Наступило мгновенное колебание.– В июне этого года, – ответил Кливер. Дальше он вдруг заторопился. – Мистер Маркхэм, – в его тоне слышалась горечь, – я не хочу поливать грязью мертвых, но эта женщина была самой изощренной, хладнокровной шантажисткой, какую я только встречал. И надо еще сказать, что я у нее был не единственный источник дохода, были и другие… Я случайно знаю, что она порядочно пообчистила Луи Мэнникса – он рассказывал мне об этом.– А другие имена вы можете назвать? – спросил Маркхэм, пытаясь скрыть свое нетерпение. – Я уже слышал о Мэнниксе.– Нет, не могу, – ответил с сожалением Кливер. – Я встречал Канарейку с разными людьми, последнее время особенно часто с одним. Но я никого из них не знаю. Я думаю, дело с Мэнниксом давно уже умерло и похоронено. Тут для вас нет ничего интересного. Но есть и другие, более поздние, чем Мэнникс, которые могли бы вам облегчить дело, если бы вы сумели их найти. Я сам легко смотрю на вещи и принимаю их такими, какие они есть. Но существуют люди, которые дошли бы до белого каления, если бы она проделала с ними то же самое, что и со мной.Несмотря на свою исповедь, Кливер отнюдь не произвел на меня впечатление покладистого малого, «легко смотрящего на вещи», а, скорее, показался холодным, скрытным, волевым человеком, неподвижность которого обусловливалась хитрой политикой. Маркхэм пристально изучал его.– Так вы думаете, что своей смертью она могла быть обязана мести какого-нибудь разоренного поклонника?Кливер тщательно взвесил свой ответ.– Кажется вероятным, – наконец сказал он. – Она должна была до этого докатиться.После короткой паузы Маркхэм спросил:– Вы случайно не знали молодого человека, в котором она принимала участие – невысокий, приятной наружности, светлые усики, голубые глаза, по имени Скил?Кливер насмешливо фыркнул.– Это не по ее специальности – она не интересовалась молодыми людьми, насколько я знаю.В этот момент мальчик-посыльный подошел к Кливеру.– Простите за беспокойство, сэр, вашего брата вызывают по телефону. Сказали, что по важному делу, а так как его нет сейчас в клубе, телефонист подумал, что, может быть, вы знаете где он.– Откуда я знаю, – огрызнулся Кливер. – Не приставайте ко мне никогда с этими его звонками.– Ваш брат сейчас в Нью-Йорке? – рассеянно спросил Маркхэм. – Я знавал его когда-то. Он ведь из Сан-Франциско?– Да, фанатичный калифорниец. Приехал в Нью-Йорк на пару недель, чтобы возвратившись, еще больше оценить Фриско.Мне показалось, что это было сказано неохотно, и вообще у меня создавалось впечатление, что Кливер был чем-то обеспокоен. Маркхэм, видимо, был слишком захвачен стоящей перед ним проблемой, и не замечал раздраженного вида собеседника, который сейчас же вновь обратился к теме об убийстве.– Я знаю человека, который раньше интересовался Оделл, может быть, это тот самый, кого вы ищите, – высокий, лет сорока пяти, с седыми усами (я понял, что он описывает Спотсвуда). Я видел их вместе у Мокена на прошлой неделе.Маркхэм был разочарован.– К сожалению, он вне подозрений… но не он же один был близок с девушкой… Может быть, вы все-таки пороетесь в памяти и припомните еще кого-нибудь?Кливер, казалось, задумался.– Если вас интересует просто, кто пользовался ее доверием, – сказал он, – то я мог бы назвать доктора Линдквиста, доктор Лмбруаз Линдквист, кажется, он живет где-то возле Лексингтон-авеню. Но не знаю, сможет ли он вам чем-нибудь помочь. Правда, одно время он был к ней очень привязан.