Он улыбнулся, глядя на свинопаса: – Кали хоири.
– Что ты сказал?
– Я сказал ему, что у него хорошие свиньи.
Грек опустил ружье.
– Кали, – согласился он. – Мясо от желудей становится сладким.
– До войны на раскопки приезжал человек. – Грант смотрел ему в глаза. – Немец. Это здесь он был?
Свинопас подозрительно посмотрел на него:
– Вы немец?
– Англичанин.
– Эла.
Он прислонил ружье к дереву и полез в холщовую сумку, висевшую у него на плече. Рука показалась из сумки с куском хлеба и сыра, завернутым в тряпицу. Он оторвал кусок хлеба и протянул Гранту.
– Эфаристо. Спасибо.
Грант отцепил от пояса фляжку и предложил крестьянину выпить. Они втроем сели на поросший травой холмик и стали смотреть на роющихся в земле свиней.
– Немец…
– Бельциг. Его звали Бельциг.
Сердце у Гранта застучало. Он постарался не показывать своего волнения.
– Вы знали его?
Крестьянин опять посмотрел на него с подозрением:
– А вы?
– Нет. – Грант секунду подумал, какой вариант ответа выбрать, и решил остановиться на правдивом. – Но у нас есть кое-что из его вещей. То, что он здесь нашел.
Свинопас поднял с земли желудь и бросил свинье. Та охотно его съела.
– Смотри. – Он обвел рукой поляну. – Здесь лежать история. Мы тратить жизнь, чтобы откопать его, но день сегодняшний снова закапывать.
– Что он говорит? – жалобно спросил Джексон.
– Вы здесь копали?
Грек кивнул:
– Да. Я работать на Бельциг. Не на нацисты, – подчеркнул он и похлопал по своему ружью. – Я убить многих. Но тогда, перед война, – я работать на Бельциг. Я копать для него.
– И что вы нашли?
– Камни. – Свинопас указал на остатки каменных фундаментов, торчавших, словно зубы, из земли. – Старые камни.
– А черепки?
– Горшки, да.
Он отломал очередной кусок хлеба и принялся шумно жевать.
– А табличку? Глиняную табличку, такую… – Грант показал руками. – Такого размера. На одной стороне старинные надписи, а на другой – рисунок.
Пастух положил кусок хлеба и посмотрел в глаза Гранту:
– Ты ее видеть?
Грант решил проявить осторожность:
– Только на картинке.
– Эла. – Взгляд свинопаса стал отстраненным. – Как только найти, мы сразу понять, она непростая. У Бельциг лицо, как волк. Он говорить, никогда такое не находить. Говорить, это секретная карта, спрятанное сокровище. Ха. – Он сплюнул. – Лучше бы он молчать. Ставрос его слышать.
– Кто такой Ставрос?
– Мой родственник. Он тоже работать на Бельциг. Один ночь он идти к Бельциг в палатку и брать табличка. Бельциг очень злой, хочет всех убить. Но Ставрос он не найти.
– А что случилось со Ставросом?
– Я думать, он везти ее в Афины продавать. Война идти, мы голодать. Украсть у немцев. – Он пожал плечами. – Они у нас больше украсть.
– Ставрос потом вернулся?
– Нет. Дядя сказать, он уйти партизан. Немцы его убить. – Он подбросил в руке желудь и грустно улыбнулся. – Бельциг отомстить.
– А Бельциг? Он еще приезжал?
– Нет. Он забрать, что найти, наверное, в Германию, я думать. И никогда на Кефалония не приезжать.
Грант немного подумал:
– А вот та штука, которую он нашел. Она только одна была? Или две?
– Одна. И Ставрос ее украсть.
– Что за хрень эта ваша «Хрестоматия»? Звучит как болезнь, о которой не хочешь говорить жене.
Лицо Рида хранило все то же вежливое открытое выражение. И только небольшое подергивание уголков губ выдавало его неприязнь.
– Это книга. Ну, или была такая книга. Сейчас она осталась только во фрагментах.
– Опять фрагменты, черт их… И что нам с них?
Рид скупо улыбнулся:
– Может, они принесут вам то, что вам так нужно.
– Словарь к линейному письму Б?
– Давно потерянное продолжение к сочинениям Гомера.
Рид встал со стула, вытер о брюки запачканные чернилами руки и вытащил из картотеки длинный ящик. Он стал перебирать пожелтевшие карточки, бормоча что-то себе под нос.
