Покинув шесть дней назад Гранаду, они все время ехали по выжженной земле, вытоптанным полям, мимо разграбленных и разрушенных амбаров, сожженных стогов и скирд. Уже дважды они оказались свидетелями стычек, чудом избежав внимания войск обеих враждующих сторон. Потому что — и в этом-то и таилась двойная опасность, — если это не мусульманские рейды угоняли скот вместе с пастухами, то тем же самым занимались христиане.Заброшенные огороды сменились пересеченной местностью, где росли то карликовые дубы, то дикие яблони. Всадники миновали оливковые рощи еще в цвету, с вкраплениями красноватых пятен. В эту годину испытаний земля Андалусии напоминала тело женщины: то расцветшее, полное жизни, то скорчившееся в смерти и все равно обладающее способностью рожать.Всадники только что въехали в южную часть долины Гвадалквивира. Здесь царила более мирная атмосфера. За исключением обоза с пшеницей и ячменем, возвращавшегося после бог весть какого удачного набега, большая часть встречных относилась к тем, кого обычно можно было увидеть на дорогах Полуострова: бродячие торговцы, повозки с шерстью и вином, купцы, пастухи, перегоняющие стада, гонцы, перевозящие донесения, и редкие монахи ордена Милосердия, собирающие средства для выкупа пленных.Шахир ибн Сарраг, в льняном бурнусе и алой шерстяной чалме на голове, исходя потом, скакал впереди на гнедом жеребце. За ним, отстав на несколько шагов, ехал Эзра, прямой как жердь, словно безразличный к усталости и палящему солнцу. По одному лишь ему известным причинам он замаскировался: в обычной дорожной одежде, в черной шляпе с прямыми полями, грубых башмаках он мог легко сойти за крестьянина из Месты.— Ну как, Сарраг, держитесь?— Заботьтесь о себе, ребе. Я же под защитой Аллаха. — И араб тут же без перехода заявил: — С самого нашего отъезда меня тревожит одна мысль. Мы расшифровали главное в первом Чертоге. Но остаются эти любопытные цитаты насчет ада и демонов.Самуэль беспечно сощурился:— Я о них тоже не забыл. Но кто знает? Возможно, в Уэльве мы найдем объяснение.— Или ад… — Шейх указал прямо перед ними, на обочину дороги: — Постоялый двор. До Севильи еще часа четыре езды. Предлагаю остановиться тут и подождать, пока жара не станет более терпимой.Они пришпорили коней, переходя в галоп, и через несколько минут остановились перед покосившимся домиком из белой глины, весьма малопривлекательным с виду.Они поставили лошадей в некое подобие конюшни.Ибн Сарраг углядел мальчишку-конюха, обихаживавшего мула.— Мальчик! Займись нашими конями. Паренек поспешил выполнить приказание.В зале воняло жженым маслом. Ибн Сарраг с Эзрой обменялись обреченными взглядами и уселись за первый попавшийся стол.— Что желаете? — спросил араб.— Ну и вопрос! — пробормотал Эзра. — Вы же отлично знаете, что здесь можно получить лишь два блюда: корку черного хлеба и… заоблачный счет.— Признайте, Эзра, в плане еды — вы настоящий зануда!Не дожидаясь ответной реплики раввина, Сарраг окликнул хозяина, который немедленно предстал перед ними: брюхо вперед, усы сальные.— Добрый день…— Мы хотим поесть, — бросил ибн Сарраг.— Омлет, гарбансос, яичница с салом и, как всегда по пятницам, треска.— Значит, артишоки с лапшой.— Гарбансос. А вам, сеньор?— Омлет. Но мне бы хотелось проверить качество яиц.Хозяин изумленно уставился на него:— Качество яиц? Но они свежайшие! Безукоризненные!— Не сомневаюсь. И все же мне бы хотелось убедиться. Ибн Сарраг под столом пнул Самуэля в голень.