– Вы хотите сказать, что этот доктор Линдквист проявлял к ней не только профессиональный интерес?– Боюсь это утверждать. – Кливер курил некоторое время, как бы взвешивая в уме свои слова. – Во всяком случае, факты таковы: Линдквист – известный в свете специалист – сам себя он называет невропатологом, кажется, он заведует чем-то вроде частного санатория для нервнобольных женщин. У него должны быть деньги, он человек с положением, точь в точь такой, каких выбирала себе Канарейка в качестве источника дохода. И могу сказать, что он навещал ее гораздо чаще, чем мог бы навещать врач. Я однажды налетел на него, заглянув к ней, и, когда она нас познакомила, он даже не потрудился быть вежливым.– Это, конечно, слегка проясняет дело, – без особого подъема отозвался Маркхэм. – Больше вы ни о ком не знаете?Кливер покачал головой.– Нет, ни о ком.– И она никогда не говорила, что кого-нибудь боится, или чувствует к кому-нибудь нерасположение?– Ни слова. Меня просто ошеломила ее смерть. Я не читаю газет, кроме утреннего «Геральда» и, конечно, «Ежедневного бюллетеня бегов» по вечерам. А так как в утренних газетах ничего не было об убийстве, то я услышал о нем перед самым обедом. Ребята в биллиардной разговаривали об этом, и я вышел и купил газету. Если бы так не случилось, я мог бы и не узнать ничего до завтрашнего утра.Маркхэм проговорил с ним до половины девятого, но больше не смог выяснить ничего… Наконец Кливер встал, собираясь уйти.– Очень сожалею, что не сообщил вам больше, – сказал он. Сейчас его румяное лицо сияло, и он пожал Маркхэму руку самым дружеским образом.– Вы справились с этим старым мошенником довольно удачно, – заметил Ванс, когда Кливер ушел. – Но в нем есть что-то чертовски странное. Переход от этого стеклянного взгляда к откровенной болтливости был слишком внезапным. Может быть, я пристрастен, но на меня он не произвел впечатления неподкупного поборника истины. Возможно, это потому, что мне не понравились эти его холодные выцветшие глаза, они как-то не вяжутся с его откровенными излияниями.– Мы можем простить ему кое-что в связи с его затруднительным положением, – великодушно ответил Маркхэм. – Не очень-то приятно признаваться, что тебя шантажировала женщина.– Но если он получил свои письма обратно в июне, почему он продолжал за ней ухаживать? Хэс сообщил, что он был активен до самого конца.– Может быть, он был идеальным возлюбленным, – улыбнулся Маркхэм.– Что-то вроде Эбры:
Но Эбра прибегает, когда ни позовут,Но ведь зовут другую, а Эбра тут как тут.
– Может быть, может быть.– Во всяком случае, он снабдил нас вероятным источником информации в лице доктора Линдквиста.– Совершенно верно, – согласился Ванс. – И это почти единственный пункт его страстной исповеди, в который я поверил, Потому что об этом он говорил почти без сомнения… Я бы посоветовал вам побеседовать с этим эскулапом прекрасного пола как можно скорее.– Я устал, как собака, – заявил Маркхэм. – С этим можно подождать и до завтра.Ванс взглянул на большие часы над камином.– Действительно, поздновато, но почему бы, как советовал Питтакос, не схватить время за волосы.
Дай счастью ускользнуть, оно пропало.Упущенных мгновений не вернуть.
