Девушка чувствовала себя уязвленной; к тому времени, как она вернулась к портику, ее настроение окончательно испортилось. Напрасно она согласилась играть в мяч и носиться по площадке как девчонка. Юлия же не стала! И Луцию Ребиллу, такому степенному и серьезному, не пришло бы в голову предаваться подобной забаве.
Ливия отошла от вновь собравшейся на площадке молодежи, встала между колонн портика и… затаила дыхание, внезапно услышав разговор двух мужчин, которые стояли за колонной, не видя ее.
– Кто эта девушка, вместе с которой я играл в мяч? – спрашивал один из них.
– Ливия, дочь Марка и сестра Децима Альбинов.
– А! – протянул первый. В его голосе явственно звучало равнодушие.
– Ты их знаешь?
– С Децимом я почти незнаком, а с Марком Ливием мы встречались. – Последние слова были произнесены с озадачившей Ливию иронией.
– Она – подруга Юлии Марцеллы, той, что выходит замуж за Клавдия Раллу. У Ливий тоже есть жених, хотя она далеко не так хороша, как Юлия. Но брак, конечно, очень выгодный. И потом, из таких мышек получаются хорошие верные жены. Добродетель – главное качество для супруги римлянина. Разве я не прав?
– Да, добродетель и красота, разумеется, тоже.
– Ну, красавиц-то полно и в других местах, тебе ли не знать, Гай!
Оба засмеялись, и этот смех больно задел Ливию.
«Да! – мысленно произнесла она с вызовом, обращаясь неизвестно к кому. – Я выйду замуж за Луция и буду ему хорошей женой. И Децим, и Юлия правы: пока человек мирится с привычной жизнью и не хочет перемен, он по-своему счастлив. Но стоит заглянуть за грань возможного, как ты теряешь покой. Я – мышка, и у меня будет свое мышиное счастье. С ткацким станком и верностью мужу, которого я не люблю».
Между тем толпа молодежи начала стекаться вглубь портика: обыкновенно здесь затевались жаркие споры, кто-то произносил речи… В то время Юлий Цезарь находился в Африке, сражаясь с остатками армии своего главного противника в борьбе за власть Помпея. Последний раз Цезарь был в Риме год назад, уже наделенный пожизненными полномочиями трибуна, делавшими его особу неприкосновенной и дающими всю полноту гражданской власти. Он так же имел право занимать должность консула в течение пяти лет, и некоторые дальновидные люди предрекали, что в один прекрасный день все закончится пожизненной диктатурой и ослаблением сената, превращением его в некий совещательный орган. Многие были недовольны тем, что Цезарь раздавал военным всевозможные, зачастую гражданские выборные должности, а кое-кого раздражала поздняя страсть пятидесятилетнего полководца к египетской царице Клеопатре. Вместе с тем Цезаря любил народ – мудрый политик действовал как демократ: щедро раздавал плебеям хлеб и не ограничивал роль народных трибунов.
Тогда как в центре собрания шли горячие споры, некоторые молодые люди сбивались в небольшие кучки и не принимали участия в общем разговоре. Волею судьбы внутри портика Ливия также оказалась рядом со своим недавним партнером по игре в мяч и его спутником. Они продолжали разговаривать, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Второго молодого человека Ливия, как выяснилось, знала: сын сенатора, он вел праздный образ жизни, посвящая время участию в модных литературных и философских кружках. Звали его Сервий Понциан; он был знаком и с Децимом, и с женихом Ливий, Луцием Ребиллом.
– Я не имею ничего против Юлия Цезаря, он великий человек и многое сделал для Рима, – говорил тот, кого звали Гаем, – я выступаю против диктатуры вообще, отрицательно отношусь к обожествлению чьей-либо личности. Одно дело построить крепкое здание и совсем другое – начать украшать его сверх всякой меры. Человек – не бог; дай ему единоличную власть, и все закончится одним: вместо выборов – назначение на должности своих лиц, сохранение привилегий тем, кого выгодно держать при себе. Кстати, ни один диктатор не может считать свое положение прочным – слишком уж он зависим от тех, кто помог ему прийти к власти.
– Что ж, – сказал Сервий Понциан, – так устроен человек: хотя и сознает, что ему никогда не обрести бессмертия, могущества и других совершенств богов, все равно будет стремиться достичь состояния, близкого к божественному.
Противоположность сущего и должного – вот в чем трагизм нашей жизни. Вспомни Гесиода:
Путь нетяжелый ко злу, обитает оно недалеко.
