Франческа рванулась вверх по лестнице, Тереза поспешила следом за ней.
Джеймс смотрел ей вслед. Затем откашлялся.
– Что ж, все прошло хорошо, – сказал он.
– Да, сэр, – кивнул Седжуик.
– Синьор, все в порядке, – проговорил Дзеджо. – Женщины вечно грозят оторвать яйца. Это все равно что мужчине сказать: «Завтра я буду по-прежнему любить тебя». Это ничего не значит.
– Да-а, не значит, – эхом отозвался Джеймс. Он посмотрел на слуг – все до единого глазели на него с таким же изумленным выражением, как у него. Даже у мерзавцев был такой же вид. Все ждали, что он бросится следом за ней и устроит скандал. Они будут долго кричать друг на друга, а потом сольются в экстазе.
«Итальянцы», – подумал он.
Джеймс вспомнил: он ведь тоже итальянец. И бросился вверх по лестнице следом за Франческой.
– Ты неблагодарная, глупая женщина! – закричал он.
Франческа приблизилась к арке, за которой начинался подъем на второй этаж. На мгновение она замедлила шаг и посмотрела на него. В ее удивительных зеленых глазах от гнева сверкали молнии.
– А ты… ты свинья, жулик несчастный! – завопила она. – От тебя одни неприятности, причем ты сам же их и устраиваешь – с того самого дня, как появился здесь. У меня все было хорошо, я жила в мире и спокойствии, но только до тех пор, пока ты не приехал в Венецию! – Резко повернувшись. Франческа с царственным видом пошла вперед. Пол был влажным, и на нем оставались отпечатки ее ног.
– Да твоя жизнь была одним сплошным дерьмом, и тебе это известно! – огрызнулся Джеймс. – Ничего этого не случилось бы, будь у тебя хоть капля разума. Ты сама все начала!
– Моя жизнь была прекрасной!
Кордер бросился вслед за ней. Франческа ускорила шаг, но он быстро догнал ее.
– Прекрасной? – возмутился он. – Да ты только притворяешься, лицедействуешь и лжешь! Может, лучше назвать тебя актрисой? Это более мягкое слово… ты сможешь даже сказать, что игра – это то, чего требует твоя профессия. А для меня это одно и то же.
Франческа шагнула к двери. Тереза хотела было захлопнуть ее перед носом Кордера, но он успел проскользнуть в комнату.
– Приди же в себя, – проговорил он более спокойным тоном. – Послушай, надо потолковать наедине, чтобы слуги не слушали нашу перебранку.
– И почему только я не убила тебя на их глазах? – вздохнула Франческа.
Джеймс посмотрел на Терезу.
– А теперь ты можешь идти, – очень тихо сказал он по-французски.
– Не смей слушать его, – промолвила Франческа.
Тереза подняла глаза на хозяйку, покосилась на Кордера, а затем поспешно выбежала из комнаты, задев на ходу Джеймса плечом.
– Тереза! – Франческа побежала следом за ней.
Джеймс загородил дверной проем.
– Я тебя ненавижу! – заявила Франческа.
Ну конечно, ненавидит. Он же с самого начала лгал ей. И он предал доверчивость той девочки, которой она иногда казалась.
Джеймс опустил глаза на платье, которое он забрал у нее без всяких объяснений, потому что боялся того, что может произойти, если он потратит время на разговоры. Он так поспешно покинул ее, а ведь всего за несколько минут до этого они отдавались друг другу как любовники, настоящие любовники…
Стянув платье с бедер, он уронил его на пол, перешагнул, подобрал и протянул Франческе.
Она выхватила его из рук Джеймса и прижала к себе, не обращая внимания на вымокшую тонкую сорочку, на то, что влага оставит мокрые пятна на нежном шелке.
– Я знаю, что ты меня ненавидишь, – сказал Джеймс. – Знаю, что тебе неприятен даже мой вид. Просто скажи мне, где находятся эти письма, Франческа, и я уйду.
Глава 14
Увы, любовь! Для женщин искони
Нет ничего прекрасней и опасней:
На эту карту ставят жизнь они.
Что страсти обманувшейся несчастней?
Как горестны ее пустые дни!
А месть любви – прыжка пантер ужасней!
Страшна их месть! Но, уверяю вас,
Они страдают сами, муча нас!
