В тот момент ему казалось, что так ей и надо; мало того, он до сих пор был уверен, что в случившемся хотя бы отчасти виновата она сама. Но теперь все, что тогда произошло, представлялось ему каким-то сумасшествием. Наваждением. И о чем только он думал?
Ну, на этот вопрос ответить было нетрудно: ни о чем. В тот момент его мозг бездействовал, работали другие органы. Зато теперь он почти почувствовал себя тем самым варваром, каким она его считала. Мужчина не должен так обращаться с леди, а уж второй такой истинной леди, как Анна Журден, Броуди в жизни своей не встречал. Однако в глубине души он жаждал соскоблить с нее внешний лоск, приросший, как вторая кожа, и обнажить живую женщину, которая под ним пряталась. Он знал, что она там есть. Дважды он ее видел, прикасался к ней, ощущал на вкус. Он уже начал думать, что помешался в поисках этой женщины.
Дамы оживленно обсуждали какую-то общую знакомую, имени которой Броуди не уловил.
– Как это печально, не правда ли, – сказала миссис Миддоуз без особой грусти в голосе, – когда женщина определенного возраста, nijeune, nijolie <Лишенная молодости и привлекательности (фр.).>, со столь непонятным упорством выставляет себя в глупом виде. Вам так не кажется, миссис Бальфур?
Анна пролепетала нечто невразумительное. Не удовлетворившись таким ответом, миссис Миддоуз решила подкрепить свои слова доказательствами.
– Моя дорогая, она полностью скомпрометировала себя месяц назад, когда появилась в Карлайл-Парке в наемной карете в компании джентльмена! – Тут миссис Миддоуз назидательно ткнула в воздух указательным пальцем. – В компании джентльмена, не являвшегося ни ее отцом, ни женихом. Без сопровождения!
– Боже мой, – вздохнула Анна.
– Но, матушка, это еще не самое худшее, – напомнила Гортензия, оживившись впервые за весь вечер. – Когда мы нанесли ей визит – разумеется, это было до случая в парке, а не после, – она подала к столу один только чай без молока или сливок, и ничего лучше не придумала, как развлекать нас, демонстрируя свой семейный альбом с фотографиями!
Дочь громко засмеялась, и ее матушка присоединилась к ней. Анна украдкой бросила взгляд на полное недоумения лицо Броуди и пробормотала что-то невнятное.
– Стоит ли этому удивляться, моя дорогая? – отсмеявшись, заметила миссис Миддоуз. – Разве от нее можно было ожидать чего-то иного? Ведь она держит в доме всего трех слуг: кухарку, поломойку и горничную. Настоящая мещанка!
Она снова визгливо рассмеялась, как будто это была удачная острота.
– Когда вы были в Риме, – торопливо вставила Анна, – довелось ли вам увидеть…
– То, что вы сейчас изволили заметить насчет мещанства, это очень любопытно, миссис Миддоуз, – перебил ее Броуди. – А позвольте узнать, как бы вы определили принадлежность к высшему сословию?
Анна беспокойно шевельнулась в своем кресле, но миссис Миддоуз с радостью поддержала предложенную тему, тем более что явно считала ее животрепещущей. Она самодовольно улыбнулась, сложила свой пышный веер из страусовых перьев, словно желая подчеркнуть серьезность разговора, и перешла прямо к делу.
– Высшее сословие? В первую очередь к нему принадлежат аристократия и поместное дворянство. Во-вторых, в примерно одинаковом, хотя, безусловно, и не в равном, положении находятся высшие военные чины, духовенство и коллегия адвокатов. За ними следует богатое купечество, банкиры и члены Фондовой биржи. Ну и, наконец, люди, занятые оптовой торговлей. Здесь необходимо подвести черту: розничных торговцев никогда не принимают в порядочном обществе, как бы они ни были богаты.
Вслед за вынесением приговора наступило молчание. Все Миддоузы одобрительно улыбнулись друг другу. Броуди смотрел на них с живейшим интересом, опираясь подбородком на сплетенные руки. Анна сгорала от стыда.
– Ну что ж, – проговорила она неестественно высоким голосом, – не пора ли нам перейти к столу?
* * *
– Вот возьмите, к примеру, проблему ирландцев. Вам она может показаться пустяковой. Ник, поскольку вы нанимаете квалифицированных рабочих. А вот для меня это настоящая головная боль.
– Почему же, Эдвин? – вежливо осведомился Броуди.