Но добродетель от нас отделили бессмертные боги
Тягостным трудом: трудна, высока и длинна к ней дорога.
– Дух соперничества разрушителен, – задумчиво промолвил его собеседник, – гражданские войны, чем бы они ни закончились, не приведут к добру.
– Боишься очередного передела собственности в пользу военных? – спросил Сервий, на что заинтересовавший Ливию человек отвечал с изрядной долей презрения:
– Тебе известно: я настолько богат, что могу без особого ущерба пожертвовать казне четверть того, чем владею. Другое дело, я не хочу позволять государству вмешиваться в мои дела…
– Кстати, давно хотел спросить: ты остаешься в Риме?
– Пока не решил. Возможно, в ближайшее время уеду домой.
– А как же прекрасная Амеана? – с улыбкой произнес Сервий Понциан.
И тот, кого звали Гаем, со смехом продекламировал:
Выдался случай – скорей сбрасывай с шеи ярмо.
Право, одна только ночь тебе и будет тоскливой:
Всякая мука любви, коль перетерпишь, легка.
Услышав эти слова и смех, Ливия поспешно отошла и затерялась в толпе. И когда они с Юлией возвращались домой, на какой-то миг девушке почудилось, что этот мир с будто бы парящими в прозрачном воздухе белоколонными храмами, колыхавшимися по сторонам дороги сожженными солнцем травами, горящими зеленью парками и обжигающими порывами знойного ветра существует отдельно от ее собственного, застывшего в глубоком безмолвии, лишенного красок и тепла внутреннего мира. С трудом пересилив себя, Ливия спросила у ничего не подозревавшей подруги:
– Юлия, ты никогда не слышала о женщине по имени Амеана?
– О! – немедленно воскликнула девушка, и в ее возгласе было возмущение и любопытство. – Конечно, слышала, а ты – нет? Это одна из самых известных и бесстыдных римских куртизанок. Ее повозка обогнала нашу колесницу, ты не помнишь? Лично я запретила бы таким, как она, спокойно разъезжать по тем дорогам, какими следуют порядочные граждане!
– Я тоже! – с отвращением промолвила Ливия. Больше она не проронила ни слова, а вернувшись домой, вызвала Эвению.
– Хочу распорядиться насчет новой рабыни, – сказала она старой служанке – Дай ей работу на кухне или где-нибудь еще: здесь, в комнатах, эта девушка мне не нужна. Проследи за ней: если она неопрятна, неуживчива или ленива, я прикажу ее продать!
Эвения поклонилась, в ее лице не отразилось никаких чувств.
– Будет исполнено, госпожа.
…Вечером, во время ужина Марк Ливий сказал дочери:
– Как только Луций Ребилл вернется в Рим, мы назначим день свадьбы. Думаю, осень – самое подходящее время. Уверен, к тому времени война закончится, и Цезарь успеет отпраздновать очередной и завершающий триумф.
«Какое отношение имеет Цезарь с его триумфами к моему замужеству?!» – хотелось воскликнуть Ливий. Но она кротко промолвила:
– Хорошо, как скажешь, отец – И видя, что он одобрительно кивает, прибавила: – Мне надоело ждать. Приданое готово. Чем скорее ты выдашь меня за Луция, тем лучше.
И тут же потупилась, поймав удивленный, непонимающий взгляд возлежащего напротив Децима.
За четыре дня до наступления календ секстилия (28 июля) Ливия и Юлия перебирали приданое Ливий, сидя в возвышавшейся над колоннадой перистиля комнате второго этажа. Это без сомнения было самое прелестное помещение в доме, напоминающее сельский уголок. Снаружи шла оплетенная виноградом стена, под крышей свили гнезда ласточки; в небольшое оконце виднелись омытые огненным ливнем яркого летнего солнца древесные вершины с блестящими, точно отлакированными листьями. Снизу доносился навевающий дремоту шум воды – расположенный в центре перистиля фонтан рассыпал мириады радужных брызг.
В комнатке с источавшими прохладу каменными стенами блуждали дымчато-зеленые тени. Здесь не стояло иной мебели, кроме кровати из клена с изящным изгибом изголовья и маленького круглого столика-подставки о трех ножках. Но сегодня Ливия распорядилась втащить сюда два огромных, обитых бронзовыми пластинами сундука: кроме ворохов обычной одежды и белья в нем лежали очень дорогие вавилонские, индийские и египетские ткани, часть которых досталась Ливий еще от покойной матери.