Лорд Байрон, «Дон Жуан», песнь вторая
– Я тебя ненавижу, – сказала Франческа. Она вся вымокла и наверняка простудится, но что такое простуда по сравнению с яростью и унижением. Франческа и поверить не могла в то, что позволит так легко превратить себя в полную дуру. И сейчас все гораздо хуже – в смысле куда хуже, чем было с Джоном Боннардом, с которым она вела себя так глупо. Тогда ее по крайней мере оправдывали юность и невинность. А что сейчас может ее оправдать? Сейчас, когда ей уже двадцать семь лет и целых пять лет минуло с тех пор, когда она очнулась от своего невинного бытия и столкнулась с грубой реальностью! И это не говоря уже о тех месяцах, которые она провела у Фаншон Нуаро, обучавшей ее тому, как не быть дурой!
Она познакомилась с этим мужчиной меньше недели назад – ну, это не считая того времени, когда она встречала его, не зная, кто он такой. Впрочем, она до сих пор не знает, кто он на самом деле. Так вот, прошло меньше недели, а она… она влюбилась в него.
Ей бы хотелось назвать это иначе, но как еще можно назвать чувство, заставившее ее броситься в канал ему на помощь? Вспомнив об этом, Франческа залилась краской стыда. Некоторое время, всего несколько драгоценных минут, прежде чем она поняла, почему он оказался рядом с ней, все казалось таким… романтическим.
– Я тебя ненавижу, – повторила Франческа. – Но себя я ненавижу еще больше, если только такое возможно.
Джеймс закрыл дверь.
– Мне очень жаль, – промолвил он. – Но ты должна сказать мне, где находятся письма. Ради твоей же безопасности.
– Какие письма? – с невинным видом спросила Франческа. Этот вопрос она много раз задавала и лорду Квентину.
– Ты прекрасно знаешь…
Франческа огляделась по сторонам. Она не обращала внимания на то, куда идет, лишь инстинктивно, не видя ничего вокруг, повернула к двери. Подумать только, из всех дверей, в которые она могла войти, ее занесло в гостиную Putti Inferno. И вот теперь все купидончики указывали своими пухлыми пальчиками и попками не на великую шлюху, а на великую дуру.
Она подняла глаза на потолок. Сколько же здесь этих гадких детишек?
– Их я тоже ненавижу, – прошептала она.
– Франческа, у нас нет времени на игры, – промолвил Джеймс.
– Я и не думаю играть, – сказала она.
– Где письма? – повторил он.
– Какие письма? – вновь переспросила Франческа. «На чьей ты стороне?» – хотелось ей спросить. Но какой смысл задавать этот вопрос? Почему он должен сказать ей правду? Да и так ли уж она важна? Если что и важно, так это письма, чтоб они пропали! И он тоже!
– Я тебе все объясню, – сказал Кордер.
– Не нужны мне твои объяснения, – остановила его Франческа. – Я хотела бы понять другое – почему я рисковала жизнью… нет, хуже, не жизнью, а достоинством ради тебя?
– Я знаю, что ты мне не поверишь, но я все-таки объясню тебе, что происходит, – настойчиво проговорил Джеймс. – А потом я вытрясу информацию из тебя, если в этом возникнет необходимость. Потому что на кону стоят такие вещи, которые куда важнее, чем ты и я и даже наши чувства.
– Ты – негодяй! – бросила Франческа.
– Поэтому я и выжил, – промолвил Джеймс в ответ. – Именно это помогает выполнять мою работу. И если бы не ты, то мне не надо было бы сейчас заниматься всем этим. Если бы не ты, я бы скорее всего был уже в Англии и пытался стать обычным человеком. Я бы, вероятно, ухлестывал за благовоспитанными девицами и склонил бы какую-нибудь наивную дурочку к замужеству, и она родила бы мне детей. Я мог бы проводить время в клубе, читая газеты или просто глазея в окно, отпуская шуточки и заключая пари, касающиеся проходящих мимо людей. Я выезжал бы верхом в Гайд-парк и демонстрировал бы заглядывающимся на меня красоткам и их компаньонкам свое искусство верховой езды. На светских раутах я мог бы танцевать с девушками в белых платьях. Мог бы напиваться и отпускать двусмысленные шутки в компании джентльменов, которые распускают язык, как только дамы выходят из столовой. Одним словом, я мог бы жить жизнью обычного, нормального человека. Но нет! Ты отказалась помочь Квентину. Стопка писем – вот все, что ему было нужно. Ты отказалась помочь группе преданных трону британцев, которые хотели низвергнуть человека, продавшегося врагу. Из-за тебя я не смог вернуться в Англию. Я был вынужден приехать сюда и ранить твои чувства, черт меня подери!