Но Катон Старший, не соглашаясь с этим, в своих «Двустишиях умирающего» писал…– Идемте, – взмолился Маркхэм, вскакивая. – Все, что угодно, лишь бы прекратить этот поток красноречия. ГЛАВА 11В ПОИСКАХ СВЕДЕНИЙ(вторник, 11 сентября, 9 ч. вечера) Через десять минут мы уже звонили в дверь внушительного старого дома из коричневого камня на 44-й улице. Блестяще разодетый дворецкий открыл нам. Маркхэм вручил ему свою карточку.– Отнесите это доктору сейчас же и скажите, что я настоятельно прошу принять меня.– Доктор сейчас заканчивает обед, – сообщил ему величавый сенешаль, он провел нас в богато обставленную приемную с глубокими удобными креслами, шелковыми драпировками и мягким светом.– Типичный сераль дамского невропатолога, – заявил Ванс, осматриваясь. – Уверен, что сам папаша – важное и элегантное существо.Предсказание оказалось верным. Через минуту доктор Линдквист вошел в комнату, изучая карточку прокурора, как будто не мог разобрать, что на ней написано. Это был высокий человек, лет под пятьдесят с кустистыми волосами и бровями, неестественно бледный. У него было длинное лицо, которое, несмотря на неправильность черт, можно было назвать красивым. Он был одет к обеду и нес свое тело с самодовольством человека, уверенного в своей значительности. Он сел за столик резного красного дерева и с вежливым вопросом поднял на Маркхэма глаза.– Чему я обязан чести вашего посещения? – спросил он нарочито мягким голосом, тщательно отделяя слова одно от другого. – Вам посчастливилось застать меня, – прибавил он, прежде чем Маркхэм успел ответить. – Пациентам я всегда назначаю время для приема. – Чувствовалось, что он испытывал несомненную неловкость, принимая нас без предварительных церемонных приготовлений.Маркхэм, которому были совершенно чужды уклончивость и напыщенность, прямо подошел к самому важному.– Мы не за профессиональной консультацией к вам, доктор. Мне нужно поговорить с вами об одной из ваших бывших пациенток – некоей мисс Маргарет Оделл.Доктор Линдквист воззрился на лежащее перед ним золотое пресс-папье отсутствующим взглядом, припоминая.– Ах, да. Мисс Оделл. Я только что прочитал об ее ужасной смерти. Весьма прискорбное и трагическое событие… Каким же именно образом я могу быть вам полезен? Вы, конечно, понимаете, что отношения между врачом и пациентом являются священной тайной?– Я прекрасно это понимаю, – прервал его Маркхэм. – С другой стороны, священный долг каждого гражданина – помочь властям поставить убийцу перед судом. И если вы можете сообщить мне что-нибудь в этом отношении, то я ожидаю, что вы это сделаете.Доктор поднял руку в знак протеста.– Конечно, я сделаю все, чтобы вам помочь, если только вы укажете, что вам желательно узнать.– Здесь не стоит вертеться вокруг да около, доктор, – сказал Маркхэм. – Я знаю, что мисс Оделл в течение долгого времени была вашей пациенткой, и считаю вполне возможным, если не вероятным, что она сообщала вам подробности своей личной жизни, которые могли бы осветить обстоятельства ее смерти.– Но, мой дорогой мистер… – доктор Линдквист с показной забывчивостью взглянул на карточку, – э-э, Маркхэм, мои отношения с мисс Оделл носили чисто профессиональный характер.– Однако, как я понял, – рискнул Маркхэм, – э-э, несмотря на справедливость вашего утверждения, в ваших отношениях не было официальности. Я выражусь яснее, если скажу, что ваша профессиональная позиция выходила за рамки простого научного интереса в этом случае.Я услышал, как Ванс тихонько фыркнул, и сам едва удержался от улыбки, услышав напыщенное объяснение Маркхэма. Доктор Линдквист, казалось, вовсе не был смущен. Притворившись задумчивым, он сказал.– В интересах строгой истины я должен признать, что во время довольно продолжительных отношений с мисс Оделл, я, несомненно, питал к молодой женщине почти отцовские чувства. Но сомневаюсь, что она была о них осведомлена.Уголки рта Ванса заметно дрогнули. Он сидел с ничего не выражающим видом и внимательно, с удовольствием наблюдал за доктором.– И она никогда не говорила вам ни о каких своих личных делах, которые вызывали у нее беспокойство? – настаивал Маркхэм.Доктор Линдквист сложил пальцы рук вместе и, казалось, глубоко задумался над вопросом.– Нет, я не могу припомнить ни одного заявления такого рода. – Он говорил спокойно и учтиво. – Конечно, я знал в общих чертах ее образ жизни, но подробности, как вы сами легко признаете, были за пределами области знаний медицинского консультанта. Расстройством нервов она была обязана – как я заключил из своего диагноза – позднему бодрствованию и возбуждению, нерегулярному и обильному питанию. Современная женщина, сэр.– Разрешите узнать, когда вы видели ее в последний раз? – нетерпеливо прервал его Маркхэм.Доктор изобразил крайнее удивление.– Когда я видел ее в последний раз?… Сейчас вспомню. – Он, казалось, припоминал это со значительным усилием. – Вероятно, недели две тому назад или больше. Я просто не могу припомнить. Может быть, мне свериться по записям?