Девушка закрыла глаза и попробовала совладать с собой. Он взялся за другой сапог. Ощущения только усилились. Она чувствовала его всеми нервными окончаниями своего тела, и сознавать это было крайне неловко.
В этот момент раздался его веселый голос:
– Можете открыть глаза. Я уже под одеялами.
– Почему бы вам не носить нижнего белья, как остальные? – проворчала она, поворачиваясь к нему и натягивая одеяло. Она не собиралась раздеваться и лишь для удобства расстегнула брюки.
– Я мог бы спросить вас о том же, – сказал он все так же весело. – Я знаю, вы не носите корсета. А панталоны носите – или такие длинные кружевные штучки?
– Отец не разрешал нам носить корсеты. Он говорил, что это нездорово. Что до остального – фантазируйте сколько угодно!
– Но не слишком долго, – отозвался он довольным голосом. – На следующую ночь я узнаю все ваши маленькие секреты. – Он прервался, а потом продолжил: – И еще. Я согласен с вашим отцом. Все эти китовые усы или проволока только деформируют тело. Надо было пристрелить того, кто все это придумал, – кем бы он ни был.
Саманта под одеялами свернулась калачиком и натянула сверху свою кроличью шубку. Становилось по-настоящему холодно.
– Представляю себе мужчину, который ненавидит женщин, придумавших корсет. Женщинам вообще не позволено ничего изобретать.
– У женщин нет собственного разумения. Им нравится делать то, что им велят. Вот почему они ничего не изобретают.
Саманта громко рассмеялась:
– И корсеты женщины носят, потому что им так велят. Полагаю, теперь мужчины собираются распорядиться не носить корсетов.
– Именно это и сделал ваш отец, – отозвался Слоан, не понимая, над чем она смеется.
Она хихикнула:
– Да. И мы подчинились.
– Приятно осознавать, что вы хоть кому-то подчиняетесь, – его голос, однако, звучал весьма загадочно.
– Когда нам нравится, – согласилась она.
– Вы хотите сказать, что не подчинились бы ему, если бы вам не понравилось?
Он пододвинулся поближе. Саманта поправила седло, которое служило ей подушкой.
– Нет, я имею в виду, что не стала бы носить корсет, даже если бы вы мне заплатили.
– Значит, когда ваш отец разрешил вам не носить корсет, он лишь констатировал то, что вы его и так не носите.
– Прекрасно! Глядишь, и вы скоро научитесь понимать, что вам говорят.
– Да, черт возьми! – сердито ответил он, поворачиваясь к ней спиной.
Она опять хихикнула:
– Спокойной ночи, мистер Толботт!
Он, помрачнев, проигнорировал ее насмешку.
* * *
Все стало совсем по-другому, когда на следующий день они наконец прибыли в Арипозу – захолустный старательский городок с домами, немногим лучше, чем простые хибары. Саманта все еще чувствовала себя неловко – верхом в длинной габардиновой юбке, которая, развеваясь над сапогами, открывала ее чулки. Любопытный взгляд Слоана не позволял ей искать в нем поддержки. Можно подумать, он никогда прежде не видел женских ног!
Слезать с лошади в таком наряде очень неудобно, и ей пришлось прибегнуть к помощи Толботта. Он ловко поддержал ее за талию, как если бы всегда этим занимался, и с такой легкостью спустил на землю, что у нее захватило дух. Саманта так и стояла – уткнувшись носом ему в грудь, пока он не отпустил руку, потом поморщилась. Он был выше любого другого мужчины. Она привыкла смотреть мужчинам в глаза.
Как только он отпустил ее, она быстро отступила назад.
– С чего мы начнем? – спросила девушка, чтобы заполнить неловкую паузу. Саманта плохо сознавала, где она и кто на них смотрит. Казалось, весь ее мир в эту минуту замкнулся на Слоане.
Он довольно усмехнулся:
– Я знаю, с чего бы я начал. Я бы начал с этой маленькой складки за этим ужасным корсажем. Где вы берете ваши платья? Ни одно из них вам не идет.
У этого человека просто железные нервы! Саманта потянула корсаж, стараясь разгладить складку, но платье принадлежало матери, и она недостаточно хорошо прогладила его, когда собиралась. Девушка застегнула шубку.
– Это платье матери! – вызывающе ответила она. Его брови слегка поднялись.
– Понимаю. Все эти обноски, что вы надеваете, принадлежат либо сестрам, либо матери. А собственные у вас есть?