– Ага, вот оно…
Он оглядел полки, словно человек на вокзале, который пытается найти в толпе знакомое лицо. Его взгляд постепенно поднимался к потолку, пока не остановился на самой верхней полке шкафа раза в два выше его роста.
– Я достану.
Марина подкатила стремянку. Когда она начала карабкаться, лестница заскрипела и опасно зашаталась. Рид встал на нижнюю ступеньку, чтобы придавить лестницу своим весом, а Мьюр тем временем попытался заглянуть Марине под подол.
– Если это давно потерянное продолжение, как же оно оказалось в библиотечном каталоге? Только не говорите мне, что за последние две тысячи лет никто не додумался туда заглянуть.
Рид настолько не обратил на него внимания, что Мьюр даже засомневался – а произнес ли он хоть что-нибудь вслух? Марина, потянувшись на последней ступеньке так, что чуть не потеряла равновесие, ухитрилась вытащить толстую книгу в жестком переплете. С полки поднялось облако пыли, Марина чихнула, пошатнулась и отчаянно замахала руками. Это не помогло. Лестница закачалась, словно маятник, и заскрипела столь громко, что Рид решил – сейчас она развалится на куски. Марина, вскрикнув, выронила книгу и схватилась за край полки.
Книга полетела вниз, как камень, и с глухим звуком приземлилась прямо в руки Рида. Он вздрогнул, отложил ее в сторону и снова взялся за лестницу, чтобы Марина могла безопасно спуститься. Она одернула платье, которое в суматохе немного задралось.
Рид положил книгу на стол и открыл обложку. С первой страницы выпали две дохлые мухи.
– Ее, наверное, две тысячи лет никто не брал.
– «Хрестоматия» – литературная антология, что-то типа «Ридерз дайджест» античной литературы. Примерно в пятом веке до нашей эры ее собрал ученый по имени Прокл, о котором мы почти ничего не знаем.
Рид начал переворачивать страницы, и остальные увидели, что это не простая книга. Скорее, она походила на альбом для вырезок, целиком заполненный маленькими квадратиками отпечатанной бумаги, вырезанными ножницами из большого листа и приклеенными к чистым страницам. Те, которые уже отлетели, были прикреплены к своему месту липкой лентой. Кажется, работа тут закончена не была – многие вставки были вычеркнуты или исправлены от руки, или поверх них было написано что-то другое. Кое-где были добавлены отдельные предложения. На других вставках – целые абзацы. И все – на греческом.
– Это собрание сохранившихся отрывков. – Рид провел пальцем по странице.
– Вы имеете в виду – отрывков пергамента, папируса или на чем там писали?
Рид покачал головой:
– Не совсем и не всегда. Гораздо чаще это маленькие отрывки текста, который дошел до нас в виде цитат, употребленных в других работах, – тех, которые почти не претерпели изменений. Представьте творения Шекспира. Если бы у нас не было полных текстов его пьес, мы бы все равно смогли их восстановить, ну хоть частично, из работ исследователей, которые их цитировали. Некоторые цитаты перекрывают друг друга, значит, их можно соединить, для других отрывков можно вычислить их приблизительное положение в тексте, зная в общих чертах сюжет. Время и исторические события делают все, чтобы свести плоды трудов человека на нет, но сделать это нелегко. Следы человеческих усилий остаются, словно осколки керамики, закопанные в почву. Ну вот. – Его палец остановился на длинном отрывке, занимавшем почти целую страницу. – «Эфиопида», поэма Арктина Милетского.
– А мне показалось, вы говорили, что это какой-то Прокл, – сказал Мьюр.
– Прокл написал «Хрестоматию», – терпеливо пояснил Рид. – Но он всего лишь сделал выдержки из других авторов, в данном случае – из Арктина Милетского. Позднее некоторые писцы, которые переписывали «Илиаду», вставили отрывки из текста Прокла в качестве дополнительного материала.
– Ну надо же, какой живучий, – удивилась Марина. – Почти все равно что вирус, который переходит от одного носителя к другому до тех пор, пока не найдет самого стойкого.
– Мы не об этом, – отрезал Мьюр. – Что там написано?
– Надо бы заявить в полицию.
Грант посмотрел на Джексона. Они возвращались вниз, хрустя подошвами по опавшим веткам и желудям.
