Она не хотела обманывать себя: Чак Уилсон чертовски привлекательный мужчина и сразу понравился ей. И не имело никакого значения, калека он или нет.
– Мы готовы присоединиться к вам за ужином, миссис Уилсон, – сказала она со всей возможной любезностью, на какую была способна. – Чак сообщил мне все что мог о моем муже, и я очень ему за это благодарна. И за то, что он сделал для Кайла. – Она запнулась, сознавая неуместность этой фразы и понимая, что в такой ситуации вообще не бывает правильных слов. – Мне очень жаль, что Чак получил такие тяжелые ранения из-за Кайла. Если моя семья может чем-нибудь помочь...
– Никто не может нам помочь, – холодно ответила миссис Уилсон. В ее глазах застыло страдание.
Серена колебалась. То, что она собиралась сказать, могло быть неправильно истолковано и прозвучать оскорбительно, но она все же произнесла:
– Я не хочу обидеть вас, миссис Уилсон, но моя семья весьма состоятельна и...
К своему облегчению, она увидела, что ее слова не были восприняты как оскорбление.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, миссис Андерсон, и благодарна за ваше предложение, – с достоинством ответила женщина. – Но дело не в деньгах. Дело в отношении Чака к тому, что с ним случилось. Он ни разу не выразил сожаления по поводу того, что сделал, ни разу не обвинил в своих бедах вашего мужа. Но он не в силах принять свою судьбу. Он даже не пытался примириться с ней.
Послышался скрип коляски, выезжавшей из «берлоги». Больше женщинам не о чем было говорить.
– Я накрою на стол, – сказала миссис Уилсон, как только ее сын показался в гостиной. – Ваш визит был для нас приятным разнообразием. Может, при случае позвоните нам, миссис Андерсон?
Рэдфорд смотрел на Габриэль словно на умалишенную.
– Я правильно тебя понял, крошка? Ты сматываешь удочки? Бросаешь все, за что мы боролись, и едешь во Вьетнам? Ты оставляешь меня и ребят в ту самую минуту, когда мы наконец потом и кровью добились своего?
Габриэль кивнула, не спуская решительного взгляда с его лица. Она знала, что ее ждет. Она понимала, что не только отказывается от денег и славы, но и совершает предательство, оставляя группу без солиста.
– Да. Мне очень жаль, Рэдфорд. Я понимаю, какой дикостью все это кажется тебе. Понимаю, сколь неудачно выбрала время, ведь сейчас группа стоит на пороге настоящего успеха – подписан контракт на запись альбома, но я обязана это сделать, mon ami. Ты сумеешь найти другую певицу, может, даже лучше меня.
– Ты заявляешься ко мне, говоришь, что намерена испортить все, ради чего я трудился, с тех пор когда пешком ходил под стол, и тебе нечего сказать, кроме «мне очень жаль»? За кого ты меня держишь? Уж не думала ли ты, что я отвечу «все в порядке, мадам, не волнуйтесь»? Черта с два!
Все, что до сих пор оставалось невысказанным между ними, выплеснулось в приступе яростной злобы.
– Ты и есть наша группа! – Рэдфорд не видел смысла скрывать правду. – В той же мере, что и я сам! Ты не можешь просто взять и уйти. И не надейся!
Глаза Рэдфорда полыхали жгучим гневом, и Габриэль понимала: он совершенно прав. Она предала его, предала всех участников группы.
– Я уже сказала, что сожалею, – срывающимся голосом произнесла она. – Я сказала так, потому что не знаю других слов. Мне очень жаль. Отлично понимаю, как скажется мой поступок на всех вас, но обязана это сделать. Я обязана попытаться найти Гэвина. Я больше не могу сидеть сложа руки.
– Боже мой! – Рэдфорд одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и так крепко сжал плечи Габриэль, что она вскрикнула от боли. – Забудь его! Он мертв! С ним все кончено! – Гнев смешивался в его сердце с другими чувствами, так долго копившимися под спудом. – Все это тянется слишком долго, Габриэль. Ты хочешь того же, чего хочу я. Ты хочешь покорить весь мир. И ты можешь это сделать. Ты и я – мы сможем быть вместе. Ты понимаешь, о чем я говорю? Быть вместе не только на сцене, но и в личной жизни! Я хочу тебя, крошка. А ты хочешь меня. И всегда хотела. И всегда будешь хотеть.