– Я выросла из них и вообще носила их нечасто. И шить я не умею. Давайте-ка успокоимся на том, что есть. Мой гардероб – это не ваше дело, – и поспешно, чтобы он не подумал, что у нее невысокие требования, сказала: – Так с чего мы начнем поиски моего отца?
– С конюшен. У него лошадь горячая, как у вас. От них не слишком-то много толку в горах, но и тут есть люди, которые хотели бы их разводить. Такую лошадь наверняка кто-нибудь помнит.
Саманта гадала, сознательно ли он пытался задеть ее, сказав, что люди помнили скорее лошадь, чем отца, но сейчас ей не хотелось его провоцировать. Она последовала за Толботтом к конюшням, ведя своего Красавчика под уздцы.
Он оказался прав. Люди на конюшнях помнили лошадь, говорили, что видели такую здесь ранней весной, но точно сказать, когда именно, не могли. Не знали они и того, куда направлялся владелец.
Саманта вытащила миниатюрный дагерротип, который носила в кармане.
– Этот? – спросила она.
Мужчины передавали фотографию из рук в руки, хмурились, кивали и снова рассматривали.
– Похож. Прошло много времени, но вроде бы он. Ей хотелось топнуть ногой и потребовать сказать определеннее, но вместо этого она просто убрала миниатюру в карман. Если работники отдавали отчет своим словам, значит, отец покинул гору живым. Девушка нерешительно посмотрела на Слоана, лицо которого словно окаменело. Видимо, зря она считала его убийцей.
Получив подтверждение, Саманта вздохнула с облегчением. Она была столь же скверной, как и он: подозревая в способности к убийству, все же пошла на эту идиотскую сделку. Весьма неприятно, что у них гораздо больше общего, чем она была готова допустить.
– А теперь куда? – проговорила она, когда они поставили лошадей в конюшню и двинулись по городку обратно.
– В отель.
Саманта встревоженно остановилась. Подол ее юбки волочился по земле, войлочная шляпа лишь отдаленно напоминала дамский капор, но она не замечала, как на нее смотрели.
– Совсем маленький вопросик, Слоан Толботт. Если вы рассматриваете наш поход на конюшни как выполненное условие, то наше соглашение больше не работает.
Мужчина обернулся и смерил ее взглядом, и она почувствовала себя Полупинтой, как он ее называл. Он мог быть на голову выше, но оказался раза в два шире. Мышцы тотчас заиграли у него под курткой, стоило ему лишь дотронуться до нее.
Слоан взял Саманту за руку и повел вперед.
– Ваш отец мог останавливаться в отеле, – зарокотал он. – Раз уж мне приходится вам все до мелочей объяснять, оставайтесь там в комнате, пока я не разузнаю.
Естественно. Она была слишком взвинченна, чтобы рассуждать здраво. Надо взять себя в руки. Она поспешила за ним.
Портье по фотографии тут же вспомнил ее отца.
– Он старался разъяснить китайцам, работавшим на железной дороге, что их эксплуатируют, предлагал им написать коллективную жалобу. Слава Богу, что его не вываляли в смоле и перьях – все-таки страшно потерять работу!
– Он не говорил, куда собирается? – спросил Слоан, не глядя на Саманту.
– Во Фриско или в Сакраменто, я думаю. Он принял это дело слишком близко к сердцу, отыскал список администрации железной дороги и отправился куда-то к ним.
Слоан положил на стол банкноту.
– Нам нужна комната на ночь. Хокинс еще в Эмпориуме?
Портье даже не переспрашивал, а предложил им подписаться как мистер и миссис.
– Вроде. Хокинс не из тех, кому можно безнаказанно перейти дорогу.
Слоан положил перо.
– Пусть нам приготовят горячую ванну. – Он поднял вьюки на плечо и зашагал вверх по лестнице.
Саманта подобрала юбку и поспешила за ним. Нет, дело еще не сделано. Теперь надо собираться в Сан-Франциско. Люди всегда запоминали отца, так что найти его следы будет нетрудно. Они только что убедились в этом.
– Далеко ли до Сакраменто? – спросила она задыхаясь, потому что едва поспевала за широко шагающим Слоаном.
– Ваш отец мог бы перехватить администрацию на собрании директоров во Фриско, это по крайней мере день верхом. – Он повернул в коридор, нашел нужную дверь и вставил ключ.
– Может, поспешим? Сейчас еще утро. К вечеру почти доберемся до места. – Саманта была слишком озабочена, чтобы останавливаться на полпути, и, покорно следуя за Слоаном, даже глазом не моргнула, пока он не захлопнул дверь.
