— Я шепнул словечко на ухо святой Уинифред, — виновато покраснев, сказал Марк, словно он присвоил себе покровительницу, по праву принадлежавшую Кадфаэлю. — Я подумал, что мы, должно быть, совсем близко от нее, и мне показалось, учтивость велит известить ее о наших чаяниях и испросить ее благословения.
— Если мы его заслуживаем! — ответил Кадфаэль, правда, не сомневаясь, что такая кроткая и благоразумная святая снисходительно отнесется к такому мудрому простаку, как брат Марк.
— Да, действительно! А далеко ли отсюда, Кадфаэль, ее святой Колодец?
— Четырнадцать миль или около того, прямо на восток.
— Это правда, что он никогда не замерзает? Какой бы суровой ни была зима?
— Правда. Никто не видел, чтобы он затянулся льдом, в середине всегда пузырится.
— А Гвитерин, где ты поднял святую из могилы?
— Он находится на юго-западе от нас, довольно далеко, — сказал Кадфаэль, промолчав о том, что вернул святую в ее могилу. — Никогда не следует пытаться связывать ее имя с каким-то определенным местом, — осторожно посоветовал он Марку. — Она появится там, где ты ее призовешь, и внимательно выслушает твою просьбу.
— В этом я никогда не сомневался, — просто ответил Марк и упругим шагом бодро отправился собирать немногочисленные пожитки и седлать своего гнедого мерина с лоснившейся шерстью. Кадфаэль задержался на несколько минут, чтобы полюбоваться на веселую суету во дворе, а затем более степенно проследовал на конюшню. За стенами обители охрана Овейна и его придворные уже строились. Остались только бледные заплатки на зеленом дерне, где стояли шатры, но скоро и они зарастут свежей травой, и память о визите принца сотрется из памяти. А во дворе стоял разноголосый шум: свистели конюхи, цокали копыта, звенела упряжь, пронзительными голосами перекликались служанки. Пыль, поднявшаяся от этой суматохи, была ясно видна на солнце и казалась золотым туманом.
Компания, отправлявшаяся в путь, была так безмятежно настроена, словно ей предстояло собирать цветочки, — а надо сказать, ясное утро склоняло к столь приятному времяпрепровождению. Но когда начали садиться на коней, тучи внезапно сгустились: появилась Хелед, облаченная в дорожный плащ, спокойная и скромная, слева от нее шел каноник Мейрион с плотно сжатыми губами и насупленными бровями, а справа — каноник Морган, губы которого были столь же плотно сжаты, а брови сурово сдвинуты. Острый взгляд последнего, в котором читалось неодобрение, поочередно буравил то отца, то дочь. Несмотря на все эти предосторожности, в последний момент Блери ап Рис вклинился между канониками и сильными руками поднял девушку в седло с изысканной учтивостью, переходящей в наглость. И, что еще хуже, Хелед приняла эту услугу, благосклонно кивнув и сдержанно улыбнувшись, причем улыбка се была и укоризненной, и озорной одновременно. Оба столь безукоризненно соблюдали приличия, что было бы глупо выговаривать им за поведение. Каноники промолчали, но еще больше помрачнели, а брови их еще больше нахмурились.
И это маленькое происшествие было не единственной тучей на ясном майском небе, так как Кюхелин, со сдвинутыми бровями появившийся в воротах, тоже был мрачен. Сидя верхом, он обвел всю компанию пристальным взглядом, пока не остановился на Блери, и уже не спускал с него глаз, погрузившись в раздумья. Этот человек с долгой памятью и бурными страстями внимательно изучал врага. Кадфаэлю, наблюдавшему за немой сценой, подумалось, что кортеж принца прихватил с собой в дорогу тяжкий груз злой воли и обид.
Епископ спустился во двор, чтобы попрощаться со своими знатными гостями. Первая встреча прошла довольно гладко, если учесть, какую напряженную атмосферу создало появление в зале посланника Кадваладра. Епископ был не настолько бесчувственным, чтобы не ощутить этого, и теперь, когда все закончилось благополучно, он с облегчением вздохнул. «Другое дело, достаточно ли в нем смирения, чтобы понять, что все обошлось благодаря выдержке принца?», — продолжал размышлять Кадфаэль. Бок о бок с Жильбером шел Овейн, за ним — Хайвел. При появлении принца ожил весь нарядный кортеж, и, когда их повелитель вскочил в седло, все последовали его примеру. «Высоковато для меня, да, Хью? — мысленно произнес Кадфаэль, взбираясь на чалую лошадь с легкостью, которая возвысила его в собственных глазах. — Я покажу тебе, что вовсе не утратил страсть к путешествиям и не забыл, чему научился на Востоке, когда тебя еще и на свете не было».