– Его братец украл эту штуку, так? Наверное, он и сам знает больше, чем говорит. Я себе это так представляю: мы сообщаем местным ребятам, и они его тащат в кутузку на допрос. Они, наверное, болваны, да нам-то какое дело? Может, они его слегка смягчат. Так или иначе, он окажется там, где нам нужно. – Джексон поймал недоверчивый взгляд Гранта. – Что такое? Я читал твое личное дело и знаю, чем ты занимался во время войны. Да и девица эта. Неужели все это правда? Нелегко, наверное, было.
– Лучше не обращаться в полицию, пока мы можем этого не делать, – твердо заявил Грант.
Он сердито потряс головой. Что-то тут не сходилось, но он не мог понять что. Словно заканчиваешь собирать головоломку – одного кусочка не хватает, а деталей в коробке уже не осталось. Джексон, оказывается, что-то говорил.
– Что?
– Я говорю, можно пригнать народ, пусть копают на холме. Мы ведь пытаемся найти вторую половину таблички, правильно? Если этот, со свиньями, заявляет, что они нашли только одну часть, наверное, вторая тут так и лежит. Так профессор говорит.
– Вторую часть. – Грант остановился. – Бельциг знал, в чем ценность таблички. Если он нашел только половину, почему не вернулся, чтобы поискать вторую?
Джексон, кажется, смутился:
– Почему?
Но Грант уже про него забыл. Он бросился назад, вверх по склону, продираясь через кусты не разбирая дороги. В спешке он забыл об осторожности. Нога соскользнула с незакрепленного камня, толкнув его вперед; Грант сбился с шага, замахал руками и почти восстановил равновесие, когда торчащий древесный корень нанес ему удар прямо в челюсть. Он перевернулся, пролетел через куст и приземлился лицом в грязь. Из-за жирного рыла на него в упор посмотрели свиные глазки. Потом свинья отвернулась и, укоризненно хрюкнув, снова занялась едой. Свинопас на другой стороне поляны вскочил на ноги:
– Забыл что?
Грант поднялся на ноги и отряхнулся. Его лицо было покрыто грязью, а ободранная ладонь кровоточила.
– Табличка, на которой надписи и рисунки. Вы одну нашли?
– Один, да.
– И ее украл твой брат.
– Да.
Грант сделал глубокий вдох, ощутив на языке вкус пыли:
– А скажи – табличка, когда вы ее нашли, была сломанная или целая? Один кусок?
Похоже было, что грека вопрос озадачил:
– Один. Мы нашли один.
– Да, но… – Грант расстегнул карман рубашки, вытащил фотографию Пембертона и вложил в руки недоумевающего грека. – Вы вот такую нашли?
Свинопас посмотрел на фотографию. Двойная выдержка сделала изображение нечетким, но очертания таблички просматривались довольно ясно.
– Ну?
Грек покачал головой:
– Мы один нашли. А это половина.
Рид в очередной раз поправил очки.
– Как вы знаете, и «Илиада», и «Одиссея» основаны на более древнем цикле историй о Троянской войне. Они повествуют об отдельных эпизодах – гневе Ахилла, возвращении Одиссея. Но после успеха Гомера другие честолюбивые поэты тоже решили попробовать свои таланты и описать Троянскую войну. Они особенно стремились заполнить оставленные Гомером пробелы, так, чтобы в конце концов полная история Трои – от похищения Елены до окончательного возвращения домой греческих победителей – могла быть отражена в эпической поэзии. Работа неблагодарная, потому, наверное, тексты и не сохранились. Никто не верит, что можно улучшить «Гамлета», если написать еще пять пьес по истории средневековой Дании. – Он посмотрел на Мьюра. – «Эфиопида» и есть то самое потерянное продолжение «Илиады». В нем описывается последняя битва Ахилла и его гибель. И… – Он провел пальцем по неровным строчкам греческих слов, шевеля губами. – И что происходит потом. Они выставляют тело Ахилла, и его мать, морская нимфа Фетида, приходит его оплакивать. Затем она забирает его тело с погребального костра и увозит на… Белый остров? – Палец, зависший над страницей, дрожал, но лицо сияло. – Да. На Белый остров.
Глава шестнадцатая
Глифада, Афины
В отеле они поужинали блюдами, которые подозрительно напоминали остатки вчерашнего ужина. Посетителей было больше, чем в первый раз, однако не настолько, чтобы владелец ресторана сдвинул потеснее столы, архипелагом редких островов раскинувшиеся в пустом море обеденного зала.
– Белый остров был этакой греческой Валгаллой, местом, где погибшие герои наслаждались радостями загробной жизни, – рассказывал Рид.
