Она сказала об этом милорду и снова задрожала.
Пока милорд сидел рядом с нею, его ярость сменилась любовью. Желая защитить ее, он привлек ее к себе одной рукой, чтобы она могла разделить тепло его тела, и Эмма не сопротивлялась.
С усталым удивлением она думала, что после нападения Блэкберна, который вызывал в ней отвращение даже на расстоянии, будет испытывать то же чувство ко всем мужчинам. Однако ласковое прикосновение милорда успокоило Эмму, передав ей часть его тепла. Он был рыцарем, защитившим ее от насильника, а рыцари заслуживают вознаграждения. Теперь, когда он спас ее, она не могла больше отталкивать его.
Вскоре вторая рука милорда обняла Эмму, и он поцеловал темный шелк ее волос. На мгновение Эмма замерла, вспомнив Бена Блэкберна, а затем подумала сонно, ибо дрожь прекратилась и подступил сон, сон выздоровления: почему я должна бояться его? Ведь я люблю его, и он спас меня.
На это, казалось, был возможен единственный ответ, так что, когда милорд поцеловал ее еще раз в губы, она ответила на его поцелуй зачарованно, почти бездумно.
Милорд испытывал душевные и физические муки. Он только что чуть не убил человека, посмевшего напасть на нее, а теперь все больше возбуждается, держа ее в своих объятиях. Как же он смеет навязываться ей, даже так нежно? Но он не навязывался. Эмма, испытывая облегчение, восхищение и благодарность к спасителю, к тому же любимому ею, ласково целовала его лицо и разбитые руки, которыми он так доблестно защищал ее.
Все их благие намерения улетучились. Эмма забыла, что собиралась защищать свою честь до конца от любого мужчины, даже милорда, которого полюбила. Милорд забыл, что хотел соблюдать приличия и не пользоваться преимуществом своего положения. Никогда еще их борьба между любовью и долгом не была такой сильной.
Милорд не мог предложить ей законный брак, потому что для спасения Лаудвотера необходимы деньги, которых у его возлюбленной не было. Она еще беднее его. Так что его долг не трогать ее, а ее долг — отказать ему и сохранить свою честь.
Время и случай вступили в заговор и уничтожили все, что их разъединяло. Ласки милорда, сначала выражавшие лишь нежность и желание успокоить и защитить любимую и благодарно возвращаемые Эммой, постепенно переросли в открытое выражение страсти. Руки милорда становились все более настойчивыми, хотя и не жестокими, как у Бена Блэкберна. И ему было мало одних поцелуев. Эмма не отвергала его. Солнечные лучи золотили их любовь.
В какой миг они отбросили все сомнения, ни один из них не смог бы сказать. Осталось одно желание: раствориться друг в друге. Долг, честь, приличия и все остальное, что сдерживало их, забылись. Они лежали обнаженные, обнимая друг друга, под фреской, изображающей Геркулеса и его жену Деяниру, и праздновали свою любовь, как все мужчины и женщины, которые жили и любили на земле.
Они забыли обо всем, их ничто больше не сдерживало, даже боль потерянной невинности. Только милорд хрипло прошептал:
— Я — животное, так наброситься на вас…
Но Эмма положила ладонь на его губы и сказала:
— Тише, милорд, я хотела этого так же, как и вы.
Даже если это ее единственный миг с ним, она не будет роптать, а пока она хотела чувствовать лишь то, что они разделили, не стыдиться ничего и не винить его.
Вскоре они ненадолго заснули — легким сном, идущим за глубокой страстью. Они проснулись и обнаружили, что все еще держат друг друга в объятиях, но окружающий мир, суетный и любопытный, уже давил на них. Нельзя, чтобы кто-то заметил их одновременное отсутствие, особенно если Бен Блэкберн не так уж сильно перетрусил и рассказал о том, где оставил их наедине. Они не могли быть уверены в его молчании, но все же медлили.
— Я должен оградить вас от клеветы, хотя именно из-за меня вы можете подвергнуться оскорблениям… Скажите, что вы прощаете меня.
— Мне нечего прощать, мой дорогой лорд, ибо я была добровольной соучастницей.
Впоследствии она с некоторым изумлением думала, что мысль, которая должна была бы занимать их обоих, так и не пришла им в голову: мысль о ребенке, возможно зачатом во время их страстного свидания. Как будто они жили в Аркадии, идиллической стране невинных наслаждений, .где не бывало последствий страсти.
— Я думаю, сердце мое, что вы можете называть меня как-нибудь иначе, чем «милорд», учитывая то, что мы только что разделили, — сказал он нежно, обнимая ее и не желая расставаться.