Они выехали через широко раскрытые ворота и направились на запад. Впереди виднелась непокрытая голова принца, светлые волосы которого блестели на солнце. Епископ со своими приближенными стояли, глядя им вслед, довольные, что дипломатическая встреча успешно завершена. Над отъезжавшими гостями нависла тень угроз, произнесенных накануне вечером, но если епископ Жильбер и верил в них, его эти угрозы уже не касались.
Когда кавалькада выехала из ворот на зеленую тропинку, офицеры Овейна из лагеря присоединились к ней, выстроившись с обоих флангов. Кадфаэль с интересом, но без всякого удивления заметил, что среди них находились лучники, причем двое из них заняли позицию за спиной у Блери. Поскольку гость был весьма сообразителен, он также заметил лучников, но явно не возражал против их присутствия. На протяжении первой мили он, ничуть не обескураженный, пару раз подъезжал то к канонику Мейриону, чтобы вежливо обратиться к нему, то к Хайвелу аб Овейну, с которым обменялся любезностями. Но пробраться сквозь ряды охраны Блери не пытался. Если они считают его пленником — что ж, он не против и вовсе не собирается бежать. Он бросил взгляд налево и направо, чтобы убедиться, насколько четко выполняются негласные указания принца, и, судя по всему, остался доволен.
Все это представляло немалый интерес для пытливого ума, даже если пока что было трудно уловить суть происходившего. «Что же, нужно запомнить то, что покажется странным в этом путешествии, и придет время, когда все прояснится. А сейчас рядом едет Марк, безмолвный и счастливый, перед нами лежит дорога на запад, и в голове кавалькады золотом сверкают на солнце волосы Овейна. Что еще нужно человеку в чудесное майское утро?»
Они не свернули на север, к морю, как ожидал Марк, а направились прямо на запад по пологим холмам и защищенным от ветра долинам. Всадники ехали по зеленым тропинкам, порой едва видным, но неуклонно прямым, то поднимавшимся в гору, то спускавшимся с нее.
— Это старая, старая дорога, — сказал Кадфаэль. — Она берет начало у Честера и идет прямо к верховью возле Конви, где, как говорят, когда-то был форт вроде Честера. При отливе там можно перейти реку вброд, если хорошо знаешь дно, а когда прилив, лодки могут обойти это место.
— А когда мы переправимся через реку? — спросил с сияющим лицом Марк, жадно слушавший Кадфаэля.
— Потом мы будем карабкаться в гору. Если мы посмотрим отсюда на запад, может показаться, будто там нет пути, но тропинка ведет по горам и спускается прямо к морю. Ты когда-нибудь видел море?
— Нет. Как я мог его увидеть? До того как я попал к епископу, я ни разу не выезжал из графства. Я не отъезжал даже на десять миль от того места, где родился. — Теперь он напряженно всматривался вдаль, с восторгом ловя новые впечатления. — Должно быть, море — великое чудо, — сказал Марк, едва дыша.
— Добрый друг и злой враг, — веско произнес Кадфаэль, предаваясь воспоминаниям. — Уважай его, и оно будет к тебе благосклонно, но никогда не позволяй себе вольностей.
Принц ехал ровным шагом, который легко было выдерживать милю за милей в этой холмистой местности, поросшей свежей буйной растительностью. Всадники проезжали мимо деревушек, расположившихся в долинах, — несколько домиков и церковь, притулившиеся друг к другу, а вокруг — возделанные поля, походившие на гобелен. Попадались и одинокие хутора свободных землевладельцев, разбросанные там и сям, а среди них — не менее одинокая приходская церковь.
— Эти люди живут в одиночку, — сказал Марк, несколько удивленный.
— Это свободнорожденные люди клана. Они владеют своей землей, но не могут распоряжаться ею как им заблагорассудится — земля передается внутри семьи согласно строгим законам наследования. Деревни, где живут вилланы, вместе обрабатывают землю и вместе платят общинные налоги, хотя у каждого человека свой собственный дом, скот и надел. Мы следим за тем, чтобы земля распределялась по справедливости. Как только сыновья подрастают, они получают свой надел при следующем дележе.