– А я думал, это Елисейские Поля, – заметил Грант.
Он был рад, что может продемонстрировать кое-какие классические познания, пусть и почерпнутые от девушки на Елисейских Полях сразу после освобождения Парижа. Теперь он ждал, когда Рид оценит его вклад. Но профессор нахмурился:
– Ну да. – Он ткнул вилкой в кусок мяса так резко, что зубья брякнули по тарелке. – Честно говоря, у греков были несколько неопределенные представления о загробной жизни. Наиболее распространенная версия, которая дошла до наших дней, – для мучения грешников существовал Аид, а Елисейские Поля, где вечная благодать, – это относительно поздний вариант. Может быть, тут не обошлось без обратного проецирования наших представлений об аде и рае. А Гомер, особенно в «Илиаде», ничего не говорит о жизни, которая могла бы ожидать людей после смерти. Бессмертие приходит как результат ваших подвигов при жизни и в награду за добытую славу. После вашей смерти остается лишь бледная тень, слабая копия того человека, которым вы были.
– Ну и при чем тут Белый остров? – спросил Мьюр.
Рид сдвинул брови:
– С космологической точки зрения это некая аномалия. Имеется еще несколько подобных идей: острова блаженных, описанные Пиндаром, похожие на островной вариант Елисейских Полей. Сад Гесперид, где растут дарующие жизнь золотые яблоки, тоже считался расположенным на острове на краю света, хотя, может, это несколько другое. Но географически всегда считалось, что Белый остров расположен где-то в Черном море.
– Почему там?
– С точки зрения греков, Земля представляла собой плоский диск, омываемый огромной космической рекой, текущей по кругу, – Океаном. Средиземное море было центральной осью этого мира. Проход через Гибралтар выводил вас в Океан на западе, выход через Босфор в Черное море выводил вас на восточной стороне. – Он подался вперед, наклонившись над своей тарелкой с супом и водя в ней ложкой. – Черное море лежало за пределами известных древним грекам земель. Это был край земли, ничья страна, где мир людей и миры богов проникали друг в друга. В общем, считалось, что там находится все, что нельзя найти в известном мире. – Его густые брови сдвинулись, когда он заметил выражение на лице Марины. – Вы не согласны?
– Черное море. – Она оглядела сидящих за столом, словно удивляясь, что они еще ее не поняли. – Вы разве не видите связи? Может быть, древние греки поместили туда Белый остров не из-за одного только географического удобства. Судя по всему, немалая часть странствий Одиссея проходила именно по Черному морю, хотя ему незачем было туда плыть. Оно совсем не по пути, если он возвращался домой.
– Может быть, просто в миф была включена более поздняя история.
– А что, если нет? Что, если Белый остров – это реальное место, затерянный храм или святилище погибших героев? Одиссей же зачем-то поплыл на восток, тогда как его дом, куда он так отчаянно стремился, расположен на западе. Может быть, он отправился туда, чтобы доставить доспехи Ахилла в храм на Белом острове.
Джексон поставил свое пиво и посмотрел на Марину:
– Простите, не понял: вы что, утверждаете, что Одиссей – реальный человек?
– Конечно нет, – ответил Мьюр. – Мы никуда не придем, если будем следовать за мифами и легендами. – Он повернулся к Риду. – Каковы были ваши успехи в переводе таблички – до того момента, как наша греческая сирена начала уводить вас с пути?
– Я набросал примерные очертания алфавита.
Рид развернул лист бумаги, почти полностью покрытый таблицей с загадочными знаками – чуть ли не сотней в общей сложности. Некоторые из них были соединены стрелками, другие были помечены знаками вопроса или снабжались обширными примечаниями, вписанными на полях рядом.
– Кое-какие знаки пока еще вызывают сомнение, но в любом случае это те, которые встречаются не так уж часто. – Рид посмотрел на Гранта. – У вас фотография Пембертона с собой?
Грант вытащил ее из кармана и передал по столу:
– Тут ничего не разобрать. Совсем нет резкости.
– Угу, – ответил Рид, не слушая его.
Мьюр закурил.
– Итак, алфавит у вас есть. Что теперь?
– А? – Рид так и не поднимал взгляд. – Понимаете, это не обязательно алфавит. В общих чертах, есть три способа представить язык на бумаге. Самый точный – алфавитный. Каждая буква представляет один звук языка. Таким образом можно записать практически все, что вам придет в голову сказать. Потрясающе мощный и легко приспосабливаемый инструмент, но с исторической точки зрения это относительно недавнее изобретение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Что ты сказал?
