А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

На мгновение в памяти возникла картина: Джессика, подступающая ближе к темной мужской фигуре на задах таверны «Приют путника», но Мэттью оттеснил ее усилием воли.
На этот раз он не даст чувствам разыграться.
Не доверяя твердости голоса, Мэттью молча пересек гостиную и рывком распахнул дверь. Граф отступил, позволяя жене проскользнуть внутрь, потом толчком захлопнул створки.
Как она была прекрасна, его жена! В платье цвета слоновой кости, строгом и элегантном, она стояла очень прямо у небольшого круглого стола, за которым когда-то они праздновали осуществление своего союза. Закрытый ворот не позволял видеть округлости грудей, но тем более соблазнительно они приподнимали шелковую ткань.
— Добрый вечер, милорд.
— Добрый вечер, миледи, — ответил Мэттью с непроизвольной саркастической усмешкой.
Джессика заметила это, и щеки ее слегка побледнели.
— Я очень… я очень рада, что вы наконец вернулись.
— В самом деле?
— Да… то есть… я надеялась, что смогу обсудить с вами несколько вопросов первостепенной важности.
— Неужели? — все тем же тоном спросил Мэттью, приподнимая бровь. — Как это странно! Дело в том, что и у меня есть что обсудить с вами.
Джессика подошла ближе к камину. Ситон изо всех сил старался не обращать внимания на то, как отблеск огня играет на ее волосах, как при ходьбе слегка колышутся ее бедра и как шелковая ткань напоминает своей гладкостью ее кожу. Но более всего Мэттью старался не допустить, чтобы ожила в душе боль.
— Тогда кто же начнет, вы или я? — спросила Джессика.
— Кто же, как не вы, любовь моя!
Она кашлянула, не поднимая взгляда. Мэттью заметил, что если вначале Джессика выглядела безмятежной, то теперь постепенно проступили нервозность и физическая усталость. Легкая жалость шевельнулась в душе. Но он безжалостно, как змею, задавил ее.
— Я хотела бы поговорить о прошлой ночи…
— О прошлой ночи? — повторил граф, настораживаясь.
— Да, милорд.
— Если речь идет о том, как мы… каким образом мы занимались любовью, то прошу прощения, если я причинил вам боль. У меня не было такого намерения.
— Вы не причинили мне боли, милорд, — возразила Джессика, и два пятна лихорадочного румянца расцвели на ее бледных щеках.
— В таком случае что же тут обсуждать?
Она облизнула губы и приоткрыла рот, намереваясь ответить, но тут ее взгляд упал на два дорожных чемодана, аккуратно упакованных и стоящих наготове возле кровати.
— Так вы… вы уезжаете?! Почему? То есть я хотела сказать — куда вы уезжаете?
— В Портсмут, — холодно ответил Мэттью, скривив губы в усмешке. — Я возвращаюсь на борт своего корабля. Сначала я намеревался дождаться повестки дома, но после вчерашнего… словом, мои планы изменились.
— Значит, вы уходите на войну? — На этот раз ее голос поднялся высоко и едва не сорвался.
— Вы знали, что мне придется так поступить.
— Но я не знала, что это вопрос решенный! Я думала… я надеялась, что вы предупредите меня, дадите время привыкнуть…
— Привыкнуть к чему, Джесси? Как я должен понимать это? Что тебе небезразличен мой отъезд на войну?
— Как он может быть безразличен мне? Я твоя жена, Мэттью! Твоя жизнь будет подвергаться смертельной опасности, и что же, по-твоему, мне это может быть безразлично?
Ситон пристальнее вгляделся в нее и заметил, как она дрожит. Каждое слово ее дышало искренностью, и тем больнее было сознавать, что каждое слово — ложь. Его выдержка начинала изменять ему.
— Значит, я тебе небезразличен…
— О Боже, конечно!
— Если это так, зачем ты шляешься по ночам в таверну «Приют путника»? Зачем завела себе любовника?
— Что?!
— Прошлой ночью я вернулся из Биконсфилда раньше, чем обещал. Я увидел, что ты покидаешь Белмор-Холл и последовал за тобой. На задах таверны я наблюдал за твоим пылким свиданием с любовником. Было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо, но это не важно. Ты сама назовешь мне имя прежде, чем закончится эта ночь!
Мэттью впился взглядом в лицо жены, впервые позволив презрению и гневу выразиться со всей полнотой.
Некоторое время Джессика стояла в оцепенении. Она, побледнела так, что кожа лица казалась совершенно бескровной. После долгого тягостного молчания губы ее сжались, и Мэттью сообразил, что это признак гнева.