Эмма отрицательно покачала головой.
— Нет, вы всегда будете для меня милордом. Я не могу думать о вас иначе.
Она не хотела называть его Домиником и признавать прошлое, о котором не рассказала до сих пор, а теперь боялась признаться.
Его следующие слова только подтвердили правильность принятого ею решения.
— Я больше всего ценю в вас вашу честность. Из всех женщин, что я знал когда-либо, вы единственная говорите мне правду. И если эта правда требует, чтобы я оставался для вас милордом, пусть так и будет.
Теперь она тем более не могла признаться ему. Не после таких слов. Эмма слишком хорошо знала, что у ее честности есть границы. Что он подумает, если узнает: все в ней, включая и имя, ложь?
Поэтому она ничего не сказала, и милорд, нежно прижимая ее, закрыв глаза, продолжал:
— Я должен признаться, что, как и лорд Байрон, не только сам преследовал женщин в юности, но и женщины преследовали меня. Им было нужно лишь мое имя и титул, который я мог унаследовать. Я никогда не был настолько тщеславен, чтобы считать призом лично себя, хотя, видит Бог, я был самодовольным юношей.
Милорд беспокойно зашевелился, как будто воспоминания причиняли ему боль.
— Я помню одну девушку, по-своему упорно преследовавшую меня. Маленькая, толстая, заикающаяся девушка, почти ребенок, и я, да простит меня Бог, женился бы на ней ради ее богатства. Но по какой-то причине, я никогда не узнаю почему, она отказала мне. К моему глубокому огорчению, поскольку мне казалось, что она любит меня, как это ни удивительно. И я никогда не узнаю, к счастью или нет, поскольку вскоре продался за деньги красавице. Видите, я пытаюсь соответствовать вашей честности, и, если вы презираете меня за это, так тому и быть. Время для лжи прошло. Наш брак оказался катастрофой.
После долгого молчания он нежно поцеловал ее в щеку и снова заговорил:
— А вы — моя вторая половинка. Как странно… Когда я был еще неоперившимся юнцом, одна старая цыганка нагадала, что мне повезет и я найду свою настоящую любовь, правда когда я в первый раз встречу ее, то не узнаю. А позже, когда я снова встречу ее, то узнаю немедленно. Как же она ошиблась! Я узнал, что вы предназначены для меня, как только увидел вас в холле. Вы мой ангел-хранитель, пришли спасти меня. Никогда не поверю, что вы преследуете меня из-за титула. Вы слишком хороши для этого, я знаю.
— Милорд… — Эмма не могла продолжать. Как сказать ему правду теперь? Где окажется его вера в ее честность и совершенство? И что он подумает, обнаружив, что она и есть та маленькая толстушка, которую он презирал? Что она, которую он считает совершенством, обманывает его снова и снова? Что скрыла от него, кто она на самом деле? Если бы он с самого начала знал, что Эмма Лоуренс — Эмилия Линкольн, так жестоко отвергнувшая его, он никогда бы не нанял ее… Мучительные мысли кружились в ее голове.
— Что, любовь моя? — Его голос был ласковым, но сонным. Он хотел сказать ей, что жалеет ту бедную толстушку, вскоре исчезнувшую из общества, поскольку разорился ее отец. Он также хотел сказать ей, что любит ее и женится на ней, хотя в житейском смысле она ничего не принесет ему. Будь что будет. Она принесет ему любовь, а этого более чем достаточно. Но он не хотел нарушать нежные чары, окутавшие их, такими практическими рассуждениями. Впереди достаточно времени, чтобы рассказать ей обо всем, что она для него значит.
Она подарила ему покой, и наверняка так будет всегда, и он заснул, довольный.
Эмма не могла спать и не была довольна. Она снова была тем растерявшимся ребенком, которого он встретил и не узнал. Он изменился, не так ли? И она изменилась. И, хотя она бесконечно любит его, она никогда не будет его любовницей, не будет тайком прокрадываться в его постель. Слишком сильно она его любит. Его честь и ее честь не должны страдать. Она пережила с ним бесценный миг вне времени и на этом должна остановиться. Он не упомянул о женитьбе, и она никогда не заговорит на эту тему.
Эмма выскользнула из его объятий и начала одеваться. Необходимо оставить его прежде, чем их обнаружат. Притвориться, что ничего не произошло, и не отступать от задуманного.