Хотя в доме Юлии стояли такие же сундуки почти с таким же содержимым, девушка увлеченно рассматривала приданое подруги.
– Когда вернется Луций? – поинтересовалась она.
– Не знаю, – равнодушно отвечала Ливия, – отец говорит, скоро.
– Вам бы не мешало видеться почаще, – сказала Юлия. – Вы ведь, кажется, даже ни разу не целовались.
– Я и не собираюсь целоваться с Луцием!
– То есть как? – удивилась Юлия.
– А ты целовалась с Клавдием?
Юлия захихикала с явно притворной стыдливостью; ее глаза лукаво поблескивали в тени длинных ресниц.
– Ну… да.
– Разве можно целоваться до свадьбы?
– Не знаю; этого захотел Клавдий, а я так растерялась, что позволила. А уж если разрешишь один раз, то от второго никуда не деться. Хотя, признаться, я вовсе не считаю, будто в этом есть что-то дурное.
Некоторое время они молча складывали одежду.
– После столь долгой разлуки Луций обязан сделать тебе подарок! – заметила Юлия – А ты сплети ему венок из цветов!
Ливия вспыхнула:
– Еще чего! А ты плела Клавдию?
– Конечно.
– Мне кажется, ты его все-таки любишь, – задумчиво произнесла Ливия.
Юлия беспечно пожала плечами:
– Не знаю. Я уже говорила тебе: Клавдий мне нравится. Хотя иногда я думаю, мне также мог бы понравиться и другой человек.
– С другим ты тоже стала бы целоваться? – колко спросила Ливия.
Но Юлию не так-то просто было смутить.
– Может, и стала бы, если б он сделался моим женихом!
– Вообще-то супруги могут развестись, если захотят, – помолчав, сказала Ливия.
– Да, но, по-моему, на то должны быть веские причины.
– Какие?
– Измена, бесплодие…
– Хорошо, если б женщина могла не иметь детей, если не хочет, – заметила Ливия.
Юлия воровато оглянулась на дверь, а потом зашептала:
– Валерия говорит, такие способы есть, но не все из них безопасны, Лучше всего, когда оба супруга не желают иметь потомства. Но мужчины всегда хотят поскорее получить наследника: им ведь не приходится ни вынашивать его, ни рожать, ни кормить. Конечно, я вовсе не против завести детей, но только не сразу и не так, чтобы производить на свет по ребенку в год.
– Я тоже, – сказала Ливия.
Когда они сложили последние вещи и с грохотом закрыли крышки сундуков, она спросила подругу:
– Как ты понимаешь противоречие между сущим и должным?
– Никак. А оно существует?
– По-моему, да. Когда человек знает, что ему хотелось бы получить, и при этом осознает невозможность исполнения своих желаний. Имея мечты, мы, тем не менее, обязаны довольствоваться рутинной жизнью.
– И чего же ты хочешь? – спокойно спросила Юлия. Ливия неожиданно растерялась, не зная, что ответить.
– Я желала бы куда-нибудь съездить, что-либо повидать, но кто мне позволит! – наконец сказала она.
– А что, где-то можно увидеть то, чего нет в Риме? Здесь собраны все диковинки завоеванных стран. Многие из тех, кто путешествовал в Грецию, Египет или куда-либо еще, говорят, что все равно на земле нет места лучше, чем Рим.
Или ты хочешь побывать в холодных краях, где вечные льды и снега? Я никак не могу понять, чем ты недовольна? По-моему, ты и сама этого не знаешь!
– Знаю, – с неожиданной твердостью в голосе произнесла Ливия – Даже Децим, который всегда так весел и всем доволен, однажды сказал, что его не устраивает вечная предопределенность нашей жизни. Недаром он играет в кости тайком от отца! Кстати, Цезарю, которым восхищаются мои отец и брат, принадлежат такие слова: «Если хочешь поймать удачу, то на помощь судьбе должны прийти твои собственные усилия!»
– Откуда ты знаешь? – удивленно промолвила Юлия, на что Ливия отрезала не по-женски жестко:
– Слышала!
– Кто это говорит обо мне и о Цезаре? – послышался знакомый голос.
По лесенке поднимался Децим; он был возбужден больше обычного; складки тоги колыхались от взволнованных движений.
– Сидите здесь со своими сундуками и ничего не знаете! – начал он с порога. – Юлий Цезарь вернулся в Рим, чтобы отпраздновать очередной триумф – покорение Галлии, Египта, Понта и Нумидии! Хотя часть армии Помпея уцелела, это почти окончательная победа!