Его прикосновение жгло кожу Габриэль сквозь тонкий шелк блузки. Она стояла, не в силах шевельнуться. К ее горлу подступили слезы стыда и отчаяния, но тут послышался голос Мишеля:
– Крошка Гэвин споткнулся и ободрал колени. Пожалуй, тебе стоит подойти и успокоить его.
Габриэль оттолкнула Рэдфорда. Она не смотрела на Рэдфорда, не отваживалась на него смотреть.
– Спасибо, Мишель. Где ребенок? Веди меня к нему.
Прошло немало времени, прежде чем она вновь обрела спокойствие. Она едва не предала Гэвина, и только вмешательство Мишеля спасло ее. Мысль об этом мучила, иссушала, сердце.
Когда Габриэль и Рэдфорд встретились вновь, они оба понимали, что вплотную приблизились к Рубикону и должны его перейти.
– Я вылетаю в Париж утром после нашего последнего концерта в Америке, – сказала Габриэль. Под ее глазами выступили темные круги, лицо, неизменно искрившееся лукавством и смехом, было бледным и хмурым.
Рэдфорд видел, что не в его силах уговорить ее остаться.
– Я беру другую певицу, – хриплым голосом произнес он. – Но лишь на время. Ты по-прежнему остаешься членом группы. – Понимая, что еще секунда – и он окончательно потеряет самообладание, Рэдфорд повернулся и быстро пошел прочь.
Она смотрела на его стройные ноги, обтянутые голубыми джинсами, на широкие плечи с бугрившимися под белой футболкой мускулами и ненавидела себя за чувство сожаления, пронизывавшее ее до глубины души.
Когда две недели спустя Габриэль входила в вестибюль «Георга V», чтобы встретиться с Сереной, она все еще чувствовала себя подавленной.
Серена приехала в Париж накануне. Она сообщила о своем прибытии по телефону и добавила, что уже получила вьетнамскую визу. Габриэль ничуть не удивилась. Она понимала, что такой «пустяк», как получение разрешения на въезд в страну, охваченную войной, не представляет ни малейшего затруднения для женщины, у которой наверняка есть друзья в самых высоких кругах.
Пересекая роскошный вестибюль, Габриэль улыбнулась. Она не удивилась бы, даже скажи ей Серена, что ее отец – министр внутренних дел Британии.
– Габриэль! – крикнула Серена, устремляясь ей навстречу, ослепительно красивая в клубнично-розовом шерстяном костюме с короткой юбкой.
Они обнялись в центре холла, не обращая внимания на заинтересованные взгляды мужчин. Внезапно Серена отпрянула и вопросительно заглянула в мрачное лицо подруги.
– Господи, Габриэль! Что с тобой произошло за то время, пока мы не виделись? Ты выглядишь так, словно тебя пропустили через центрифугу!
– Так и было, – с улыбкой отозвалась Габриэль, вдруг снова почувствовав себя прежней веселой озорницей. – А ты? Ты и сама немножко нервничаешь?
Серена рассмеялась.
– Да уж, после Вашингтона мне не приходилось скучать, – сказала она, вспоминая о Чаке. Взяв Габриэль под руку, она вывела ее из отеля на парижские улицы, залитые бледным ноябрьским солнцем, и заговорщическим голосом произнесла: – Сейчас я тебе все расскажу.
Глава 28
Эббра арендовала дом с видом на море, примерно в полумиле от Ла-Иоллы. Родители были шокированы, когда она сообщила им, что переезжает, но Эббра осталась непреклонной.
– Чтобы работать, мне нужно уединение, мама, – сказала она, беря мать под руку и ласково стискивая ее пальцы, надеясь на понимание.
– Тебе и здесь никто не мешает. Господи, да ты часами сидишь над машинкой в своей комнате! Это так неестественно – проводить столько времени в одиночестве!
– Все писатели проводят в уединении долгие часы, мама! – смеясь, воскликнула Эббра. – Будь иначе, они никогда ничего бы не написали!
– Когда вернется Льюис, тебе все равно не удастся подолгу сидеть взаперти, – раздраженно возразила мать. – И тогда о твоих писательских забавах придется забыть.
Несмотря на то что Льюис числился пропавшим без вести, а не военнопленным, Эббра настаивала, чтобы домашние говорили о нем так, словно его благополучное возвращение – лишь вопрос времени.
Она вздохнула, подумав о том, что продолжать беседу бессмысленно.
