— Замечательно.
Он откусил кусочек и посмотрел на Амелию; она опять оказалась права — нагретый солнцем плод был божествен. Она проглотила сливу, закрыв глаза в предвкушении; красный сок окрасил ее губы.
У него дух захватило, на мгновение он ослеп. Наконец, вздохнув, он поднял голову и увидел у нее за спиной венчающее сад великолепное для их целей сооружение.
Это была маленькая беседка, которую поставили в центре сада для любителей уединения. Сад раскинулся на склоне холма, и из беседки открывался вид на дальние поля и реку, но деревья, окружающие ее, скрывали этот домик от любопытных глаз.
Многие виллы Мертонов строились джентльменами для своих любовниц! Люк с радостью воспользовался удачными затеями предшественников, но при этом не мог сказать, дол го ли он выдержит, не прикасаясь к своей прекрасной спутнице, и хотя трава под деревьями высокая и густая, а упавших плодов еще мало, цветные пятна на дамском платье стали бы весьма красноречивым свидетельством их занятий.
Он кивнул на беседку. Говорить ему ничего не пришлось — ей не терпелось так же, как и ему. Амелия пошла вперед. Подобрав подол платья, она поднялась по трем низким ступеням, улыбнулась, вошла и уселась на мягкий диван, поставленный так, чтобы можно было любоваться пейзажем.
Она посмотрела на Люка вопросительно и с вызовом. Он секунду помедлил в дверях, а затем шагнул к дивану.
Но было не так, как она ожидала. Он не сел рядом с ней — он уперся коленом в подушку, обхватил ладонями ее лицо и впился в нее губами.
Он был не склонен вести вежливые игры, притворяться, будто между ними еще осталось какое-то пространство. После поцелуев, которыми они обменялись пять дней назад, преграды рухнули — не только ее губы, но вся она целиком теперь принадлежала ему, если бы он этого захотел. Он это знал, и она тоже.
Она ответила на поцелуй пылко, как всегда. Губы ее раскрылись, теплые и зовущие. У этих губ был вкус сливы, и, опустившись на подушку, он впитывал в себя этот вкус.
Оба были голодны, отчаянно голодны, так почему бы им теперь не насытиться вволю?
Некоторое время они только этим и занимались, утоляя аппетит, пробудившийся, но оставшийся за эти пять дней неутоленным. Но этого было мало, чтобы утолить его голод. Или ее.
Он был так захвачен поцелуем, что не заметил, как она — не в первый раз — взяла на себя роль лидера. Расстегнула на нем рубашку и обнажила его грудь. Сначала ему стало холодно, но это ощущение быстро улетучилось — она прикоснулась к нему ладонями, чем потрясла его до глубины души.
Ее смелое и откровенное исследование вынудило его прервать поцелуй. Оно было алчным, жадным, когда она растопырила пальцы и затем согнула их, впиваясь в широкую мышцу, охватывающую его грудь. Она провела ими вдоль, потом поперек, исследуя его так по-хозяйски, словно он был рабом, которым она теперь владела.
У него мелькнула мысль — а не так ли это на самом деле?
Но он затаил дыхание и воспользовался ее увлеченностью, чтобы взять себя в руки, опомниться от пьянящего восторга ее прикосновений. Он расстегнул пуговицы на ее пла тье, обнажил холмики, с которыми уже был знаком, но только при тусклом свете. Он полюбовался их совершенством, прозрачной кожей с голубыми венами, бледно-розовыми сосками. Он подул на один из них, увидел, как тот затвердел, и обхватил его губами.
Она задышала прерывисто, закинула голову назад, одна рука ее все лежала на его груди, пальцы другой запутались в его волосах. Глаза закрыты, губы раскрыты, она пыталась вздохнуть, она купалась в уже не неведомых ощущениях, восхищаясь познанной близостью, уже знакомым восторгом, и ждала, предвкушала, взволнованная, очарованная, что будет дальше?
Он коснулся горячими губами ее грудей. Ее обдало жаром, и жар этот все нарастал и требовал, чтобы его утишили.
Она беспокойно ерзала под ним и ждала, ждала…
Когда ожидание стало нестерпимым, она нащупала его запястье, отвела его руку от своей груди и настойчиво потянула ее вниз. Дальнейших указаний ему не требовалось.
Сочетание игры его губ и языка на ее груди и мучительной ласки кончиков пальцев было очень приятно. Но она должна была испытать нечто большее; она это знала и хотела — прямо сейчас.