Как и следовало ожидать, новость не произвела на девушек особого впечатления. Тогда Децим прибавил:
– Ходят слухи, будут пиры для народа, множество театральных представлений и гладиаторских игр.
– Да здравствует Цезарь! – с восторгом воскликнула Юлия, любительница всяких развлечений, на что Децим со смехом произнес:
– Вот пример того, какой ценой покупается симпатия римлян!
– Я не люблю гладиаторские игры, – сказала Ливия. Юлия махнула рукой:
– Потому что тебе всегда всех жалко: и гладиаторов, и жертвенных животных, и распутных рабынь…
Между тем Децим приблизился к сестре, в зеленовато-карих глазах которой застыло неотступное ощущение неудовлетворенности, навязчивое желание перемен, отблеск тайного внутреннего сопротивления чему-то чуждому ее натуре. Децим решил, что это связано с предстоящим замужеством. Что ж, Ливий придется нелегко: она явно была из тех, которые хотя и могут отдаться нежеланному, но принадлежать ему не будут никогда.
«И все-таки рано или поздно ей придется смириться, – подумал молодой человек. – Кто из нас обладает стойкостью идти в своих желаниях до конца?! Да и возможно ли это в безостановочном и стремительном течении жизни!»
Слишком уж Ливия робка и послушна, чтоб воспротивиться воле отца. Даже он не решился бы…
– Луций Ребилл тоже вернулся в Рим, – сказал Децим. – Сегодня он будет у нас.
– Это хорошо, – с напряженным спокойствием отвечала Ливия.
Когда брат ушел, она пожаловалась подруге:
– Я даже не знаю, о чем говорить с Луцием! Юлия тут же нашлась:
– А ты не говори! Послушай, что он скажет тебе. Вскоре она ушла домой, оставив Ливию в одиночестве.
Последняя решила спуститься в свою комнату и немного полежать. Временами ей нравилось пребывать в сладком оцепенении, ощущать блаженное состояние расслабленного тела, распространявшееся и на душу. Это продолжалось недолго: спустя несколько минут девушка сообразила, что надо принарядиться к приходу жениха, и позвала рабынь. Она надела тунику из тончайшей белоснежной шерсти апулийских овец с золотой вышивкой по подолу, особенного, изящного покроя: у этой туники не было рукавов, она прихватывалась на обоих плечах застежками, подобно греческому эпомису. Наряд дополняли расшитые цветными каменьями остроносые башмачки.
Ливия задержалась, глядя на себя в зеркало и вспоминая, что сказал о ней Сервий Понциан. Конечно, она не красавица и все же… Кожа не бледная, но и не смуглая, как у Юлии, – теплого медового оттенка, чуть позолоченная солнцем, прямые каштановые волосы отливают шелком, брови тонкие, ровные, нос прямой, рост чуть ниже среднего для римлянки… Пожалуй, она слишком худа, да и грудь маловата, но это не так-то просто разглядеть под складками одежды.
И тут Ливий впервые пришло в голову, что, возможно, она совершенно безразлична Луцию и он женится на ней из чисто практических соображений. Как ни странно, эта мысль успокоила ее.
«По крайней мере, он вряд ли захочет меня поцеловать», – с облегчением подумала девушка.
Семейство Альбинов поджидало гостя в атрии, сидя возле непременного украшения парадного зала – стола с монументальными ножками в виде навечно застывших в злобном рывке крылатых чудовищ с оскаленными мордами и мощными львиными лапами, на котором стояла тяжеловесная бронзовая посуда. Луций Асконий Ребилл должен был явиться на обед, как водится, со своими рабами, хозяйские же, одинаково причесанные и одетые, выстроились у стены, молча ожидая приказаний господ.
Ливия сидела неподвижно, прямо держа напряженную спину. Едва Луций вошел в атрий, она поднялась с места, приветствуя жениха.
Луцию Ребиллу исполнилось тридцать лет: по меркам того времени – средний возраст; он был хотя и высок, но худ, отчего тога сидела на нем несколько мешковато. В детстве и ранней юности болезненный и хилый Луций привык посвящать большую часть времени умственным занятиям, потому в отличие от других молодых людей, неустанно упражнявшихся в гимнастических залах, был узкоплечим, не мускулистым – вкупе с русыми волосами, серыми глазами и бледной кожей это позволяло некоторым злоязычным согражданам говорить о его «неримской» внешности. Однако ничто не мешало ему обладать горделивой осанкой и полными достоинства, пожалуй, даже несколько высокомерными манерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Ливия отошла от вновь собравшейся на площадке молодежи, встала между колонн портика и… затаила дыхание, внезапно услышав разговор двух мужчин, которые стояли за колонной, не видя ее.