— Вы можете быть совершенно уверены, ваша милость, что я назову вам имя человека, с которым встречалась. Дело в том, что именно за этим я и пришла к вам сейчас.
Что-то острое полоснуло его внутри, оставив неопределенность и еще большую тревогу, чем прежде. Мэттью вдруг перестал понимать, что происходит, кто обвиняет, а кто оправдывается.
— Вчера после обеда из городка прибыл мальчишка, — начала Джессика, сцепив пальцы с такой силой, что те побелели. — Он доставил письмо, адресованное мне. Я поняла сразу, как только прочла его, что отправитель прекрасно знает о вашем отсутствии в Белмор-Холле и о том, что до следующего утра вы не вернетесь домой. Слабое здоровье маркиза не позволило мне обратиться к нему за помощью. Таким образом, обстоятельства не оставили мне иного выбора, кроме как действовать самостоятельно. — Судорожным движением пальцы ее нырнули в карман и вернулись с листком, измятым и явно не раз перечитанным, — Вот полученное мной письмо, милорд. Прочтите его, и вы узнаете причину, по которой я оказалась поздно вечером рядом с таверной «Приют путника». Человек, которого вы видели, — мой брат Дэнни.
Она сделала несколько торопливых шагов и сунула письмо в руку, которую Мэттью автоматически протянул, Джессика плакала молча, не всхлипывая и не закрывая лица, и капли срывались со щек тяжело, словно свинцовые.
— У меня нет и не было любовника, Мэттью. Он мне ни к чему. Единственный мужчина, которого я когда-либо любила, — это ты.
Ситон снова испытал приступ ужасной, острой боли — короткий, но мучительный приступ настоящей боли в сердце. Секунды текли, а он все смотрел на зажатое в руке письмо. Мэттью по-прежнему ничего не сознавал, не мог осознать, внутренне защищаясь от правды, которая могла раздавить его. Потом попытался читать, но не мог: строчки прыгали перед глазами. Медленно поднял он глаза на Джессику, налицо, залитое слезами. Недолгий гнев оставил ее, и теперь в прекрасных чертах читались только обида и укор.
Мэттью хотел сказать что-нибудь, какие-то единственно правильные слова, которые поставили бы все на свои места, но в голове царила пустота, в которую граф мысленно заглянул, как в черную бездонную яму, — и отшатнулся. Там не было ни образов, ни мыслей, ни даже лучика света, который помог бы найти дорогу.
Джессика ждала еще какое-то время, потом ее искаженное отчаянием лицо разгладилось. Она вскинула подбородок и вышла, закрыв за собой дверь мягко, без стука.
Когда звук се шагов затих, Мэттью достаточно собрался с силами, чтобы пробежать письмо глазами. Оно было словно приговор непростительной глупости, которая вымостила ему дорогу в маленький личный ад. Капитан совершил ошибку. В Который раз. Он несправедливо заклеймил Джессику. В который раз.
Всему виной слепая, низменная ревность. И предубеждение, с которым граф всегда относился к жене. Вопреки всему доброму и хорошему, что он успел увидеть в ней, Мэттью втайне продолжал считать, что дочь падшей женщины самой судьбой обречена пойти тем же путем. Он не верил ей потому, что ее кровь была не настолько чиста, как кровь аристократки, хотя бы Каролины Уинстон.
Да, не чиста! Но ее сердце и душа были кристально чистыми, может быть, даже более чистыми, чем у самой чистокровной аристократки!
Мэттью понял это с определенностью, которая прежде почему-то ускользала от него. Почему, почему он был так страшно слеп?
Странное жгучее ощущение в глазах отрезвило его. Ситон так давно не испытывал ничего подобного (с шестилетнего возраста, когда умерла его мать), что не сразу сообразил, что плачет. В тот далекий день он в последний раз услышал слова: «Я люблю тебя, Мэттью…» С тех пор никто не произносил их, даже отец. До сегодняшнего дня.
По сравнению с болью, которую граф испытывал теперь, прежние муки казались нелепыми. Путь до двери показался ему бесконечным, но его нужно было пройти во что бы то ни стало. В смежной комнате было тихо. Женщина, которую он оскорбил подозрением, стояла у окна, и хотя плечи ее не вздрагивали от рыданий, во всей ее позе сквозило отчаяние. Но голова была высоко вскинута.
Сколько еще ударов должен он нанести, прежде чем научится верить безоговорочно? Как долго обречена Джессика тщетно бороться за его доверие?