Приведя себя в порядок, она взглянула на него. Во сне годы отступили, и он вновь стал тем прекрасным юношей, которого она когда-то знала. Эмма вздрогнула. Она хотела поцеловать его на прощание, но побоялась разбудить. И она взяла свою сумку, вышла из павильона, моля Бога, чтобы никто не видел, как милорд явился спасти ее.
Ей повезло. Она пошла вдоль ручья, сделав большой круг, чтобы подойти к дому с другой стороны. Еще один обман в список всех предыдущих. Но теперь важно одно: ее решимость покинуть Лаудвотер и свою любовь — как можно скорее и как бы ей это ни было тяжело. Он заслужил от жизни больше, чем тайная связь, позорная для них обоих.
Всю дорогу к своей комнате она лелеяла мысль о том, что любила и была любима и в этом счастливее большинства женщин, даже если все, что у нее останется, — воспоминания о единственном свидании с ним.
Глава двенадцатая
Бен Блэкберн пробирался через холл к ожидавшему его экипажу.
— Уезжаю, — хрипло пробормотал он, проходя мимо лорда Лафтона и безуспешно пытаясь прикрыть разбитое лицо носовым платком. — Известие из дома. Срочно должен вернуться.
Никого рядом не было, так что лорд Лаф-тон схватил Бена за руку и язвительно улыбнулся.
— Работа Чарда?
— Э? Что? О, мое лицо. Нет, упал с Ру-фуса днем. Еще легко отделался.
— Ах! — насмешливо продолжал лорд Лафтон. — Не Чард, значит? А, может, вы снова приставали к гувернантке?
Потащились за ней к павильону? Не видел вас на Руфусе.
— Шпионите за мной, Лафтон? — злобно прошипел Бен.
— Хочу выиграть пари, Блэкберн. Чард поймал вас на месте преступления, не так ли? И она была с ним, когда вы ушли? Я видел, как он шел к павильону. И ни он, ни она до сих пор не вернулись.
— Черт бы вас побрал, Лафтон. Я объяснил, что случилось. Теперь пропустите меня. Срочные дела дома.
— Сначала заплатите должок. Вы проиграли пари. Теперь моя очередь унизить Чарда.
Для избитого Блэкберна это было уже чересчур. Он опустил платок и завопил:
— И вряд ли получите удовольствие. Он сломал мне нос ни за что. Бог знает, что он сделает с вами, если попытаетесь перейти ему дорогу. И чтобы заткнуть вам рот, вот аванс в счет тех пятидесяти гиней. Хотя я не считаю, что проиграл пари.
Блэкберн бросил к ногам лорда Лафтона несколько гиней, как недавно бросал деньги Эмме.
— Я не признаю ничего, что касается гувернантки... ради собственного спокойствия.
— Здорово же он напугал вас, — ухмыльнулся Лафтон. — Вышвырнул из дома и велел молчать, не так ли? Я позову лакея поднять ваши деньги, а вы извольте прислать остальные. Можете быть уверены, я не оступлюсь. Слишком дорог мне мой нос.
И он удалился, весело насвистывая, довольный унижением соперника.
— Я вам этого не прощу, — пробормотал Бен ему вслед. — И не будь мое имя Бен Блэкберн, если я не отплачу Чарду за то, что он сделал со мной.
Всю дорогу домой он лелеял одну мысль, и черную притом: так или иначе он сломает Чарду не только нос.
Двух персон недосчитались в тот день за обедом: Бена Блэкберна и гувернантки. Милорд, проснувшись, обнаружил, что Эмма исчезла. Он принял ее осмотрительность как нечто само собой разумеющееся, хотя и сожалел, что не нашел любимую рядом. Он снова хотел обнять ее и сказать, что она будет его графиней и что они постараются спасти Лаудвотер вместе, и с нетерпением ждал новой встречи.
Даже когда миссис Мортон сообщила ему, что у мисс Лоуренс сильно болит голова и поэтому она не спустится к обеду, милорд не сильно огорчился. Его мысли стали еще нежнее. Он подумал, что Эмма после их свидания не хочет встречаться с гостями. Отсутствие Бена Блэкберна могло бы не быть упомянуто, если бы не лорд Лафтон, еще более уверившийся в том, как милорд и гувернантка провели время в павильоне.
— Чард, я слышал, что Блэкберну пришлось неожиданно уехать, — многозначительно заметил он. — Домашние дела призвали его, как он сказал.
Лафтон умудрился произнести слова «домашние дела» зловеще, но милорд не поддался на провокацию.
— И я так понял, — ответил он, растягивая слова, и принялся за еду, с наслаждением вспоминая о разбитом носе Блэкберна.