Работа Эббры казалась матери невинным увлечением лишь до того дня, когда вышла в свет ее первая книга. После этого, встречая книгу на полках магазинов, сталкиваясь со зримым свидетельством успеха дочери, который ее раздражал, мать уже не считала занятие Эббры безвредным.
Эббра была потрясена, впервые увидев свое произведение напечатанным, и всякий раз, когда ей на глаза попадалась книга с ее именем на обложке, душу наполняло ликование. Однако она не могла не замечать тех страхов, которые внушал матери ее новый статус. Не желая ввязываться в бесплодную дискуссию о том, одобрил бы ее Льюис или осудил, Эббра сказала:
– Я собираюсь поехать в магазин за постельным бельем и скатертями. Не хочешь составить мне компанию? Мы могли бы вместе пообедать и сходить в музей или картинную галерею.
Раздражение матери несколько улеглось. Беседа перешла в другое русло. Неделю спустя, набив машину одеждой, книгами и хозяйственной утварью и аккуратно уложив пишущую машинку рядом с собой на пассажирском сиденье, Эббра отправилась на юг, к своему новому дому.
Во второй половине декабря Эббра вернулась в Сан-Франциско, чтобы встретить Рождество с родителями. Ее ждала открытка от Скотта, на которой стояла лишь его подпись, твердая и размашистая, до боли знакомая.
Заметив подозрительные взгляды, которые мать бросала в ее сторону, Эббра торопливо сунула открытку в конверт. Не было сказано ни слова, но Эббра почти не сомневалась: мать угадала, почему Скотт больше не навещает ее и не звонит. В своей открытке Скотту Эббра также поставила только автограф и не сообщила о переезде. Если появятся новости о Льюисе, она свяжется со Скоттом, а до той поры Эббра приказала себе выбросить его из своих мыслей.
Габриэль и Серена прислали Эббре открытки с письмами, которые как нельзя лучше укрепили ее дух. Обе ее подруги находились в Сайгоне. Габриэль не покладая рук занималась поисками людей, знавших ее дядю, а Серена трудилась в одном из городских приютов для детей. Последнее обстоятельство изумило Эббру. Ей было трудно представить изысканную, утонченную Серену в роли няньки, которая кормит и баюкает младенцев.
Первого февраля, готовя себе завтрак, Эббра включила телевизор и с ужасом выслушала новости о новогоднем наступлении Вьетконга. По всему Южному Вьетнаму сотни городов и американских военных баз одновременно подверглись нападению. В Сайгоне вьетконговцы взорвали бомбу у стены посольства США и вошли через образовавшуюся брешь на его территорию. Поступали сообщения о том, что посольство захвачено и находится под контролем Вьетконга, что огненный вал войны докатился наконец до южной столицы.
Весь день Эббра прослушивала каждый выпуск новостей, тревожась за Серену и Габриэль и гадая, грозит ли им опасность. В программах вечерних новостей вели прямую трансляцию с места событий. В посольстве были убиты четыре солдата и один тяжело ранен. Первоначальное сообщение о том, что посольство захвачено, теперь отрицалось, однако ситуация оставалась весьма серьезной. Территорию посольства устилали трупы вьетконговцев, и продолжался плотный пулеметный огонь. Через шесть с половиной часов после нападения объявили, что посольство очищено от противника – последний из нападавших был застрелен одним из старших дипломатов на лестнице внутри здания.
В течение недели выпуски новостей сообщали о непрекращающихся столкновениях между Вьетконгом и американскими, а также южновьетнамскими силами.
Эббра понимала, что, пока не будет восстановлен порядок, ждать вестей от Габриэль и Серены не приходится. Пасмурные февральские дни тянулись с мучительной неторопливостью. Как только в Сайгоне утвердилось спокойствие, появились тревожные репортажи о боевых действиях к северу от города, в древней столице, Хюэ.
Бои в Хюэ длились двадцать четыре дня, и к тому времени, когда они закончились, когда с башни возвышавшегося над городом старинного форта был сорван вьетконговский флаг и вновь водружено желто-красное знамя Южного Вьетнама, потери американских морских пехотинцев составили сто пятьдесят погибших. В стычках, нередко принимавших характер рукопашной, погибли четыреста вьетконговцев и, по предварительным оценкам, около тысячи гражданских лиц; некоторые из них пали от пуль бойцов коммунистических «эскадронов смерти», другие стали жертвами американских авиационных и артиллерийских ударов. Город, один из самых старых и красивых во всем Вьетнаме, лежал в руинах.
