Андре Спрингфилд почему-то всегда был таким. Он мог сказать самую неприличную вещь, и все ему сходило с рук.
Он взглянул на дверь.
— Где же наш чай? — рявкнул он.
В этот момент дверь отворилась, но вошла не Колетт. В дверях стоял высокий широкоплечий человек. У него была густая шапка волос, седеющих на висках. Кожа покрыта легким загаром, словно он много времени проводил на солнце. Глаза темные и ясные. Он не отрываясь смотрел на Эммелайн и наконец улыбнулся.
Эммелайн не могла пошевелиться, дыхание замерло у нее в груди. Голова пошла кругом, сердце екнуло.
— Привет, Эм. Давненько же мы не виделись.
Глава 5
Хлопнувшая дверь заставила Софи резко поднять голову от бухгалтерской книги, и карандаш царапнул по бумаге.
Обычно в этот час она спит. Свита ее еще не проснулась. Но мысли о том, что у нее кончаются деньги, не давали ей уснуть всю ночь. Потеря «Белого лебедя» выбила почву у нее из-под ног. Но сейчас у нее есть более насущные проблемы. Как бы она ни колдовала над цифрами, у нее не хватало денег на жизнь четверым взрослым, если придется платить за жилье, — будь то в Бостоне или в Европе.
Конечно, она давно знала об этом, но все еще продолжала надеяться: если пересчитать все заново, там урезать, тут сэкономить, может, им хватит? Но денег не стало больше от того, что она их пересчитывала.
И что еще хуже, отец ясно дал ей понять, что Диндра, Генри и Маргарет — нежеланные гости в его новом доме, а Софи не собиралась бросать своих друзей, зная, что у них нет денег. А это означало, что пребывание в «Белом лебеде» — единственно возможный вариант до тех пор, пока отец все не уладит и дом снова не перейдет к ней. А он, конечно же, это сделает. Ведь «Белый лебедь» — это ее собственность.
А пока она должна отыскать средства, чтобы всем четверым хватило на жизнь. Грейсон — ее старый друг. Интересно, сколько времени проводит дома адвокат? Ведь ему нужно разбирать всякие дела, встречаться с судьями и клиентами — и все это, разумеется, происходит в здании суда и конторах, расположенных в деловой части города.
Она упрекнула себя за то, что вчера вела себя с ним так вызывающе. Это не лучший способ снискать его расположение. Но когда она рядом с ним, ей становится не по себе, она начинает нервничать и очень хочет, чтобы он поскорее ушел.
И она решила, что сегодня будет вести себя по-другому. Она будет с ним сладкой, как ячменный сахар. И ему ничего не останется, кроме как смириться с обстоятельствами. Она взглянула на огромную кровать под пологом, на которой когда-то спал ее отец, — теперь это кровать Грейсона. Комната была заполнена его вещами. Прекрасные костюмы, до блеска начищенные ботинки. Кашемировый халат.
Проснувшись, она надела этот халат и закуталась в него. Ткань пропиталась его запахом, чистым и пряным. Софи вдруг показалось, что он держит ее в своих объятиях, и по спине ее пробежала дрожь.
Она тяжело вздохнула. Он действительно смущает ее. И поселиться в комнате, где лежат его вещи, не очень-то разумно с ее стороны. Из-за этого она постоянно думает о нем и в результате начинает сомневаться в правильности своего решения сохранить независимость.
Трудность состояла в том, что Софи не могла измениться. Мать научила ее быть свободной и никогда не говорила о том, что женщина должна покорно исполнять приказания мужчины. Она даже не умеет вести хозяйство и готовить еду. И еще дети.
Она зажмурилась и представила, что держит на руках ребенка — ребенка Грейсона. Прижимает его к себе. А он ее любит.
Она содрогнулась, подумав, что ей придется возиться с ребенком. Не для того она трудилась целых пять лет, чтобы бросить все, чего добилась, от одного прикосновения кашемирового халата к плечам. Халат-то мягкий и нежный. А вот Грейсон… Да, Грейсона мягким не назовешь.
Неожиданно внизу послышался энергичный топот, от которого задрожали стены. Софи скривилась — это, наверное, Грейсон, опровергающий собственное утверждение о том, что он почти не бывает дома. Но она отогнала эту мысль. Грейсон Хоторн не топает.
Софи потуже затянула пояс на талии, нашарила ногами отороченные мехом шлепанцы и пошла посмотреть, кто производит весь этот шум.