– Я сказал ему, что у него хорошие свиньи.
Грек опустил ружье.
– Кали, – согласился он. – Мясо от желудей становится сладким.
– До войны на раскопки приезжал человек. – Грант смотрел ему в глаза. – Немец. Это здесь он был?
Свинопас подозрительно посмотрел на него:
– Вы немец?
– Англичанин.
– Эла.
Он прислонил ружье к дереву и полез в холщовую сумку, висевшую у него на плече. Рука показалась из сумки с куском хлеба и сыра, завернутым в тряпицу. Он оторвал кусок хлеба и протянул Гранту.
– Эфаристо. Спасибо.
Грант отцепил от пояса фляжку и предложил крестьянину выпить. Они втроем сели на поросший травой холмик и стали смотреть на роющихся в земле свиней.
– Немец…
– Бельциг. Его звали Бельциг.
Сердце у Гранта застучало. Он постарался не показывать своего волнения.
– Вы знали его?
Крестьянин опять посмотрел на него с подозрением:
– А вы?
– Нет. – Грант секунду подумал, какой вариант ответа выбрать, и решил остановиться на правдивом. – Но у нас есть кое-что из его вещей. То, что он здесь нашел.
Свинопас поднял с земли желудь и бросил свинье. Та охотно его съела.
– Смотри. – Он обвел рукой поляну. – Здесь лежать история. Мы тратить жизнь, чтобы откопать его, но день сегодняшний снова закапывать.
– Что он говорит? – жалобно спросил Джексон.
– Вы здесь копали?
Грек кивнул:
– Да. Я работать на Бельциг. Не на нацисты, – подчеркнул он и похлопал по своему ружью. – Я убить многих. Но тогда, перед война, – я работать на Бельциг. Я копать для него.
– И что вы нашли?
– Камни. – Свинопас указал на остатки каменных фундаментов, торчавших, словно зубы, из земли. – Старые камни.
– А черепки?
– Горшки, да.
Он отломал очередной кусок хлеба и принялся шумно жевать.
– А табличку? Глиняную табличку, такую… – Грант показал руками. – Такого размера. На одной стороне старинные надписи, а на другой – рисунок.
Пастух положил кусок хлеба и посмотрел в глаза Гранту:
– Ты ее видеть?
Грант решил проявить осторожность:
– Только на картинке.
– Эла. – Взгляд свинопаса стал отстраненным. – Как только найти, мы сразу понять, она непростая. У Бельциг лицо, как волк. Он говорить, никогда такое не находить. Говорить, это секретная карта, спрятанное сокровище. Ха. – Он сплюнул. – Лучше бы он молчать. Ставрос его слышать.
– Кто такой Ставрос?
– Мой родственник. Он тоже работать на Бельциг. Один ночь он идти к Бельциг в палатку и брать табличка. Бельциг очень злой, хочет всех убить. Но Ставрос он не найти.
– А что случилось со Ставросом?
– Я думать, он везти ее в Афины продавать. Война идти, мы голодать. Украсть у немцев. – Он пожал плечами. – Они у нас больше украсть.
– Ставрос потом вернулся?
– Нет. Дядя сказать, он уйти партизан. Немцы его убить. – Он подбросил в руке желудь и грустно улыбнулся. – Бельциг отомстить.
– А Бельциг? Он еще приезжал?
– Нет. Он забрать, что найти, наверное, в Германию, я думать. И никогда на Кефалония не приезжать.
Грант немного подумал:
– А вот та штука, которую он нашел. Она только одна была? Или две?
– Одна. И Ставрос ее украсть.
– Что за хрень эта ваша «Хрестоматия»? Звучит как болезнь, о которой не хочешь говорить жене.
Лицо Рида хранило все то же вежливое открытое выражение. И только небольшое подергивание уголков губ выдавало его неприязнь.
– Это книга. Ну, или была такая книга. Сейчас она осталась только во фрагментах.
– Опять фрагменты, черт их… И что нам с них?
Рид скупо улыбнулся:
– Может, они принесут вам то, что вам так нужно.
– Словарь к линейному письму Б?
– Давно потерянное продолжение к сочинениям Гомера.
Рид встал со стула, вытер о брюки запачканные чернилами руки и вытащил из картотеки длинный ящик. Он стал перебирать пожелтевшие карточки, бормоча что-то себе под нос.
