— А почему это племя, которое вам бесплатно служит, вы называете подлыми предателями?
— Они вовсе не служат мне. Просто сейчас таков их интерес, а будет другой интерес, и они мне так же бесплатно будут вредить изо всех сил.
— А что это за племя? Что за люди — старик Яков, Иосиф? Откуда они взялись? Почему они готовы всем вредить? — с нескрываемым любопытством спросил Магрубет.
Ему хотелось сравнить то, что он слышал от Масара и Ахарона, с тем, что скажет фараон. Владыка Египта сейчас казался Магрубету не только всемогущим, но и всезнающим.
— Я не сказал, что так уж всем вредить, — досадливо поморщился фараон.—
Просто это маленькое, раньше гонимое и везде чуждое, племя хочет выжить само по себе. Но получается так, что оно примешивается к по-
литике больших народов ради своего маленького интереса, который для него превыше всяких больших интересов. Тебе же неприятно, — фараон зло усмехнулся, — когда блоха ради своего маленького интереса впивается в твое тело, — и продолжал нехотя, ворчливо: — О чем вообще говорить — всякий сброд!
Еще с тех пор, когда мы вольготно жили в Пилистиме, а это нечистое по крови племя, не черное и не белое, прикочевало откуда-то из пустыни в наши пределы, мы презирали его за то, что люди его своих должников превращали в рабов и содержали, как скот, за то, что любых женщин, будь то даже негритянские рабыни, они брали себе в жены, за то, наконец, что ради торговой выгоды и денег, они способны были пойти на все. Вот только оружием они владеть не умели, не любили брать его в руки и готовы были на любое унижение или откуп, чтобы спасти себе жизнь. Что угодно, но не рисковать своей головой! — видя, что Магрубет не вставляет свое слово и выжидающе смотрит на него, фараон помолчал и продолжал дальше: — Вот тот же старик Яков. И он, и еще его предки в те далекие времена все ездили в Египет и обратно, доносили нашим вождям, какие в Египте смута и всеобщее ослабление. Когда наши вожди во главе со знаменитым Апопи двинулись в Египет, никто из сынов исароиловых не взял в руки меч, чтобы идти с нами. Одного лишь своего сына Иосифа послал старик Яков с нами, а сам остался выжидать в Пилистиме.
Мы без большой крови взяли Египет и стали править им. Египтяне презрительно прозвали нас «цари пастухов» — гиксосы. С тех пор мы так и привыкли зваться.
Пока мы устраивали власть в стране, потомки исароиловы устраивали свои дела под нашей рукой. Особенно процветал и успел крупно нажиться Иосиф. Ему покровительствовал еще Апопи, а затем сам Хиан Великий. Но Иосифа не любили в народе за поборы и притеснения. Долгое время жизнь его была небезопасной. Поэтому старый Яков, прозванный у них Иса Роил, сам предпочитая жить в Пилистиме, ездил в Египет довольно редко. В основном все посылал к Иосифу его братьев, своих сыновей. Потом жизнь наладилась, старик Яков умер, сыновья все перебрались к брату Иосифу, и племя исароилово расплодилось здесь в Египте.
Но, как только Камее два раза подряд разбил мои войска, это племя забеспокоилось раньше всех, где им лучше жить. Из прекрасного Египта уезжать обратно в Пилистим не очень-то хотелось! И тогда оказалось, что у этого народца свои собственные интересы, что с нами, гиксосами, им стало жить вместе невыгодно. А когда настало время Яхмоса, и он начал теснить меня и отвоевывать у меня один город за другим, это племя хабири все за малым исключением переползло к нему. Они думали, что Яхмос обрадуется им как перебежчикам и примет их с распростертыми объятиями, но они крепко просчитались. Яхмос невзлюбил их. Он жестоко притесняет их, как рабов, и считает их, не без основания, врагами египтян. Теперь вот они и вкушают все плоды горькой жизни перебежчиков. Такова вся история.
Фараон умолк, потому что как раз в трапезную вошел главный виночерпий. Из ма-
лого круга знатных вельмож он один мог в любое время входить к фараону, когда тот завтракал. Приблизившись с почтительными поклонами, он стал нашептывать на ухо своему повелителю что-то срочное и, наверное, важное. Фараон молча слушал его, не повернув головы и опустив вниз глаза. Лишь под конец искоса взглянул на него, словно выпустил две стрелы.
— Тебе лично за срочность, наверное, перепало кое-что?
Главный виночерпий как-то осел в поклоне, очень искренне зарделся и, вынув из-за пазухи, выложил на край стола знакомый Магрубету мешочек с серебрениками.
— Иди! — не глядя на виночерпия, бросил фараон и тут же перехватил напряженный взгляд Магрубета на этот мешочек.
Едва лишь вельможа скрылся за дверью, Магрубет спросил фараона, стараясь поскорее вернуться к прерванной беседе:
— Скажи, выходит, что старик Яков умер уже давным-давно, но я сам видел его живым в Палистане всего три луны назад. Как это получается?
— Это их хитрая легенда, — досадливо махнул рукой фараон. — Я тоже раньше верил в нее. Меня уверяли, что старик Яков временами с целью омоложения ходит подолгу на четвереньках среди овец в овечьей шкуре, после чего заново становится бодрым и сильным. Может кому-нибудь такой способ и помогает омолодиться, но что касается старика Якова, то он умирает уже трижды. Просто дело в том, что на эту должность Иса Роила у них назначается в очередной раз какой-нибудь их главный старейшина. Он управляет ими, но сам живет в Пилистиме. Там ему удобнее по старинной привычке держать связь с Вавилоном, с пустыней, с Хеттеей и с Египтом. — Фараон, задумавшись, помолчал немного, а затем продолжал вдобавок каким-то своим мыслям: — Ни египтянки, ни наши гиксосские женщины не шли к ним в жены… Помню, еще десять лет назад, когда хабири жили здесь у меня в Аварисе, все они, что ни взять, были черными, как негры, от давнего своего обычая смешиваться с черными рабынями.