Едва ее нога коснулась последней ступеньки, как она оказалась лицом к лицу с женщиной сурового вида, которой по виду было лет сто. На ее седых волосах сидела темная шляпка, а платье было такого строгого фасона, что по сравнению с ним скромные платья Маргарет казались просто вызывающими.
— Для воровки вы слишком чопорны, — заявила Софи без всякого вступления, закатывая длинные рукава халата. — Не будете ли добры объяснить, что вы здесь делаете?
— Я ничего не стану объяснять такой, как вы, — презрительно процедила незнакомка, оглядев Софи сверху донизу критическим взглядом. — Я не позволю кому попало болтаться по дому респектабельного человека. Убирайся отсюда, барышня, и можешь не сомневаться — я поговорю с молодым мистером Хоторном.
«С молодым мистером Хоторном». Можно подумать, что он все еще мальчик в коротких штанишках.
Если бы Софи не была так сильно удивлена, она бы весело рассмеялась.
Но ей не пришлось объясняться с этой мегерой, потому что как раз в эту минуту распахнулась входная дверь и вошел Грейсон. На нем было теплое шерстяное пальто, и он похлопывал руками в перчатках друг о друга, чтобы согреться. Вместе с ним в холл ворвался холодный воздух.
Переступая через порог, он бросил взгляд на замок, а потом поднял глаза и увидел обеих женщин. Он посмотрел на Софи, на свой халат, в который она куталась, и во взгляде его мелькнуло что-то похожее на нежность. Наконец он улыбнулся, на удивление весело и щедро, если учесть, в каком кислом настроении он ушел от нее вчера.
— Не забудьте распорядиться починить дверь мисс Пруитт, — напомнил он и направился к Софи.
Он был красив, и сердце у Софи подпрыгнуло. Несмотря на легкий морозец, его волосы были все еще влажными после утренней ванны, и он двигался с легкостью, присущей не многим мужчинам. И она улыбнулась ему.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поддаться ему, когда он пустил в ход свое обаяние. Она не может себе позволить даже на мгновение сдать свои позиции. Они теперь противники. Он забрал себе «Белого лебедя» она хочет его вернуть.
Грейсон остановился рядом с Софи.
— Вижу, вы познакомились. — Женщины сердито зыркнули друг на друга. Грейсон усмехнулся.
— Я все пытался себе представить что произойдет, когда вы встретитесь лицом к лицу. Давайте сделаем все как полагается. Мисс Алтея Пруитт, позвольте познакомить вас с мисс Софи Уэнтуорт.
— Объясните, что происходит, — потребовала Софи. Мисс Пруитт вздернула крепкие плечи.
— Я не буду здесь работать, если вы намерены принимать… — она поискала нужное слово, — гостей у меня под носом, — закончила она негодующим тоном.
— Не беспокойтесь, мисс Пруитт, мне бы и в голову не пришло оскорбить ваши чувства. — Грейсон подошел к ней и обнял за плечи. — Мисс Уэнтуорт — дочь Конрада Уэнтуорта, и она живет здесь со своими… друзьями, — при этих словах он нахмурился, — а я пока живу в отеле «Вандом». А теперь ступайте-ка и приготовьте нам ваш потрясающий кофе.
Алтея, бросив на Софи и ее одеяние осуждающий взгляд, быстро и ловко стянула с себя шляпку, аккуратно положила ее на полку и направилась в кухню.
Софи посмотрела ей вслед и повернулась к Грейсону:
— Сегодня утром мы доброжелательны, да? — И тут же передернулась от своего тона. Она ведь обещала себе, что будет с ним мила!
— Я сделаю все, что угодно, лишь бы мисс Пруитт была довольна. — Он улыбнулся, и его улыбка была теплой и озорной. — Эта женщина печатает на машинке, как ветер, записывает под диктовку, как газель, и устраивает мою жизнь со спокойной, ненавязчивой деловитостью пчелиной матки.
— Хватит с меня ваших красочных сравнений с природой. — Почему-то он пробуждал в ней худшие черты характера. — Кто же этот образец всех совершенств?
— Мой секретарь. Хотя если быть точным — это женщина, которую я обожаю. — Он широким жестом прижал руку к сердцу. — Короче говоря, это лучший из всех секретарей, которые у меня когда-либо были. А у меня их было несколько.
— Вы держите секретаршу? Здесь? — потрясенно спросила Софи.
— Конечно. Она ведет дела в моей конторе.
— Вы имеете в виду вашу контору в деловой части города? — с надеждой произнесла она.