Она приподняла бедра, чтобы его пальцы оказались меж ду ними.
Он оторвался от ее грудей, глаза его мрачно сверкнули.
Она поймала его взгляд.
— Еще. — И поскольку он не подчинился немедленно, она потребовала: — Я знаю, что бывает большее. Покажите мне. Сейчас же.
Его темные демонические глаза, несмотря на свет, казались почти черными. Абсолютно непроницаемыми.
— Если вы настаиваете…
И он снова завладел ее губами. Она не ожидала этого, не успела приготовиться к этому неожиданному нападению. Не физическая, но чувственная мощная волна закрутилась в ее голове, и ей ничего не оставалось, как только полностью отдаться ощущениям.
Она чувствовала, как изменился его поцелуй, став откровенно берущим и требующим. От каждого глубокого и медленного удара она содрогалась, но уже по-другому; трение его фрака и рубашки о ее голую кожу было для нее новым ощущением. Потом преграда ткани исчезла. Жар его груди, жестких черных завитков встретился с ее набухшими сосками.
И тут она почувствовала его руку у себя на бедрах и поняла, что он задрал юбку. Холодный воздух коснулся ее лодыжек, но ей это было все равно, все ее чувства были напряжены от осторожной ласки его пальцев, которыми он проводил по ее ногам.
Когда он наконец позволил ей выплыть на поверхность, не полностью, но достаточно, чтобы она могла снова что-то чувствовать, оказалось, что его пальцы свободно скользят по распаленной плоти у нее между ног.
Это открытие ее потрясло, голова закружилась от восторга. Он не отпускал ее губы и продолжал игру пальцев. Это не была только игра; под пьянящей чувственностью, под восторгом скрывалось собственничество, примитивное возбуждение, которое она ощущала несмотря на его попытки скрыть, спрятать это, сохранить в тайне.
Оно сказывалось в напряжении, от которого застыли его мышцы. В стальной мощи его руки, ласкающей ее. Она ощущала его в нарастающем жаре, который он таил от нее, словно хотел защитить от огня. Огня, иметь дело с которым он привык, но которого она еще не испытала.
Если бы выбор был за ней, она попросила бы этого огня — он манил ее своей неизведанностью. Но она могла только принимать то, что он ей давал, брать то, что он предлагал, на что был согласен.
Спорить она не могла, она была слишком захвачена чувственной паутиной, которую он сплел. Ей хотелось большего. Прямо сейчас. И кажется, он это понял. Он осторожно стал ласкать вход в ее ущелье, пока ей не захотелось кричать, потом его палец медленно вошел в нее.
Чуть брезжущему ее рассудку представлялось, что это проникновение успокоит ее желание, и так оно и было. Некоторое время. Но потом легкие движения этого пальца снова разожгли в ней вожделение, еще более отчаянное и сильное.
Он делал это явно нарочно, и наконец она прижалась к нему, впившись ногтями в его руку и извиваясь всем телом.
Готовая сдаться.
Облегчение, физический покой, которые охватили ее, были ей наградой, она пылко обняла его и обмякла в его руках, с трудом сознавая, что он убрал руку и опустил ее юбку.
Он все еще не отрывал от нее губ, но пыл уже ослабевал. Она поняла — он снова воздвиг барьеры, отгородив ее от топки и пламени.
Когда он поднял голову, она запустила руку ему в волосы и притянула к себе. С трудом подняла отяжелевшие веки и внимательно посмотрела в его глаза.
Но ничего не смогла в них увидеть даже на таком расстоянии.
— Почему вы остановились? — Его взгляд упал ей на губы, и она крепче вцепилась в его волосы. — Если вы заговорите о времени и расписании, я закричу.
Он, хмыкнув, взглянул на нее.
— Не о времени. О храмах. Мы пока еще не добрались до этого храма.
Ей не очень понравилось его объяснение, но спорить она не стала. Ей пришлось согласиться с тем, что на его территории она не может ему диктовать.
Вечер был теплый, и времени у них было достаточно. Теперь он положил ее на себя, прижав спиной к своей груди, и обнял. Ее кожа остывала, мысли лениво двигались. Этот момент благословенного покоя он урвал для себя. Лежа в таком положении, она не могла видеть его лица — не могла видеть, как он смотрит на нее.
Ему нужно было отдышаться, и он не хотел, чтобы она догадалась, что он в этом нуждается. Не хотел, чтобы она заподозрила, что сам он с трудом удержался на поверхности.