– Кто эта девушка, вместе с которой я играл в мяч? – спрашивал один из них.
– Ливия, дочь Марка и сестра Децима Альбинов.
– А! – протянул первый. В его голосе явственно звучало равнодушие.
– Ты их знаешь?
– С Децимом я почти незнаком, а с Марком Ливием мы встречались. – Последние слова были произнесены с озадачившей Ливию иронией.
– Она – подруга Юлии Марцеллы, той, что выходит замуж за Клавдия Раллу. У Ливий тоже есть жених, хотя она далеко не так хороша, как Юлия. Но брак, конечно, очень выгодный. И потом, из таких мышек получаются хорошие верные жены. Добродетель – главное качество для супруги римлянина. Разве я не прав?
– Да, добродетель и красота, разумеется, тоже.
– Ну, красавиц-то полно и в других местах, тебе ли не знать, Гай!
Оба засмеялись, и этот смех больно задел Ливию.
«Да! – мысленно произнесла она с вызовом, обращаясь неизвестно к кому. – Я выйду замуж за Луция и буду ему хорошей женой. И Децим, и Юлия правы: пока человек мирится с привычной жизнью и не хочет перемен, он по-своему счастлив. Но стоит заглянуть за грань возможного, как ты теряешь покой. Я – мышка, и у меня будет свое мышиное счастье. С ткацким станком и верностью мужу, которого я не люблю».
Между тем толпа молодежи начала стекаться вглубь портика: обыкновенно здесь затевались жаркие споры, кто-то произносил речи… В то время Юлий Цезарь находился в Африке, сражаясь с остатками армии своего главного противника в борьбе за власть Помпея. Последний раз Цезарь был в Риме год назад, уже наделенный пожизненными полномочиями трибуна, делавшими его особу неприкосновенной и дающими всю полноту гражданской власти. Он так же имел право занимать должность консула в течение пяти лет, и некоторые дальновидные люди предрекали, что в один прекрасный день все закончится пожизненной диктатурой и ослаблением сената, превращением его в некий совещательный орган. Многие были недовольны тем, что Цезарь раздавал военным всевозможные, зачастую гражданские выборные должности, а кое-кого раздражала поздняя страсть пятидесятилетнего полководца к египетской царице Клеопатре. Вместе с тем Цезаря любил народ – мудрый политик действовал как демократ: щедро раздавал плебеям хлеб и не ограничивал роль народных трибунов.
Тогда как в центре собрания шли горячие споры, некоторые молодые люди сбивались в небольшие кучки и не принимали участия в общем разговоре. Волею судьбы внутри портика Ливия также оказалась рядом со своим недавним партнером по игре в мяч и его спутником. Они продолжали разговаривать, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Второго молодого человека Ливия, как выяснилось, знала: сын сенатора, он вел праздный образ жизни, посвящая время участию в модных литературных и философских кружках. Звали его Сервий Понциан; он был знаком и с Децимом, и с женихом Ливий, Луцием Ребиллом.
– Я не имею ничего против Юлия Цезаря, он великий человек и многое сделал для Рима, – говорил тот, кого звали Гаем, – я выступаю против диктатуры вообще, отрицательно отношусь к обожествлению чьей-либо личности. Одно дело построить крепкое здание и совсем другое – начать украшать его сверх всякой меры. Человек – не бог; дай ему единоличную власть, и все закончится одним: вместо выборов – назначение на должности своих лиц, сохранение привилегий тем, кого выгодно держать при себе. Кстати, ни один диктатор не может считать свое положение прочным – слишком уж он зависим от тех, кто помог ему прийти к власти.
– Что ж, – сказал Сервий Понциан, – так устроен человек: хотя и сознает, что ему никогда не обрести бессмертия, могущества и других совершенств богов, все равно будет стремиться достичь состояния, близкого к божественному.
Противоположность сущего и должного – вот в чем трагизм нашей жизни. Вспомни Гесиода:
Путь нетяжелый ко злу, обитает оно недалеко.
Но добродетель от нас отделили бессмертные боги
Тягостным трудом: трудна, высока и длинна к ней дорога.