— Нет. Я даю советы клиентам в «Белом лебеде». А клиентов у меня много, Софи. Это люди, которые доверяют мне улаживать проблемы с делом, именуемым оплатой счетов, и не превратиться в тунеядца, в чем вы меня не так давно обвинили.
Он подошел к ней и дерзко провел пальцами по лацкану кашемирового халата. Голос его прозвучал завораживающе:
— Что бы вы там ни думали, я не нуждаюсь в деньгах вашего отца.
Его пальцы остановились, не дойдя до ее груди. Она утратила способность думать, еще меньше она была в состоянии произнести что-то связное, ее обдало жаром, и жар сосредоточился внизу, и она не понимала почему. Неужели он догадался, что под халатом на ней почти ничего нет? Неужели он почувствовал, как забилось ее сердце?
Его пальцы медлили, взгляд темных глаз жег ее, и на мгновение ей показалось, что сейчас он ее поцелует. Но как раз в тот момент, когда она готова была придвинуться к нему, он отвел руки, оглядел ее туалет, и губы его иронически скривились.
— Кстати, о клиентах. Один из них может появиться в любую минуту. Как ни очаровательно вы выглядите, я предпочел бы, чтобы они не видели вас в моем халате.
Кровь бросилась ей в лицо. Она даже не поняла, какие чувства он в ней вызвал. Желание? Страх? Досаду?
Она посмотрела в окно на экипажи, проезжающие мимо дома так обыденно, словно в мире ничего не произошло. Ей казалось, что еще чуть-чуть, и все кусочки ее жизни наконец-то сложатся в одно целое — отличное от того, как представлялось ей в детстве, но все же в нечто такое, что она сотворила сама. Всю жизнь она мечтала о том, чтобы стать известной, стать чем-то большим, нежели неловким вундеркиндом Софи Уэнтуорт. Сколько раз она воображала, как будет царить в «Белом лебеде», давать концерты в концертном зале! И играть Баха.
Она отказалась от Баха, заменив его на более легкие и яркие произведения. Она отказалась от мечты играть в концертном зале, заменив его Европой. Но она не могла отказаться от мечты жить в том доме, в котором прошло ее детство.
Грейсон Хоторн и его покупка «Белого лебедя» разбили ее мечты в пух и прах.
Но разве это имеет значение? Жизнь у нее сложилась блестяще. Ее обожают во всем мире, и никто не поверит, что она провела хотя бы один день в своей жизни нелепо.
Она отвела взгляд от окна и оглядела мраморный пол холла, величественные высокие колонны, великолепный изгиб лестницы, по которой она спускалась в детстве бессчетное количество раз, бросила рассеянный взгляд на длинное льняное полотенце, переброшенное через плечо и волочащееся за ней как шлейф, что делало ее похожей на королеву.
Его прикосновение заставило ее вздрогнуть, и она замерла перед ним, перестав дышать. Он обхватил ладонью ее подбородок и поднял ее голову, вынуждая посмотреть ему в глаза.
— Что такое? — прошептал он; его темные глаза были серьезны. — Что такое я постоянно вижу в ваших глазах?
На одно слепящее мгновение она испытала девчоночье желание поведать ему обо всех своих мечтах, излить тревоги, так долго лежавшие тяжелым грузом у нее на сердце. Но ей слишком долго не на кого было опереться, некому было доверить свою тайну, столько лет сжигавшую ее душу. Грейсон Хоторн пришел бы в ужас, если бы узнал, какой она стала. Независимой и вызывающей. Отбросившей условности. Какой угодно, но только не пристойной. И решившей во что бы то ни стало вернуть себе «Белого лебедя».
Она отвела взгляд и не стала рассказывать ему о своих тревогах. Вместо этого она гордо вздернула подбородок и выдала ему свою заученную улыбку концертной дивы.
— Никогда не предположила бы, что вы к старости превратитесь в такого романтика. Читать по глазам! Право, Грейсон, теперь вам осталось только порассуждать насчет губ, похожих на розы, и поцелуев, сладких как мед.
Он медленно опустил глаза на ее губы.
— Ваши губы похожи на розы. — Потом, словно хотел подтвердить свои слова, он наклонился и прижался к ее губам. Всего лишь прикосновение, шутливое прикосновение, но этого было достаточно, чтобы тело ее охватил огонь желания. Ухмыльнувшись, он произнес: — А ваши поцелуи действительно сладкие как мед.