— Прекратите ломать комедию, — сквозь зубы прошипел он.Раввин испепелил его убийственным взглядом и продолжил беседу:— Треска свежая?— Сеньор, — начал терять терпение хозяин, — я же вам сказал: здесь все отличного качества.— Ну, тогда треска.— Если вы хотите пить, то у меня есть бочонок хереса.— Нет, вина не надо. А вот кувшин воды вполне нас устроит.Хозяин, поклонившись, направился на кухню.— Эзра, — рявкнул араб, — когда вы наконец прекратите ваше кривляние?! Будто специально желаете привлечь внимание к тому, что вы иудей!— Не понимаю, почему мое желание проверить качество яиц так вывело вас из себя!— Ну, видите: я был прав, назвав вас давеча занудой! Со дня нашего отъезда из Гранады задача накормить вас сродни подвигу! Будто одной поездки по охваченной войной стране недостаточно! Он начал загибать пальцы. — Вам предлагают омлет — вы не желаете. Почему? Из боязни, что в одном из яиц, из которых его приготовят, окажется микроскопическая капелька крови! Вам предлагают мясо, вы снова отказываетесь. Нужно, чтобы животное забил традиционный мясник, этот ваш шо'эт, да еще и с соблюдением всех сложных правил…— Вы закончили?— Нет! Да и не какое ни попадя животное! Почему? Да из-за формы копыта и вопроса, жвачная ли это скотина или нет. Свинья не годится, потому что хоть она и парнокопытная, но не жвачное. Лошадь…— Дорогой мой, насчет свинины должен напомнить вам, что вы от меня недалеко ушли.— Верно. Но наряду с алкоголем это единственное для меня табу. Тогда как у вас даже посуда может привести к греху. Вам нужна отдельная посуда для мяса, другая для молочных продуктов. Вы…— Нет, ну надо же… Это просто поразительно! — Эзра нацелил палец на ибн Саррага. — А если я, в свою очередь, напомню вам, что, когда вы мочитесь, вам запрещено держать член правой рукой? Что запрещено облегчаться лицом к Мекке или повернувшись к ней спиной, а лишь лицом на восток или на запад! Если я также напомню вам, что, чтобы подтереть задницу в пустыне, вам должно использовать лишь нечетное количество камней? — Эзра перевел дух и твердо закончил: — Шейх ибн Сарраг, либо вы прекратите ваши глупые нападки, либо я брошу вас тут и продолжу путь в одиночестве!Араб возвел очи горе.— За что, о Аллах? За что ты связал мою судьбу с судьбой этого типа?Они забились каждый в свой угол, ограничившись наблюдением за окружающим.Сидевшие здесь персонажи некоторым образом отражали Испанию нынешнего 1487 года. Глаза ибн Саррага остановились на идальго в тесном колете с воротником из белого гофрированного накрахмаленного полотна, отчего казалось, будто его голова лежит на кружевном подносе. Плащ выглядел несколько поношенным, а перья и ленты, украшавшие шляпу, были потрепанными. Араб спросил себя, является ли этот человек идальго по крови? Чистокровный и благородный по определению или стал идальго через женитьбу на богатой женщине и получил статус лишь благодаря тому, что породил… семерых сыновей. Но кем бы он ни был, его судьба была незавидной: идальго в отличие от грандов не владеют обширными землями и многочисленными вассалами. Высокие посты и назначения не про него. И, что еще более печально, он не участвует в дворцовых интригах. Единственное его достояние — это слава, унаследованная от предков, некогда сражавшихся за веру. К сожалению, на земле Испании остается все меньше и меньше мавров, и слава становится редкостью.