Мысли его между тем были весьма далеки от ирландцев и заняты иной, куда более насущной проблемой. Какой же из трех ложек полагается хлебать чертов суп? Вот эта – слишком маленькая, а у той ковшик продолговатый и черенок в виде «веточки» – стало быть, десертная. А третья – такая большущая, что, пожалуй, и во рту не поместится!
Броуди посмотрел через весь длинный, освещенный свечами обеденный стол на Анну. Заметив его взгляд, она слегка подняла брови, поднесла свою суповую ложку ко рту и улыбнулась едва заметной улыбкой заговорщицы, согревшей ему душу.
– Ну, во-первых, ирландца невозможно заставить работать как следует. Они ведь все, как на подбор, буйные, неуправляемые, не поддаются обучению и понятия не имеют о дисциплине.
– Но зато они мало просят за свой труд.
– Они получают ровно столько, сколько стоят, – возразил Миддоуз. – А портовые грузчики еще хуже. Живут как скоты. Их трущобы – позор для города.
– Позор! – энергично поддержала его супруга. Лакей спросил у Броуди, какое вино он предпочитает – мозельское или белый рейнвейн. Существует ли на сей счет какое-то правило? Может, это зависит от того, какой суп он ел – белый или темный? А может, от того, консерватор он или либерал? Католик или протестант? Мужчина или женщина? Тарелка Анны была слишком далеко, он не мог различить, какой суп она выбрала. О черт! Броуди ткнул в первую попавшуюся бутылку наугад.
– Да, но жизнь портовых грузчиков тоже не сахар, – возразил он, потягивая вино. – Постоянной работы у них нет, а когда рабочий сезон в разгаре, все их торопят и понукают.
Мистер Миддоуз удивленно нахмурился, услыхав столь странные рассуждения.
– Полагаю, им всем следует эмигрировать в Канаду или в Австралию, – авторитетно вставила его жена, – раз уж они не могут найти достаточно работы здесь. Никто не удерживает их силой. – Она нервно передернула плечами. – Прошу вас, давайте поговорим о чем-то более приятном.
– Это все врожденная неполноценность, – упрямо гнул свое Миддоуз, – у них это в крови. Когда средний уровень умственного развития у целого народа не выше, чем…
– Ваша парадная касторовая шляпа будет готова к следующей пятнице, сэр. Вас это устраивает? – вдруг заговорил мистер Траут.
Все Миддоузы окостенели на целых пять секунд. Потом миссис Миддоуз трагическим шепотом воскликнула «Папа!», а ее муж в два громких хлюпающих глотка опустошил свой бокал. Гортензия принялась нервно хихикать в салфетку.
Похоже было, что мистер Траут обращается к хозяину дома.
– Пятница меня вполне устроит, – любезно ответил Броуди.
– Вот и отлично. Я вижу, сэр, вы человек со вкусом: знаете толк в хороших вещах. Добротный бобровый мех, сэр, без примеси дешевой шерсти, вот – говорю я вам – шляпа, достойная настоящего джентльмена. Кое-кто вам скажет, что шелковый цилиндр тоже шикарная шляпа, но я человек старомодный. В любом случае шелковый цилиндр – это ведь итальянская шляпа, не так ли? Я хочу сказать, это не английский стиль.
– Да, сэр, – согласился Броуди. – Я сам горой стою за английскую простоту.
– Вот видите!
– Папа, ради всего святого! – простонала миссис Миддоуз, не смея поднять глаз от своей тарелки.
– Что? Что такое? – в замешательстве заморгал старик.
– Прошу вас, помолчите.
Броуди нахмурился. Да что они – с ума посходили? Казалось, все, кроме Анны, готовы провалиться сквозь землю. Но почему? Только оттого, что несчастный старик выжил из ума и стал заговариваться? Нет, тут крылось что-то еще. Ax да, он продавал шляпы! Он был розничным торговцем – вот что резало их всех без ножа.
Мистер Траут растерянно комкал салфетку, оглядывая сидящих за столом из-под кустистых седых бровей и не понимая, в чем он провинился.
– Был у меня однажды шелковый цилиндр, – внезапно заявил Броуди, хотя это было чистейшим враньем. – Шикарный цилиндр. Мне только-только исполнилось восемнадцать – это была моя первая настоящая шляпа. Нет, говорите, что хотите, мистер Траут, насчет бобрового меха вам лучше знать, но в черном шелковом цилиндре тоже есть свой шик. Молодой человек в цилиндре чувствует себя на вершине мира.
Мистер Траут просиял:
– Не стану с вами спорить, сэр, это истинная правда! Да, мне нечего возразить.