Только тут она дрогнула. В глазах Слоана горело желание. Она почувствовала, что ее обожгло, хотя он и руки не протянул. Вся затрепетав, она лишь плотнее запахнула шубку.
– Соглашение касалось только Арипозы. Я найму Хокинса, пусть он съездит во Фриско. – Толботт сбросил седельные вьюки.
Она подскочила как ужаленная, но так и не сняла шубки.
– Может быть, нам продлить соглашение? – осторожно спросила она, не слишком заботясь о словах, в надежде, что он поймет ее правильно.
Он с любопытством заглянул ей в глаза, затем снял с нее шляпу и провел рукой по голове, перебирая шелковистые пряди. Саманта старалась выглядеть спокойной, но ее всю трясло. Она была сама не своя и подумала, что, видимо, заболевает.
– Сорок восемь часов? – спросил он наугад.
Ее глаза расширились от ужаса. Она считала, что знает, чем мужчины занимаются с женщинами в постели, но даже лошади не могут проделывать это сорок восемь часов кряду. Она перевела дыхание и кивнула:
– После того, как доберемся до Фриско.
Он нахмурился, еще раз погладил ее по голове, затем развел ее руки в стороны. Ее шубка распахнулась, и он сбросил ее с плеч девушки. Корсаж платья Саманты не был подогнан как следует, он сидел на ней, скорее, как старый мешок, но теперь Слоан, кажется, добился своего и видел то, что хотел. Он медленно кивнул.
– Хорошо, но тогда мы должны скакать как черти. И лучше не жалуйтесь, что вы натерли себе что-нибудь, когда мы приедем.
Она не думала, по-прежнему не думала. Когда он наклонился к своим вьюкам, она поспешила к нему на помощь.
– А что насчет этой ванны, которую вы заказали?
– Пусть обслужат кого-нибудь другого. – Он распахнул дверь и устремился вниз по лестнице, Саманта едва за ним поспевала.
Она знала, что пожалеет об этом, уже жалела. Когда Слоан швырнул ключ и деньги изумленному портье, она выбежала за дверь, чтобы никто не увидел ее пылающих щек. Интересно, что думает портье об их столь кратком времяпрепровождении в номере? Не стоило гадать.
Она только что согласилась подарить Слоану Толботту сорок восемь часов за закрытой дверью, в комнате вроде той, откуда они выскочили. Девушка не обратила внимания на кровать, пока была там, но теперь эта кровать всплыла перед ее мысленным взором. Кровать не была особенно широкой, в ней уместились бы только двое, лежа бок о бок. Если мужчина был тех же размеров, что и Слоан, женщине оставалось лишь тесно прижаться к нему. Толботт наверняка это заметил. И они были бы без одежды, и он бы лежал на ней – или наоборот.
Лучше бы она умерла до того, как все это кончится. Или до того, как начнется. Еще недавно ситуация казалась весьма абстрактной теперь, когда они могли провести двадцать четыре часа в объятиях друг друга, становилась куда реальнее.
Девушка услышала за спиной шаги Слоана. Через несколько секунд он уже был рядом. Толботт молчал, но она чувствовала его дыхание. Казалось, у нее начинается крапивница: в том месте, куда он недавно смотрел, распахнув на ней шубку, ужасно жгло.
– Проследите, чтобы оседлали лошадей. Я поищу Хокинса, – прервал он наконец молчание, когда они добрались до конюшен.
Только сейчас она заметила, что даже платья не сменила. Она испуганно посмотрела на юбку. Это будет чертовски долгая дорога!
Слоан пальцами приподнял ее подбородок. Его глаза почти потеплели, когда он поймал ее взгляд.
– Мне нравится эта юбка. Она даст мне повод пофантазировать, пока мы едем верхом.
И он ушел, оставив ее всю гореть от стыда.
Глава 21
Когда Слоан вернулся, лошади были уже оседланы. Он проверил всю упряжь, с одобрением кивнул и подсадил Саманту. Она окаменела, когда он прикоснулся к ней, но времени размышлять о мелочах у него не было.
Он сознательно продлил пытку еще на сутки, но награда стоила того. Ему только надо проследить, чтобы она не злоупотребила этой маленькой уступкой снова – пока у него сохраняется такая жгучая жажда.