– Ага, вот оно…
Он оглядел полки, словно человек на вокзале, который пытается найти в толпе знакомое лицо. Его взгляд постепенно поднимался к потолку, пока не остановился на самой верхней полке шкафа раза в два выше его роста.
– Я достану.
Марина подкатила стремянку. Когда она начала карабкаться, лестница заскрипела и опасно зашаталась. Рид встал на нижнюю ступеньку, чтобы придавить лестницу своим весом, а Мьюр тем временем попытался заглянуть Марине под подол.
– Если это давно потерянное продолжение, как же оно оказалось в библиотечном каталоге? Только не говорите мне, что за последние две тысячи лет никто не додумался туда заглянуть.
Рид настолько не обратил на него внимания, что Мьюр даже засомневался – а произнес ли он хоть что-нибудь вслух? Марина, потянувшись на последней ступеньке так, что чуть не потеряла равновесие, ухитрилась вытащить толстую книгу в жестком переплете. С полки поднялось облако пыли, Марина чихнула, пошатнулась и отчаянно замахала руками. Это не помогло. Лестница закачалась, словно маятник, и заскрипела столь громко, что Рид решил – сейчас она развалится на куски. Марина, вскрикнув, выронила книгу и схватилась за край полки.
Книга полетела вниз, как камень, и с глухим звуком приземлилась прямо в руки Рида. Он вздрогнул, отложил ее в сторону и снова взялся за лестницу, чтобы Марина могла безопасно спуститься. Она одернула платье, которое в суматохе немного задралось.
Рид положил книгу на стол и открыл обложку. С первой страницы выпали две дохлые мухи.
– Ее, наверное, две тысячи лет никто не брал.
– «Хрестоматия» – литературная антология, что-то типа «Ридерз дайджест» античной литературы. Примерно в пятом веке до нашей эры ее собрал ученый по имени Прокл, о котором мы почти ничего не знаем.
Рид начал переворачивать страницы, и остальные увидели, что это не простая книга. Скорее, она походила на альбом для вырезок, целиком заполненный маленькими квадратиками отпечатанной бумаги, вырезанными ножницами из большого листа и приклеенными к чистым страницам. Те, которые уже отлетели, были прикреплены к своему месту липкой лентой. Кажется, работа тут закончена не была – многие вставки были вычеркнуты или исправлены от руки, или поверх них было написано что-то другое. Кое-где были добавлены отдельные предложения. На других вставках – целые абзацы. И все – на греческом.
– Это собрание сохранившихся отрывков. – Рид провел пальцем по странице.
– Вы имеете в виду – отрывков пергамента, папируса или на чем там писали?
Рид покачал головой:
– Не совсем и не всегда. Гораздо чаще это маленькие отрывки текста, который дошел до нас в виде цитат, употребленных в других работах, – тех, которые почти не претерпели изменений. Представьте творения Шекспира. Если бы у нас не было полных текстов его пьес, мы бы все равно смогли их восстановить, ну хоть частично, из работ исследователей, которые их цитировали. Некоторые цитаты перекрывают друг друга, значит, их можно соединить, для других отрывков можно вычислить их приблизительное положение в тексте, зная в общих чертах сюжет. Время и исторические события делают все, чтобы свести плоды трудов человека на нет, но сделать это нелегко. Следы человеческих усилий остаются, словно осколки керамики, закопанные в почву. Ну вот. – Его палец остановился на длинном отрывке, занимавшем почти целую страницу. – «Эфиопида», поэма Арктина Милетского.
– А мне показалось, вы говорили, что это какой-то Прокл, – сказал Мьюр.
– Прокл написал «Хрестоматию», – терпеливо пояснил Рид. – Но он всего лишь сделал выдержки из других авторов, в данном случае – из Арктина Милетского. Позднее некоторые писцы, которые переписывали «Илиаду», вставили отрывки из текста Прокла в качестве дополнительного материала.
– Ну надо же, какой живучий, – удивилась Марина. – Почти все равно что вирус, который переходит от одного носителя к другому до тех пор, пока не найдет самого стойкого.
– Мы не об этом, – отрезал Мьюр. – Что там написано?
– Надо бы заявить в полицию.
Грант посмотрел на Джексона. Они возвращались вниз, хрустя подошвами по опавшим веткам и желудям.