После мучительной и напряженной паузы Эдвин Миддоуз вернулся к «ирландскому вопросу», а Броуди, как радушный хозяин, поддержал разговор. Он не заметил взгляда, брошенного на него Анной, а если бы заметил, то наверняка не понял бы его смысла. Этот взгляд, слегка затуманенный слезой, светился благодарностью и невольным восхищением, к которому примешивалось удивление.
Наконец обед завершился. Анна встала из-за стола, дамы Миддоуз последовали ее примеру, а Броуди поднялся, чтобы распахнуть перед ними двери – она предупредила его об этом заранее, еще днем. Когда Анна проходила мимо, он скорчил ей шутливую рожицу, показывая, как ему страшно: оскалил зубы и закатил глаза, словно готовясь упасть в обморок. Она невольно засмеялась, но тут же замаскировала смешок кашлем, и никто ничего не заметил. Но Броуди так понравился этот смех, что он с легким сердцем вернулся к столу и возобновил мужской разговор за бокалом кларета и сигарой.
Отбыв положенную четверть часа в столовой, джентльмены присоединились к дамам, и Анна несказанно обрадовалась возвращению Броуди. Разговор с женской половиной семейства Миддоуз никогда ее не увлекал, а в этот вечер он показался невыносимо скучным. Она пытливо заглянула в лицо Броуди, ища признаков напряженности или беспокойства, но ничего не обнаружила, кроме легкого недоумения, которое уже заметила раньше. А что еще существеннее, Эдвин Миддоуз, похоже, чувствовал себя в его компании вполне сносно. У нее немного отлегло от сердца.
– Ну как? Вы, господа, насладились серьезным мужским разговором, в котором мы, глупые женщины, ничего не смыслим? – кокетливо осведомилась миссис Миддоуз.
Ее муж воспринял вопрос буквально.
– Это верно: мозг женщины уступает мужскому в кубическом объеме, поэтому женщина не способна мыслить столь же логически, как мужчина.
Броуди засмеялся, но сразу же заставил себя замолчать, сообразив, что мистер Миддоуз вовсе не шутит.
Анна откашлялась, собираясь сказать первое, что придет в голову, лишь бы переменить тему, как вдруг Гортензия Миддоуз испустила душераздирающий вопль. Все вздрогнули и взглянули туда, куда указывал ее трясущийся палец. Мистер Траут смотрел на своих родственников, смущенно моргая, а между тем по обитому бархатом креслу, на котором он сидел, стремительно расплывалось темное влажное пятно.
– Какой ужас! Я сейчас умру! Мне дурно! – визжала мисс Миддоуз, откинувшись на диванные подушки и закатив глаза.
Эдвин вскочил на ноги.
– Во имя неба, Онория! – сердито вскричал он. Миссис Миддоуз лихорадочно перетряхивала ридикюль в поисках флакона с нюхательной солью, чтобы броситься на помощь дочери.
Броуди понял, что от членов семьи мистера Траута помощи ждать не приходится. Он встал со своего места.
– Не подняться ли нам наверх? – мягко предложил он, коснувшись локтя старика. – Почистим вас немного. Что скажете?
–Что? Что?
Броуди помог ему встать. Миддоузы дружно, как по команде отвернулись от ужасного зрелища, которое представляли собой промокшие брюки мистера Траута и небольшая лужица на ковре под его креслом. Придерживая старика за плечи, Броуди вывел его из гостиной. Анне послышалось, что уже в дверях он задал мистеру Трауту еще какой-то вопрос о шляпах.
* * *
После отъезда Миддоузов Броуди направился прямиком к шкафчику со спиртным и налил себе щедрую порцию бренди. Потом он вернулся в столовую и забрал одну из сигар, оставленных Эдвином на столе. У Анны не хватило духу его останавливать: если бы у нее была привычка курить, подумалось ей, она бы и сама не отказалась сейчас от сигары.
– Давайте выйдем, Энни. Мне надо подышать свежим воздухом.
Она повернулась, не говоря ни слова, и вышла вместе с ним во двор. Луна садилась у них за спиной, влажная от росы трава холодила ноги. Они прошли по дорожке под сводами садовых решеток, увитых какими-то душистыми вьющимися растениями, ронявшими капли росы. По обочинам дорожки белели в темноте головки лилий. Подойдя к каменной беседке, примостившейся на утесе над рекой позади виллы, они остановились и долго стояли молча, пока Броуди курил сигару и потягивал бренди.