– Это не нужно, – сказал Маркхэм. Он помедлил и обратился к доктору с обезоруживающим добродушием. – А этот последний визит был отцовского или профессионального характера?– Профессионального, конечно.Взгляд доктора Линдквиста был беспристрастным и лишь слегка заинтересованным, но я чувствовал, что свои мысли он старательно скрывает.– Это происходило здесь или у нее дома?– Кажется, я заезжал к ней домой.– Вы, наверное, часто заезжали к ней, доктор, и как мне сообщили, не совсем в установленные для визитов часы… Это вполне согласуется с вашими привычками посещать клиентов в заранее обусловленное время?Тон Маркхэма был любезен, но я понял, что его разозлило елейное лицемерие доктора.Прежде чем доктор Линдквист собрался ответить, в дверях показался слуга и молча указал на телефонный аппарат, стоявший возле столика на этажерке. Пробормотав извинение, доктор отвернулся и снял трубку.Ванс воспользовался этим для того, чтобы нацарапать что-то на листке бумаги и незаметно передать его Маркхэму.Закончив разговор, доктор Линдквист высокомерно откинулся на спинку и посмотрел на Маркхэма с холодным презрением.– Оказывается в функции прокурора входит, – надменно сказал он, – беспокоить честных и уважаемых врачей, задавая им оскорбительные вопросы. Я не знал, что посещать своих клиентов незаконно или, хотя бы, необычно для врача.– Сейчас я не собираюсь обсуждать ваши нарушения закона. – Маркхэм подчеркнул намерение, – но раз вы уж сами намекаете на то, чего и в мыслях у меня не было, то будьте добры сказать мне – просто для формальности, – где вы были прошлой ночью? Между одиннадцатью и двенадцатью часами.Вопрос произвел поразительный эффект. Доктор Линдквист задрожал, как туго натянутая тетива и, медленно поднявшись, взглянул с холодной яростной злобой на прокурора. Маска сорвалась с его лица, но под гневом я увидел другое: под ним прятался страх.– То, где я находился прошлой ночью, вас не касается. – Он говорил с усилием, тяжело дыша.Маркхэм ждал, не двигаясь, не спуская глаз с человека перед собой. Это спокойное наблюдение окончательно вывело доктора из себя.– Как вы вообще смеете врываться сюда со своими презренными инсинуациями? – закричал он. – Его лицо, мертвенно бледное и покрытое пятнами, было чудовищно искажено, руки хватали воздух, все тело тряслось, как в лихорадке. – Убирайтесь отсюда со своими прислужниками. Убирайтесь, пока я не вышвырнул вас вон.Маркхэм, сам уже рассерженный, собирался ответить, но Ванс взял его за руку.– Доктор намекает, что нам пора, – сказал он; с непостижимой быстротой он повернул Маркхэма к выходу и вывел его из комнаты.Когда мы снова сидели в такси, направляясь в клуб, Ванс весело усмехнулся.– Прелестный образчик. Типичный параноик. Или, вернее, маниакально-депрессивное безумие – периодическое маниакальное возбуждение, сменяющееся периодами абсолютной нормальности. Во всяком случае, это психоз, связанный с угасанием полового инстинкта. Он как раз в таком возрасте. Нервнобольной, вот кто такой этот ваш Гиппократ. Через мгновение он бы на вас набросился… Хорошо, что я подоспел на выручку. Такие ребята не приятнее гремучих змей.Он покачал головой в притворном недоумении.– Нет, в самом деле, Маркхэм, – продолжал он, – вам бы следовало получше изучить особенности строения черепа вашего приятеля. Вы заметили широкий прямоугольный лоб этого джентльмена, его неровные брови, выцветшие горящие глаза, оттопыренные уши с тонкими верхними краями и отделенными мочками. Он не глуп, этот Амбруаз, но морально не устойчив…– Интересно, что он действительно знает, – проговорил недовольно Маркхэм.– О, что-то он знает, я в этом уверен. И если бы мы тоже это знали, то расследование бы заметно продвинулось. Но то, что он скрывает, каким-то неприятным образом связано с ним. Его благочестие поколеблено. Он отбросил светские манеры, то, как он взорвался, очень ясно показывает на его отношение к нам.– Да, – согласился Маркхэм. – Этот вопрос о прошлом вечере подействовал, как пороховая петарда. Почему вы предложили задать его?– Ну, целый ряд обстоятельств – его готовое и явно лживое заявление, что он только что прочитал об убийстве, его неискренние речи о святости профессиональной тайны, осторожное признание в своих отцовских чувствах к девушке, его усиленные попытки вспомнить, когда он видел ее в последний раз – кажется, это особенно показалось мне подозрительным, и, наконец, наблюдения за его физиономией, все это сыграло роль.– Ну что ж, – признал Маркхэм, – вопрос имел успех… Чувствую, что мне еще придется встретиться с этим почтенным доктором.– Возможно, – сказал Ванс. – Мы застали его врасплох. Но когда у него будет время обдумать все это и сочинить подходящую историю, он станет чрезмерно болтливым… Во всяком случае, вечер окончен, и до завтра вы можете размышлять о лютиках.Но в отношении дела Оделл вечер еще не был закончен. Мы вернулись в диванную клуба и не успели усесться в кресла, как мимо угла, где мы сидели, прошел человек и со светской учтивостью поклонился Маркхэму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Но Эбра прибегает, когда ни позовут,Но ведь зовут другую, а Эбра тут как тут.