Пушистый ворс персидского ковра заглушал шаги. Остановившись за спиной жены, Мэттью поднял руки, но не сразу решился взять ее за напряженно расправленные плечи. Наконец он осторожно повернул ее к себе.
— Джесси… милая, прости!
Она уже не плакала, только глаза блестели от недавно пролитых слез. Ничего не ответив, Джессика перевела взгляд куда-то ему за спину, в пространство.
— Мне не следовало делать скоропалительных выводов… нужно было сразу же объясниться с тобой, вместо того чтобы накручивать себя в одиночку. Я даже не знаю, почему так случилось. Прежде я не испытывал ревности и только теперь понял, куда она может завести…
— Ты никогда не верил мне, правда? — перебила Джессика, заглядывая ему в глаза. — Ни одной минуты, даже после того, как мы поженились? Ты был уверен, что, как и моя мать…
— Не говори так, милая!
Мэттью привлек ее с себе, избегая этого ищущего взгляда. В этот момент, помимо сожалений о жестокой обиде, нанесенной ей, и угрызений совести, он чувствовал стыд оттого, что увидела жена, заглянув ему в душу.
— Внутренне ты нисколько не похожа на свою мать.
— Нет, похожа, Мэттью! — воскликнула Джессика и вырвалась, отступив на несколько шагов, когда муж попытался удержать ее. — Ты даже не знаешь, до чего я на нее похожа!
Мэттью мог только молча покачать головой, снова не находя нужных слов для утешения.
— Прошлой ночью, когда ты вернулся из Биконсфилда, я сразу почувствовала, что ты вне себя. Я не понимала, в чем причина, и ты пугал меня вначале, пугал и отталкивал своей грубостью, но потом я… я начала желать тебя, и чем дольше это продолжалось, тем сильнее становилось желание! Мне нравилось то, что ты делал со мной, Мэттью, и было все равно, что это шло от ярости, а не от нежности! Может быть, именно твоя ярость и придавала этому остроту! Ты заставил меня желать тебя, как никогда прежде, и мне было нужно, необходимо, чтобы ты взял меня так же неистово! Нет ничего странного в том, что ты не веришь мне, — ведь я ничем не лучше продажных женщин из «Черного борова»!
— Прекрати! Прекрати немедленно! — Мэттью как следует встряхнул ее, а потом стиснул в объятиях. — Ты самая чувственная, самая горячая женщина, которую только мог создать Бог, и я денно и нощно благодарю его за то, что он послал мне жену, способную разделить со мной радости плотской любви. — Джессика попыталась что-то возразить, но Мэттью снова встряхнул ее. — Что бы мы с тобой ни делали, знай — в этом нет ничего порочного. Я уже говорил тебе это в ночь, когда взял твою невинность, и повторю снова, если понадобится, тысячу раз. В том, что случилось прошлой ночью, виноват только я. Я был круглым дураком, Джесси, злобным ревнивым дураком, начисто лишенным здравого смысла. Если можешь, прости меня.
Джессика медленно наклонила голову и опустила ее на руки, стиснувшие ворот его рубашки.
— Я очень люблю тебя, Мэттью. Я могла бы простить тебе почти вес.
Но когда жена снова подняла взгляд, в нем сквозила печаль, которой не было прежде. Мэттью подавил тяжелый вздох. Кого винить, кроме самого себя? Своим безрассудным поступком Ситон рассек их общий мир узкой, но глубокой трещиной, которая не обязательно должна закрыться со временем. Невозможно выбрать для этого более неудачное время, чем канун ухода на войну. Он мог только молча гладить белокурые волосы жены.
— Я не должен был сомневаться в тебе… — наконец сказал Мэттью и снова умолк.
— Но ты… — Джессика прижалась чуточку теснее, так, что граф ощутив мелкую частую дрожь, время от времени сотрясавшую се. — Теперь, когда все выяснилось, ты все равно уедешь?
— Только когда это будет абсолютно необходимо, — ответил он, целуя ее в макушку. — Я давно хотел поговорить, предупредить об отъезде, но все не мог собраться с духом. Не хотелось заранее тревожить отца, да и подходящего случая не представлялось.
— Так, значит, все дело было в этом? — Джессика отстранилась и снова впилась взглядом ему в глаза. — До прошлой ночи тебя беспокоила только необходимость идти на войну?
