хуже будет, если выяснится, что его выкрали или же что его остывающий труп сейчас висит гденибудь в уборной или лежит внизу, на газоне…
Валерий Васильевич кинулся в палату: посмотреть из окна вниз, на траву.
Не знаю, откуда во мне была такая уверенность, но я твердо знала, что Варнава в безопасности. Сердце мое было спокойно. Разве что волновалось по другому поводу: а что, если он бросил не только компанию врачей, медсестер и сиделок, но и меня, человека, который был сейчас его единственным другом, способным подставить свое, пусть даже раненое, но все же достаточно надежное плечо? А если Изольда права и за ним числятся преступления, результатом которых и было его подозрительное богатство, то увижу ли я его вообще когданибудь?
Варнаву не нашли ни повешенным в уборной, ни разбившимся на газоне, ни зарезанным в больничном саду. Он исчез, а потому Изольда сочла за благо отвезти меня к себе домой, укрыть, как она выразилась, в безопасном месте, чтобы я смогла там набраться сил и «причесать» мозги.
И я, уже вынашивая в себе планы дальнейших действий, сделала вид, что покорно подчиняюсь ей. А что мне еще оставалось, тем более что только с помощью Изольды я бы смогла в дальнейшем выйти на след Варнавы.
– Малышка моя, – гладила меня тетка по голове, когда мы ехали в машине и я уютно пристроилась на ее крепком плече – чувствовалось, что в Изольде притаились и только ждут своего часа невостребованные залежи нежности и ласки; такой ее знала только я. – Сейчас куплю тебе фруктов, если хочешь, конфет…
Если бы ты только знала, глупая, как я испугалась, когда, приехав на кладбище, увидела тебя лежащей в луже крови…
– Так уж и в луже… Не преувеличивай.
– Я же не знала, что это была кровь твоего бандита.
* * *
Едва за Изольдой захлопнулась дверь, я тотчас же набрала номер Варнавы.
Конечно, там меня ожидала лишь грустная песня длинных гудков. Я представила себе Варнаву, спокойно развалившегося на кровати, той самой кровати, неподалеку от телефона, и терпеливо ожидающего, когда же прекратятся звонки, МОИ звонки, мне сразу стало жарко. А что, если в его квартире находился убийца, тот самый, что стрелял в нас на кладбище?
И словно в подтверждение этой мысли зазвонил телефон. Я взяла трубку и услышала далекое, исполненное женским голосом: «Тебе не жить».
Я разозлилась, швырнула трубку, словно раскаленную, и выскочила из комнаты в переднюю, оттуда – на кухню. Словом, я заметалась по квартире, не понимая, что со мной происходит. А ведь это был самый настоящий животный страх.
Я испугалась. Ведь я еще молода, У меня масса планов, и уж сыграть в этом возрасте в ящик, оставив на произвол судьбы всех близких и дорогих мне людей, я просто не имела права! Все они рассчитывали на меня. И мама с отчимом, и Изольда, да и самой хотелось еще пожить на вилле на берегу океана, слушая холодный английский говорок… А как же быть с моей мечтой посмотреть мир, проявить себя, пусть даже и в качестве оператора, а почему бы и нет? Мне всегда нравилось снимать животных и насекомых. Каждому – свое. Быть может, когда я созрею, то создам полнометражный художественный фильм о жизни людей и животных…
На кухне, поглощая купленные Изольдой пирожные, я немного успокоилась.
Охота звонить по тому же номеру отпала сама собой. Нечего рисковать собственной шкурой или даже ушами, которые надо беречь и не позволять им выслушивать подобные угрозы. Помнится, эта же шершавая, пахнувшая моргом фразочка уже звучала в наших с Варнавой разговорах. Ну конечно, он нашел дома клочок какойто квитанции, на которой черным по белому было нацарапано: «Тебе не жить». Как бы не так!
Я позвонила Изольде и рассказала ей и о квитанции, найденной в квартире Варнавы, и о телефонном звонке – пусть ее ребята навестят эту НЕХОРОШУЮ квартиру; после чего я взяла с тетки слово позвонить мне сразу же, как только станет чтолибо известно.