– Может быть, может быть.– Во всяком случае, он снабдил нас вероятным источником информации в лице доктора Линдквиста.– Совершенно верно, – согласился Ванс. – И это почти единственный пункт его страстной исповеди, в который я поверил, Потому что об этом он говорил почти без сомнения… Я бы посоветовал вам побеседовать с этим эскулапом прекрасного пола как можно скорее.– Я устал, как собака, – заявил Маркхэм. – С этим можно подождать и до завтра.Ванс взглянул на большие часы над камином.– Действительно, поздновато, но почему бы, как советовал Питтакос, не схватить время за волосы.
Дай счастью ускользнуть, оно пропало.Упущенных мгновений не вернуть.
Но Катон Старший, не соглашаясь с этим, в своих «Двустишиях умирающего» писал…– Идемте, – взмолился Маркхэм, вскакивая. – Все, что угодно, лишь бы прекратить этот поток красноречия. ГЛАВА 11В ПОИСКАХ СВЕДЕНИЙ(вторник, 11 сентября, 9 ч. вечера) Через десять минут мы уже звонили в дверь внушительного старого дома из коричневого камня на 44-й улице. Блестяще разодетый дворецкий открыл нам. Маркхэм вручил ему свою карточку.– Отнесите это доктору сейчас же и скажите, что я настоятельно прошу принять меня.– Доктор сейчас заканчивает обед, – сообщил ему величавый сенешаль, он провел нас в богато обставленную приемную с глубокими удобными креслами, шелковыми драпировками и мягким светом.– Типичный сераль дамского невропатолога, – заявил Ванс, осматриваясь. – Уверен, что сам папаша – важное и элегантное существо.Предсказание оказалось верным. Через минуту доктор Линдквист вошел в комнату, изучая карточку прокурора, как будто не мог разобрать, что на ней написано. Это был высокий человек, лет под пятьдесят с кустистыми волосами и бровями, неестественно бледный. У него было длинное лицо, которое, несмотря на неправильность черт, можно было назвать красивым. Он был одет к обеду и нес свое тело с самодовольством человека, уверенного в своей значительности. Он сел за столик резного красного дерева и с вежливым вопросом поднял на Маркхэма глаза.– Чему я обязан чести вашего посещения? – спросил он нарочито мягким голосом, тщательно отделяя слова одно от другого. – Вам посчастливилось застать меня, – прибавил он, прежде чем Маркхэм успел ответить. – Пациентам я всегда назначаю время для приема. – Чувствовалось, что он испытывал несомненную неловкость, принимая нас без предварительных церемонных приготовлений.Маркхэм, которому были совершенно чужды уклончивость и напыщенность, прямо подошел к самому важному.– Мы не за профессиональной консультацией к вам, доктор. Мне нужно поговорить с вами об одной из ваших бывших пациенток – некоей мисс Маргарет Оделл.Доктор Линдквист воззрился на лежащее перед ним золотое пресс-папье отсутствующим взглядом, припоминая.– Ах, да. Мисс Оделл. Я только что прочитал об ее ужасной смерти. Весьма прискорбное и трагическое событие… Каким же именно образом я могу быть вам полезен? Вы, конечно, понимаете, что отношения между врачом и пациентом являются священной тайной?– Я прекрасно это понимаю, – прервал его Маркхэм. – С другой стороны, священный долг каждого гражданина – помочь властям поставить убийцу перед судом. И если вы можете сообщить мне что-нибудь в этом отношении, то я ожидаю, что вы это сделаете.Доктор поднял руку в знак протеста.– Конечно, я сделаю все, чтобы вам помочь, если только вы укажете, что вам желательно узнать.– Здесь не стоит вертеться вокруг да около, доктор, – сказал Маркхэм. – Я знаю, что мисс Оделл в течение долгого времени была вашей пациенткой, и считаю вполне возможным, если не вероятным, что она сообщала вам подробности своей личной жизни, которые могли бы осветить обстоятельства ее смерти.