На поверхности моря, по которому он плавал столько раз, что и не сосчитаешь.
Женщины, обладание ими никогда по-настоящему не имели для него значения — в прошлом. Он полагал, что обладание Амелией будет если не совсем таким же, то и не слишком отличным других.
Но слепая потребность, охватившая его только что, была ему внове. Слепая страсть, слепое желание — с этим он был знаком, но слепая потребность? Это что-то новое. Такого с ним еще никогда не бывало. Он не мог логично объяснить, почему потребность овладеть ею вдруг стала такой острой. Такой абсолютно необходимой.
Он не знал, насколько глубоко это незнакомое чувство зашло. Не знал, сможет ли контролировать его.
Эта мысль заставила его насторожиться, даже больше насторожиться, чем раньше, и по мере того, как утекали минута за минутой и день клонился к вечеру, мягкое теплое тело, несмотря ни на что, принесло ему успокоение.
Она слилась с ним, она была полностью покорна в его объятиях, лиф ее платья так и остался распахнутым, груди были восхитительны. Он почувствовал, как губы его дрогнули в улыбке — она определенно нравилась ему. Искушение положить руку на эти мягкие холмы и потеребить их было реальным, но… конец дня был уже близок.
Наконец они зашевелились и, приведя в порядок одежду, направились обратно на виллу. Она шла впереди, как часто делала это прежде. Но перед тем как выйти на главную дорогу, он остановил ее, притянул к себе и на мгновение прижался губами к ее шее.
Она ничего не сказала, но обернулась, встретилась с ним взглядом. Он выпрямился. Тогда она улыбнулась — этой странной, торжествующей, женственной улыбкой, которая всегда заставляла его настораживаться, — небрежно отвернулась и пошла вперед.
Они вышли на лужайку за несколько минут до того, как появилась молодежь, усталая, но улыбающаяся. Все расселись по экипажам. Хотя болтовня девушек наконец затихла, Реджи так умолял облегчить его положение, что Люк усадил его в свой экипаж, более быстрый, и вскоре гости остались далеко позади.
Они уже въезжали в Лондон, когда Реджи зевнул и пошевелился. Люк усмехнулся:
— Ты услышал что-нибудь стоящее?
Реджи хмыкнул:
— Только некую сказку о табакерке, которую не могут найти у леди Хэммонд, и какой-то ценной вазочке, которая куда-то подевалась у леди Оркотт. Но ведь ты знаешь, как это бывает, — сейчас конец сезона, вещи переставляют, и люди забывают, куда они их поставили.
Люк вспомнил о чернильнице своего деда. Реджи, без сомнения, прав.
Глава 7
Вечер следующего дня навис над ним, как рок. Если бы Люк мог избежать маскарада у леди Корк, он это сделал бы, но старая карга была давнишним другом их семьи, и он не мог не пойти к ней. Стало быть, не было никакой достаточно убедительной причины, почему бы Амелии тоже туда не пойти; она же была — и ясно дала понять ему это — преисполнена на этот вечер самых радужных ожиданий.
Поднимаясь по ступеням особняка Корков в плаще и маске, держа под руку Амелию, он с неприятным чувством думал об иронии своего положения. По крайней мере его матери с ее подругами здесь не будет. Этот вечер устраивался для таких, как он и Амелия, и более молодых, которые стремились добиться успеха.
Протянув дворецкому их приглашения, он провел Амелию в толпу, наполнившую парадный холл ее светлости. Там стояли те, кому подобные мероприятия были внове; неузнаваемые в масках и домино, они озирались, пытаясь узнать других. Положив ладонь на спину Амелии, он провел ее в зал.
— В бальный зал, — проговорил он, когда она недоуменно оглянулась на него. — Там меньше толчеи.
С одной стороны, ему нужно было взять на себя лидерство и проложить дорогу вперед, но его предсказание оказалось верным — в бальном зале по крайней мере можно было дышать.
— Я и не думала, что здесь будет такое столпотворение; тем более под самый конец сезона. — Привстав на цыпочки, Амелия вытянула шею, пытаясь сориентироваться.
— Если на маскараде нет толпы, он не имеет смысла.
Она повернулась к нему.
— Потому что тогда слишком легко узнать, кто есть кто?
Он коротко кивнул и взял ее за руку. Узнать Амелию совсем нетрудно, несмотря на толчею, — эти васильковые глаза, широко раскрытые в прорезях маски, были необыкновенны, особенно в сочетании с мелькающими под капюшоном домино золотыми локонами.