Через несколько минут Анна осторожно заметила:
– Спасибо, что позаботились о мистере Трауте. Это было…
– Забудем об этом. – Он повернулся к ней, на лице его было написано недоумение. – Во-первых, просто для начала, будьте добры мне объяснить, почему нельзя показывать людям, пришедшим с визитом, альбом с семейными фотографиями? Что в этом плохого?
– Ничего плохого в этом нет.
– Тогда почему…
– Некоторые люди считают… что гостей, явившихся с формальным визитом, не полагается развлекать показом своих семейных фотографий или домашнего рукоделия. Считается, что это свидетельствует… о недостатке светскости.
– Но почему? Что тут плохого?
– Ничего! Я же сказала: ничего!
– Тогда почему они…
– Таковы правила этикета. Не стоит всякий раз искать в них логику, она не всегда присутствует.
Отвернувшись от него, Анна уставилась на воду. Броуди показалось, что она смущена.
– Знаете, что я думаю? – спросил он.
– Нет.
– Я думаю, цель всех этих «правил этикета» состоит в том, чтобы не позволить представителям низших сословий проникнуть в так называемое высшее общество. Чем они глупее и непонятнее, эти дурацкие правила, тем лучше, потому что низшим сословиям их никогда не разгадать и не освоить.
Анна медленно повернулась к нему. Лунный свет едва освещал ее взволнованное серьезное лицо.
– Ну? Что скажете? Что вы думаете? – настойчиво спросил Броуди, видя, что она по-прежнему молчит.
– Я думаю… – Анна умолкла, ощущая в душе странную смесь грусти, удивления и безнадежности. – Я думаю, что вы очень проницательный человек, мистер Броуди.
Его досада развеялась. Никогда раньше она не делала ему комплиментов. Он упивался ее словами, повторяя их в уме. Прошла минута.
– Интересно, Билли и вправду затаился где-то в темноте? – задумчиво произнес Броуди, оглядывая уходящий к востоку, защищенный с двух сторон стенами, почти невидимый спуск на нижние террасы. – Неужели он думает, что я сбегу?
– А вы не собираетесь предпринять попытку? – с любопытством спросила Анна.
Сперва он хотел отделаться шуткой, но передумал и ответил серьезно:
– Нет.
– Почему?
Броуди криво усмехнулся:
– Потому что я дал слово.
Анна подняла на него взгляд. У нее на языке вертелось множество вопросов, но она понятия не имела, с чего начать. Почему-то она почти не думала о том, о чем следовало бы помнить постоянно: о тяжком преступлении, за которое его едва не повесили. Мистер Броуди неотступно присутствовал в ее мыслях, причем она частенько думала о нем плохо, но… она никогда не смотрела на него как на убийцу. Ей это даже в голову не приходило. Ни разу. Просто невероятно.
– Как ярко светит сегодня Арктур, – заметил Броуди, указывая на звезду.
– Где? – удивленно спросила Анна.
– Вон там. Орион и созвездие Гончих Псов. А немного ниже – Колос, самая яркая звезда в созвездии Девы.
Она проследила за его указательным пальцем.
– Вы могли бы управлять кораблем по звездам?
– Ага, могу. То есть – да.
Вместо того чтобы смотреть на звезды, Анна внимательно изучала его запрокинутое вверх лицо.
– Наверное, вы тоскуете по морю? Ведь вы его так любите!
– Люблю море? – Броуди загадочно улыбнулся. – Нет, Энни. Я такой же, как все матросы. Я терпеть не могу море. Я люблю только корабли.
– Не понимаю…
Он повернулся к ней:
– Обычно моряк впервые уходит в море юнгой, совсем мальчишкой. Его первое плавание может затянуться года на три, и по возвращении у него уже не будет родного угла, если и был когда-то.
Его взгляд опять переместился ввысь, к усеянному звездами небу.
– Такая жизнь матросу по душе, – продолжал Броуди, немного помолчав. – Он сам себе хозяин, слово «деньги» для него – пустой звук. У него нет ничего за душой, кроме нехитрых пожиток. Те вещи, которые так важны для вас, без которых вам жизнь не мила, для него ничего не значат. Но у него есть один враг – это море. Потому что он знает, что море может его убить.
– Разве моряки не скучают по дому, по семье?
Голос Броуди прозвучал сурово:
– Я же вам говорил, у моряка нет дома. Все, что у него есть, – это его корабль, и этого довольно.
Анна недоверчиво покачала головой.
– Я не понимаю, – повторила она. – Эта жизнь кажется такой тяжкой, такой… унылой.
– Но в ней есть и хорошие стороны.