– Но, мой дорогой мистер… – доктор Линдквист с показной забывчивостью взглянул на карточку, – э-э, Маркхэм, мои отношения с мисс Оделл носили чисто профессиональный характер.– Однако, как я понял, – рискнул Маркхэм, – э-э, несмотря на справедливость вашего утверждения, в ваших отношениях не было официальности. Я выражусь яснее, если скажу, что ваша профессиональная позиция выходила за рамки простого научного интереса в этом случае.Я услышал, как Ванс тихонько фыркнул, и сам едва удержался от улыбки, услышав напыщенное объяснение Маркхэма. Доктор Линдквист, казалось, вовсе не был смущен. Притворившись задумчивым, он сказал.– В интересах строгой истины я должен признать, что во время довольно продолжительных отношений с мисс Оделл, я, несомненно, питал к молодой женщине почти отцовские чувства. Но сомневаюсь, что она была о них осведомлена.Уголки рта Ванса заметно дрогнули. Он сидел с ничего не выражающим видом и внимательно, с удовольствием наблюдал за доктором.– И она никогда не говорила вам ни о каких своих личных делах, которые вызывали у нее беспокойство? – настаивал Маркхэм.Доктор Линдквист сложил пальцы рук вместе и, казалось, глубоко задумался над вопросом.– Нет, я не могу припомнить ни одного заявления такого рода. – Он говорил спокойно и учтиво. – Конечно, я знал в общих чертах ее образ жизни, но подробности, как вы сами легко признаете, были за пределами области знаний медицинского консультанта. Расстройством нервов она была обязана – как я заключил из своего диагноза – позднему бодрствованию и возбуждению, нерегулярному и обильному питанию. Современная женщина, сэр.– Разрешите узнать, когда вы видели ее в последний раз? – нетерпеливо прервал его Маркхэм.Доктор изобразил крайнее удивление.– Когда я видел ее в последний раз?… Сейчас вспомню. – Он, казалось, припоминал это со значительным усилием. – Вероятно, недели две тому назад или больше. Я просто не могу припомнить. Может быть, мне свериться по записям?– Это не нужно, – сказал Маркхэм. Он помедлил и обратился к доктору с обезоруживающим добродушием. – А этот последний визит был отцовского или профессионального характера?– Профессионального, конечно.Взгляд доктора Линдквиста был беспристрастным и лишь слегка заинтересованным, но я чувствовал, что свои мысли он старательно скрывает.– Это происходило здесь или у нее дома?– Кажется, я заезжал к ней домой.– Вы, наверное, часто заезжали к ней, доктор, и как мне сообщили, не совсем в установленные для визитов часы… Это вполне согласуется с вашими привычками посещать клиентов в заранее обусловленное время?Тон Маркхэма был любезен, но я понял, что его разозлило елейное лицемерие доктора.Прежде чем доктор Линдквист собрался ответить, в дверях показался слуга и молча указал на телефонный аппарат, стоявший возле столика на этажерке. Пробормотав извинение, доктор отвернулся и снял трубку.Ванс воспользовался этим для того, чтобы нацарапать что-то на листке бумаги и незаметно передать его Маркхэму.Закончив разговор, доктор Линдквист высокомерно откинулся на спинку и посмотрел на Маркхэма с холодным презрением.– Оказывается в функции прокурора входит, – надменно сказал он, – беспокоить честных и уважаемых врачей, задавая им оскорбительные вопросы. Я не знал, что посещать своих клиентов незаконно или, хотя бы, необычно для врача.– Сейчас я не собираюсь обсуждать ваши нарушения закона. – Маркхэм подчеркнул намерение, – но раз вы уж сами намекаете на то, чего и в мыслях у меня не было, то будьте добры сказать мне – просто для формальности, – где вы были прошлой ночью? Между одиннадцатью и двенадцатью часами.