Затем он искоса взглянул на Лафтона, и впервые ему пришло в голову, что необходимо защищать Эмму и от него. Хотя, подумал он, Лафтон хитер и не станет так грубо нападать на нее. В любом случае, как только свет узнает, что Эмма станет леди Чард, она будет в безопасности от всех, кто стал бы гоняться за скромной гувернанткой.
Милорд подумал, не подняться ли в ее комнату и поговорить с ней, но решил не спешить. Он не должен подвергать любимую праздным насмешкам, пока не получит право защищать ее как свою невесту.
Калипсо Стрэйт, ничего не знавшая о происшедшем в павильоне, уже поинтересовалась, где мисс Лоуренс, и миссис Мортон объяснила, что гувернантка не очень хорошо себя чувствует.
— Неужели? — с притворным вздохом спросила мисс Стрэйт. — И неудивительно. Она так много работает, не правда ли?
Услышав это двусмысленное замечание, леди Клара захихикала, хотя не смогла бы объяснить почему.
Мисс Стрэйт с облегчением поняла, что в отсутствие гувернантки сможет привлечь полное внимание лорда Лафтона. Она испытала бы еще большее облегчение, если бы знала, что мисс Лоуренс не лежит в постели, изнывая от боли, а собирает свои вещи, обдумывая, как бы незамеченной покинуть дом.
Только воспоминание об объятиях милорда поддерживало Эмму в эти часы — воспоминание, единственное, что она заберет с собой из Лаудвотера. Честь требовала побега, но ее глаза наполнялись непролитыми слезами от мыслей о расставании не только с милордом, но и с Тиш, которую она успела полюбить. Слезы так слепили ее, что она с трудом написала необходимые письма.
Всю долгую ночь Эмма сидела у окна своей спальни, так как знала, что все равно не сможет заснуть. Она решила на рассвете пройти в конюшню и попросить одного из конюхов отвезти ее в Алник, где можно будет пересесть в почтовую карету, отправлявшуюся в Лондон. Она скажет, что получила срочные известия из Лондона и должна спешить. Неважно, если конюх сочтет ее поведение странным. Если он откажется, она пешком дойдет до ближайшей деревни и наймет там экипаж до почтовой станции.
Эмма ненадолго задремала, а с первыми признаками зари взяла две маленькие сумки, вместившие все ее вещи, и отправилась к конюшне, надеясь никого не встретить. Ее желание как будто исполнялось, пока на последнем повороте лестницы она не встретила... Калипсо Стрэйт! В пеньюаре, накинутом на ночную сорочку, и с распущенными волосами!
В глазах мисс Стрэйт вспыхнул ужас, когда она увидела Эмму. Эмма сразу поняла, где мисс Стрэйт провела ночь. Где же еще, если не в постели лорда Лафтона!
Окинув взглядом аккуратный дорожный костюм, шляпку и две сумки Эммы, мисс Стрэйт заговорила первая:
— Итак, вы нас оставляете, как я вижу. Полагаю, он переспал с вами и поэтому вы так разумно его покидаете. Хвалю ваш здравый смысл, учитывая, что он никогда на вас не женится.
Эмма содрогнулась, но не удержалась и ответила тихо:
— А у вас, как я вижу, не хватает здравого смысла. Я полагаю, что лорд Лафтон никогда не женится на вас.
— О, здесь вы ошибаетесь, — победно возразила мисс Стрэйт. — Можете меня поздравить, так как он сделал мне предложение и послал в «Морнинг пост» объявление о нашей помолвке. Иначе я бы не стала ему угождать.
Эмма спокойно выслушала это заявление, однако почувствовала глубокое сожаление к женщине, чье положение было так похоже на ее собственное. Именно сожаление, а не враждебность. И потому она сказала как можно мягче:
— Есть старая пословица, которая может вам пригодиться: «Многое может случиться, пока несешь чашу ко рту».
— О, я думаю, она пригодится вам, — с презрением ответила мисс Стрэйт. — Ну, не смею задерживать. Лондонская карета не будет долго ждать в Алнике, а ведь вам не терпится уехать. До свидания, мисс Лоуренс. Желаю удачи в вашей следующей авантюре.
Эмма опустила голову и отправилась вниз по лестнице. По меньшей мере мисс Стрэйт была права в одном: времени у нее мало и надо спешить. Нельзя опаздывать на почтовую карету. Вдруг милорд, узнав, что она уехала, отправится за ней...