Он почти готов был гоняться за ее проклятым отцом по всему штату, если бы каждую ночь эта рыжеволосая колдунья делила с ним постель. Сейчас зима. Работы в такую пору ведутся не слишком активно. Какое-то время его люди обойдутся и без него. Он мог позволить себе неделю, может, даже две отдохнуть. В конце концов, ради чего он работал, как не ради денег? А они нужны, чтобы получать от этой жизни максимум удовлетворения.
Выезжая из городка вслед за ней и услаждая свой взгляд тем, как она покачивалась перед ним в седле, он почти уговорил себя. Не имело значения, что она не похожа ни на одну из тех, кого он знал. Она-таки женщина и отвечает на его призыв. Вот и все, чего ему хочется.
Но когда они ровным шагом ехали через долину, Слоан уже объяснял Саманте разные премудрости, а она с легкостью схватывала их суть, задавая все новые и новые вопросы. Она значительно лучше, чем он, разбиралась в сельском хозяйстве, и он не раз обрывал ее, когда она невольно уклонялась от темы, расспрашивая о фермах, мимо которых они проезжали. Прошло очень много времени с тех пор, как он разговаривал с равным себе собеседником. Его несколько озадачивало то, что сейчас это женщина.
О, Эммануэль Нили был великолепным собеседником – первые несколько вечеров, что он провел в поселке. Слоан отдал бы должное его уму, если бы не его слишком вольные взгляды. Но разговор с Эммануэлем был не то же самое, что разговор с Самантой. Эммануэль знал все и не интересовался чужим мнением. Саманта жадно ловила любую информацию; ее разум сравнивал вновь услышанное со сведениями, огромным количеством которых она уже обладала. С безупречной логикой она расправлялась с житейскими предрассудками, но внимательно прислушивалась к мнению Слоана, давая понять, что относится к нему с уважением.
Они все еще обсуждали противоречия между правом железнодорожных компаний прокладывать дороги ценой человеческих жизней, с одной стороны, и целесообразностью экспансии и выгодой коммуникаций – с другой, когда наконец стемнело и пора было устраиваться на ночлег. Саманта наивно отстаивала постулат, что цель не оправдывает средства, а Слоан уже помогал ей спуститься с лошади.
– Я собираюсь вас поцеловать, – сообщил он. – Расскажете мне про цель и средства, когда я кончу.
Протестуя, она открыла было рот, но он просто-напросто воспользовался ситуацией. Он обхватил ее губы своими и погрузил ей в рот язык.
Саманта едва не выскользнула из его рук, но когда пришла в себя, то ответила с такой силой, что его словно током ударило. Она догадалась обнять его за шею, и он поднял ее вместо того, чтобы наклоняться. Это было как поджаривание самого себя на открытой горелке. Но он не достиг своей цели.
Он всего лишь хотел радикальным средством прервать ее красноречие, а теперь не мог от нее оторваться. Ее незатянутые корсетом груди касались его груди, ее бедра колыхались в поисках более удобной позиции как раз в том месте, которое и так беспокоило его больше всего. Если он немедленно не оторвет ее от себя, они покатятся по земле, и им не потребуется даже одеяло, не говоря уже о кровати и чистых простынях.
Она отклонила голову, чтобы вдохнуть воздуха, и его губы скользнули по ее шее. У нее была прекрасная шея – длинная, тонкая, с легким ароматом лаванды. Вся она была вкуснее конфеты и не делала ничего, чтобы остановить его. Он видел все более соблазнительные ее местечки, но этот уродливый корсаж только прогибался под руками.
По-видимому, он расстегивается сзади. Он не имел ни малейшей возможности добраться под тяжелой шубкой до этих застежек, не поднимая всех ее тряпок. Вздохнув, Слоан признал свое поражение. Он поцеловал ее в щеку, потом в бровь и, еще раз глубоко вздохнув, оторвался и посмотрел ей в глаза.
– Может быть, нам придется ехать всю ночь. Пароходик уже отплыл, так что мы не сможем перебраться на тот берег, но если поторопиться, мы окажемся в постели уже к полуночи.
Она подняла на него глаза. Радость, которую она у него вызывала, он никогда не переживал ни с одной другой женщиной. Девушка не вспыхнула румянцем, не отвернулась застенчиво, не смеялась над ним. Она просто смотрела на него, как если бы он олицетворял собой что-то новое, изумительное и восхитительное одновременно. Слоан знал, что он очень далек от совершенства, но тем не менее ощутил восторг. Он провел пальцем по ее губам.
– Сэм?
Она покачала головой и отодвинулась.