Вопрос произвел поразительный эффект. Доктор Линдквист задрожал, как туго натянутая тетива и, медленно поднявшись, взглянул с холодной яростной злобой на прокурора. Маска сорвалась с его лица, но под гневом я увидел другое: под ним прятался страх.– То, где я находился прошлой ночью, вас не касается. – Он говорил с усилием, тяжело дыша.Маркхэм ждал, не двигаясь, не спуская глаз с человека перед собой. Это спокойное наблюдение окончательно вывело доктора из себя.– Как вы вообще смеете врываться сюда со своими презренными инсинуациями? – закричал он. – Его лицо, мертвенно бледное и покрытое пятнами, было чудовищно искажено, руки хватали воздух, все тело тряслось, как в лихорадке. – Убирайтесь отсюда со своими прислужниками. Убирайтесь, пока я не вышвырнул вас вон.Маркхэм, сам уже рассерженный, собирался ответить, но Ванс взял его за руку.– Доктор намекает, что нам пора, – сказал он; с непостижимой быстротой он повернул Маркхэма к выходу и вывел его из комнаты.Когда мы снова сидели в такси, направляясь в клуб, Ванс весело усмехнулся.– Прелестный образчик. Типичный параноик. Или, вернее, маниакально-депрессивное безумие – периодическое маниакальное возбуждение, сменяющееся периодами абсолютной нормальности. Во всяком случае, это психоз, связанный с угасанием полового инстинкта. Он как раз в таком возрасте. Нервнобольной, вот кто такой этот ваш Гиппократ. Через мгновение он бы на вас набросился… Хорошо, что я подоспел на выручку. Такие ребята не приятнее гремучих змей.Он покачал головой в притворном недоумении.– Нет, в самом деле, Маркхэм, – продолжал он, – вам бы следовало получше изучить особенности строения черепа вашего приятеля. Вы заметили широкий прямоугольный лоб этого джентльмена, его неровные брови, выцветшие горящие глаза, оттопыренные уши с тонкими верхними краями и отделенными мочками. Он не глуп, этот Амбруаз, но морально не устойчив…– Интересно, что он действительно знает, – проговорил недовольно Маркхэм.– О, что-то он знает, я в этом уверен. И если бы мы тоже это знали, то расследование бы заметно продвинулось. Но то, что он скрывает, каким-то неприятным образом связано с ним. Его благочестие поколеблено. Он отбросил светские манеры, то, как он взорвался, очень ясно показывает на его отношение к нам.– Да, – согласился Маркхэм. – Этот вопрос о прошлом вечере подействовал, как пороховая петарда. Почему вы предложили задать его?– Ну, целый ряд обстоятельств – его готовое и явно лживое заявление, что он только что прочитал об убийстве, его неискренние речи о святости профессиональной тайны, осторожное признание в своих отцовских чувствах к девушке, его усиленные попытки вспомнить, когда он видел ее в последний раз – кажется, это особенно показалось мне подозрительным, и, наконец, наблюдения за его физиономией, все это сыграло роль.– Ну что ж, – признал Маркхэм, – вопрос имел успех… Чувствую, что мне еще придется встретиться с этим почтенным доктором.– Возможно, – сказал Ванс. – Мы застали его врасплох. Но когда у него будет время обдумать все это и сочинить подходящую историю, он станет чрезмерно болтливым… Во всяком случае, вечер окончен, и до завтра вы можете размышлять о лютиках.Но в отношении дела Оделл вечер еще не был закончен. Мы вернулись в диванную клуба и не успели усесться в кресла, как мимо угла, где мы сидели, прошел человек и со светской учтивостью поклонился Маркхэму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26