Милорд не сразу узнал, что любимая покинула его. Он не хотел давать оружие против нее в руки лорда Лафтона и его компании, а потому не бросился сразу после завтрака в классную комнату, чтобы увидеть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Пока милорд сидел рядом с нею, его ярость сменилась любовью. Желая защитить ее, он привлек ее к себе одной рукой, чтобы она могла разделить тепло его тела, и Эмма не сопротивлялась.
С усталым удивлением она думала, что после нападения Блэкберна, который вызывал в ней отвращение даже на расстоянии, будет испытывать то же чувство ко всем мужчинам. Однако ласковое прикосновение милорда успокоило Эмму, передав ей часть его тепла. Он был рыцарем, защитившим ее от насильника, а рыцари заслуживают вознаграждения. Теперь, когда он спас ее, она не могла больше отталкивать его.
Вскоре вторая рука милорда обняла Эмму, и он поцеловал темный шелк ее волос. На мгновение Эмма замерла, вспомнив Бена Блэкберна, а затем подумала сонно, ибо дрожь прекратилась и подступил сон, сон выздоровления: почему я должна бояться его? Ведь я люблю его, и он спас меня.
На это, казалось, был возможен единственный ответ, так что, когда милорд поцеловал ее еще раз в губы, она ответила на его поцелуй зачарованно, почти бездумно.
Милорд испытывал душевные и физические муки. Он только что чуть не убил человека, посмевшего напасть на нее, а теперь все больше возбуждается, держа ее в своих объятиях. Как же он смеет навязываться ей, даже так нежно? Но он не навязывался. Эмма, испытывая облегчение, восхищение и благодарность к спасителю, к тому же любимому ею, ласково целовала его лицо и разбитые руки, которыми он так доблестно защищал ее.
Все их благие намерения улетучились. Эмма забыла, что собиралась защищать свою честь до конца от любого мужчины, даже милорда, которого полюбила. Милорд забыл, что хотел соблюдать приличия и не пользоваться преимуществом своего положения. Никогда еще их борьба между любовью и долгом не была такой сильной.
Милорд не мог предложить ей законный брак, потому что для спасения Лаудвотера необходимы деньги, которых у его возлюбленной не было. Она еще беднее его. Так что его долг не трогать ее, а ее долг — отказать ему и сохранить свою честь.
Время и случай вступили в заговор и уничтожили все, что их разъединяло. Ласки милорда, сначала выражавшие лишь нежность и желание успокоить и защитить любимую и благодарно возвращаемые Эммой, постепенно переросли в открытое выражение страсти. Руки милорда становились все более настойчивыми, хотя и не жестокими, как у Бена Блэкберна. И ему было мало одних поцелуев. Эмма не отвергала его. Солнечные лучи золотили их любовь.
В какой миг они отбросили все сомнения, ни один из них не смог бы сказать. Осталось одно желание: раствориться друг в друге. Долг, честь, приличия и все остальное, что сдерживало их, забылись. Они лежали обнаженные, обнимая друг друга, под фреской, изображающей Геркулеса и его жену Деяниру, и праздновали свою любовь, как все мужчины и женщины, которые жили и любили на земле.
Они забыли обо всем, их ничто больше не сдерживало, даже боль потерянной невинности. Только милорд хрипло прошептал:
— Я — животное, так наброситься на вас…
Но Эмма положила ладонь на его губы и сказала:
— Тише, милорд, я хотела этого так же, как и вы.
Даже если это ее единственный миг с ним, она не будет роптать, а пока она хотела чувствовать лишь то, что они разделили, не стыдиться ничего и не винить его.
Вскоре они ненадолго заснули — легким сном, идущим за глубокой страстью. Они проснулись и обнаружили, что все еще держат друг друга в объятиях, но окружающий мир, суетный и любопытный, уже давил на них. Нельзя, чтобы кто-то заметил их одновременное отсутствие, особенно если Бен Блэкберн не так уж сильно перетрусил и рассказал о том, где оставил их наедине. Они не могли быть уверены в его молчании, но все же медлили.
— Я должен оградить вас от клеветы, хотя именно из-за меня вы можете подвергнуться оскорблениям… Скажите, что вы прощаете меня.
— Мне нечего прощать, мой дорогой лорд, ибо я была добровольной соучастницей.
Впоследствии она с некоторым изумлением думала, что мысль, которая должна была бы занимать их обоих, так и не пришла им в голову: мысль о ребенке, возможно зачатом во время их страстного свидания. Как будто они жили в Аркадии, идиллической стране невинных наслаждений, .где не бывало последствий страсти.
— Я думаю, сердце мое, что вы можете называть меня как-нибудь иначе, чем «милорд», учитывая то, что мы только что разделили, — сказал он нежно, обнимая ее и не желая расставаться.