Эббра как раз читала газетную заметку с парадоксальным утверждением американского офицера, будто «спасти город можно, только разрушив его», когда принесли телеграмму от Габриэль. Они с Сереной были в безопасности. «Новогоднее нападение» было tres grisant – «весьма захватывающим», – ракеты и снаряды на трое суток превратили их в пленниц гостиничного номера, но теперь все в порядке. Габриэль обещала скоро написать и передавала сердечный привет.
Эббра испытала громадное облегчение. Теперь она вновь могла сосредоточиться на книге. Она пообещала Пэтти, что роман будет закончен к Пасхе, что она хочет показать себя настоящим профессионалом и уложиться в срок, который сама определила.
Следующие несколько недель телерепортажи были посвящены боям у Кхесань, морской базы на северо-западной окраине Южного Вьетнама. Задачей морских пехотинцев было перекрыть пути проникновения северовьетнамцев из Лаоса, граница которого проходила в восьми километрах к западу.
Тридцать первого Марта усталый и нездоровый на вид президент Джонсон выступил по национальному телевидению, объявив, что не собирается баллотироваться на второй срок. Эббра почувствовала прилив надежды. Выборы нового президента сулили смену политического курса. Юджин Маккарти и Роберт Кеннеди, кандидаты от демократов, были противниками войны. Если один из них станет президентом, война, вне всяких сомнений, будет завершена. Эббра склонялась к кандидатуре Кеннеди.
Первого апреля она закончила книгу, третьего передала ее Пэтти, и они отметили это событие праздничным обедом. Четвертого Эббра чувствовала себя так, словно уже никогда не сможет ничему радоваться. В Мемфисе застрелили Мартина Лютера Кинга. Убийство человека, который неизменно выступал за мирное разрешение конфликтов, какие бы провокации против него ни устраивали, представлялось столь чудовищным, что Эббре показалось, будто погиб член ее собственной семьи. Но худшее ждало впереди.
Шестого июня погиб Роберт Кеннеди, которого Эббра прочила в президенты. Его застрелили в лос-анджелесском отеле «Амбассадор» после триумфальной победы в предварительных выборах от штата Калифорния.
Две недели спустя, когда у выкрашенного пастельными тонами домика Эббры остановился черный лимузин, она сразу поняла всю справедливость пословицы «беда не приходит одна». Она не помнила, как подошла к двери и открыла ее. Она помнила лишь, как стояла перед офицером и армейским капелланом и офицер мягко говорил ей:
– Нет ли у вас в округе друзей, которым можно позвонить, миссис Эллис?
Эббра покачала головой, ошеломленная тошнотворным чувством, что все это с ней уже было. Только тогда перед ней стоял другой военный. Он тоже предлагал позвонить друзьям. Тот человек принес ей вести о Льюисе, но по крайней мере о его гибели речь не шла. Эббра цеплялась за соломинку надежды. Она не видела причин, почему на сей раз ей должны сообщить о его смерти. Ее муж не мог погибнуть. Если бы Льюис умер, она бы знала. Ей не нужно было бы говорить об этом. Она бы почувствовала сама.
Оглядевшись вокруг и убедившись, что поблизости нет соседей, которых можно было попросить побыть с Эбброй, офицер безрадостным тоном произнес:
– Нам можно войти, миссис Эллис?
Эббра хотела сказать «да», но не могла вымолвить ни слова. Ее горло сжалось, будто ее душили. Она молча распахнула дверь и провела гостей в свой маленький кабинет. На столе стояла пишущая машинка. Эббра пыталась изложить на бумаге план очередной книги, и в корзине для бумаг лежало несколько смятых листков.
– Прошу вас, садитесь, миссис Эллис, – заговорил капеллан. В его глазах застыло сочувственное выражение. Эббра отвела от него взгляд и посмотрела на офицера.
– Вы по поводу Льюиса, да? Есть новости? Осторожно взяв Эббру за руку, офицер подвел ее к ближайшему креслу.
– Да, новости, – сказал он наконец. – И, боюсь, дурные. Человек, недавно освобожденный из плена, утверждает, будто бы ваш муж погиб в лесном лагере на полуострове Камау в октябре прошлого года.