Он посмотрел на свои руки, его голос стал таким тихим, что ей едва удавалось расслышать, что он говорит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Ну, на этот вопрос ответить было нетрудно: ни о чем. В тот момент его мозг бездействовал, работали другие органы. Зато теперь он почти почувствовал себя тем самым варваром, каким она его считала. Мужчина не должен так обращаться с леди, а уж второй такой истинной леди, как Анна Журден, Броуди в жизни своей не встречал. Однако в глубине души он жаждал соскоблить с нее внешний лоск, приросший, как вторая кожа, и обнажить живую женщину, которая под ним пряталась. Он знал, что она там есть. Дважды он ее видел, прикасался к ней, ощущал на вкус. Он уже начал думать, что помешался в поисках этой женщины.
Дамы оживленно обсуждали какую-то общую знакомую, имени которой Броуди не уловил.
– Как это печально, не правда ли, – сказала миссис Миддоуз без особой грусти в голосе, – когда женщина определенного возраста, nijeune, nijolie <Лишенная молодости и привлекательности (фр.).>, со столь непонятным упорством выставляет себя в глупом виде. Вам так не кажется, миссис Бальфур?
Анна пролепетала нечто невразумительное. Не удовлетворившись таким ответом, миссис Миддоуз решила подкрепить свои слова доказательствами.
– Моя дорогая, она полностью скомпрометировала себя месяц назад, когда появилась в Карлайл-Парке в наемной карете в компании джентльмена! – Тут миссис Миддоуз назидательно ткнула в воздух указательным пальцем. – В компании джентльмена, не являвшегося ни ее отцом, ни женихом. Без сопровождения!
– Боже мой, – вздохнула Анна.
– Но, матушка, это еще не самое худшее, – напомнила Гортензия, оживившись впервые за весь вечер. – Когда мы нанесли ей визит – разумеется, это было до случая в парке, а не после, – она подала к столу один только чай без молока или сливок, и ничего лучше не придумала, как развлекать нас, демонстрируя свой семейный альбом с фотографиями!
Дочь громко засмеялась, и ее матушка присоединилась к ней. Анна украдкой бросила взгляд на полное недоумения лицо Броуди и пробормотала что-то невнятное.
– Стоит ли этому удивляться, моя дорогая? – отсмеявшись, заметила миссис Миддоуз. – Разве от нее можно было ожидать чего-то иного? Ведь она держит в доме всего трех слуг: кухарку, поломойку и горничную. Настоящая мещанка!
Она снова визгливо рассмеялась, как будто это была удачная острота.
– Когда вы были в Риме, – торопливо вставила Анна, – довелось ли вам увидеть…
– То, что вы сейчас изволили заметить насчет мещанства, это очень любопытно, миссис Миддоуз, – перебил ее Броуди. – А позвольте узнать, как бы вы определили принадлежность к высшему сословию?
Анна беспокойно шевельнулась в своем кресле, но миссис Миддоуз с радостью поддержала предложенную тему, тем более что явно считала ее животрепещущей. Она самодовольно улыбнулась, сложила свой пышный веер из страусовых перьев, словно желая подчеркнуть серьезность разговора, и перешла прямо к делу.
– Высшее сословие? В первую очередь к нему принадлежат аристократия и поместное дворянство. Во-вторых, в примерно одинаковом, хотя, безусловно, и не в равном, положении находятся высшие военные чины, духовенство и коллегия адвокатов. За ними следует богатое купечество, банкиры и члены Фондовой биржи. Ну и, наконец, люди, занятые оптовой торговлей. Здесь необходимо подвести черту: розничных торговцев никогда не принимают в порядочном обществе, как бы они ни были богаты.
Вслед за вынесением приговора наступило молчание. Все Миддоузы одобрительно улыбнулись друг другу. Броуди смотрел на них с живейшим интересом, опираясь подбородком на сплетенные руки. Анна сгорала от стыда.
– Ну что ж, – проговорила она неестественно высоким голосом, – не пора ли нам перейти к столу?
* * *
– Вот возьмите, к примеру, проблему ирландцев. Вам она может показаться пустяковой. Ник, поскольку вы нанимаете квалифицированных рабочих. А вот для меня это настоящая головная боль.
– Почему же, Эдвин? – вежливо осведомился Броуди.
Мысли его между тем были весьма далеки от ирландцев и заняты иной, куда более насущной проблемой. Какой же из трех ложек полагается хлебать чертов суп? Вот эта – слишком маленькая, а у той ковшик продолговатый и черенок в виде «веточки» – стало быть, десертная. А третья – такая большущая, что, пожалуй, и во рту не поместится!