– Дух соперничества разрушителен, – задумчиво промолвил его собеседник, – гражданские войны, чем бы они ни закончились, не приведут к добру.
– Боишься очередного передела собственности в пользу военных? – спросил Сервий, на что заинтересовавший Ливию человек отвечал с изрядной долей презрения:
– Тебе известно: я настолько богат, что могу без особого ущерба пожертвовать казне четверть того, чем владею. Другое дело, я не хочу позволять государству вмешиваться в мои дела…
– Кстати, давно хотел спросить: ты остаешься в Риме?
– Пока не решил. Возможно, в ближайшее время уеду домой.
– А как же прекрасная Амеана? – с улыбкой произнес Сервий Понциан.
И тот, кого звали Гаем, со смехом продекламировал:
Выдался случай – скорей сбрасывай с шеи ярмо.
Право, одна только ночь тебе и будет тоскливой:
Всякая мука любви, коль перетерпишь, легка.
Услышав эти слова и смех, Ливия поспешно отошла и затерялась в толпе. И когда они с Юлией возвращались домой, на какой-то миг девушке почудилось, что этот мир с будто бы парящими в прозрачном воздухе белоколонными храмами, колыхавшимися по сторонам дороги сожженными солнцем травами, горящими зеленью парками и обжигающими порывами знойного ветра существует отдельно от ее собственного, застывшего в глубоком безмолвии, лишенного красок и тепла внутреннего мира. С трудом пересилив себя, Ливия спросила у ничего не подозревавшей подруги:
– Юлия, ты никогда не слышала о женщине по имени Амеана?
– О! – немедленно воскликнула девушка, и в ее возгласе было возмущение и любопытство. – Конечно, слышала, а ты – нет? Это одна из самых известных и бесстыдных римских куртизанок. Ее повозка обогнала нашу колесницу, ты не помнишь? Лично я запретила бы таким, как она, спокойно разъезжать по тем дорогам, какими следуют порядочные граждане!
– Я тоже! – с отвращением промолвила Ливия. Больше она не проронила ни слова, а вернувшись домой, вызвала Эвению.
– Хочу распорядиться насчет новой рабыни, – сказала она старой служанке – Дай ей работу на кухне или где-нибудь еще: здесь, в комнатах, эта девушка мне не нужна. Проследи за ней: если она неопрятна, неуживчива или ленива, я прикажу ее продать!
Эвения поклонилась, в ее лице не отразилось никаких чувств.
– Будет исполнено, госпожа.
…Вечером, во время ужина Марк Ливий сказал дочери:
– Как только Луций Ребилл вернется в Рим, мы назначим день свадьбы. Думаю, осень – самое подходящее время. Уверен, к тому времени война закончится, и Цезарь успеет отпраздновать очередной и завершающий триумф.
«Какое отношение имеет Цезарь с его триумфами к моему замужеству?!» – хотелось воскликнуть Ливий. Но она кротко промолвила:
– Хорошо, как скажешь, отец – И видя, что он одобрительно кивает, прибавила: – Мне надоело ждать. Приданое готово. Чем скорее ты выдашь меня за Луция, тем лучше.
И тут же потупилась, поймав удивленный, непонимающий взгляд возлежащего напротив Децима.
За четыре дня до наступления календ секстилия (28 июля) Ливия и Юлия перебирали приданое Ливий, сидя в возвышавшейся над колоннадой перистиля комнате второго этажа. Это без сомнения было самое прелестное помещение в доме, напоминающее сельский уголок. Снаружи шла оплетенная виноградом стена, под крышей свили гнезда ласточки; в небольшое оконце виднелись омытые огненным ливнем яркого летнего солнца древесные вершины с блестящими, точно отлакированными листьями. Снизу доносился навевающий дремоту шум воды – расположенный в центре перистиля фонтан рассыпал мириады радужных брызг.
В комнатке с источавшими прохладу каменными стенами блуждали дымчато-зеленые тени. Здесь не стояло иной мебели, кроме кровати из клена с изящным изгибом изголовья и маленького круглого столика-подставки о трех ножках. Но сегодня Ливия распорядилась втащить сюда два огромных, обитых бронзовыми пластинами сундука: кроме ворохов обычной одежды и белья в нем лежали очень дорогие вавилонские, индийские и египетские ткани, часть которых досталась Ливий еще от покойной матери.
Хотя в доме Юлии стояли такие же сундуки почти с таким же содержимым, девушка увлеченно рассматривала приданое подруги.