Октябрь. Тот самый месяц, когда она летала в Вашингтон, чтобы принять участие в антивоенной демонстрации. Когда познакомилась с Сереной и Габриэль, когда ее переполняли надежды. Октябрь. Еще до того, как вышла первая ее книга. Восемь месяцев назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Мы готовы присоединиться к вам за ужином, миссис Уилсон, – сказала она со всей возможной любезностью, на какую была способна. – Чак сообщил мне все что мог о моем муже, и я очень ему за это благодарна. И за то, что он сделал для Кайла. – Она запнулась, сознавая неуместность этой фразы и понимая, что в такой ситуации вообще не бывает правильных слов. – Мне очень жаль, что Чак получил такие тяжелые ранения из-за Кайла. Если моя семья может чем-нибудь помочь...
– Никто не может нам помочь, – холодно ответила миссис Уилсон. В ее глазах застыло страдание.
Серена колебалась. То, что она собиралась сказать, могло быть неправильно истолковано и прозвучать оскорбительно, но она все же произнесла:
– Я не хочу обидеть вас, миссис Уилсон, но моя семья весьма состоятельна и...
К своему облегчению, она увидела, что ее слова не были восприняты как оскорбление.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, миссис Андерсон, и благодарна за ваше предложение, – с достоинством ответила женщина. – Но дело не в деньгах. Дело в отношении Чака к тому, что с ним случилось. Он ни разу не выразил сожаления по поводу того, что сделал, ни разу не обвинил в своих бедах вашего мужа. Но он не в силах принять свою судьбу. Он даже не пытался примириться с ней.
Послышался скрип коляски, выезжавшей из «берлоги». Больше женщинам не о чем было говорить.
– Я накрою на стол, – сказала миссис Уилсон, как только ее сын показался в гостиной. – Ваш визит был для нас приятным разнообразием. Может, при случае позвоните нам, миссис Андерсон?
Рэдфорд смотрел на Габриэль словно на умалишенную.
– Я правильно тебя понял, крошка? Ты сматываешь удочки? Бросаешь все, за что мы боролись, и едешь во Вьетнам? Ты оставляешь меня и ребят в ту самую минуту, когда мы наконец потом и кровью добились своего?
Габриэль кивнула, не спуская решительного взгляда с его лица. Она знала, что ее ждет. Она понимала, что не только отказывается от денег и славы, но и совершает предательство, оставляя группу без солиста.
– Да. Мне очень жаль, Рэдфорд. Я понимаю, какой дикостью все это кажется тебе. Понимаю, сколь неудачно выбрала время, ведь сейчас группа стоит на пороге настоящего успеха – подписан контракт на запись альбома, но я обязана это сделать, mon ami. Ты сумеешь найти другую певицу, может, даже лучше меня.
– Ты заявляешься ко мне, говоришь, что намерена испортить все, ради чего я трудился, с тех пор когда пешком ходил под стол, и тебе нечего сказать, кроме «мне очень жаль»? За кого ты меня держишь? Уж не думала ли ты, что я отвечу «все в порядке, мадам, не волнуйтесь»? Черта с два!
Все, что до сих пор оставалось невысказанным между ними, выплеснулось в приступе яростной злобы.
– Ты и есть наша группа! – Рэдфорд не видел смысла скрывать правду. – В той же мере, что и я сам! Ты не можешь просто взять и уйти. И не надейся!
Глаза Рэдфорда полыхали жгучим гневом, и Габриэль понимала: он совершенно прав. Она предала его, предала всех участников группы.
– Я уже сказала, что сожалею, – срывающимся голосом произнесла она. – Я сказала так, потому что не знаю других слов. Мне очень жаль. Отлично понимаю, как скажется мой поступок на всех вас, но обязана это сделать. Я обязана попытаться найти Гэвина. Я больше не могу сидеть сложа руки.
– Боже мой! – Рэдфорд одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и так крепко сжал плечи Габриэль, что она вскрикнула от боли. – Забудь его! Он мертв! С ним все кончено! – Гнев смешивался в его сердце с другими чувствами, так долго копившимися под спудом. – Все это тянется слишком долго, Габриэль. Ты хочешь того же, чего хочу я. Ты хочешь покорить весь мир. И ты можешь это сделать. Ты и я – мы сможем быть вместе. Ты понимаешь, о чем я говорю? Быть вместе не только на сцене, но и в личной жизни! Я хочу тебя, крошка. А ты хочешь меня. И всегда хотела. И всегда будешь хотеть.