— Как же мне было не беспокоиться, Джесси? Правда, теперь мы женаты, и в случае чего тебе ничто не грозит. Если я не вернусь…
Она поспешно прижала к его губам ладонь, не желая слушать. Несколько минут длилось молчание.
— Ты не должен говорить таких вещей, Мэттью, не должен даже думать о них. Вот увидишь, ты вернешься целым и невредимым и, когда вернешься, никогда уже больше не покинешь Белмор.
Мэттью задался вопросом, не означает ли это надежду на прошение. Пусть не сразу, но прошение полное. Он нанес Джессике жестокую обиду, но если еще не поздно…
— Обещаю, что больше не покину Белмор, если… когда вернусь.
Синие глаза смотрели на него с бледного лица. Ситон прочел в них признание в любви и позволил себе поверить. Прежде Мэттью не испытывал потребности в любви женщины, тем большей неожиданностью явилось то, каким теплом наполнило его душу сознание этой любви. Робкая надежда на будущее окрепла, и тяжелейший вес опрометчивого поступка, почти ощутимо лежавший на плечах, начал понемногу исчезать. Мэттью поклялся себе, что вернется, непременно вернется с войны, потому что ему есть к кому возвращаться.
Но потом пришли мысли о сражениях, об огне и крови, об искалеченных, умирающих людях и о вдовах, льющих слезы по мужьям, которым никогда уже не вернуться.
Мэттью мог поклясться, что вернется, но только Провидение знало, что его ждет.
Адам Аркур вот уже несколько часов прохлаждался на Слоун-стрит, в «Петушке и курочке». Крикливо обставленное помещение провоняло табачным дымом и дешевыми духами, но бордель считался достаточно чистым и респектабельным благодаря усилиям хозяйки, Софи Стивене. Кроме того, среди ее «курочек» была одна, отдаленно напоминающая Гвендолин Локарт. Она-то и устроилась сейчас на коленях Адама.
Потягивая джин, Сен-Сир по привычке рассеянно похлопывал женщину по заду. В этот день он явился в бордель с конкретной целью: купить миниатюрную темноволосую шлюшку на всю ночь и тем самым заглушить снедающую его лихорадку. Гвендолин Локарт заполняла его дневные мысли и возвращалась ночами во сне. С памятной встречи в Белморе виконт не мог думать ни о чем, кроме того, какова может быть в постели эта в высшей степени необыкновенная девушка.
Встреча в Воксхолле усугубила положение. Там Адам узнал на вкус яркие губы Гвен, коснулся волнующих изгибов ее тела, вдохнул запах ее духов — нежный и свежий аромат сирени. Только однажды за всю свою жизнь он желал женщину с такой безумной силой. Это была тихая кроткая девушка по имени Мэри, которую виконт, тогда еще мальчишка, любил первой и чистой любовью. Она была обручена с другим, а ему в жены предназначалась Элизабет Редмор.
Если вспомнить, как обернулось дело, оставалось только радоваться, что Сен-Сир никогда не испытывал ни грана любви к женщине, на которой женился. Аркур даже решил, что совершенно выгорел душой и может уже не бояться пробуждения чувств.
И вот появилась Гвендолин Локарт, это опасно-притягательное сочетание невинности и пылкости, неопытности и бравады. К ней тянуло вопреки всему: цинизму, пустоте в душе, горькому опыту. Она чем-то напоминала едва теплящийся костер, в который стоит только дунуть, чтобы пламя взметнулось до небес. Возможно, в ней таилась страстность под стать Элизабет.
Но Элизабет при всей своей физической ненасытности оставалась холодной и расчетливой, эгоистичной и жестокой. Гвен очень хотелось казаться взрослой, умудренной опытом, видавшей виды, на деле же девушка была нежной, ранимой и во многом наивной. Это было так трогательно, что Адам вынужден был напоминать себе о том, что он как-никак прожженный повеса, человек без чести и совести, с ожесточенным сердцем, закрытым для нежных чувств…
Встряхнувшись, Аркур наклонился, чтобы поцеловать в шею продажное подобие Гвен. Рэчел достаточно напоминала ее, чтобы это могло утолить страсть, угрожающую выйти из-под контроля. Удовольствие и чувства — вещи разные, и смешивать их опасно, потому что одно осложняет другое, с усмешкой думал Адам. Если Гвен вызывает в нем такое желание, почему бы не сосредоточиться на том, как завлечь ее в постель? Он не раз проделывал подобное, и если до сих пор его не мучила совесть по поводу Соблазненных девственниц, то и на этот раз опасаться нечего.
Во время последней встречи оба высказались недвусмысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53