За соседним столом вырисовывался, как на художественном полотне, силуэт кабальеро с мечом в ножнах. Потертые шоссы, рубашка с накрахмаленным воротом. Было в его позе что-то унылое.Чуть дальше расположилась пара гитан. Бродяги, вечно создающие проблемы лжецы и жулики.Сидевшие в глубине зала члены Святой Германдады являли собой воплощение суровости. Эта армия ополченцев, в прошлом несколько раз распадавшаяся и возрождавшаяся, в правление Изабеллы и Фердинанда наконец обрела свою цель. Ее миссией было установление закона и порядка в провинциях. Виновных они карали сразу, на месте, мгновенно и показательно. Человека, укравшего более чем на пять тысяч мараведи, приговаривали к отсечению ступни. Преступников другого толка казнили на месте, привязав к первому попавшемуся дереву и расстреляв стрелами. Некоторые считали это меньшим злом, потому что до появления «Святого братства» в стране царило беззаконие, никто не мог чувствовать себя в безопасности. Воры спокойно крали все, что им заблагорассудится, бандиты сжигали дома, урожай, убивали людей, и казалось, что правосудие совершенно не способно найти или покарать преступников. И тогда…Шейх наклонился, чтобы получше рассмотреть последнего из присутствующих в зале: монаха. Может, это обман зрения? Ему показалось, что на выбритой тонзуре монаха он увидел отражение той Испании, о которой Изабелла с Фердинандом мечтали с тех самых пор, как воцарились на Полуострове. Испании единой, святой, католической и папистской. Испании, мечтающей о будущей свободе, о том, чтобы больше никогда никто не вспоминал слово «мосараб», обозначавшее живущего на мусульманской территории христианина, потому что Гранада вскоре падет, и не останется на Полуострове мусульманских земель; и больше никогда не прозвучало слово «мудехар», обозначающее мусульманина, проживающего на христианских землях, потому что Гранада вскоре падет, и не останется мусульман. Времена Альфонсо VII, провозгласившего себя «императором трех религий», миновали окончательно и бесповоротно. Завтра оливковое дерево будет походить на пальму, гибискус — на лимонное дерево, смешаются все запахи и ароматы, и отныне и впредь останется лишь один.Глаза ибн Саррага обратились к Эзре. Тот сидел с мрачным видом. Судя по всему, мысли раввина шли тем же путем.Шейх продолжил вслух свои размышления:— Вы знаете легенду о вратах Юсуфа в Гранаде?— Что-то такое слышал, но, честно говоря, уже не помню.— Это одни из ворот, ведущих к Альгамбре. Их воздвигли более века назад по приказу правившего тогда султана Юсуфа Абу эль Хаггага. Два символа указывают верующим на эти врата.— Говоря «верующим», полагаю, вы имеете в виду мусульман? — уточнил Эзра.— Разумеется. — Шейх невозмутимо продолжил: — На внешнем своде врат вырезана ладонь с вытянутыми, но не растопыренными пальцами. На внутреннем — ключ. Вам, конечно, известно, что рука там вырезана, как и повсюду у арабов, чтобы отвратить зло. А ключ символизирует первую суру, Аль Фатиха, Открывающую. Эти толкования были слишком простыми или, наоборот, сложными для жителей Гранады, давшим им другое объяснение: «Когда рука возьмет ключ, Гранада падет». Не знаю, как вы относитесь к суевериям, но после последнего землетрясения рука сдвинулась к ключу… Ее от него отделяет расстояние не больше пальца.Раввин нахмурился:— Представьте себе, что я суеверен…— Как бы то ни было, битва неравная. С одной стороны — жесткая организация и железная политическая воля, представленные Изабеллой и Фердинандом, а с другой — крошечный эмират, овеянный очарованием прошлого, порою склонный к героизму, но все больше и больше оторванный от внешнего мира. Год, два, пять лет… Не знаю, когда наступит конец, но однажды мы скажем, что Аль-Андалус некогда была…— Лично меня интересует судьба живущих на Полуострове арабов. Арабов — и нас, евреев.Ибн Сарраг грустно улыбнулся:— Наверное, уедут… если только не станут добрыми христианами.Появление хозяина положило конец беседе.— Вот, сеньоры… Гарбансос и рыба. И кувшин свежей воды.Раввин с шейхом кивком поблагодарили, но оба понимали, что потеряли всякий аппетит.