Эмма отрицательно покачала головой.
— Нет, вы всегда будете для меня милордом. Я не могу думать о вас иначе.
Она не хотела называть его Домиником и признавать прошлое, о котором не рассказала до сих пор, а теперь боялась признаться.
Его следующие слова только подтвердили правильность принятого ею решения.
— Я больше всего ценю в вас вашу честность. Из всех женщин, что я знал когда-либо, вы единственная говорите мне правду. И если эта правда требует, чтобы я оставался для вас милордом, пусть так и будет.
Теперь она тем более не могла признаться ему. Не после таких слов. Эмма слишком хорошо знала, что у ее честности есть границы. Что он подумает, если узнает: все в ней, включая и имя, ложь?
Поэтому она ничего не сказала, и милорд, нежно прижимая ее, закрыв глаза, продолжал:
— Я должен признаться, что, как и лорд Байрон, не только сам преследовал женщин в юности, но и женщины преследовали меня. Им было нужно лишь мое имя и титул, который я мог унаследовать. Я никогда не был настолько тщеславен, чтобы считать призом лично себя, хотя, видит Бог, я был самодовольным юношей.
Милорд беспокойно зашевелился, как будто воспоминания причиняли ему боль.
— Я помню одну девушку, по-своему упорно преследовавшую меня. Маленькая, толстая, заикающаяся девушка, почти ребенок, и я, да простит меня Бог, женился бы на ней ради ее богатства. Но по какой-то причине, я никогда не узнаю почему, она отказала мне. К моему глубокому огорчению, поскольку мне казалось, что она любит меня, как это ни удивительно. И я никогда не узнаю, к счастью или нет, поскольку вскоре продался за деньги красавице. Видите, я пытаюсь соответствовать вашей честности, и, если вы презираете меня за это, так тому и быть. Время для лжи прошло. Наш брак оказался катастрофой.
После долгого молчания он нежно поцеловал ее в щеку и снова заговорил:
— А вы — моя вторая половинка. Как странно… Когда я был еще неоперившимся юнцом, одна старая цыганка нагадала, что мне повезет и я найду свою настоящую любовь, правда когда я в первый раз встречу ее, то не узнаю. А позже, когда я снова встречу ее, то узнаю немедленно. Как же она ошиблась! Я узнал, что вы предназначены для меня, как только увидел вас в холле. Вы мой ангел-хранитель, пришли спасти меня. Никогда не поверю, что вы преследуете меня из-за титула. Вы слишком хороши для этого, я знаю.
— Милорд… — Эмма не могла продолжать. Как сказать ему правду теперь? Где окажется его вера в ее честность и совершенство? И что он подумает, обнаружив, что она и есть та маленькая толстушка, которую он презирал? Что она, которую он считает совершенством, обманывает его снова и снова? Что скрыла от него, кто она на самом деле? Если бы он с самого начала знал, что Эмма Лоуренс — Эмилия Линкольн, так жестоко отвергнувшая его, он никогда бы не нанял ее… Мучительные мысли кружились в ее голове.
— Что, любовь моя? — Его голос был ласковым, но сонным. Он хотел сказать ей, что жалеет ту бедную толстушку, вскоре исчезнувшую из общества, поскольку разорился ее отец. Он также хотел сказать ей, что любит ее и женится на ней, хотя в житейском смысле она ничего не принесет ему. Будь что будет. Она принесет ему любовь, а этого более чем достаточно. Но он не хотел нарушать нежные чары, окутавшие их, такими практическими рассуждениями. Впереди достаточно времени, чтобы рассказать ей обо всем, что она для него значит.
Она подарила ему покой, и наверняка так будет всегда, и он заснул, довольный.
Эмма не могла спать и не была довольна. Она снова была тем растерявшимся ребенком, которого он встретил и не узнал. Он изменился, не так ли? И она изменилась. И, хотя она бесконечно любит его, она никогда не будет его любовницей, не будет тайком прокрадываться в его постель. Слишком сильно она его любит. Его честь и ее честь не должны страдать. Она пережила с ним бесценный миг вне времени и на этом должна остановиться. Он не упомянул о женитьбе, и она никогда не заговорит на эту тему.
Эмма выскользнула из его объятий и начала одеваться. Необходимо оставить его прежде, чем их обнаружат. Притвориться, что ничего не произошло, и не отступать от задуманного.
Приведя себя в порядок, она взглянула на него. Во сне годы отступили, и он вновь стал тем прекрасным юношей, которого она когда-то знала. Эмма вздрогнула. Она хотела поцеловать его на прощание, но побоялась разбудить. И она взяла свою сумку, вышла из павильона, моля Бога, чтобы никто не видел, как милорд явился спасти ее.