– Его братец украл эту штуку, так? Наверное, он и сам знает больше, чем говорит. Я себе это так представляю: мы сообщаем местным ребятам, и они его тащат в кутузку на допрос. Они, наверное, болваны, да нам-то какое дело? Может, они его слегка смягчат. Так или иначе, он окажется там, где нам нужно. – Джексон поймал недоверчивый взгляд Гранта. – Что такое? Я читал твое личное дело и знаю, чем ты занимался во время войны. Да и девица эта. Неужели все это правда? Нелегко, наверное, было.
– Лучше не обращаться в полицию, пока мы можем этого не делать, – твердо заявил Грант.
Он сердито потряс головой. Что-то тут не сходилось, но он не мог понять что. Словно заканчиваешь собирать головоломку – одного кусочка не хватает, а деталей в коробке уже не осталось. Джексон, оказывается, что-то говорил.
– Что?
– Я говорю, можно пригнать народ, пусть копают на холме. Мы ведь пытаемся найти вторую половину таблички, правильно? Если этот, со свиньями, заявляет, что они нашли только одну часть, наверное, вторая тут так и лежит. Так профессор говорит.
– Вторую часть. – Грант остановился. – Бельциг знал, в чем ценность таблички. Если он нашел только половину, почему не вернулся, чтобы поискать вторую?
Джексон, кажется, смутился:
– Почему?
Но Грант уже про него забыл. Он бросился назад, вверх по склону, продираясь через кусты не разбирая дороги. В спешке он забыл об осторожности. Нога соскользнула с незакрепленного камня, толкнув его вперед; Грант сбился с шага, замахал руками и почти восстановил равновесие, когда торчащий древесный корень нанес ему удар прямо в челюсть. Он перевернулся, пролетел через куст и приземлился лицом в грязь. Из-за жирного рыла на него в упор посмотрели свиные глазки. Потом свинья отвернулась и, укоризненно хрюкнув, снова занялась едой. Свинопас на другой стороне поляны вскочил на ноги:
– Забыл что?
Грант поднялся на ноги и отряхнулся. Его лицо было покрыто грязью, а ободранная ладонь кровоточила.
– Табличка, на которой надписи и рисунки. Вы одну нашли?
– Один, да.
– И ее украл твой брат.
– Да.
Грант сделал глубокий вдох, ощутив на языке вкус пыли:
– А скажи – табличка, когда вы ее нашли, была сломанная или целая? Один кусок?
Похоже было, что грека вопрос озадачил:
– Один. Мы нашли один.
– Да, но… – Грант расстегнул карман рубашки, вытащил фотографию Пембертона и вложил в руки недоумевающего грека. – Вы вот такую нашли?
Свинопас посмотрел на фотографию. Двойная выдержка сделала изображение нечетким, но очертания таблички просматривались довольно ясно.
– Ну?
Грек покачал головой:
– Мы один нашли. А это половина.
Рид в очередной раз поправил очки.
– Как вы знаете, и «Илиада», и «Одиссея» основаны на более древнем цикле историй о Троянской войне. Они повествуют об отдельных эпизодах – гневе Ахилла, возвращении Одиссея. Но после успеха Гомера другие честолюбивые поэты тоже решили попробовать свои таланты и описать Троянскую войну. Они особенно стремились заполнить оставленные Гомером пробелы, так, чтобы в конце концов полная история Трои – от похищения Елены до окончательного возвращения домой греческих победителей – могла быть отражена в эпической поэзии. Работа неблагодарная, потому, наверное, тексты и не сохранились. Никто не верит, что можно улучшить «Гамлета», если написать еще пять пьес по истории средневековой Дании. – Он посмотрел на Мьюра. – «Эфиопида» и есть то самое потерянное продолжение «Илиады». В нем описывается последняя битва Ахилла и его гибель. И… – Он провел пальцем по неровным строчкам греческих слов, шевеля губами. – И что происходит потом. Они выставляют тело Ахилла, и его мать, морская нимфа Фетида, приходит его оплакивать. Затем она забирает его тело с погребального костра и увозит на… Белый остров? – Палец, зависший над страницей, дрожал, но лицо сияло. – Да. На Белый остров.
Глава шестнадцатая
Глифада, Афины
В отеле они поужинали блюдами, которые подозрительно напоминали остатки вчерашнего ужина. Посетителей было больше, чем в первый раз, однако не настолько, чтобы владелец ресторана сдвинул потеснее столы, архипелагом редких островов раскинувшиеся в пустом море обеденного зала.
– Белый остров был этакой греческой Валгаллой, местом, где погибшие герои наслаждались радостями загробной жизни, – рассказывал Рид.
– А я думал, это Елисейские Поля, – заметил Грант.