Им казалось, что у них хватит сил добраться до Севильи засветло, но возраст, недостаток опыта и жгучее солнце, в конечном счете, взяли свое. Наступив на горло собственной гордости, ибн Сарраг первым признал поражение.Они разожгли костер под усыпанным звездами небом и рухнули в траву, совершенно измотанные и разбитые.— Мне очень жаль, ребе… Но даже если бы до сапфировой Скрижали оставалось лишь одно лье, я все равно не способен сделать ни шагу.— Не переживайте, Сарраг. Если бы до Скрижали оставался лишь шаг, я не способен и руки протянуть. Что вы хотите, нужно уметь смиряться и осознавать, что мы уже не юнцы. — Заложив руки за голову, Эзра продолжил, словно говоря сам с собой. — На самом деле… Это тело, которым мы обладаем… какая обуза! Хотелось бы надеяться, что в день, когда мы все воскреснем, мы окажемся избавленными от внутренностей, этих дурацких кишок и вереницы болячек, с ними связанных. В день воскрешения… — повторил Эзра. — Иншалла, как говорят у вас.Сарраг привстал, несколько удивленный равнодушным тоном раввина.— Наверное, я ошибаюсь, но мне показалось, что вы не очень-то в это верите.— Верю, мой друг, верю всей душой. То, что вы услышали в моем тоне, это вовсе не сомнение, а тоска. Я молю Адонаи, чтобы этот день наступил. Поскорее. Завтра.Грудь ибн Саррага вздрогнула от смеха.— По-моему, вы очень торопитесь.— Вы правы. Так и есть. — Приподнявшись на локте, раввин заговорил с неожиданным жаром: — Люди — безумцы. Они больны. В тот самый миг, как они выходят из детства, ими овладевает безумие. Они начинают жестикулировать, сотрясать воздух, гоняться за облаками, в безумии своем надеясь их поймать. Они становятся похожими на курильщиков опия. — Он снова упал на спину, повторив: — Люди — безумцы.— А мы, ребе Эзра, вам не кажется, что мы с вами тоже такие же безумцы? Глядите: что мы тут с вами делаем посреди ночи в каком-то затерянном уголке Андалусии? Разве это не безумие чистой воды? Ринуться в неизвестность, поверив нескольким страничкам, завещанным другом. Потому что этот самый друг нас убедил, что обнаружил говорящую табличку! Апофеоз иррациональности! Какой-то камень, обладающий божественным посланием, о котором нам ничего не известно. И к тому же мы не знаем, не был ли наш дорогой друг жертвой галлюцинации. Это, по-вашему, разумно, ребе?— Шейх ибн Сарраг, вы говорили об иррациональном. Со времен Птолемея, и задолго до него, ученые пытаются объяснить устройство мира. Они жизни потратили на это и умерли, так и не найдя ответа. О, конечно, на протяжении всей истории рождалось множество теорий, но никакой уверенности. Одни предположения. Следовательно, если руководствоваться вашими доводами, то я должен прийти к следующему выводу: поскольку объяснения нет, то все на свете бессмысленно, иллюзорно. Тогда мир, природа, жизнь, небо, времена года, способность любить — все это не имеет смысла, потому что необъяснимо. И, тем не менее, мы с вами вполне живые. Земля существует, и мы существуем. И где же иррациональное? Где начинается, где заканчивается? И в чем наш поиск более бессмыслен, чем элементарный факт существования? Если вы соглашаетесь жить, то одновременно соглашаетесь и сыграть партию в шахматы, где пешки — миражи, эмоции, скрытые движения. В реальности, если не в нашем воображении.— Или воображении другого. Того, кто выше нас…— Высшей сущности. В воображении…— Аллаха?— Яхве.Порыв ветра взметнул листву.— Тогда вернемся к рациональному, — произнес ибн Сарраг, словно желая нарушить мечтательную атмосферу, в которую погрузилась их беседа. — Приехав в Уэльву, как мы найдем то место моления?— Сперва найдем холм.— Легко сказать. А если вокруг города несколько холмов?— Если и так, то я сильно сомневаюсь, что на вершине каждого построено культовое сооружение. На этом… — Эзра повернулся на бок, спиной к шейху, — спокойной ночи, Сарраг. Завтра будет новый день.Араб не ответил. Некоторое время он смотрел на звезды над головой, а потом закрыл глаза.