Его прикосновение жгло кожу Габриэль сквозь тонкий шелк блузки. Она стояла, не в силах шевельнуться. К ее горлу подступили слезы стыда и отчаяния, но тут послышался голос Мишеля:
– Крошка Гэвин споткнулся и ободрал колени. Пожалуй, тебе стоит подойти и успокоить его.
Габриэль оттолкнула Рэдфорда. Она не смотрела на Рэдфорда, не отваживалась на него смотреть.
– Спасибо, Мишель. Где ребенок? Веди меня к нему.
Прошло немало времени, прежде чем она вновь обрела спокойствие. Она едва не предала Гэвина, и только вмешательство Мишеля спасло ее. Мысль об этом мучила, иссушала, сердце.
Когда Габриэль и Рэдфорд встретились вновь, они оба понимали, что вплотную приблизились к Рубикону и должны его перейти.
– Я вылетаю в Париж утром после нашего последнего концерта в Америке, – сказала Габриэль. Под ее глазами выступили темные круги, лицо, неизменно искрившееся лукавством и смехом, было бледным и хмурым.
Рэдфорд видел, что не в его силах уговорить ее остаться.
– Я беру другую певицу, – хриплым голосом произнес он. – Но лишь на время. Ты по-прежнему остаешься членом группы. – Понимая, что еще секунда – и он окончательно потеряет самообладание, Рэдфорд повернулся и быстро пошел прочь.
Она смотрела на его стройные ноги, обтянутые голубыми джинсами, на широкие плечи с бугрившимися под белой футболкой мускулами и ненавидела себя за чувство сожаления, пронизывавшее ее до глубины души.
Когда две недели спустя Габриэль входила в вестибюль «Георга V», чтобы встретиться с Сереной, она все еще чувствовала себя подавленной.
Серена приехала в Париж накануне. Она сообщила о своем прибытии по телефону и добавила, что уже получила вьетнамскую визу. Габриэль ничуть не удивилась. Она понимала, что такой «пустяк», как получение разрешения на въезд в страну, охваченную войной, не представляет ни малейшего затруднения для женщины, у которой наверняка есть друзья в самых высоких кругах.
Пересекая роскошный вестибюль, Габриэль улыбнулась. Она не удивилась бы, даже скажи ей Серена, что ее отец – министр внутренних дел Британии.
– Габриэль! – крикнула Серена, устремляясь ей навстречу, ослепительно красивая в клубнично-розовом шерстяном костюме с короткой юбкой.
Они обнялись в центре холла, не обращая внимания на заинтересованные взгляды мужчин. Внезапно Серена отпрянула и вопросительно заглянула в мрачное лицо подруги.
– Господи, Габриэль! Что с тобой произошло за то время, пока мы не виделись? Ты выглядишь так, словно тебя пропустили через центрифугу!
– Так и было, – с улыбкой отозвалась Габриэль, вдруг снова почувствовав себя прежней веселой озорницей. – А ты? Ты и сама немножко нервничаешь?
Серена рассмеялась.
– Да уж, после Вашингтона мне не приходилось скучать, – сказала она, вспоминая о Чаке. Взяв Габриэль под руку, она вывела ее из отеля на парижские улицы, залитые бледным ноябрьским солнцем, и заговорщическим голосом произнесла: – Сейчас я тебе все расскажу.
Глава 28
Эббра арендовала дом с видом на море, примерно в полумиле от Ла-Иоллы. Родители были шокированы, когда она сообщила им, что переезжает, но Эббра осталась непреклонной.
– Чтобы работать, мне нужно уединение, мама, – сказала она, беря мать под руку и ласково стискивая ее пальцы, надеясь на понимание.
– Тебе и здесь никто не мешает. Господи, да ты часами сидишь над машинкой в своей комнате! Это так неестественно – проводить столько времени в одиночестве!
– Все писатели проводят в уединении долгие часы, мама! – смеясь, воскликнула Эббра. – Будь иначе, они никогда ничего бы не написали!
– Когда вернется Льюис, тебе все равно не удастся подолгу сидеть взаперти, – раздраженно возразила мать. – И тогда о твоих писательских забавах придется забыть.
Несмотря на то что Льюис числился пропавшим без вести, а не военнопленным, Эббра настаивала, чтобы домашние говорили о нем так, словно его благополучное возвращение – лишь вопрос времени.
Она вздохнула, подумав о том, что продолжать беседу бессмысленно.