– Ты ведь не хочешь, чтобы я натерла себе что-нибудь, – и это было все, что она сказала, поворачиваясь к нерасседланным лошадям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
В этот момент раздался его веселый голос:
– Можете открыть глаза. Я уже под одеялами.
– Почему бы вам не носить нижнего белья, как остальные? – проворчала она, поворачиваясь к нему и натягивая одеяло. Она не собиралась раздеваться и лишь для удобства расстегнула брюки.
– Я мог бы спросить вас о том же, – сказал он все так же весело. – Я знаю, вы не носите корсета. А панталоны носите – или такие длинные кружевные штучки?
– Отец не разрешал нам носить корсеты. Он говорил, что это нездорово. Что до остального – фантазируйте сколько угодно!
– Но не слишком долго, – отозвался он довольным голосом. – На следующую ночь я узнаю все ваши маленькие секреты. – Он прервался, а потом продолжил: – И еще. Я согласен с вашим отцом. Все эти китовые усы или проволока только деформируют тело. Надо было пристрелить того, кто все это придумал, – кем бы он ни был.
Саманта под одеялами свернулась калачиком и натянула сверху свою кроличью шубку. Становилось по-настоящему холодно.
– Представляю себе мужчину, который ненавидит женщин, придумавших корсет. Женщинам вообще не позволено ничего изобретать.
– У женщин нет собственного разумения. Им нравится делать то, что им велят. Вот почему они ничего не изобретают.
Саманта громко рассмеялась:
– И корсеты женщины носят, потому что им так велят. Полагаю, теперь мужчины собираются распорядиться не носить корсетов.
– Именно это и сделал ваш отец, – отозвался Слоан, не понимая, над чем она смеется.
Она хихикнула:
– Да. И мы подчинились.
– Приятно осознавать, что вы хоть кому-то подчиняетесь, – его голос, однако, звучал весьма загадочно.
– Когда нам нравится, – согласилась она.
– Вы хотите сказать, что не подчинились бы ему, если бы вам не понравилось?
Он пододвинулся поближе. Саманта поправила седло, которое служило ей подушкой.
– Нет, я имею в виду, что не стала бы носить корсет, даже если бы вы мне заплатили.
– Значит, когда ваш отец разрешил вам не носить корсет, он лишь констатировал то, что вы его и так не носите.
– Прекрасно! Глядишь, и вы скоро научитесь понимать, что вам говорят.
– Да, черт возьми! – сердито ответил он, поворачиваясь к ней спиной.
Она опять хихикнула:
– Спокойной ночи, мистер Толботт!
Он, помрачнев, проигнорировал ее насмешку.
* * *
Все стало совсем по-другому, когда на следующий день они наконец прибыли в Арипозу – захолустный старательский городок с домами, немногим лучше, чем простые хибары. Саманта все еще чувствовала себя неловко – верхом в длинной габардиновой юбке, которая, развеваясь над сапогами, открывала ее чулки. Любопытный взгляд Слоана не позволял ей искать в нем поддержки. Можно подумать, он никогда прежде не видел женских ног!
Слезать с лошади в таком наряде очень неудобно, и ей пришлось прибегнуть к помощи Толботта. Он ловко поддержал ее за талию, как если бы всегда этим занимался, и с такой легкостью спустил на землю, что у нее захватило дух. Саманта так и стояла – уткнувшись носом ему в грудь, пока он не отпустил руку, потом поморщилась. Он был выше любого другого мужчины. Она привыкла смотреть мужчинам в глаза.
Как только он отпустил ее, она быстро отступила назад.
– С чего мы начнем? – спросила девушка, чтобы заполнить неловкую паузу. Саманта плохо сознавала, где она и кто на них смотрит. Казалось, весь ее мир в эту минуту замкнулся на Слоане.
Он довольно усмехнулся:
– Я знаю, с чего бы я начал. Я бы начал с этой маленькой складки за этим ужасным корсажем. Где вы берете ваши платья? Ни одно из них вам не идет.
У этого человека просто железные нервы! Саманта потянула корсаж, стараясь разгладить складку, но платье принадлежало матери, и она недостаточно хорошо прогладила его, когда собиралась. Девушка застегнула шубку.
– Это платье матери! – вызывающе ответила она. Его брови слегка поднялись.
– Понимаю. Все эти обноски, что вы надеваете, принадлежат либо сестрам, либо матери. А собственные у вас есть?