Он провел кончиками пальцев по ее ключице под халатом, легко, нежно, отчего ее тело отозвалось на его ласку каждым нервом, каждой клеточкой, и она уже готова была рвануться к нему, но в последний миг удержала себя от этого шага.
И совершенно неожиданно ей представилось: она его жена, и его руки ласкают ее тело под кашемировым халатом.
«Кого же он избрал? — спросила она себя, внезапно жарко покраснев. — Кого он избрал себе в жены?» Впервые за пять лет она пожалела о том, что пошла своим путем. И еще о том, что в ее новой жизни для него не было места.
Но она всегда была не как все, и не стоит ей пытаться изменить себя. Она уже потеряла себя один раз, пять лет назад. Но теперь она не может позволить себе забыть о том, кем она стала.
Грейсон что-то начал говорить ей, но его прервал звонок в дверь.
— Я открою, — раздался голос мисс Пруитт откуда — то из-за ее спины, и тут же послышался обиженный топот ее ботинок.
Все произошло так быстро, что Софи была застигнута врасплох. Грейсон, кажется, понял, что с ней происходит.
Он отвел за ухо прядь, ее волос.
— Все будет хорошо, Софи, — ласково произнес он. — Поговорим позже. А теперь идите.
Он повернул ее и легонько подтолкнул. Она машинально пошла наверх, а там обернулась и увидела, как через порог шагнул человек в элегантном костюме, тяжелые двери закрылись за ним и он вслед за Грейсоном вошел в кабинет.
Грейсон захватил этот дом, чтобы остаться здесь навсегда. И у него нет никакого намерения переезжать куда-то.
Его поцелуй почему-то ее взбудоражил, и она покраснела от затаенной мысли — ей хотелось еще поцелуев.
Ей просто необходимо поговорить с отцом и заставить его исправить свои ошибки. Нельзя допустить, чтобы Грейсон оставался в ее жизни. И в ее доме.
Три дня подряд Софи посылала отцу записки. И каждый раз получала ответ, что он не может с ней встретиться. Сначала она обиделась, потом рассердилась. На четвертый день ее охватил панический страх. Зачем отец просил ее вернуться? Разве не для того, чтобы она поселилась в его семье?
В довершение всего Грейсон появлялся в «Белом лебеде» регулярно каждое утро и настолько пунктуально, что по нему можно было проверять часы, и принимался за работу. Противная мисс Пруитт тоже появлялась в восемь часов и оставалась до пяти, обращаясь с Софи и ее свитой весьма бесцеремонно, точно они были стайкой заблудившихся гусей.
И каждый день Софи избегала Грейсона как чумы, не сомневаясь, что, как только они окажутся наедине, он снова заведет разговор о том, что ей следует съехать из этого дома. И она приложила все усилия к тому, чтобы он не смог застать ее врасплох. Когда он осведомлялся о ней, ее то не было дома, то она не принимала, то была нездорова. Генри сказал, что когда он в последний раз передал ее слова, Грейсон буквально зарычал от злости.
Генри был в восторге. А она — нет. Потому что терпение Грейсона истощалось.
Только один раз, в конце долгого дня, они оказались вместе в одной комнате. Она сидела в кабинете, изучая ноты новой обработки «Богемы» для виолончели, и не услышала, как он открыл дверь и направился к своему столу. Мисс Пруитт промаршировала вслед за ним и положила перед ним какие-то бумаги. Софи отвлек посторонний шум, она подняла голову и увидела Грейсона, сидящего за письменным столом. Он внимательно слушал клиента, который что-то говорил, не обращая на нее внимания. Внезапно Грейсон повернулся, почувствовав на себе взгляд Софи. Клиент все продолжал взволнованно что-то говорить.
Откинувшись на спинку стула, Грейсон рассматривал ее поверх головы клиента, словно надеялся что-то понять. В глазах его она увидела странное выражение. Так смотрит человек на вещь, которая ему принадлежит.
Она резко вскочила с дивана и пошла искать Диндру, разозлившись на свои ослабевшие колени и захолонувшее сердце. Эта встреча выбила ее из колеи.
А отец все еще не желал ее видеть.
В конце концов однажды вечером, когда до приема оставалось два дня, Софи отправилась к нему без приглашения. Она подошла к дому и вдруг забыла, зачем она здесь.
Его новый особняк поражал взгляд роскошной отделкой, но она отметила, что его начали украшать для приема гостей. Если отец говорил правду, то прием устраивался в честь ее приезда домой. Разве это не значит, что он ее любит?