Ей повезло. Она пошла вдоль ручья, сделав большой круг, чтобы подойти к дому с другой стороны. Еще один обман в список всех предыдущих. Но теперь важно одно: ее решимость покинуть Лаудвотер и свою любовь — как можно скорее и как бы ей это ни было тяжело. Он заслужил от жизни больше, чем тайная связь, позорная для них обоих.
Всю дорогу к своей комнате она лелеяла мысль о том, что любила и была любима и в этом счастливее большинства женщин, даже если все, что у нее останется, — воспоминания о единственном свидании с ним.
Глава двенадцатая
Бен Блэкберн пробирался через холл к ожидавшему его экипажу.
— Уезжаю, — хрипло пробормотал он, проходя мимо лорда Лафтона и безуспешно пытаясь прикрыть разбитое лицо носовым платком. — Известие из дома. Срочно должен вернуться.
Никого рядом не было, так что лорд Лаф-тон схватил Бена за руку и язвительно улыбнулся.
— Работа Чарда?
— Э? Что? О, мое лицо. Нет, упал с Ру-фуса днем. Еще легко отделался.
— Ах! — насмешливо продолжал лорд Лафтон. — Не Чард, значит? А, может, вы снова приставали к гувернантке?
Потащились за ней к павильону? Не видел вас на Руфусе.
— Шпионите за мной, Лафтон? — злобно прошипел Бен.
— Хочу выиграть пари, Блэкберн. Чард поймал вас на месте преступления, не так ли? И она была с ним, когда вы ушли? Я видел, как он шел к павильону. И ни он, ни она до сих пор не вернулись.
— Черт бы вас побрал, Лафтон. Я объяснил, что случилось. Теперь пропустите меня. Срочные дела дома.
— Сначала заплатите должок. Вы проиграли пари. Теперь моя очередь унизить Чарда.
Для избитого Блэкберна это было уже чересчур. Он опустил платок и завопил:
— И вряд ли получите удовольствие. Он сломал мне нос ни за что. Бог знает, что он сделает с вами, если попытаетесь перейти ему дорогу. И чтобы заткнуть вам рот, вот аванс в счет тех пятидесяти гиней. Хотя я не считаю, что проиграл пари.
Блэкберн бросил к ногам лорда Лафтона несколько гиней, как недавно бросал деньги Эмме.
— Я не признаю ничего, что касается гувернантки... ради собственного спокойствия.
— Здорово же он напугал вас, — ухмыльнулся Лафтон. — Вышвырнул из дома и велел молчать, не так ли? Я позову лакея поднять ваши деньги, а вы извольте прислать остальные. Можете быть уверены, я не оступлюсь. Слишком дорог мне мой нос.
И он удалился, весело насвистывая, довольный унижением соперника.
— Я вам этого не прощу, — пробормотал Бен ему вслед. — И не будь мое имя Бен Блэкберн, если я не отплачу Чарду за то, что он сделал со мной.
Всю дорогу домой он лелеял одну мысль, и черную притом: так или иначе он сломает Чарду не только нос.
Двух персон недосчитались в тот день за обедом: Бена Блэкберна и гувернантки. Милорд, проснувшись, обнаружил, что Эмма исчезла. Он принял ее осмотрительность как нечто само собой разумеющееся, хотя и сожалел, что не нашел любимую рядом. Он снова хотел обнять ее и сказать, что она будет его графиней и что они постараются спасти Лаудвотер вместе, и с нетерпением ждал новой встречи.
Даже когда миссис Мортон сообщила ему, что у мисс Лоуренс сильно болит голова и поэтому она не спустится к обеду, милорд не сильно огорчился. Его мысли стали еще нежнее. Он подумал, что Эмма после их свидания не хочет встречаться с гостями. Отсутствие Бена Блэкберна могло бы не быть упомянуто, если бы не лорд Лафтон, еще более уверившийся в том, как милорд и гувернантка провели время в павильоне.
— Чард, я слышал, что Блэкберну пришлось неожиданно уехать, — многозначительно заметил он. — Домашние дела призвали его, как он сказал.
Лафтон умудрился произнести слова «домашние дела» зловеще, но милорд не поддался на провокацию.
— И я так понял, — ответил он, растягивая слова, и принялся за еду, с наслаждением вспоминая о разбитом носе Блэкберна.