– Я выросла из них и вообще носила их нечасто. И шить я не умею. Давайте-ка успокоимся на том, что есть. Мой гардероб – это не ваше дело, – и поспешно, чтобы он не подумал, что у нее невысокие требования, сказала: – Так с чего мы начнем поиски моего отца?
– С конюшен. У него лошадь горячая, как у вас. От них не слишком-то много толку в горах, но и тут есть люди, которые хотели бы их разводить. Такую лошадь наверняка кто-нибудь помнит.
Саманта гадала, сознательно ли он пытался задеть ее, сказав, что люди помнили скорее лошадь, чем отца, но сейчас ей не хотелось его провоцировать. Она последовала за Толботтом к конюшням, ведя своего Красавчика под уздцы.
Он оказался прав. Люди на конюшнях помнили лошадь, говорили, что видели такую здесь ранней весной, но точно сказать, когда именно, не могли. Не знали они и того, куда направлялся владелец.
Саманта вытащила миниатюрный дагерротип, который носила в кармане.
– Этот? – спросила она.
Мужчины передавали фотографию из рук в руки, хмурились, кивали и снова рассматривали.
– Похож. Прошло много времени, но вроде бы он. Ей хотелось топнуть ногой и потребовать сказать определеннее, но вместо этого она просто убрала миниатюру в карман. Если работники отдавали отчет своим словам, значит, отец покинул гору живым. Девушка нерешительно посмотрела на Слоана, лицо которого словно окаменело. Видимо, зря она считала его убийцей.
Получив подтверждение, Саманта вздохнула с облегчением. Она была столь же скверной, как и он: подозревая в способности к убийству, все же пошла на эту идиотскую сделку. Весьма неприятно, что у них гораздо больше общего, чем она была готова допустить.
– А теперь куда? – проговорила она, когда они поставили лошадей в конюшню и двинулись по городку обратно.
– В отель.
Саманта встревоженно остановилась. Подол ее юбки волочился по земле, войлочная шляпа лишь отдаленно напоминала дамский капор, но она не замечала, как на нее смотрели.
– Совсем маленький вопросик, Слоан Толботт. Если вы рассматриваете наш поход на конюшни как выполненное условие, то наше соглашение больше не работает.
Мужчина обернулся и смерил ее взглядом, и она почувствовала себя Полупинтой, как он ее называл. Он мог быть на голову выше, но оказался раза в два шире. Мышцы тотчас заиграли у него под курткой, стоило ему лишь дотронуться до нее.
Слоан взял Саманту за руку и повел вперед.
– Ваш отец мог останавливаться в отеле, – зарокотал он. – Раз уж мне приходится вам все до мелочей объяснять, оставайтесь там в комнате, пока я не разузнаю.
Естественно. Она была слишком взвинченна, чтобы рассуждать здраво. Надо взять себя в руки. Она поспешила за ним.
Портье по фотографии тут же вспомнил ее отца.
– Он старался разъяснить китайцам, работавшим на железной дороге, что их эксплуатируют, предлагал им написать коллективную жалобу. Слава Богу, что его не вываляли в смоле и перьях – все-таки страшно потерять работу!
– Он не говорил, куда собирается? – спросил Слоан, не глядя на Саманту.
– Во Фриско или в Сакраменто, я думаю. Он принял это дело слишком близко к сердцу, отыскал список администрации железной дороги и отправился куда-то к ним.
Слоан положил на стол банкноту.
– Нам нужна комната на ночь. Хокинс еще в Эмпориуме?
Портье даже не переспрашивал, а предложил им подписаться как мистер и миссис.
– Вроде. Хокинс не из тех, кому можно безнаказанно перейти дорогу.
Слоан положил перо.
– Пусть нам приготовят горячую ванну. – Он поднял вьюки на плечо и зашагал вверх по лестнице.
Саманта подобрала юбку и поспешила за ним. Нет, дело еще не сделано. Теперь надо собираться в Сан-Франциско. Люди всегда запоминали отца, так что найти его следы будет нетрудно. Они только что убедились в этом.
– Далеко ли до Сакраменто? – спросила она задыхаясь, потому что едва поспевала за широко шагающим Слоаном.
– Ваш отец мог бы перехватить администрацию на собрании директоров во Фриско, это по крайней мере день верхом. – Он повернул в коридор, нашел нужную дверь и вставил ключ.
– Может, поспешим? Сейчас еще утро. К вечеру почти доберемся до места. – Саманта была слишком озабочена, чтобы останавливаться на полпути, и, покорно следуя за Слоаном, даже глазом не моргнула, пока он не захлопнул дверь.