— Значит, здесь никто не может наследовать землю, — резонно заключил Марк.
— Никто, кроме самого младшего сына — он наследует отцовский надел и дом. А его старшие братья к тому времени, как он подрастет, уже женятся и выстраивают свой собственный дом. — Кадфаэлю, а также, очевидно, и Марку казалось, что это справедливое, если и не совсем совершенное средство, гарантирующее, чтобы у каждого было жилище, работа и равное участие в доходах от земли.
— А ты? — спросил Марк. — Тут твой дом?
— Это и так, и не так, — ответил Кадфаэль, с некоторым удивлением думая о своих корнях. — Да, я родился в точно такой же деревне вилланов, а в четырнадцать лет получил свой надел. И поверишь ли — он не был мне нужен! Добрая валлийская земля, а я ничего к ней не чувствовал. Когда торговец шерстью из Шрусбери расположился ко мне и предложил работу, которая позволила бы увидеть хотя бы маленький кусочек нашего мира, я устремился в эту открытую дверь, не посчитав нужным упустить такую возможность. У меня был младший брат, готовый всю жизнь просидеть на одном клочке земли. А я устремился вдаль, и дорога привела меня в неведомые края. Я объездил полмира, прежде чем понял вот что: жизнь идет не по прямой линии, парень, а по кругу. Первую половину жизни мы стремимся убежать на край земли от дома, родных и покоя, а вторая половина окольными, но верными путями приводит нас обратно — туда, откуда мы начинали. Итак, я заканчиваю жизнь, привязанный обетом к тесному мирку, и мне редко выпадает случай выбраться из аббатства и съездить куда-нибудь. Я тружусь на маленьком клочке земли, и окружает меня ближайшая родня. И я доволен, — заключил брат Кадфаэль, удовлетворенно вздохнув.
Еще не наступил полдень, когда они перебрались через гребень высокой горы, и перед ними открылась долина Конви, а вдали, за зелеными пологими холмами, высились огромные бастионы Эрайри, и сверкавшие стальные пики вырисовывались на фоне бледно-голубого неба. Река, походившая на серебряную ленту, причудливо извивалась, пробираясь через илистые отмели на север, к морю. Сейчас был отлив, так что реку было легко перейти вброд. Дальше, как и предупреждал Кадфаэль, путь лежал в гору.
Первые несколько миль дорога была легкой, зеленой и солнечной, но затем она круто пошла вверх, соседствуя с горной речушкой. Наконец деревья остались позади, и путники очутились в краю вересковых пустошей, голом и открытом. Этой почвы не касался плуг, и здесь было пустынно — лишь внезапный порыв ветра шелестел в низких кустарниках, да взмывала ввысь птица, вспугнутая ехавшими впереди всадниками, да высоко в небе висели неподвижные ястребы. И все-таки даже в этой глухой, но прекрасной местности проходила дорога, выложенная камнями и поросшая грубой травой. Обходя заболоченные места и минуя лужи с коричневой торфяной водой, она шла прямо по скалистой стене, показавшейся брату Марку совершенно неприступной. В тех местах, где твердая скала выходила на поверхность, она становилась частью дороги, которую не надо было выкладывать камнями, и эта дорога неуклонно вела вперед.
— Это создали гиганты, — с благоговением произнес Марк.
— Это создали люди, — возразил Кадфаэль.
Дорога была достаточно широкой, чтобы по ней могла пройти колонна по шесть человек в ряд, но здесь помещалось не более трех всадников. Лучники Овейна, хорошо знавшие местность, отступили, оставляя мощеную дорогу для отряда. «Да, — подумал Кадфаэль, — эта дорога проложена не для приятных прогулок и соколиной охоты, а для перемещения множества людей из одной твердыни в другую с наибольшей скоростью». Дорога шла прямо, отклоняясь только там, где невозможно было пройти, и, обойдя препятствие, сразу же выпрямлялась вновь.
— Но мы не сможем пройти по этой отвесной стене, — изумился Марк, глядя на неприступные горы.
— Нет, там будет проход возле ущелья Бвлч и Ддеуфаэн. Мы переберемся через холмы, проедем еще три-четыре мили на этой высоте, а затем начнем спускаться.
— К морю?
— К морю, — ответил Кадфаэль.