Когда трубка была уже водворена на место, я поняла, что поторопилась, погорячилась, и теперь нет мне прощения. Мысли, которые вот уже целый день роились в моей непутевой голове, вдруг свились в красивый венок простотаки невероятной по оригинальности идеи. И хотя я понимала, что время упущено и что люди Изольды, возможно, уже выезжают на квартиру Варнавы, я решила их опередить. У меня не было ключей, я даже не представляла, как вообще можно проникнуть в дом с запертыми двойными дверями, но все равно поехала.
Образ Елены Пунш не давал мне покоя. Мне хотелось эмоциональной встряски, эпатажа, наконец… Возможно, только таким образом мой организм, подсказывая мне подспудно об этом, и мог совладать как с депрессией, подкатывающей к самому сердцу, так и с моим простреленным плечом.
Я выбежала из теткиной квартиры и остановила машину. Меня быстро домчали до дома Варнавы. Милицейских машин поблизости я не заметила, а это уже было само по себе большой радостью.
Поднявшись на третий этаж, я трижды позвонила (рука моя тряслась, как если бы я страдала болезнью Паркинсона). Тишина. И вдруг, когда я уже расслабилась, понимая, что только напрасно потратила время и силы на эту бешеную поездку, послышался звон ключей и скрежет открываемого замка.
Я слышала, как отворилась внутренняя дверь, затем и наружная, и передо мной появилось заспанное лицо пятидесятилетней женщины. Рыжие волосы ее были накручены на бигуди, на щеках, крупном носу и набрякших веках сально блестели остатки жирного крема. Розовый махровый халат обвивал ее тумбообразную фигуру.
Пренеприятная особа.
– Извините, я к Варнаве. – Язык мой заплетался.
– Девушка, вы, верно, чтото спутали. Здесь такие не живут. Хотя… – Она нахмурила брови. – Возможно, так звали бывшую хозяйку… Но она, кажется, умерла, а мы два дня назад купили эту квартиру. Если вы за вещами, то так и скажите. Мы не волки какие, нам чужого не надо.
С этими словами она распахнула все двери и впустила меня в уже знакомую мне переднюю, где в углу, перед шкафом были сложены какието вещи и стоял большой чемодан.
– Забирайте, а то все стоит, проход только загораживает. – Новая хозяйка квартиры не скрывала своей неприязни к чужим, явно загостившимся вещам, а потому, увидев (или только сделав вид, что увидела) в моем лице представительницу бывших хозяев, обрадовалась, что ей представился случай избавиться от этого скарба без особых хлопот.
Причина, по которой я мчалась сюда, должна была, по моим предположениям, находиться теперь именно в чемодане: не в коробки же изпод кофе или сигарет, в которые обычно укладывают хрупкие вещи вроде посуды, уложили коллекцию дивных пуншевских платьев?!
Возможно, ктонибудь мог бы меня упрекнуть в меркантильности, но я готова поклясться, что не желание обладать Елениными платьями руководило мной в ту минуту, когда я вытаскивала тяжелый чемодан из передней на лестничную клетку и стремглав летела вниз (о существовании лифта я тогда забыла напрочь), нет, это было нечто большее. Надеть на себя хотя бы одно платье и туфельки, постараться хотя бы на один вздох приблизиться к моей пусть даже и погибшей сопернице – вот от какой мысли так сладко ныло мое сердце…
На мое счастье, во дворе дома милицией, что называется, даже не пахло.
Изольда явно испытывала мое терпение. Такто она меня любит и переживает, что не ' может прислать своих людей проверить, кто это угрожает ее любимой племяннице?! Хотя, появись, сейчас здесь воющие и мигающие тревожными огнями желтокрылые машины, как бы я объясняла своей тетке наличие у меня в руках чужого чемодана?