Только тут она дрогнула. В глазах Слоана горело желание. Она почувствовала, что ее обожгло, хотя он и руки не протянул. Вся затрепетав, она лишь плотнее запахнула шубку.
– Соглашение касалось только Арипозы. Я найму Хокинса, пусть он съездит во Фриско. – Толботт сбросил седельные вьюки.
Она подскочила как ужаленная, но так и не сняла шубки.
– Может быть, нам продлить соглашение? – осторожно спросила она, не слишком заботясь о словах, в надежде, что он поймет ее правильно.
Он с любопытством заглянул ей в глаза, затем снял с нее шляпу и провел рукой по голове, перебирая шелковистые пряди. Саманта старалась выглядеть спокойной, но ее всю трясло. Она была сама не своя и подумала, что, видимо, заболевает.
– Сорок восемь часов? – спросил он наугад.
Ее глаза расширились от ужаса. Она считала, что знает, чем мужчины занимаются с женщинами в постели, но даже лошади не могут проделывать это сорок восемь часов кряду. Она перевела дыхание и кивнула:
– После того, как доберемся до Фриско.
Он нахмурился, еще раз погладил ее по голове, затем развел ее руки в стороны. Ее шубка распахнулась, и он сбросил ее с плеч девушки. Корсаж платья Саманты не был подогнан как следует, он сидел на ней, скорее, как старый мешок, но теперь Слоан, кажется, добился своего и видел то, что хотел. Он медленно кивнул.
– Хорошо, но тогда мы должны скакать как черти. И лучше не жалуйтесь, что вы натерли себе что-нибудь, когда мы приедем.
Она не думала, по-прежнему не думала. Когда он наклонился к своим вьюкам, она поспешила к нему на помощь.
– А что насчет этой ванны, которую вы заказали?
– Пусть обслужат кого-нибудь другого. – Он распахнул дверь и устремился вниз по лестнице, Саманта едва за ним поспевала.
Она знала, что пожалеет об этом, уже жалела. Когда Слоан швырнул ключ и деньги изумленному портье, она выбежала за дверь, чтобы никто не увидел ее пылающих щек. Интересно, что думает портье об их столь кратком времяпрепровождении в номере? Не стоило гадать.
Она только что согласилась подарить Слоану Толботту сорок восемь часов за закрытой дверью, в комнате вроде той, откуда они выскочили. Девушка не обратила внимания на кровать, пока была там, но теперь эта кровать всплыла перед ее мысленным взором. Кровать не была особенно широкой, в ней уместились бы только двое, лежа бок о бок. Если мужчина был тех же размеров, что и Слоан, женщине оставалось лишь тесно прижаться к нему. Толботт наверняка это заметил. И они были бы без одежды, и он бы лежал на ней – или наоборот.
Лучше бы она умерла до того, как все это кончится. Или до того, как начнется. Еще недавно ситуация казалась весьма абстрактной теперь, когда они могли провести двадцать четыре часа в объятиях друг друга, становилась куда реальнее.
Девушка услышала за спиной шаги Слоана. Через несколько секунд он уже был рядом. Толботт молчал, но она чувствовала его дыхание. Казалось, у нее начинается крапивница: в том месте, куда он недавно смотрел, распахнув на ней шубку, ужасно жгло.
– Проследите, чтобы оседлали лошадей. Я поищу Хокинса, – прервал он наконец молчание, когда они добрались до конюшен.
Только сейчас она заметила, что даже платья не сменила. Она испуганно посмотрела на юбку. Это будет чертовски долгая дорога!
Слоан пальцами приподнял ее подбородок. Его глаза почти потеплели, когда он поймал ее взгляд.
– Мне нравится эта юбка. Она даст мне повод пофантазировать, пока мы едем верхом.
И он ушел, оставив ее всю гореть от стыда.
Глава 21
Когда Слоан вернулся, лошади были уже оседланы. Он проверил всю упряжь, с одобрением кивнул и подсадил Саманту. Она окаменела, когда он прикоснулся к ней, но времени размышлять о мелочах у него не было.
Он сознательно продлил пытку еще на сутки, но награда стоила того. Ему только надо проследить, чтобы она не злоупотребила этой маленькой уступкой снова – пока у него сохраняется такая жгучая жажда.
Он почти готов был гоняться за ее проклятым отцом по всему штату, если бы каждую ночь эта рыжеволосая колдунья делила с ним постель. Сейчас зима. Работы в такую пору ведутся не слишком активно. Какое-то время его люди обойдутся и без него. Он мог позволить себе неделю, может, даже две отдохнуть. В конце концов, ради чего он работал, как не ради денег? А они нужны, чтобы получать от этой жизни максимум удовлетворения.