Он был рад, что может продемонстрировать кое-какие классические познания, пусть и почерпнутые от девушки на Елисейских Полях сразу после освобождения Парижа. Теперь он ждал, когда Рид оценит его вклад. Но профессор нахмурился:
– Ну да. – Он ткнул вилкой в кусок мяса так резко, что зубья брякнули по тарелке. – Честно говоря, у греков были несколько неопределенные представления о загробной жизни. Наиболее распространенная версия, которая дошла до наших дней, – для мучения грешников существовал Аид, а Елисейские Поля, где вечная благодать, – это относительно поздний вариант. Может быть, тут не обошлось без обратного проецирования наших представлений об аде и рае. А Гомер, особенно в «Илиаде», ничего не говорит о жизни, которая могла бы ожидать людей после смерти. Бессмертие приходит как результат ваших подвигов при жизни и в награду за добытую славу. После вашей смерти остается лишь бледная тень, слабая копия того человека, которым вы были.
– Ну и при чем тут Белый остров? – спросил Мьюр.
Рид сдвинул брови:
– С космологической точки зрения это некая аномалия. Имеется еще несколько подобных идей: острова блаженных, описанные Пиндаром, похожие на островной вариант Елисейских Полей. Сад Гесперид, где растут дарующие жизнь золотые яблоки, тоже считался расположенным на острове на краю света, хотя, может, это несколько другое. Но географически всегда считалось, что Белый остров расположен где-то в Черном море.
– Почему там?
– С точки зрения греков, Земля представляла собой плоский диск, омываемый огромной космической рекой, текущей по кругу, – Океаном. Средиземное море было центральной осью этого мира. Проход через Гибралтар выводил вас в Океан на западе, выход через Босфор в Черное море выводил вас на восточной стороне. – Он подался вперед, наклонившись над своей тарелкой с супом и водя в ней ложкой. – Черное море лежало за пределами известных древним грекам земель. Это был край земли, ничья страна, где мир людей и миры богов проникали друг в друга. В общем, считалось, что там находится все, что нельзя найти в известном мире. – Его густые брови сдвинулись, когда он заметил выражение на лице Марины. – Вы не согласны?
– Черное море. – Она оглядела сидящих за столом, словно удивляясь, что они еще ее не поняли. – Вы разве не видите связи? Может быть, древние греки поместили туда Белый остров не из-за одного только географического удобства. Судя по всему, немалая часть странствий Одиссея проходила именно по Черному морю, хотя ему незачем было туда плыть. Оно совсем не по пути, если он возвращался домой.
– Может быть, просто в миф была включена более поздняя история.
– А что, если нет? Что, если Белый остров – это реальное место, затерянный храм или святилище погибших героев? Одиссей же зачем-то поплыл на восток, тогда как его дом, куда он так отчаянно стремился, расположен на западе. Может быть, он отправился туда, чтобы доставить доспехи Ахилла в храм на Белом острове.
Джексон поставил свое пиво и посмотрел на Марину:
– Простите, не понял: вы что, утверждаете, что Одиссей – реальный человек?
– Конечно нет, – ответил Мьюр. – Мы никуда не придем, если будем следовать за мифами и легендами. – Он повернулся к Риду. – Каковы были ваши успехи в переводе таблички – до того момента, как наша греческая сирена начала уводить вас с пути?
– Я набросал примерные очертания алфавита.
Рид развернул лист бумаги, почти полностью покрытый таблицей с загадочными знаками – чуть ли не сотней в общей сложности. Некоторые из них были соединены стрелками, другие были помечены знаками вопроса или снабжались обширными примечаниями, вписанными на полях рядом.
– Кое-какие знаки пока еще вызывают сомнение, но в любом случае это те, которые встречаются не так уж часто. – Рид посмотрел на Гранта. – У вас фотография Пембертона с собой?
Грант вытащил ее из кармана и передал по столу:
– Тут ничего не разобрать. Совсем нет резкости.
– Угу, – ответил Рид, не слушая его.
Мьюр закурил.
– Итак, алфавит у вас есть. Что теперь?
– А? – Рид так и не поднимал взгляд. – Понимаете, это не обязательно алфавит. В общих чертах, есть три способа представить язык на бумаге. Самый точный – алфавитный. Каждая буква представляет один звук языка. Таким образом можно записать практически все, что вам придет в голову сказать. Потрясающе мощный и легко приспосабливаемый инструмент, но с исторической точки зрения это относительно недавнее изобретение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37