Работа Эббры казалась матери невинным увлечением лишь до того дня, когда вышла в свет ее первая книга. После этого, встречая книгу на полках магазинов, сталкиваясь со зримым свидетельством успеха дочери, который ее раздражал, мать уже не считала занятие Эббры безвредным.
Эббра была потрясена, впервые увидев свое произведение напечатанным, и всякий раз, когда ей на глаза попадалась книга с ее именем на обложке, душу наполняло ликование. Однако она не могла не замечать тех страхов, которые внушал матери ее новый статус. Не желая ввязываться в бесплодную дискуссию о том, одобрил бы ее Льюис или осудил, Эббра сказала:
– Я собираюсь поехать в магазин за постельным бельем и скатертями. Не хочешь составить мне компанию? Мы могли бы вместе пообедать и сходить в музей или картинную галерею.
Раздражение матери несколько улеглось. Беседа перешла в другое русло. Неделю спустя, набив машину одеждой, книгами и хозяйственной утварью и аккуратно уложив пишущую машинку рядом с собой на пассажирском сиденье, Эббра отправилась на юг, к своему новому дому.
Во второй половине декабря Эббра вернулась в Сан-Франциско, чтобы встретить Рождество с родителями. Ее ждала открытка от Скотта, на которой стояла лишь его подпись, твердая и размашистая, до боли знакомая.
Заметив подозрительные взгляды, которые мать бросала в ее сторону, Эббра торопливо сунула открытку в конверт. Не было сказано ни слова, но Эббра почти не сомневалась: мать угадала, почему Скотт больше не навещает ее и не звонит. В своей открытке Скотту Эббра также поставила только автограф и не сообщила о переезде. Если появятся новости о Льюисе, она свяжется со Скоттом, а до той поры Эббра приказала себе выбросить его из своих мыслей.
Габриэль и Серена прислали Эббре открытки с письмами, которые как нельзя лучше укрепили ее дух. Обе ее подруги находились в Сайгоне. Габриэль не покладая рук занималась поисками людей, знавших ее дядю, а Серена трудилась в одном из городских приютов для детей. Последнее обстоятельство изумило Эббру. Ей было трудно представить изысканную, утонченную Серену в роли няньки, которая кормит и баюкает младенцев.
Первого февраля, готовя себе завтрак, Эббра включила телевизор и с ужасом выслушала новости о новогоднем наступлении Вьетконга. По всему Южному Вьетнаму сотни городов и американских военных баз одновременно подверглись нападению. В Сайгоне вьетконговцы взорвали бомбу у стены посольства США и вошли через образовавшуюся брешь на его территорию. Поступали сообщения о том, что посольство захвачено и находится под контролем Вьетконга, что огненный вал войны докатился наконец до южной столицы.
Весь день Эббра прослушивала каждый выпуск новостей, тревожась за Серену и Габриэль и гадая, грозит ли им опасность. В программах вечерних новостей вели прямую трансляцию с места событий. В посольстве были убиты четыре солдата и один тяжело ранен. Первоначальное сообщение о том, что посольство захвачено, теперь отрицалось, однако ситуация оставалась весьма серьезной. Территорию посольства устилали трупы вьетконговцев, и продолжался плотный пулеметный огонь. Через шесть с половиной часов после нападения объявили, что посольство очищено от противника – последний из нападавших был застрелен одним из старших дипломатов на лестнице внутри здания.
В течение недели выпуски новостей сообщали о непрекращающихся столкновениях между Вьетконгом и американскими, а также южновьетнамскими силами.
Эббра понимала, что, пока не будет восстановлен порядок, ждать вестей от Габриэль и Серены не приходится. Пасмурные февральские дни тянулись с мучительной неторопливостью. Как только в Сайгоне утвердилось спокойствие, появились тревожные репортажи о боевых действиях к северу от города, в древней столице, Хюэ.
Бои в Хюэ длились двадцать четыре дня, и к тому времени, когда они закончились, когда с башни возвышавшегося над городом старинного форта был сорван вьетконговский флаг и вновь водружено желто-красное знамя Южного Вьетнама, потери американских морских пехотинцев составили сто пятьдесят погибших. В стычках, нередко принимавших характер рукопашной, погибли четыреста вьетконговцев и, по предварительным оценкам, около тысячи гражданских лиц; некоторые из них пали от пуль бойцов коммунистических «эскадронов смерти», другие стали жертвами американских авиационных и артиллерийских ударов. Город, один из самых старых и красивых во всем Вьетнаме, лежал в руинах.