Броуди посмотрел через весь длинный, освещенный свечами обеденный стол на Анну. Заметив его взгляд, она слегка подняла брови, поднесла свою суповую ложку ко рту и улыбнулась едва заметной улыбкой заговорщицы, согревшей ему душу.
– Ну, во-первых, ирландца невозможно заставить работать как следует. Они ведь все, как на подбор, буйные, неуправляемые, не поддаются обучению и понятия не имеют о дисциплине.
– Но зато они мало просят за свой труд.
– Они получают ровно столько, сколько стоят, – возразил Миддоуз. – А портовые грузчики еще хуже. Живут как скоты. Их трущобы – позор для города.
– Позор! – энергично поддержала его супруга. Лакей спросил у Броуди, какое вино он предпочитает – мозельское или белый рейнвейн. Существует ли на сей счет какое-то правило? Может, это зависит от того, какой суп он ел – белый или темный? А может, от того, консерватор он или либерал? Католик или протестант? Мужчина или женщина? Тарелка Анны была слишком далеко, он не мог различить, какой суп она выбрала. О черт! Броуди ткнул в первую попавшуюся бутылку наугад.
– Да, но жизнь портовых грузчиков тоже не сахар, – возразил он, потягивая вино. – Постоянной работы у них нет, а когда рабочий сезон в разгаре, все их торопят и понукают.
Мистер Миддоуз удивленно нахмурился, услыхав столь странные рассуждения.
– Полагаю, им всем следует эмигрировать в Канаду или в Австралию, – авторитетно вставила его жена, – раз уж они не могут найти достаточно работы здесь. Никто не удерживает их силой. – Она нервно передернула плечами. – Прошу вас, давайте поговорим о чем-то более приятном.
– Это все врожденная неполноценность, – упрямо гнул свое Миддоуз, – у них это в крови. Когда средний уровень умственного развития у целого народа не выше, чем…
– Ваша парадная касторовая шляпа будет готова к следующей пятнице, сэр. Вас это устраивает? – вдруг заговорил мистер Траут.
Все Миддоузы окостенели на целых пять секунд. Потом миссис Миддоуз трагическим шепотом воскликнула «Папа!», а ее муж в два громких хлюпающих глотка опустошил свой бокал. Гортензия принялась нервно хихикать в салфетку.
Похоже было, что мистер Траут обращается к хозяину дома.
– Пятница меня вполне устроит, – любезно ответил Броуди.
– Вот и отлично. Я вижу, сэр, вы человек со вкусом: знаете толк в хороших вещах. Добротный бобровый мех, сэр, без примеси дешевой шерсти, вот – говорю я вам – шляпа, достойная настоящего джентльмена. Кое-кто вам скажет, что шелковый цилиндр тоже шикарная шляпа, но я человек старомодный. В любом случае шелковый цилиндр – это ведь итальянская шляпа, не так ли? Я хочу сказать, это не английский стиль.
– Да, сэр, – согласился Броуди. – Я сам горой стою за английскую простоту.
– Вот видите!
– Папа, ради всего святого! – простонала миссис Миддоуз, не смея поднять глаз от своей тарелки.
– Что? Что такое? – в замешательстве заморгал старик.
– Прошу вас, помолчите.
Броуди нахмурился. Да что они – с ума посходили? Казалось, все, кроме Анны, готовы провалиться сквозь землю. Но почему? Только оттого, что несчастный старик выжил из ума и стал заговариваться? Нет, тут крылось что-то еще. Ax да, он продавал шляпы! Он был розничным торговцем – вот что резало их всех без ножа.
Мистер Траут растерянно комкал салфетку, оглядывая сидящих за столом из-под кустистых седых бровей и не понимая, в чем он провинился.
– Был у меня однажды шелковый цилиндр, – внезапно заявил Броуди, хотя это было чистейшим враньем. – Шикарный цилиндр. Мне только-только исполнилось восемнадцать – это была моя первая настоящая шляпа. Нет, говорите, что хотите, мистер Траут, насчет бобрового меха вам лучше знать, но в черном шелковом цилиндре тоже есть свой шик. Молодой человек в цилиндре чувствует себя на вершине мира.
Мистер Траут просиял:
– Не стану с вами спорить, сэр, это истинная правда! Да, мне нечего возразить.