— Встать!Сарраг не успел отбросить шерстяное одеяло, под которым спал, как получил в живот удар ногой и вскрикнул от боли.С лежавшим рядом раввином — чей преклонный возраст, должно быть, все же вызывал некоторое уважение — обошлись более милосердно. Его тоже заставили встать, но без грубости.Вокруг шейха с раввином стояли двадцать вооруженных мужчин. Ни Эзра, ни шейх не слышали, как они подошли. Судя по одежде, не было никаких сомнений, что это арабы.— Что вы тут делаете? — рявкнул один из них, с манерами вожака.Шейх взял себя в руки и гордо вскинул голову:— Не знаю, кто ты такой, но у тебя совершенно явно отсутствует понятие чести! Разве так должен вести себя араб со своим братом?В ответ тот хлестко ударил шейха по лицу.— Сын собаки! Как ты посмел? — Выхватив из ножен кинжал, он поднес его к шее ибн Саррага. — Узри свою смерть!— Перестаньте! — вмешался Эзра. — Вы не имеете права!— Ты едва на ногах стоишь, старик. Так что дыши ровнее тот срок, что тебе осталось жить.— У вас нет никакой причины так поступать. Мы ни в чем не виноваты.Клинок коснулся щеки раввина. Тот и глазом не моргнул.— Пустая болтовня. Лучше объясните-ка мне, что вы тут делаете и куда направляетесь.Эзра решил ответить:— Мы едем в Уэльву.— В Уэльву. Зачем?— Из любви к путешествиям, — с иронией пояснил ибн Сарраг.— Из любви к путешествиям… — повторил вояка. — Ну конечно. И откуда вы?— Из Гранады.— Значит, вы уже какое-то время едете по этой местности.— Верно.— Без особой цели?— Мы же вам только что сказали, — нетерпеливо проговорил Эзра, — что едем в Уэльву.— Да, но не сказали зачем. Вы торговцы?— Нет, — ответил ибн Сарраг. — Мы просто путешественники.Вояка ткнул пальцем в черную шляпу и башмаки Эзры.— Ты одет, как крестьянин из Месты.— Да, — чуть поколебавшись, ответил раввин, — я оттуда и есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
За соседним столом вырисовывался, как на художественном полотне, силуэт кабальеро с мечом в ножнах. Потертые шоссы, рубашка с накрахмаленным воротом. Было в его позе что-то унылое.Чуть дальше расположилась пара гитан. Бродяги, вечно создающие проблемы лжецы и жулики.Сидевшие в глубине зала члены Святой Германдады являли собой воплощение суровости. Эта армия ополченцев, в прошлом несколько раз распадавшаяся и возрождавшаяся, в правление Изабеллы и Фердинанда наконец обрела свою цель. Ее миссией было установление закона и порядка в провинциях. Виновных они карали сразу, на месте, мгновенно и показательно. Человека, укравшего более чем на пять тысяч мараведи, приговаривали к отсечению ступни. Преступников другого толка казнили на месте, привязав к первому попавшемуся дереву и расстреляв стрелами. Некоторые считали это меньшим злом, потому что до появления «Святого братства» в стране царило беззаконие, никто не мог чувствовать себя в безопасности. Воры спокойно крали все, что им заблагорассудится, бандиты сжигали дома, урожай, убивали людей, и казалось, что правосудие совершенно не способно найти или покарать преступников. И тогда…Шейх наклонился, чтобы получше рассмотреть последнего из присутствующих в зале: монаха. Может, это обман зрения? Ему показалось, что на выбритой тонзуре монаха он увидел отражение той Испании, о которой Изабелла с Фердинандом мечтали с тех самых пор, как воцарились на Полуострове. Испании единой, святой, католической и папистской. Испании, мечтающей о будущей свободе, о том, чтобы больше никогда никто не вспоминал слово «мосараб», обозначавшее живущего на мусульманской территории христианина, потому что Гранада вскоре падет, и не останется на Полуострове мусульманских земель; и больше никогда не прозвучало слово «мудехар», обозначающее мусульманина, проживающего на христианских землях, потому что Гранада вскоре падет, и не останется мусульман. Времена Альфонсо VII, провозгласившего себя «императором трех религий», миновали окончательно и бесповоротно. Завтра оливковое дерево будет походить на пальму, гибискус — на лимонное дерево, смешаются все запахи и ароматы, и отныне и впредь останется лишь один.