Однако ее восторги быстро сменились унынием. Правда, она наконец увиделась со своими маленькими сестрами, но все ее мечты развеялись как дым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Он взглянул на дверь.
— Где же наш чай? — рявкнул он.
В этот момент дверь отворилась, но вошла не Колетт. В дверях стоял высокий широкоплечий человек. У него была густая шапка волос, седеющих на висках. Кожа покрыта легким загаром, словно он много времени проводил на солнце. Глаза темные и ясные. Он не отрываясь смотрел на Эммелайн и наконец улыбнулся.
Эммелайн не могла пошевелиться, дыхание замерло у нее в груди. Голова пошла кругом, сердце екнуло.
— Привет, Эм. Давненько же мы не виделись.
Глава 5
Хлопнувшая дверь заставила Софи резко поднять голову от бухгалтерской книги, и карандаш царапнул по бумаге.
Обычно в этот час она спит. Свита ее еще не проснулась. Но мысли о том, что у нее кончаются деньги, не давали ей уснуть всю ночь. Потеря «Белого лебедя» выбила почву у нее из-под ног. Но сейчас у нее есть более насущные проблемы. Как бы она ни колдовала над цифрами, у нее не хватало денег на жизнь четверым взрослым, если придется платить за жилье, — будь то в Бостоне или в Европе.
Конечно, она давно знала об этом, но все еще продолжала надеяться: если пересчитать все заново, там урезать, тут сэкономить, может, им хватит? Но денег не стало больше от того, что она их пересчитывала.
И что еще хуже, отец ясно дал ей понять, что Диндра, Генри и Маргарет — нежеланные гости в его новом доме, а Софи не собиралась бросать своих друзей, зная, что у них нет денег. А это означало, что пребывание в «Белом лебеде» — единственно возможный вариант до тех пор, пока отец все не уладит и дом снова не перейдет к ней. А он, конечно же, это сделает. Ведь «Белый лебедь» — это ее собственность.
А пока она должна отыскать средства, чтобы всем четверым хватило на жизнь. Грейсон — ее старый друг. Интересно, сколько времени проводит дома адвокат? Ведь ему нужно разбирать всякие дела, встречаться с судьями и клиентами — и все это, разумеется, происходит в здании суда и конторах, расположенных в деловой части города.
Она упрекнула себя за то, что вчера вела себя с ним так вызывающе. Это не лучший способ снискать его расположение. Но когда она рядом с ним, ей становится не по себе, она начинает нервничать и очень хочет, чтобы он поскорее ушел.
И она решила, что сегодня будет вести себя по-другому. Она будет с ним сладкой, как ячменный сахар. И ему ничего не останется, кроме как смириться с обстоятельствами. Она взглянула на огромную кровать под пологом, на которой когда-то спал ее отец, — теперь это кровать Грейсона. Комната была заполнена его вещами. Прекрасные костюмы, до блеска начищенные ботинки. Кашемировый халат.
Проснувшись, она надела этот халат и закуталась в него. Ткань пропиталась его запахом, чистым и пряным. Софи вдруг показалось, что он держит ее в своих объятиях, и по спине ее пробежала дрожь.
Она тяжело вздохнула. Он действительно смущает ее. И поселиться в комнате, где лежат его вещи, не очень-то разумно с ее стороны. Из-за этого она постоянно думает о нем и в результате начинает сомневаться в правильности своего решения сохранить независимость.
Трудность состояла в том, что Софи не могла измениться. Мать научила ее быть свободной и никогда не говорила о том, что женщина должна покорно исполнять приказания мужчины. Она даже не умеет вести хозяйство и готовить еду. И еще дети.
Она зажмурилась и представила, что держит на руках ребенка — ребенка Грейсона. Прижимает его к себе. А он ее любит.
Она содрогнулась, подумав, что ей придется возиться с ребенком. Не для того она трудилась целых пять лет, чтобы бросить все, чего добилась, от одного прикосновения кашемирового халата к плечам. Халат-то мягкий и нежный. А вот Грейсон… Да, Грейсона мягким не назовешь.
Неожиданно внизу послышался энергичный топот, от которого задрожали стены. Софи скривилась — это, наверное, Грейсон, опровергающий собственное утверждение о том, что он почти не бывает дома. Но она отогнала эту мысль. Грейсон Хоторн не топает.
Софи потуже затянула пояс на талии, нашарила ногами отороченные мехом шлепанцы и пошла посмотреть, кто производит весь этот шум.