Своими словами Джеймс так сильно задел Франческу, что она вздрогнула. Она живо представила себе все те возможности, о которых говорил Кордер, и поняла, как ему не хватает их. Тот мир, который она покинула – не тот, что изгнал ее, – был, наверное, не самым лучшим из миров, но он был близок ей со всеми своими радостями. И ей нравилось в нем жить, прежде чем все пошло кувырком. Как бы там ни было, она слишком хорошо знала, каково это – лишиться всего, что с детства было так привычно и дорого.
– Как я могла узнать, что Квентину можно доверять? – пожала она плечами. – Ты можешь себе представить, сколько мужчин мне лгали? Можешь хотя бы предположить, сколько людей, которым я доверяла, предали меня? Ты имеешь хотя бы малейшее представление о том, как может себя чувствовать человек, от которого отвернулись все до единого – до единого! – из его близких знакомых? Откуда я могла знать, что Квентин – не один из тех, кого подсылал ко мне Элфик? Их было много. При этом каждый следующий проклинал предыдущего и говорил о нем гадости.
– Мы с Квентином не на стороне Элфика, – заверил ее Джеймс. – Десять лет назад твой бывший муж предал меня и пятерых моих товарищей – он продал нас агентам Наполеона. Нас держали в аббатстве и пытали. Долгие недели.
Франческа на мгновение закрыла глаза. Она слышала о парижских тюрьмах. Аббатство имело самую дурную репутацию. Фаншон Нуаро рассказывала ей о своих друзьях, которые погибли там. А те, кто выжил, были казнены на гильотине. Открыв глаза, она увидела, что Джеймс буквально прожигает ее своим синим взором.
Франческе трудно было не поверить ему. Судя по его помрачневшему лицу, он видел – или слышал, – как умирают его товарищи, и это были ужасные смерти, в этом Франческа не сомневалась. К тому же ей было известно, на что способен Элфик, – по крайней мере она считала, что это ей известно. До этого мгновения она до конца не понимала многого.
А ведь ей следовало понять: у него нет ни совести, ни чести, он не знает, что такое – переживать. Этот человек – монстр. То, что он сделал с ней, ни в какое сравнение не идет с тем, что он сотворил с остальными.
Франческа подумала о себе, о тех бедах, что выпали на ее долю. Она была так молода, так наивна. Его связь с врагами Англии, люди, которых он предал, – все это было для нее чем-то абстрактным. И вот теперь благодаря Кордеру она словно воочию увидела, чем занимался ее бывший муж. Из-за него пострадали многие люди. Товарищи Джеймса. Он сам. Их пытали!
Возможно, все это и не совсем так, но ей стало нехорошо.
Она отвернулась и направилась к окну. На другой стороне канала в окнах Ка-Мунетти горел свет, а окна других домов уже погасли. Луну, должно быть, скрыли облака. Как удобно, когда темно. Она всегда считала, что все понимает, но, оказывается, она спотыкалась в темноте.
– Ты должна довериться кому-то, – сказал Джеймс. – Выбирай: либо я, либо они.
– Должна? – переспросила она. – Но как мне узнать, что ты не с ними? Как я могу быть уверена, что все это не тщательно организованная акция, чтобы выставить тебя героем, которому я могу довериться?
– Что я могу сказать? – промолвил в ответ Джеймс. – Как мне заставить тебя поверить мне? Почему бы мне просто не вынудить тебя сказать мне правду и не покончить с этим делом?
Джеймс помолчал – он явно пытался совладать с поднимающимся гневом, а потом тихо заговорил:
– Те двое, что чуть не убили тебя на прошлой неделе… Потом эти кипрские монашки, которые обыскали твой дом… Парни, которые напали на твою гондолу этой ночью… Подумай только обо всем этом! Над всеми этими людьми стоит женщина, Марта Фейзи. Она твоего возраста, но я не думаю, что ты сочла бы ее приятной. Когда Марте было восемь лет, она отрезала ухо девочке, которая ее оскорбила. А если бы эти ребята схватили тебя сегодня ночью, они отвезли бы тебя к Марте. И уж она-то сумела бы убедить тебя признаться, где находятся письма. Ее методы убеждения очень эффективны – она изрезала бы тебе лицо. Марте нравится уродовать красивых женщин. Но все это лишь в том случае, если она в хорошем настроении. Если же Марта не в духе, то методы убеждения становятся более неприятными.
У Франчески зашумело в голове, все вокруг поплыло. Джеймс шагнул к ней, протянув руку.
– Мы пытаемся разыскать ее, – продолжил он. – Квентин попросил о помощи даже Гетца, хотя губернатор не знает и половины того, что я тебе рассказал, да и не должен знать. Так что до тех пор, пока она не окажется в наших руках или пока ты не отдашь нам письма, ты не можешь чувствовать себя в безопасности.