Они подъехали к первому спуску, перед ними открылась защищенная от ветра деревьями и кустарником долина, в самом сердце которой весело журчал ручей. Вместе с отрядом он спускался с горы прямо к побережью. Теперь далеко позади остались речушки, которые текли на восток, к Конви, — здесь бурные горные ручьи сверкающими брызгами стремились прямо к морю. Вниз вела тропинка, проложенная у самого края расщелины, поросшей деревьями. Спуск постепенно становился все более пологим, ручей отклонился в сторону от тропинки, и внезапно перед всадниками открылось море.
Прямо под ними среди пестревших полей была деревушка, за ней — узкая полоска луга, переходившая в соленые отмели и гальку, а дальше — широкий морской простор. Там, вдали, в ясном полуденном свете отчетливо вырисовывалось побережье Англси, простиравшееся на север и оканчивавшееся крошечным островком Инис Ланог. У берега мелководье отливало бледным золотом с аквамарином, и лишь вдали, за песчаными дюнами Лаван Сэндз, темнела зеленовато-синяя вода глубокого канала. При виде этого чуда, о котором он грезил весь день, Марк придержал лошадь. Щеки его разгорелись, глаза сияли, и он все смотрел вдаль, зачарованный красотой и многообразием мира.
Случайно повернув голову, Кадфаэль заметил, что кто-то еще в ту же секунду осадил лошадь, вероятно, также в экстазе от открывшегося взору зрелища. Это была Хелед, ехавшая между двумя стерегущими ее канониками. Она тоже неотрывно смотрела вдаль, но взгляд ее был устремлен на далекий берег Англси, губы сурово сжаты, а выражение лица загадочно. Она смотрела на родной край своего жениха — человека, о котором слышала только хорошее. Она думала о свадьбе, неумолимо надвигавшейся на нее, и в лице ее читалось такое недоумение, грусть, обида и такое упорное неприятие своей судьбы, что Кадфаэль подивился, как это никто ничего не замечает.
Затем так же неожиданно Хелед встряхнула повод и, пустив лошадь рысью, помчалась вниз, оставив позади эскорт в черных рясах. Девушка хотела хоть на несколько минут избавиться от своего сопровождения, подняв маленькое восстание.
Наблюдая, как она врезалась в ряды кортежа принца, Кадфаэль не заподозрил Хелед в намерении подъехать поближе к Блери. Тот просто случайно попался ей на пути. Еще минута — и девушка проехала бы мимо. Однако Блери намеренно схватил уздечку ее лошади и, приглашая ехать рядом, улыбнулся уверенно, как близкий знакомый. Был миг, понял Кадфаэль, когда Хелед чуть не стряхнула его руку, презрительно скривив губы, — ничего, кроме снисходительной насмешки, Блери у нее не вызывал. Затем из упрямства она улыбнулась ему и поехала рядом, не торопясь освободиться от его сильной руки. Они ехали бок о бок в полном согласии, ведя непринужденный разговор. Глядя на их спины, Кадфаэль понял, что для обоих это всего лишь продолжение вчерашней игры. Однако, когда он осторожно обернулся, чтобы посмотреть, какое впечатление сей эпизод произвел на двух каноников из святого Асафа, стало совершенно ясно, что они воспринимают все иначе. Насупленные брови и сурово поджатые губы Мейриона таили угрозу для Хелед и Блери ап Риса, и Кадфаэль прекрасно понимал, что означает зловещая невозмутимость Моргана.
Ну что ж! Еще два дня, и все будет закончено. Они прибудут в Бангор, жених пересечет пролив, чтобы их встретить, и Хелед увезут на это побережье, окутанное голубым туманом, за Лаван Сэндз, сверкающие бледной позолотой и ледяным блеском. И тогда каноник Мейрион наконец-то сможет спокойно вздохнуть.
Они спустились к кромке соленых отмелей и повернули на запад. Справа от них было мелководье, зыбь которого отражала солнечный свет, а слева — зеленые поля и рощи, террасами поднимавшиеся по холмам. Пару раз они переправлялись через небольшие ручейки, стремившиеся к морю. Примерно час спустя показался высокий частокол, выстроенный вокруг королевских владений Овейна в Эбере. Привратники и стража у ворот завидели приближавшихся всадников и оповестили тех, кто находился внутри.
Из всех домов и служб, располагавшихся в маноре Овейна, высыпали люди. Кто-то бежал из конюшен, кто-то — из оружейной мастерской, покоев принца, зданий для гостей — тут были и домочадцы, и челядь, все торопились приветствовать принца и его гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26