– Когда вернется Луций? – поинтересовалась она.
– Не знаю, – равнодушно отвечала Ливия, – отец говорит, скоро.
– Вам бы не мешало видеться почаще, – сказала Юлия. – Вы ведь, кажется, даже ни разу не целовались.
– Я и не собираюсь целоваться с Луцием!
– То есть как? – удивилась Юлия.
– А ты целовалась с Клавдием?
Юлия захихикала с явно притворной стыдливостью; ее глаза лукаво поблескивали в тени длинных ресниц.
– Ну… да.
– Разве можно целоваться до свадьбы?
– Не знаю; этого захотел Клавдий, а я так растерялась, что позволила. А уж если разрешишь один раз, то от второго никуда не деться. Хотя, признаться, я вовсе не считаю, будто в этом есть что-то дурное.
Некоторое время они молча складывали одежду.
– После столь долгой разлуки Луций обязан сделать тебе подарок! – заметила Юлия – А ты сплети ему венок из цветов!
Ливия вспыхнула:
– Еще чего! А ты плела Клавдию?
– Конечно.
– Мне кажется, ты его все-таки любишь, – задумчиво произнесла Ливия.
Юлия беспечно пожала плечами:
– Не знаю. Я уже говорила тебе: Клавдий мне нравится. Хотя иногда я думаю, мне также мог бы понравиться и другой человек.
– С другим ты тоже стала бы целоваться? – колко спросила Ливия.
Но Юлию не так-то просто было смутить.
– Может, и стала бы, если б он сделался моим женихом!
– Вообще-то супруги могут развестись, если захотят, – помолчав, сказала Ливия.
– Да, но, по-моему, на то должны быть веские причины.
– Какие?
– Измена, бесплодие…
– Хорошо, если б женщина могла не иметь детей, если не хочет, – заметила Ливия.
Юлия воровато оглянулась на дверь, а потом зашептала:
– Валерия говорит, такие способы есть, но не все из них безопасны, Лучше всего, когда оба супруга не желают иметь потомства. Но мужчины всегда хотят поскорее получить наследника: им ведь не приходится ни вынашивать его, ни рожать, ни кормить. Конечно, я вовсе не против завести детей, но только не сразу и не так, чтобы производить на свет по ребенку в год.
– Я тоже, – сказала Ливия.
Когда они сложили последние вещи и с грохотом закрыли крышки сундуков, она спросила подругу:
– Как ты понимаешь противоречие между сущим и должным?
– Никак. А оно существует?
– По-моему, да. Когда человек знает, что ему хотелось бы получить, и при этом осознает невозможность исполнения своих желаний. Имея мечты, мы, тем не менее, обязаны довольствоваться рутинной жизнью.
– И чего же ты хочешь? – спокойно спросила Юлия. Ливия неожиданно растерялась, не зная, что ответить.
– Я желала бы куда-нибудь съездить, что-либо повидать, но кто мне позволит! – наконец сказала она.
– А что, где-то можно увидеть то, чего нет в Риме? Здесь собраны все диковинки завоеванных стран. Многие из тех, кто путешествовал в Грецию, Египет или куда-либо еще, говорят, что все равно на земле нет места лучше, чем Рим.
Или ты хочешь побывать в холодных краях, где вечные льды и снега? Я никак не могу понять, чем ты недовольна? По-моему, ты и сама этого не знаешь!
– Знаю, – с неожиданной твердостью в голосе произнесла Ливия – Даже Децим, который всегда так весел и всем доволен, однажды сказал, что его не устраивает вечная предопределенность нашей жизни. Недаром он играет в кости тайком от отца! Кстати, Цезарю, которым восхищаются мои отец и брат, принадлежат такие слова: «Если хочешь поймать удачу, то на помощь судьбе должны прийти твои собственные усилия!»
– Откуда ты знаешь? – удивленно промолвила Юлия, на что Ливия отрезала не по-женски жестко:
– Слышала!
– Кто это говорит обо мне и о Цезаре? – послышался знакомый голос.
По лесенке поднимался Децим; он был возбужден больше обычного; складки тоги колыхались от взволнованных движений.
– Сидите здесь со своими сундуками и ничего не знаете! – начал он с порога. – Юлий Цезарь вернулся в Рим, чтобы отпраздновать очередной триумф – покорение Галлии, Египта, Понта и Нумидии! Хотя часть армии Помпея уцелела, это почти окончательная победа!