После мучительной и напряженной паузы Эдвин Миддоуз вернулся к «ирландскому вопросу», а Броуди, как радушный хозяин, поддержал разговор. Он не заметил взгляда, брошенного на него Анной, а если бы заметил, то наверняка не понял бы его смысла. Этот взгляд, слегка затуманенный слезой, светился благодарностью и невольным восхищением, к которому примешивалось удивление.
Наконец обед завершился. Анна встала из-за стола, дамы Миддоуз последовали ее примеру, а Броуди поднялся, чтобы распахнуть перед ними двери – она предупредила его об этом заранее, еще днем. Когда Анна проходила мимо, он скорчил ей шутливую рожицу, показывая, как ему страшно: оскалил зубы и закатил глаза, словно готовясь упасть в обморок. Она невольно засмеялась, но тут же замаскировала смешок кашлем, и никто ничего не заметил. Но Броуди так понравился этот смех, что он с легким сердцем вернулся к столу и возобновил мужской разговор за бокалом кларета и сигарой.
Отбыв положенную четверть часа в столовой, джентльмены присоединились к дамам, и Анна несказанно обрадовалась возвращению Броуди. Разговор с женской половиной семейства Миддоуз никогда ее не увлекал, а в этот вечер он показался невыносимо скучным. Она пытливо заглянула в лицо Броуди, ища признаков напряженности или беспокойства, но ничего не обнаружила, кроме легкого недоумения, которое уже заметила раньше. А что еще существеннее, Эдвин Миддоуз, похоже, чувствовал себя в его компании вполне сносно. У нее немного отлегло от сердца.
– Ну как? Вы, господа, насладились серьезным мужским разговором, в котором мы, глупые женщины, ничего не смыслим? – кокетливо осведомилась миссис Миддоуз.
Ее муж воспринял вопрос буквально.
– Это верно: мозг женщины уступает мужскому в кубическом объеме, поэтому женщина не способна мыслить столь же логически, как мужчина.
Броуди засмеялся, но сразу же заставил себя замолчать, сообразив, что мистер Миддоуз вовсе не шутит.
Анна откашлялась, собираясь сказать первое, что придет в голову, лишь бы переменить тему, как вдруг Гортензия Миддоуз испустила душераздирающий вопль. Все вздрогнули и взглянули туда, куда указывал ее трясущийся палец. Мистер Траут смотрел на своих родственников, смущенно моргая, а между тем по обитому бархатом креслу, на котором он сидел, стремительно расплывалось темное влажное пятно.
– Какой ужас! Я сейчас умру! Мне дурно! – визжала мисс Миддоуз, откинувшись на диванные подушки и закатив глаза.
Эдвин вскочил на ноги.
– Во имя неба, Онория! – сердито вскричал он. Миссис Миддоуз лихорадочно перетряхивала ридикюль в поисках флакона с нюхательной солью, чтобы броситься на помощь дочери.
Броуди понял, что от членов семьи мистера Траута помощи ждать не приходится. Он встал со своего места.
– Не подняться ли нам наверх? – мягко предложил он, коснувшись локтя старика. – Почистим вас немного. Что скажете?
–Что? Что?
Броуди помог ему встать. Миддоузы дружно, как по команде отвернулись от ужасного зрелища, которое представляли собой промокшие брюки мистера Траута и небольшая лужица на ковре под его креслом. Придерживая старика за плечи, Броуди вывел его из гостиной. Анне послышалось, что уже в дверях он задал мистеру Трауту еще какой-то вопрос о шляпах.
* * *
После отъезда Миддоузов Броуди направился прямиком к шкафчику со спиртным и налил себе щедрую порцию бренди. Потом он вернулся в столовую и забрал одну из сигар, оставленных Эдвином на столе. У Анны не хватило духу его останавливать: если бы у нее была привычка курить, подумалось ей, она бы и сама не отказалась сейчас от сигары.
– Давайте выйдем, Энни. Мне надо подышать свежим воздухом.
Она повернулась, не говоря ни слова, и вышла вместе с ним во двор. Луна садилась у них за спиной, влажная от росы трава холодила ноги. Они прошли по дорожке под сводами садовых решеток, увитых какими-то душистыми вьющимися растениями, ронявшими капли росы. По обочинам дорожки белели в темноте головки лилий. Подойдя к каменной беседке, примостившейся на утесе над рекой позади виллы, они остановились и долго стояли молча, пока Броуди курил сигару и потягивал бренди.
Через несколько минут Анна осторожно заметила:
– Спасибо, что позаботились о мистере Трауте. Это было…
– Забудем об этом. – Он повернулся к ней, на лице его было написано недоумение. – Во-первых, просто для начала, будьте добры мне объяснить, почему нельзя показывать людям, пришедшим с визитом, альбом с семейными фотографиями? Что в этом плохого?