Выезжая из городка вслед за ней и услаждая свой взгляд тем, как она покачивалась перед ним в седле, он почти уговорил себя. Не имело значения, что она не похожа ни на одну из тех, кого он знал. Она-таки женщина и отвечает на его призыв. Вот и все, чего ему хочется.
Но когда они ровным шагом ехали через долину, Слоан уже объяснял Саманте разные премудрости, а она с легкостью схватывала их суть, задавая все новые и новые вопросы. Она значительно лучше, чем он, разбиралась в сельском хозяйстве, и он не раз обрывал ее, когда она невольно уклонялась от темы, расспрашивая о фермах, мимо которых они проезжали. Прошло очень много времени с тех пор, как он разговаривал с равным себе собеседником. Его несколько озадачивало то, что сейчас это женщина.
О, Эммануэль Нили был великолепным собеседником – первые несколько вечеров, что он провел в поселке. Слоан отдал бы должное его уму, если бы не его слишком вольные взгляды. Но разговор с Эммануэлем был не то же самое, что разговор с Самантой. Эммануэль знал все и не интересовался чужим мнением. Саманта жадно ловила любую информацию; ее разум сравнивал вновь услышанное со сведениями, огромным количеством которых она уже обладала. С безупречной логикой она расправлялась с житейскими предрассудками, но внимательно прислушивалась к мнению Слоана, давая понять, что относится к нему с уважением.
Они все еще обсуждали противоречия между правом железнодорожных компаний прокладывать дороги ценой человеческих жизней, с одной стороны, и целесообразностью экспансии и выгодой коммуникаций – с другой, когда наконец стемнело и пора было устраиваться на ночлег. Саманта наивно отстаивала постулат, что цель не оправдывает средства, а Слоан уже помогал ей спуститься с лошади.
– Я собираюсь вас поцеловать, – сообщил он. – Расскажете мне про цель и средства, когда я кончу.
Протестуя, она открыла было рот, но он просто-напросто воспользовался ситуацией. Он обхватил ее губы своими и погрузил ей в рот язык.
Саманта едва не выскользнула из его рук, но когда пришла в себя, то ответила с такой силой, что его словно током ударило. Она догадалась обнять его за шею, и он поднял ее вместо того, чтобы наклоняться. Это было как поджаривание самого себя на открытой горелке. Но он не достиг своей цели.
Он всего лишь хотел радикальным средством прервать ее красноречие, а теперь не мог от нее оторваться. Ее незатянутые корсетом груди касались его груди, ее бедра колыхались в поисках более удобной позиции как раз в том месте, которое и так беспокоило его больше всего. Если он немедленно не оторвет ее от себя, они покатятся по земле, и им не потребуется даже одеяло, не говоря уже о кровати и чистых простынях.
Она отклонила голову, чтобы вдохнуть воздуха, и его губы скользнули по ее шее. У нее была прекрасная шея – длинная, тонкая, с легким ароматом лаванды. Вся она была вкуснее конфеты и не делала ничего, чтобы остановить его. Он видел все более соблазнительные ее местечки, но этот уродливый корсаж только прогибался под руками.
По-видимому, он расстегивается сзади. Он не имел ни малейшей возможности добраться под тяжелой шубкой до этих застежек, не поднимая всех ее тряпок. Вздохнув, Слоан признал свое поражение. Он поцеловал ее в щеку, потом в бровь и, еще раз глубоко вздохнув, оторвался и посмотрел ей в глаза.
– Может быть, нам придется ехать всю ночь. Пароходик уже отплыл, так что мы не сможем перебраться на тот берег, но если поторопиться, мы окажемся в постели уже к полуночи.
Она подняла на него глаза. Радость, которую она у него вызывала, он никогда не переживал ни с одной другой женщиной. Девушка не вспыхнула румянцем, не отвернулась застенчиво, не смеялась над ним. Она просто смотрела на него, как если бы он олицетворял собой что-то новое, изумительное и восхитительное одновременно. Слоан знал, что он очень далек от совершенства, но тем не менее ощутил восторг. Он провел пальцем по ее губам.
– Сэм?
Она покачала головой и отодвинулась.
– Ты ведь не хочешь, чтобы я натерла себе что-нибудь, – и это было все, что она сказала, поворачиваясь к нерасседланным лошадям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38