Едва ее нога коснулась последней ступеньки, как она оказалась лицом к лицу с женщиной сурового вида, которой по виду было лет сто. На ее седых волосах сидела темная шляпка, а платье было такого строгого фасона, что по сравнению с ним скромные платья Маргарет казались просто вызывающими.
— Для воровки вы слишком чопорны, — заявила Софи без всякого вступления, закатывая длинные рукава халата. — Не будете ли добры объяснить, что вы здесь делаете?
— Я ничего не стану объяснять такой, как вы, — презрительно процедила незнакомка, оглядев Софи сверху донизу критическим взглядом. — Я не позволю кому попало болтаться по дому респектабельного человека. Убирайся отсюда, барышня, и можешь не сомневаться — я поговорю с молодым мистером Хоторном.
«С молодым мистером Хоторном». Можно подумать, что он все еще мальчик в коротких штанишках.
Если бы Софи не была так сильно удивлена, она бы весело рассмеялась.
Но ей не пришлось объясняться с этой мегерой, потому что как раз в эту минуту распахнулась входная дверь и вошел Грейсон. На нем было теплое шерстяное пальто, и он похлопывал руками в перчатках друг о друга, чтобы согреться. Вместе с ним в холл ворвался холодный воздух.
Переступая через порог, он бросил взгляд на замок, а потом поднял глаза и увидел обеих женщин. Он посмотрел на Софи, на свой халат, в который она куталась, и во взгляде его мелькнуло что-то похожее на нежность. Наконец он улыбнулся, на удивление весело и щедро, если учесть, в каком кислом настроении он ушел от нее вчера.
— Не забудьте распорядиться починить дверь мисс Пруитт, — напомнил он и направился к Софи.
Он был красив, и сердце у Софи подпрыгнуло. Несмотря на легкий морозец, его волосы были все еще влажными после утренней ванны, и он двигался с легкостью, присущей не многим мужчинам. И она улыбнулась ему.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поддаться ему, когда он пустил в ход свое обаяние. Она не может себе позволить даже на мгновение сдать свои позиции. Они теперь противники. Он забрал себе «Белого лебедя» она хочет его вернуть.
Грейсон остановился рядом с Софи.
— Вижу, вы познакомились. — Женщины сердито зыркнули друг на друга. Грейсон усмехнулся.
— Я все пытался себе представить что произойдет, когда вы встретитесь лицом к лицу. Давайте сделаем все как полагается. Мисс Алтея Пруитт, позвольте познакомить вас с мисс Софи Уэнтуорт.
— Объясните, что происходит, — потребовала Софи. Мисс Пруитт вздернула крепкие плечи.
— Я не буду здесь работать, если вы намерены принимать… — она поискала нужное слово, — гостей у меня под носом, — закончила она негодующим тоном.
— Не беспокойтесь, мисс Пруитт, мне бы и в голову не пришло оскорбить ваши чувства. — Грейсон подошел к ней и обнял за плечи. — Мисс Уэнтуорт — дочь Конрада Уэнтуорта, и она живет здесь со своими… друзьями, — при этих словах он нахмурился, — а я пока живу в отеле «Вандом». А теперь ступайте-ка и приготовьте нам ваш потрясающий кофе.
Алтея, бросив на Софи и ее одеяние осуждающий взгляд, быстро и ловко стянула с себя шляпку, аккуратно положила ее на полку и направилась в кухню.
Софи посмотрела ей вслед и повернулась к Грейсону:
— Сегодня утром мы доброжелательны, да? — И тут же передернулась от своего тона. Она ведь обещала себе, что будет с ним мила!
— Я сделаю все, что угодно, лишь бы мисс Пруитт была довольна. — Он улыбнулся, и его улыбка была теплой и озорной. — Эта женщина печатает на машинке, как ветер, записывает под диктовку, как газель, и устраивает мою жизнь со спокойной, ненавязчивой деловитостью пчелиной матки.
— Хватит с меня ваших красочных сравнений с природой. — Почему-то он пробуждал в ней худшие черты характера. — Кто же этот образец всех совершенств?
— Мой секретарь. Хотя если быть точным — это женщина, которую я обожаю. — Он широким жестом прижал руку к сердцу. — Короче говоря, это лучший из всех секретарей, которые у меня когда-либо были. А у меня их было несколько.
— Вы держите секретаршу? Здесь? — потрясенно спросила Софи.
— Конечно. Она ведет дела в моей конторе.
— Вы имеете в виду вашу контору в деловой части города? — с надеждой произнесла она.