– Ничего плохого в этом нет.
– Тогда почему…
– Некоторые люди считают… что гостей, явившихся с формальным визитом, не полагается развлекать показом своих семейных фотографий или домашнего рукоделия. Считается, что это свидетельствует… о недостатке светскости.
– Но почему? Что тут плохого?
– Ничего! Я же сказала: ничего!
– Тогда почему они…
– Таковы правила этикета. Не стоит всякий раз искать в них логику, она не всегда присутствует.
Отвернувшись от него, Анна уставилась на воду. Броуди показалось, что она смущена.
– Знаете, что я думаю? – спросил он.
– Нет.
– Я думаю, цель всех этих «правил этикета» состоит в том, чтобы не позволить представителям низших сословий проникнуть в так называемое высшее общество. Чем они глупее и непонятнее, эти дурацкие правила, тем лучше, потому что низшим сословиям их никогда не разгадать и не освоить.
Анна медленно повернулась к нему. Лунный свет едва освещал ее взволнованное серьезное лицо.
– Ну? Что скажете? Что вы думаете? – настойчиво спросил Броуди, видя, что она по-прежнему молчит.
– Я думаю… – Анна умолкла, ощущая в душе странную смесь грусти, удивления и безнадежности. – Я думаю, что вы очень проницательный человек, мистер Броуди.
Его досада развеялась. Никогда раньше она не делала ему комплиментов. Он упивался ее словами, повторяя их в уме. Прошла минута.
– Интересно, Билли и вправду затаился где-то в темноте? – задумчиво произнес Броуди, оглядывая уходящий к востоку, защищенный с двух сторон стенами, почти невидимый спуск на нижние террасы. – Неужели он думает, что я сбегу?
– А вы не собираетесь предпринять попытку? – с любопытством спросила Анна.
Сперва он хотел отделаться шуткой, но передумал и ответил серьезно:
– Нет.
– Почему?
Броуди криво усмехнулся:
– Потому что я дал слово.
Анна подняла на него взгляд. У нее на языке вертелось множество вопросов, но она понятия не имела, с чего начать. Почему-то она почти не думала о том, о чем следовало бы помнить постоянно: о тяжком преступлении, за которое его едва не повесили. Мистер Броуди неотступно присутствовал в ее мыслях, причем она частенько думала о нем плохо, но… она никогда не смотрела на него как на убийцу. Ей это даже в голову не приходило. Ни разу. Просто невероятно.
– Как ярко светит сегодня Арктур, – заметил Броуди, указывая на звезду.
– Где? – удивленно спросила Анна.
– Вон там. Орион и созвездие Гончих Псов. А немного ниже – Колос, самая яркая звезда в созвездии Девы.
Она проследила за его указательным пальцем.
– Вы могли бы управлять кораблем по звездам?
– Ага, могу. То есть – да.
Вместо того чтобы смотреть на звезды, Анна внимательно изучала его запрокинутое вверх лицо.
– Наверное, вы тоскуете по морю? Ведь вы его так любите!
– Люблю море? – Броуди загадочно улыбнулся. – Нет, Энни. Я такой же, как все матросы. Я терпеть не могу море. Я люблю только корабли.
– Не понимаю…
Он повернулся к ней:
– Обычно моряк впервые уходит в море юнгой, совсем мальчишкой. Его первое плавание может затянуться года на три, и по возвращении у него уже не будет родного угла, если и был когда-то.
Его взгляд опять переместился ввысь, к усеянному звездами небу.
– Такая жизнь матросу по душе, – продолжал Броуди, немного помолчав. – Он сам себе хозяин, слово «деньги» для него – пустой звук. У него нет ничего за душой, кроме нехитрых пожиток. Те вещи, которые так важны для вас, без которых вам жизнь не мила, для него ничего не значат. Но у него есть один враг – это море. Потому что он знает, что море может его убить.
– Разве моряки не скучают по дому, по семье?
Голос Броуди прозвучал сурово:
– Я же вам говорил, у моряка нет дома. Все, что у него есть, – это его корабль, и этого довольно.
Анна недоверчиво покачала головой.
– Я не понимаю, – повторила она. – Эта жизнь кажется такой тяжкой, такой… унылой.
– Но в ней есть и хорошие стороны.
Он посмотрел на свои руки, его голос стал таким тихим, что ей едва удавалось расслышать, что он говорит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45