Поэтому решив, что все складывается болееменее удачно, я остановила такси и попросила отвезти меня домой. Чемодан было необходимо спрятать. И тотчас возвращаться в квартиру Изольды. Как же иначе?
Но вышло все подругому. Этот чемодан оказался настоящим сокровищем для таких любительниц острых ощущений, как я.
Первое, что я сделала, оказавшись дома, один на один с чемоданом, это, разумеется, открыла его. Не обошлось, правда, без помощи плоскогубцев и молотка. Уверена, что любой, окажись он или она на моем месте, поступил бы точно так же, тем более что в чемодане среди вещей, некогда принадлежавших таинственной Елене Пунш, лежало то самое желтое платье (точнее, его копия), в котором нашли убитую молодую женщину на Набережной. Я даже достала из сумки снимок, чтобы сравнить эти платья – они были совершенно одинаковыми, вплоть до оттенка желтого. Канареечнолимонножелтого, если уж быть до конца точной.
Я бы и дальше, сидя у чемодана, рассматривала, а то и примеряла его содержимое, если бы не страх перед теткой. Вдруг она уже вернулась домой, а меня не нашла? Зачем ей столько проблем на голову только изза того, что ее дурная племянница решила поиграть с чужими вещами?
И я, прикрыв так и не распакованный чемодан (желтое платье я на всякий случай прихватила с собой), покинула свою квартиру и вернулась в Изольдину.
Доела пирожные, прилегла на минутку, чтобы отдохнуть и подумать обо всем, что пережила за день, да и уснула. Причем так крепко, что проспала до десяти вечера.
От раны ли, или от расшалившихся нервов меня колотила дрожь и лихорадило, было холодно. Вот потомуто, укрывшись пледом, я еще долго лежала, глядя на экран телевизора, безуспешно пытаясь вникнуть в сюжет какогото комедийного фильма, пока не решилась позвонить Изольде в прокуратуру. Вообщето она не приветствовала подобные звонки, считала, что это преступление – занимать без особых причин телефонную линию.
Мужской голос в ответ на мою просьбу пригласить к телефону Хлудневу сухо бросил:
– Ее сегодня уже не будет, звоните утром.
Легко сказать «звоните утром», когда от страха сосет под ложечкой, а от каждого подозрительного звука вздрагиваешь, как если бы в тебя плеснули кипятком. Тем более что вечером чувства, родственные страху, обостряются и мысли о близкой кончине так и блуждают гдето вне головы, все ближе к пяткам…
Телефонный звонок подбросил меня на диване – я вцепилась побелевшими пальцами в трубку:
– Слушаю…
– Привет, Валентина, – задышал мне в ухо знакомый голос и вызвал прилив слез. Никогда не ожидала от себя такой сентиментальности.
– Варнава, – зашептала я, глотая слезы, – где ты? С тобой все в порядке? Как ты меня нашел?
– Так ты же сама дала мне телефон своей тетки, ты что, забыла уже?
– Забыла… Зачем ты сбежал? Как твоя рана?
– Надо бы встретиться. Но только на нейтральной территории, здесь такое творится… Ты не сможешь сейчас приехать в «Ротонду»?
В это время пришла Изольда – я услышала, как открывается входная дверь.
Надо было срочно чтото решать.
– Хорошо, я приеду. Извини, но я не могу сейчас говорить. До встречи…
– Я положила трубку и пошла встречать тетю.
* * *
– Если бы ты только знала, как я устала. Спина болит, ноги затекли…
Три часа тряслась в машине.
Изольда сидела на низкой скамеечке и растирала онемевшие икры. Ее волосы серебряным шлемом сверкали при свете электрической лампы и совершенно не подходили к длинному, стройному и гибкому телу, затянутому в зеленый облегающий костюм, который придавал Изольде элемент женственности и делал ее совсем молодой.
– Чтонибудь случилось? – спросила я, унося на кухню тяжелые пакеты с продуктами. – Ты совсем меня бросила…
– Случилось. Еще одно убийство. Но не у нас, а в Москве.
1 2 3 4 5 6 7 8