Затем он искоса взглянул на Лафтона, и впервые ему пришло в голову, что необходимо защищать Эмму и от него. Хотя, подумал он, Лафтон хитер и не станет так грубо нападать на нее. В любом случае, как только свет узнает, что Эмма станет леди Чард, она будет в безопасности от всех, кто стал бы гоняться за скромной гувернанткой.
Милорд подумал, не подняться ли в ее комнату и поговорить с ней, но решил не спешить. Он не должен подвергать любимую праздным насмешкам, пока не получит право защищать ее как свою невесту.
Калипсо Стрэйт, ничего не знавшая о происшедшем в павильоне, уже поинтересовалась, где мисс Лоуренс, и миссис Мортон объяснила, что гувернантка не очень хорошо себя чувствует.
— Неужели? — с притворным вздохом спросила мисс Стрэйт. — И неудивительно. Она так много работает, не правда ли?
Услышав это двусмысленное замечание, леди Клара захихикала, хотя не смогла бы объяснить почему.
Мисс Стрэйт с облегчением поняла, что в отсутствие гувернантки сможет привлечь полное внимание лорда Лафтона. Она испытала бы еще большее облегчение, если бы знала, что мисс Лоуренс не лежит в постели, изнывая от боли, а собирает свои вещи, обдумывая, как бы незамеченной покинуть дом.
Только воспоминание об объятиях милорда поддерживало Эмму в эти часы — воспоминание, единственное, что она заберет с собой из Лаудвотера. Честь требовала побега, но ее глаза наполнялись непролитыми слезами от мыслей о расставании не только с милордом, но и с Тиш, которую она успела полюбить. Слезы так слепили ее, что она с трудом написала необходимые письма.
Всю долгую ночь Эмма сидела у окна своей спальни, так как знала, что все равно не сможет заснуть. Она решила на рассвете пройти в конюшню и попросить одного из конюхов отвезти ее в Алник, где можно будет пересесть в почтовую карету, отправлявшуюся в Лондон. Она скажет, что получила срочные известия из Лондона и должна спешить. Неважно, если конюх сочтет ее поведение странным. Если он откажется, она пешком дойдет до ближайшей деревни и наймет там экипаж до почтовой станции.
Эмма ненадолго задремала, а с первыми признаками зари взяла две маленькие сумки, вместившие все ее вещи, и отправилась к конюшне, надеясь никого не встретить. Ее желание как будто исполнялось, пока на последнем повороте лестницы она не встретила... Калипсо Стрэйт! В пеньюаре, накинутом на ночную сорочку, и с распущенными волосами!
В глазах мисс Стрэйт вспыхнул ужас, когда она увидела Эмму. Эмма сразу поняла, где мисс Стрэйт провела ночь. Где же еще, если не в постели лорда Лафтона!
Окинув взглядом аккуратный дорожный костюм, шляпку и две сумки Эммы, мисс Стрэйт заговорила первая:
— Итак, вы нас оставляете, как я вижу. Полагаю, он переспал с вами и поэтому вы так разумно его покидаете. Хвалю ваш здравый смысл, учитывая, что он никогда на вас не женится.
Эмма содрогнулась, но не удержалась и ответила тихо:
— А у вас, как я вижу, не хватает здравого смысла. Я полагаю, что лорд Лафтон никогда не женится на вас.
— О, здесь вы ошибаетесь, — победно возразила мисс Стрэйт. — Можете меня поздравить, так как он сделал мне предложение и послал в «Морнинг пост» объявление о нашей помолвке. Иначе я бы не стала ему угождать.
Эмма спокойно выслушала это заявление, однако почувствовала глубокое сожаление к женщине, чье положение было так похоже на ее собственное. Именно сожаление, а не враждебность. И потому она сказала как можно мягче:
— Есть старая пословица, которая может вам пригодиться: «Многое может случиться, пока несешь чашу ко рту».
— О, я думаю, она пригодится вам, — с презрением ответила мисс Стрэйт. — Ну, не смею задерживать. Лондонская карета не будет долго ждать в Алнике, а ведь вам не терпится уехать. До свидания, мисс Лоуренс. Желаю удачи в вашей следующей авантюре.
Эмма опустила голову и отправилась вниз по лестнице. По меньшей мере мисс Стрэйт была права в одном: времени у нее мало и надо спешить. Нельзя опаздывать на почтовую карету. Вдруг милорд, узнав, что она уехала, отправится за ней...
Милорд не сразу узнал, что любимая покинула его. Он не хотел давать оружие против нее в руки лорда Лафтона и его компании, а потому не бросился сразу после завтрака в классную комнату, чтобы увидеть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25