Глаза ибн Саррага обратились к Эзре. Тот сидел с мрачным видом. Судя по всему, мысли раввина шли тем же путем.Шейх продолжил вслух свои размышления:— Вы знаете легенду о вратах Юсуфа в Гранаде?— Что-то такое слышал, но, честно говоря, уже не помню.— Это одни из ворот, ведущих к Альгамбре. Их воздвигли более века назад по приказу правившего тогда султана Юсуфа Абу эль Хаггага. Два символа указывают верующим на эти врата.— Говоря «верующим», полагаю, вы имеете в виду мусульман? — уточнил Эзра.— Разумеется. — Шейх невозмутимо продолжил: — На внешнем своде врат вырезана ладонь с вытянутыми, но не растопыренными пальцами. На внутреннем — ключ. Вам, конечно, известно, что рука там вырезана, как и повсюду у арабов, чтобы отвратить зло. А ключ символизирует первую суру, Аль Фатиха, Открывающую. Эти толкования были слишком простыми или, наоборот, сложными для жителей Гранады, давшим им другое объяснение: «Когда рука возьмет ключ, Гранада падет». Не знаю, как вы относитесь к суевериям, но после последнего землетрясения рука сдвинулась к ключу… Ее от него отделяет расстояние не больше пальца.Раввин нахмурился:— Представьте себе, что я суеверен…— Как бы то ни было, битва неравная. С одной стороны — жесткая организация и железная политическая воля, представленные Изабеллой и Фердинандом, а с другой — крошечный эмират, овеянный очарованием прошлого, порою склонный к героизму, но все больше и больше оторванный от внешнего мира. Год, два, пять лет… Не знаю, когда наступит конец, но однажды мы скажем, что Аль-Андалус некогда была…— Лично меня интересует судьба живущих на Полуострове арабов. Арабов — и нас, евреев.Ибн Сарраг грустно улыбнулся:— Наверное, уедут… если только не станут добрыми христианами.Появление хозяина положило конец беседе.— Вот, сеньоры… Гарбансос и рыба. И кувшин свежей воды.Раввин с шейхом кивком поблагодарили, но оба понимали, что потеряли всякий аппетит.
Им казалось, что у них хватит сил добраться до Севильи засветло, но возраст, недостаток опыта и жгучее солнце, в конечном счете, взяли свое. Наступив на горло собственной гордости, ибн Сарраг первым признал поражение.Они разожгли костер под усыпанным звездами небом и рухнули в траву, совершенно измотанные и разбитые.— Мне очень жаль, ребе… Но даже если бы до сапфировой Скрижали оставалось лишь одно лье, я все равно не способен сделать ни шагу.— Не переживайте, Сарраг. Если бы до Скрижали оставался лишь шаг, я не способен и руки протянуть. Что вы хотите, нужно уметь смиряться и осознавать, что мы уже не юнцы. — Заложив руки за голову, Эзра продолжил, словно говоря сам с собой. — На самом деле… Это тело, которым мы обладаем… какая обуза! Хотелось бы надеяться, что в день, когда мы все воскреснем, мы окажемся избавленными от внутренностей, этих дурацких кишок и вереницы болячек, с ними связанных. В день воскрешения… — повторил Эзра. — Иншалла, как говорят у вас.Сарраг привстал, несколько удивленный равнодушным тоном раввина.— Наверное, я ошибаюсь, но мне показалось, что вы не очень-то в это верите.— Верю, мой друг, верю всей душой. То, что вы услышали в моем тоне, это вовсе не сомнение, а тоска. Я молю Адонаи, чтобы этот день наступил. Поскорее. Завтра.Грудь ибн Саррага вздрогнула от смеха.— По-моему, вы очень торопитесь.— Вы правы. Так и есть. — Приподнявшись на локте, раввин заговорил с неожиданным жаром: — Люди — безумцы. Они больны. В тот самый миг, как они выходят из детства, ими овладевает безумие. Они начинают жестикулировать, сотрясать воздух, гоняться за облаками, в безумии своем надеясь их поймать. Они становятся похожими на курильщиков опия. — Он снова упал на спину, повторив: — Люди — безумцы.