— Нет. Я даю советы клиентам в «Белом лебеде». А клиентов у меня много, Софи. Это люди, которые доверяют мне улаживать проблемы с делом, именуемым оплатой счетов, и не превратиться в тунеядца, в чем вы меня не так давно обвинили.
Он подошел к ней и дерзко провел пальцами по лацкану кашемирового халата. Голос его прозвучал завораживающе:
— Что бы вы там ни думали, я не нуждаюсь в деньгах вашего отца.
Его пальцы остановились, не дойдя до ее груди. Она утратила способность думать, еще меньше она была в состоянии произнести что-то связное, ее обдало жаром, и жар сосредоточился внизу, и она не понимала почему. Неужели он догадался, что под халатом на ней почти ничего нет? Неужели он почувствовал, как забилось ее сердце?
Его пальцы медлили, взгляд темных глаз жег ее, и на мгновение ей показалось, что сейчас он ее поцелует. Но как раз в тот момент, когда она готова была придвинуться к нему, он отвел руки, оглядел ее туалет, и губы его иронически скривились.
— Кстати, о клиентах. Один из них может появиться в любую минуту. Как ни очаровательно вы выглядите, я предпочел бы, чтобы они не видели вас в моем халате.
Кровь бросилась ей в лицо. Она даже не поняла, какие чувства он в ней вызвал. Желание? Страх? Досаду?
Она посмотрела в окно на экипажи, проезжающие мимо дома так обыденно, словно в мире ничего не произошло. Ей казалось, что еще чуть-чуть, и все кусочки ее жизни наконец-то сложатся в одно целое — отличное от того, как представлялось ей в детстве, но все же в нечто такое, что она сотворила сама. Всю жизнь она мечтала о том, чтобы стать известной, стать чем-то большим, нежели неловким вундеркиндом Софи Уэнтуорт. Сколько раз она воображала, как будет царить в «Белом лебеде», давать концерты в концертном зале! И играть Баха.
Она отказалась от Баха, заменив его на более легкие и яркие произведения. Она отказалась от мечты играть в концертном зале, заменив его Европой. Но она не могла отказаться от мечты жить в том доме, в котором прошло ее детство.
Грейсон Хоторн и его покупка «Белого лебедя» разбили ее мечты в пух и прах.
Но разве это имеет значение? Жизнь у нее сложилась блестяще. Ее обожают во всем мире, и никто не поверит, что она провела хотя бы один день в своей жизни нелепо.
Она отвела взгляд от окна и оглядела мраморный пол холла, величественные высокие колонны, великолепный изгиб лестницы, по которой она спускалась в детстве бессчетное количество раз, бросила рассеянный взгляд на длинное льняное полотенце, переброшенное через плечо и волочащееся за ней как шлейф, что делало ее похожей на королеву.
Его прикосновение заставило ее вздрогнуть, и она замерла перед ним, перестав дышать. Он обхватил ладонью ее подбородок и поднял ее голову, вынуждая посмотреть ему в глаза.
— Что такое? — прошептал он; его темные глаза были серьезны. — Что такое я постоянно вижу в ваших глазах?
На одно слепящее мгновение она испытала девчоночье желание поведать ему обо всех своих мечтах, излить тревоги, так долго лежавшие тяжелым грузом у нее на сердце. Но ей слишком долго не на кого было опереться, некому было доверить свою тайну, столько лет сжигавшую ее душу. Грейсон Хоторн пришел бы в ужас, если бы узнал, какой она стала. Независимой и вызывающей. Отбросившей условности. Какой угодно, но только не пристойной. И решившей во что бы то ни стало вернуть себе «Белого лебедя».
Она отвела взгляд и не стала рассказывать ему о своих тревогах. Вместо этого она гордо вздернула подбородок и выдала ему свою заученную улыбку концертной дивы.
— Никогда не предположила бы, что вы к старости превратитесь в такого романтика. Читать по глазам! Право, Грейсон, теперь вам осталось только порассуждать насчет губ, похожих на розы, и поцелуев, сладких как мед.
Он медленно опустил глаза на ее губы.
— Ваши губы похожи на розы. — Потом, словно хотел подтвердить свои слова, он наклонился и прижался к ее губам. Всего лишь прикосновение, шутливое прикосновение, но этого было достаточно, чтобы тело ее охватил огонь желания. Ухмыльнувшись, он произнес: — А ваши поцелуи действительно сладкие как мед.
Он провел кончиками пальцев по ее ключице под халатом, легко, нежно, отчего ее тело отозвалось на его ласку каждым нервом, каждой клеточкой, и она уже готова была рвануться к нему, но в последний миг удержала себя от этого шага.