Франческа засмеялась. Но это был не тот смех, от которого у мужчин голова шла кругом, – нет, он был горький, к нему примешивались истерические нотки.
– Все это время мне никто не верил, – сказала она. – Когда Элфик обнаружил, что я взяла письма из его стола, он даже не очень огорчился. Он к тому времени практически погубил меня. Объявив, что я перешла все границы допустимого, он лишил меня возможности сопротивляться. Пока я ничего не предпринимала, я была в относительной безопасности. Он позволил мне убежать за границу, как это делают дуэлянты, должники, мелкие нарушители закона и прочие преступники. Здесь он меня не преследовал. Надеялся, что я сама упаду на самое дно. Но нет, у моих ног оказались знатные вельможи и члены королевских семей. Теперь я стала важной особой. У меня серьезные друзья. И меня стоит убить.
Только теперь Франческа ощутила холод. Она поежилась. Франческа слышала, как Кордер зашевелился. Она чувствовала себя разбитой, в ушах у нее зашумело, но даже за этим шумом она различила звон стекла. Джеймс сунул ей что-то в руку. Стакан бренди.
– Интересно, не отравлено ли оно? – проговорила Франческа и выпила бренди до последнего глотка. Крепкий напиток обжег ей горло, но благодаря ему шум в голове стал постепенно стихать.
– Бренди не отравлено, – сказал Джеймс. – Мы не в опере, а я не злодей из пьесы. Прошу тебя, Франческа, будь умницей и скажи мне, где находятся письма?
Она посмотрела на его красивое лицо, заглянула в его глаза цвета полуночного неба. Внезапно ей пришло в голову, что она действительно дурочка, потому что, если подобная ситуация возникнет еще раз, она без раздумий снова бросится в канал. Чтобы спасти его. Взор Франчески скользнул с лица Джеймса на стену, на полоток. Ох уж эти купидончики!
– Это сложно, – сказала она.
– Вовсе нет! – воскликнул Кордер. – Все очень просто. Ты скажешь мне, где…
Франческа ждала, пока он договорит. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что заставило Джеймса замолкнуть. У него был очень чуткий слух – гораздо более острый, чем у нее. Только теперь она услышала какой-то шум, доносившийся из-за двери. Это был звук шагов, причем к гостиной приближался кто-то обутый в сапоги. Шаг чеканили – звук был «официальным». И шли явно несколько человек.
Дверь распахнулась. Без стука. Никто не дождался, пока она скажет «Войдите!».
Это был Арнальдо, который, как обычно, безошибочно разыскал ее. Должно быть, этот человек – наполовину ищейка. Он всегда точно знает, в какой комнате она находится.
– Его превосходительство губернатор граф Гетц! – объявил Арнальдо.
Австрийский губернатор шел за ним по пятам. Бросив на Франческу внимательный взгляд, он отвел глаза и старательно избегал смотреть на нее в дальнейшем.
– Мадам, прошу прощения за внезапное вторжение, но, полагаю, вы догадываетесь, чем вызван мой визит, – сказал Гетц.
– Думаю, все дело в нашем небольшом инциденте, – кивнула Франческа.
– Не таком уж небольшом, как можно подумать, – заметил граф. – Мне надо поговорить с мистером Кордером.
– Думаю, это возможно, – проговорил Джеймс небрежным тоном. Он успел взять себя в руки и обрел свою обычную уверенность. – Вероятно, миссис Боннард нас извинит. К тому же ей наверняка захочется… одеться.
– Мадам пережила ужасный шок, – напомнил граф Гетц. – Да мы все его пережили! Мы не доставим ей беспокойства. Мы с вами, сэр, потолкуем во Дворце дожей. А пока я подожду. Как только мадам будет готова, я попрошу ее оставить этот дом.
– Об этом и речи быть не может, – сказала Франческа.
– И тем не менее это так, – заявил граф Гетц. – Дом должен быть тщательно обыскан. Не исключено, что где-то в нем прячутся люди или спрятаны какие-то смертоносные приспособления. А вы будете в каком-нибудь безопасном месте, с другом или приятельницей. И я предоставлю вам вооруженный эскорт.
Гетц был губернатором Венеции. Когда глава города на чем-то настаивает, люди обычно повинуются. Австро-венгерский режим был довольно лоялен к особенностям и недостаткам Венеции, однако предел терпимости наступал тогда, когда дело доходило до неуважения к власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33