Как и следовало ожидать, новость не произвела на девушек особого впечатления. Тогда Децим прибавил:
– Ходят слухи, будут пиры для народа, множество театральных представлений и гладиаторских игр.
– Да здравствует Цезарь! – с восторгом воскликнула Юлия, любительница всяких развлечений, на что Децим со смехом произнес:
– Вот пример того, какой ценой покупается симпатия римлян!
– Я не люблю гладиаторские игры, – сказала Ливия. Юлия махнула рукой:
– Потому что тебе всегда всех жалко: и гладиаторов, и жертвенных животных, и распутных рабынь…
Между тем Децим приблизился к сестре, в зеленовато-карих глазах которой застыло неотступное ощущение неудовлетворенности, навязчивое желание перемен, отблеск тайного внутреннего сопротивления чему-то чуждому ее натуре. Децим решил, что это связано с предстоящим замужеством. Что ж, Ливий придется нелегко: она явно была из тех, которые хотя и могут отдаться нежеланному, но принадлежать ему не будут никогда.
«И все-таки рано или поздно ей придется смириться, – подумал молодой человек. – Кто из нас обладает стойкостью идти в своих желаниях до конца?! Да и возможно ли это в безостановочном и стремительном течении жизни!»
Слишком уж Ливия робка и послушна, чтоб воспротивиться воле отца. Даже он не решился бы…
– Луций Ребилл тоже вернулся в Рим, – сказал Децим. – Сегодня он будет у нас.
– Это хорошо, – с напряженным спокойствием отвечала Ливия.
Когда брат ушел, она пожаловалась подруге:
– Я даже не знаю, о чем говорить с Луцием! Юлия тут же нашлась:
– А ты не говори! Послушай, что он скажет тебе. Вскоре она ушла домой, оставив Ливию в одиночестве.
Последняя решила спуститься в свою комнату и немного полежать. Временами ей нравилось пребывать в сладком оцепенении, ощущать блаженное состояние расслабленного тела, распространявшееся и на душу. Это продолжалось недолго: спустя несколько минут девушка сообразила, что надо принарядиться к приходу жениха, и позвала рабынь. Она надела тунику из тончайшей белоснежной шерсти апулийских овец с золотой вышивкой по подолу, особенного, изящного покроя: у этой туники не было рукавов, она прихватывалась на обоих плечах застежками, подобно греческому эпомису. Наряд дополняли расшитые цветными каменьями остроносые башмачки.
Ливия задержалась, глядя на себя в зеркало и вспоминая, что сказал о ней Сервий Понциан. Конечно, она не красавица и все же… Кожа не бледная, но и не смуглая, как у Юлии, – теплого медового оттенка, чуть позолоченная солнцем, прямые каштановые волосы отливают шелком, брови тонкие, ровные, нос прямой, рост чуть ниже среднего для римлянки… Пожалуй, она слишком худа, да и грудь маловата, но это не так-то просто разглядеть под складками одежды.
И тут Ливий впервые пришло в голову, что, возможно, она совершенно безразлична Луцию и он женится на ней из чисто практических соображений. Как ни странно, эта мысль успокоила ее.
«По крайней мере, он вряд ли захочет меня поцеловать», – с облегчением подумала девушка.
Семейство Альбинов поджидало гостя в атрии, сидя возле непременного украшения парадного зала – стола с монументальными ножками в виде навечно застывших в злобном рывке крылатых чудовищ с оскаленными мордами и мощными львиными лапами, на котором стояла тяжеловесная бронзовая посуда. Луций Асконий Ребилл должен был явиться на обед, как водится, со своими рабами, хозяйские же, одинаково причесанные и одетые, выстроились у стены, молча ожидая приказаний господ.
Ливия сидела неподвижно, прямо держа напряженную спину. Едва Луций вошел в атрий, она поднялась с места, приветствуя жениха.
Луцию Ребиллу исполнилось тридцать лет: по меркам того времени – средний возраст; он был хотя и высок, но худ, отчего тога сидела на нем несколько мешковато. В детстве и ранней юности болезненный и хилый Луций привык посвящать большую часть времени умственным занятиям, потому в отличие от других молодых людей, неустанно упражнявшихся в гимнастических залах, был узкоплечим, не мускулистым – вкупе с русыми волосами, серыми глазами и бледной кожей это позволяло некоторым злоязычным согражданам говорить о его «неримской» внешности. Однако ничто не мешало ему обладать горделивой осанкой и полными достоинства, пожалуй, даже несколько высокомерными манерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53