И совершенно неожиданно ей представилось: она его жена, и его руки ласкают ее тело под кашемировым халатом.
«Кого же он избрал? — спросила она себя, внезапно жарко покраснев. — Кого он избрал себе в жены?» Впервые за пять лет она пожалела о том, что пошла своим путем. И еще о том, что в ее новой жизни для него не было места.
Но она всегда была не как все, и не стоит ей пытаться изменить себя. Она уже потеряла себя один раз, пять лет назад. Но теперь она не может позволить себе забыть о том, кем она стала.
Грейсон что-то начал говорить ей, но его прервал звонок в дверь.
— Я открою, — раздался голос мисс Пруитт откуда — то из-за ее спины, и тут же послышался обиженный топот ее ботинок.
Все произошло так быстро, что Софи была застигнута врасплох. Грейсон, кажется, понял, что с ней происходит.
Он отвел за ухо прядь, ее волос.
— Все будет хорошо, Софи, — ласково произнес он. — Поговорим позже. А теперь идите.
Он повернул ее и легонько подтолкнул. Она машинально пошла наверх, а там обернулась и увидела, как через порог шагнул человек в элегантном костюме, тяжелые двери закрылись за ним и он вслед за Грейсоном вошел в кабинет.
Грейсон захватил этот дом, чтобы остаться здесь навсегда. И у него нет никакого намерения переезжать куда-то.
Его поцелуй почему-то ее взбудоражил, и она покраснела от затаенной мысли — ей хотелось еще поцелуев.
Ей просто необходимо поговорить с отцом и заставить его исправить свои ошибки. Нельзя допустить, чтобы Грейсон оставался в ее жизни. И в ее доме.
Три дня подряд Софи посылала отцу записки. И каждый раз получала ответ, что он не может с ней встретиться. Сначала она обиделась, потом рассердилась. На четвертый день ее охватил панический страх. Зачем отец просил ее вернуться? Разве не для того, чтобы она поселилась в его семье?
В довершение всего Грейсон появлялся в «Белом лебеде» регулярно каждое утро и настолько пунктуально, что по нему можно было проверять часы, и принимался за работу. Противная мисс Пруитт тоже появлялась в восемь часов и оставалась до пяти, обращаясь с Софи и ее свитой весьма бесцеремонно, точно они были стайкой заблудившихся гусей.
И каждый день Софи избегала Грейсона как чумы, не сомневаясь, что, как только они окажутся наедине, он снова заведет разговор о том, что ей следует съехать из этого дома. И она приложила все усилия к тому, чтобы он не смог застать ее врасплох. Когда он осведомлялся о ней, ее то не было дома, то она не принимала, то была нездорова. Генри сказал, что когда он в последний раз передал ее слова, Грейсон буквально зарычал от злости.
Генри был в восторге. А она — нет. Потому что терпение Грейсона истощалось.
Только один раз, в конце долгого дня, они оказались вместе в одной комнате. Она сидела в кабинете, изучая ноты новой обработки «Богемы» для виолончели, и не услышала, как он открыл дверь и направился к своему столу. Мисс Пруитт промаршировала вслед за ним и положила перед ним какие-то бумаги. Софи отвлек посторонний шум, она подняла голову и увидела Грейсона, сидящего за письменным столом. Он внимательно слушал клиента, который что-то говорил, не обращая на нее внимания. Внезапно Грейсон повернулся, почувствовав на себе взгляд Софи. Клиент все продолжал взволнованно что-то говорить.
Откинувшись на спинку стула, Грейсон рассматривал ее поверх головы клиента, словно надеялся что-то понять. В глазах его она увидела странное выражение. Так смотрит человек на вещь, которая ему принадлежит.
Она резко вскочила с дивана и пошла искать Диндру, разозлившись на свои ослабевшие колени и захолонувшее сердце. Эта встреча выбила ее из колеи.
А отец все еще не желал ее видеть.
В конце концов однажды вечером, когда до приема оставалось два дня, Софи отправилась к нему без приглашения. Она подошла к дому и вдруг забыла, зачем она здесь.
Его новый особняк поражал взгляд роскошной отделкой, но она отметила, что его начали украшать для приема гостей. Если отец говорил правду, то прием устраивался в честь ее приезда домой. Разве это не значит, что он ее любит?
Однако ее восторги быстро сменились унынием. Правда, она наконец увиделась со своими маленькими сестрами, но все ее мечты развеялись как дым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31