— А мы, ребе Эзра, вам не кажется, что мы с вами тоже такие же безумцы? Глядите: что мы тут с вами делаем посреди ночи в каком-то затерянном уголке Андалусии? Разве это не безумие чистой воды? Ринуться в неизвестность, поверив нескольким страничкам, завещанным другом. Потому что этот самый друг нас убедил, что обнаружил говорящую табличку! Апофеоз иррациональности! Какой-то камень, обладающий божественным посланием, о котором нам ничего не известно. И к тому же мы не знаем, не был ли наш дорогой друг жертвой галлюцинации. Это, по-вашему, разумно, ребе?— Шейх ибн Сарраг, вы говорили об иррациональном. Со времен Птолемея, и задолго до него, ученые пытаются объяснить устройство мира. Они жизни потратили на это и умерли, так и не найдя ответа. О, конечно, на протяжении всей истории рождалось множество теорий, но никакой уверенности. Одни предположения. Следовательно, если руководствоваться вашими доводами, то я должен прийти к следующему выводу: поскольку объяснения нет, то все на свете бессмысленно, иллюзорно. Тогда мир, природа, жизнь, небо, времена года, способность любить — все это не имеет смысла, потому что необъяснимо. И, тем не менее, мы с вами вполне живые. Земля существует, и мы существуем. И где же иррациональное? Где начинается, где заканчивается? И в чем наш поиск более бессмыслен, чем элементарный факт существования? Если вы соглашаетесь жить, то одновременно соглашаетесь и сыграть партию в шахматы, где пешки — миражи, эмоции, скрытые движения. В реальности, если не в нашем воображении.— Или воображении другого. Того, кто выше нас…— Высшей сущности. В воображении…— Аллаха?— Яхве.Порыв ветра взметнул листву.— Тогда вернемся к рациональному, — произнес ибн Сарраг, словно желая нарушить мечтательную атмосферу, в которую погрузилась их беседа. — Приехав в Уэльву, как мы найдем то место моления?— Сперва найдем холм.— Легко сказать. А если вокруг города несколько холмов?— Если и так, то я сильно сомневаюсь, что на вершине каждого построено культовое сооружение. На этом… — Эзра повернулся на бок, спиной к шейху, — спокойной ночи, Сарраг. Завтра будет новый день.Араб не ответил. Некоторое время он смотрел на звезды над головой, а потом закрыл глаза.
— Встать!Сарраг не успел отбросить шерстяное одеяло, под которым спал, как получил в живот удар ногой и вскрикнул от боли.С лежавшим рядом раввином — чей преклонный возраст, должно быть, все же вызывал некоторое уважение — обошлись более милосердно. Его тоже заставили встать, но без грубости.Вокруг шейха с раввином стояли двадцать вооруженных мужчин. Ни Эзра, ни шейх не слышали, как они подошли. Судя по одежде, не было никаких сомнений, что это арабы.— Что вы тут делаете? — рявкнул один из них, с манерами вожака.Шейх взял себя в руки и гордо вскинул голову:— Не знаю, кто ты такой, но у тебя совершенно явно отсутствует понятие чести! Разве так должен вести себя араб со своим братом?В ответ тот хлестко ударил шейха по лицу.— Сын собаки! Как ты посмел? — Выхватив из ножен кинжал, он поднес его к шее ибн Саррага. — Узри свою смерть!— Перестаньте! — вмешался Эзра. — Вы не имеете права!— Ты едва на ногах стоишь, старик. Так что дыши ровнее тот срок, что тебе осталось жить.— У вас нет никакой причины так поступать. Мы ни в чем не виноваты.Клинок коснулся щеки раввина. Тот и глазом не моргнул.— Пустая болтовня. Лучше объясните-ка мне, что вы тут делаете и куда направляетесь.Эзра решил ответить:— Мы едем в Уэльву.— В Уэльву. Зачем?— Из любви к путешествиям, — с иронией пояснил ибн Сарраг.— Из любви к путешествиям… — повторил вояка. — Ну конечно. И откуда вы?— Из Гранады.— Значит, вы уже какое-то время едете по этой местности.— Верно.— Без особой цели?— Мы же вам только что сказали, — нетерпеливо проговорил Эзра, — что едем в Уэльву.— Да, но не сказали зачем. Вы торговцы?— Нет, — ответил ибн Сарраг. — Мы просто путешественники.Вояка ткнул пальцем в черную шляпу и башмаки Эзры.— Ты одет, как крестьянин из Месты.— Да, — чуть поколебавшись, ответил раввин, — я оттуда и есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46