Эббра как раз читала газетную заметку с парадоксальным утверждением американского офицера, будто «спасти город можно, только разрушив его», когда принесли телеграмму от Габриэль. Они с Сереной были в безопасности. «Новогоднее нападение» было tres grisant – «весьма захватывающим», – ракеты и снаряды на трое суток превратили их в пленниц гостиничного номера, но теперь все в порядке. Габриэль обещала скоро написать и передавала сердечный привет.
Эббра испытала громадное облегчение. Теперь она вновь могла сосредоточиться на книге. Она пообещала Пэтти, что роман будет закончен к Пасхе, что она хочет показать себя настоящим профессионалом и уложиться в срок, который сама определила.
Следующие несколько недель телерепортажи были посвящены боям у Кхесань, морской базы на северо-западной окраине Южного Вьетнама. Задачей морских пехотинцев было перекрыть пути проникновения северовьетнамцев из Лаоса, граница которого проходила в восьми километрах к западу.
Тридцать первого Марта усталый и нездоровый на вид президент Джонсон выступил по национальному телевидению, объявив, что не собирается баллотироваться на второй срок. Эббра почувствовала прилив надежды. Выборы нового президента сулили смену политического курса. Юджин Маккарти и Роберт Кеннеди, кандидаты от демократов, были противниками войны. Если один из них станет президентом, война, вне всяких сомнений, будет завершена. Эббра склонялась к кандидатуре Кеннеди.
Первого апреля она закончила книгу, третьего передала ее Пэтти, и они отметили это событие праздничным обедом. Четвертого Эббра чувствовала себя так, словно уже никогда не сможет ничему радоваться. В Мемфисе застрелили Мартина Лютера Кинга. Убийство человека, который неизменно выступал за мирное разрешение конфликтов, какие бы провокации против него ни устраивали, представлялось столь чудовищным, что Эббре показалось, будто погиб член ее собственной семьи. Но худшее ждало впереди.
Шестого июня погиб Роберт Кеннеди, которого Эббра прочила в президенты. Его застрелили в лос-анджелесском отеле «Амбассадор» после триумфальной победы в предварительных выборах от штата Калифорния.
Две недели спустя, когда у выкрашенного пастельными тонами домика Эббры остановился черный лимузин, она сразу поняла всю справедливость пословицы «беда не приходит одна». Она не помнила, как подошла к двери и открыла ее. Она помнила лишь, как стояла перед офицером и армейским капелланом и офицер мягко говорил ей:
– Нет ли у вас в округе друзей, которым можно позвонить, миссис Эллис?
Эббра покачала головой, ошеломленная тошнотворным чувством, что все это с ней уже было. Только тогда перед ней стоял другой военный. Он тоже предлагал позвонить друзьям. Тот человек принес ей вести о Льюисе, но по крайней мере о его гибели речь не шла. Эббра цеплялась за соломинку надежды. Она не видела причин, почему на сей раз ей должны сообщить о его смерти. Ее муж не мог погибнуть. Если бы Льюис умер, она бы знала. Ей не нужно было бы говорить об этом. Она бы почувствовала сама.
Оглядевшись вокруг и убедившись, что поблизости нет соседей, которых можно было попросить побыть с Эбброй, офицер безрадостным тоном произнес:
– Нам можно войти, миссис Эллис?
Эббра хотела сказать «да», но не могла вымолвить ни слова. Ее горло сжалось, будто ее душили. Она молча распахнула дверь и провела гостей в свой маленький кабинет. На столе стояла пишущая машинка. Эббра пыталась изложить на бумаге план очередной книги, и в корзине для бумаг лежало несколько смятых листков.
– Прошу вас, садитесь, миссис Эллис, – заговорил капеллан. В его глазах застыло сочувственное выражение. Эббра отвела от него взгляд и посмотрела на офицера.
– Вы по поводу Льюиса, да? Есть новости? Осторожно взяв Эббру за руку, офицер подвел ее к ближайшему креслу.
– Да, новости, – сказал он наконец. – И, боюсь, дурные. Человек, недавно освобожденный из плена, утверждает, будто бы ваш муж погиб в лесном лагере на полуострове Камау в октябре прошлого года.
Октябрь. Тот самый месяц, когда она летала в Вашингтон, чтобы принять участие в антивоенной демонстрации. Когда познакомилась с Сереной и Габриэль, когда ее переполняли надежды. Октябрь. Еще до того, как вышла первая ее книга. Восемь месяцев назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33