— Вот так. — Остановившись, он опустил ей капюшон пониже, чтобы спрятать лицо и локоны.
Она фыркнула:
— Не имеет особого значения, если даже меня узнают. Я уже нашла себе партнера.
Верно, но…
— Учитывая ваши надежды на этот вечер, будет разумнее не привлекать к нам внимание.
На ней была полумаска; он ясно видел ее лицо, соблазнительную улыбку, изогнувшую ее губы, когда она подняла к нему голову.
— Я склоняюсь перед вашим богатым опытом.
Держа его под руку, она шла рядом с ним — именно этого он хотел, ему было спокойнее, когда она рядом, когда ее рука лежит на его локте. Подавив вздох, он зашагал через бальный зал вперед.
В других обстоятельствах он с ходу определил бы, куда в этом доме можно будет попозже увлечь леди, державшую его под руку, где они могли бы насладиться интимными радостями. Но в этот вечер с леди, которая свободно командовала большинством его недремлющих мыслей, он был очень озабочен тем, как бы избежать именно этих радостей.
— Амелия… — Нужно натянуть вожжи, провисшие в ее руках. И попытаться повернуть ее на другую дорогу. — Что бы вы ни думали, мы слишком быстро продвигаемся вперед.
Она не сразу взглянула на него, сначала сжала челюсти.
— Вы, случайно, не хотите повернуть обратно?
— Нет. — Он знал, что она никогда не согласится на это. — Но… — Как объяснить, что, несмотря на то, в чем он пытался убедить ее, было столько храмов, в которых можно молиться? Слава Богу, пока он еще сохранил здравый смысл. — Поверьте, мы не можем продвигаться быстрее, чем уже продвигаемся. Пока что.
К его удивлению, она не напряглась, не бросила на него сердитый взгляд и не стала спорить. Вместо этого она всмотрелась в его глаза и улыбнулась — одной из тех улыбок, которые вызывали в нем инстинктивное недоверие, — и, приблизившись, прошептала так, чтобы никто не мог ее услышать:
— Вы хотите сказать, что не собираетесь больше меня соблазнять?
Он почувствовал, как лицо его окаменело. Он впился в нее взглядом и долго думал, прежде чем кивнуть утвердительно.
Ее улыбка стала шире, она шагнула к нему еще ближе и коснулась пальцами щеки.
— Перестаньте быть таким благородным. — Голос ее звучал низко, как у сирены. — Я хочу, чтобы меня соблазнили. Вы. — Она внимательно смотрела на него, потом склонила голову набок. — И все потому, что мы знакомы слишком давно, да?
Его так и подмывало согласиться — признать это объяснение справедливым и снискать ее сочувствие.
— Это не связано с тем, как давно я вас знаю. — Он проговорил эти слова язвительно, но она не обиделась, она просто ждала, не сводя с него глаз, ее брови приподнялись слегка вопросительно.
Ее рука легла ему на грудь; она была так близко, она была почти у него в объятиях. Быстрый взгляд вокруг подтвердил, что, несмотря на то, что его внимание было сосредоточено на ней, его инстинкт ловеласа не дремлет, — они находились в конце зала, в неярко освещенной нише, куда выходил коридор. В этих обстоятельствах казалось естественным обнять ее и…
Мысли его метались, пытаясь сформулировать приемлемую для нее причину, по которой с соблазнением следует повременить, пока… пока он сам не освоится с тем, чем для него обернулось это самое соблазнение, с тем, чем оно еще обернется для него.
Она рассмеялась и устроилась у него на груди, подняв к нему лицо.
— Почему? Сколько времени вам обычно требуется, что бы увлечь леди в постель?
— Дело не в этом.
— Верно. — Она не сводила с него смеющихся глаз. — Но если мы это сделаем — кто узнает? Я не собираюсь попадать в затруднительное положение, или превращаться в глупо улыбающуюся дурочку, или делать что-то еще, чтобы все насторожились.
Он не боялся, что перемены в ней могут выдать их тайну, он боялся за себя. Его беспокоило, что он чего-то не понимает, беспокоила та примитивная жажда, которую она вызывала в нем. Эта жажда понуждала его немедленно согласиться с ее предложением. Эта жажда требовала овладеть ею, ов ладеть прямо сейчас.
Но эта жажда не походила на все, что он испытывал прежде, — она была бесконечно сильнее, неодолимее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40