— Скажи мне, — вежливо попросил Ма-грубет, — а что же делать теперь этим хабире-ям? Вот, например, у нас в Палистане сейчас вовсю идет смешение разных народов — и черных, и белых. Мне, правда, кажется, что это плохо, но у нас уже стали привыкать к этому. А что делать, я не знаю. Или убивать половину населения, или прогонять прочь со своих мест?
— Вот и плохо, что ты не знаешь. Я-то знаю, что лучше всего прогнать всех инородцев, но не смешиваться с ними. Это говорю тебе я, царь гиксосов. Трагедия моего народа останется навеки в памяти людей всего мира, а я сам для назидания оставлю свои мысли в папирусных свитках. Я уже давно пишу для потомков свое завещание, чтобы они знали, как плохо кончаются все попытки насильно вживаться в тело чужого народа. Вот нас, гиксосов, египетский народ изгоняет потому, что Египет снова набрал силу и в нем заговорила его великая мудрость. Сила Египта в веках состоит в том, что он отъединен от других стран. Находиться в смешении с другим народом — это значит взаимно ослаблять друг друга. Пусть даже рядом, пусть в тесноте, но каждый народ должен жить в своих пределах. Ничего хорошего не бывает от сближения и слияния чужеродных частей в одно население. Дети при этом, как правило, не бывают хорошими. Даже собак египтяне стараются держать в определенной породе и не скрещивать одних с другими при большом различии. А государство, теперь-то я хорошо знаю, по-настоящему крепким может быть только тогда, когда оно едино, когда принадлежит одному народу. Вот сам посуди, — фараон доверительно широко открыл свои серые глаза, обращаясь к Магрубету, — многие, происходящие еще из той нашей пилистимской знати, безусловно, обрели здесь в Египте большую силу и богатства, но это опять-таки за счет истощения массы египетских тружеников и потерь собственного простого люда, который в большинстве уже перестал быть гиксом, но и египтянами за своего не признается.
Кто выиграл от всего этого смешения? Только немногочисленные аристократы. А что скажу я, монарх? Для меня все — дети. Старшие — знать вельможная, младшие — простой люд. Аристократы также не успеют забрать с собою все богатства, когда придется бежать из Египта. Так что и у вас в Пилистиме хорошего ждать нечего. Слишком много народов туда сбежалось. Это ведь какой соблазн для постороннего завоевателя! Вечно там у вас будут и войны, и раздоры. Однако хватит! —прервал разговор Хиан. — Эту мудрость люди, наверное, еще очень долго будут безуспешно постигать, а мы давай-ка перейдем с тобой в другое место. Там я приму человека, который очень просится поговорить со мной… Что, узнал, наверное, свои деньги? Заранее пустил их в ход для безопасности? — фараон с усмешкой взял со стола мешочек и бросил его через стол Магрубету. — Возьми назад! Пригодятся, когда поедешь к Яхмосу.
Хиан встал, за ним быстро поднялся Маг-рубет, весь красный от досады, что мешочек никак сразу не влезал в карман.
Ему очень жаль было, что завтрак кончился. Что-то не удовлетворило его. О чем-то еще хотелось ему спросить фараона. Не каждый день можно разговаривать один на один с правителями великих держав. «Какую-то свою правду он знает лучше, чем кто-либо другой, — думал Магрубет, глядя в спину Хиана. — Но все-таки он рассуждает, как властелин обреченного на изгнание народа. Какую правду о целом народе, приговоренном к изгнанию, может знать один человек? Сколько еще раз в грядущей вечности пришедший народ будет прогнан и сколько еще раз эта правда будет безответно взывать к себе?»
* * *
С большим трудом догадался Магрубет, что он находится в том самом зале, по которому проходил утром до рассвета. Сейчас зал полнился народом и вдоль по середине был ярко освещен солнечным светом, льющимся с небес через потолок. На солнце сиял весь длинный путь от самых дверей до фараонова трона, стоящего на многоступенчатом возвышении.
Магрубет был там, где его поставили, недалеко от трона, по правую руку. Вокруг него, так же, как и на левой стороне, стояли важные, богато одетые люди. Но дальше от трона, в направлении ко входу, теснились по обеим сторонам лица менее высокого положения. Везде, на всем протяжении виднелись жрецы, в своих чисто белых льняных одеждах, с выбритыми до синевы и блеска головами.
Как только появился фараон, вся масса людей склонилась в приветствии, обратившись головами в его сторону. Вельможи вокруг Магрубета низко согнулись в поясе, люди несколько дальше — встали на колени, а еще подальше к дверям — совсем пали ниц.
Возможно потому, что с непривычки Магрубет не согнул выю, как полагалось, фараон бросил на него пристальный взгляд, а может быть, и потому, подумалось Магрубету, что фараону очень хотелось видеть, как поразил он его этим зрелищем своей власти. Как бы то ни было, но Хиан еще несколько раз испытующе поглядывал в его сторону.
Сначала по всему солнечному пути к подножию трона воины протащили по полу разряженную куклу, означающую чучело фараона Яхмоса. Все с обеих сторон били ее палками и кричали, осыпая всевозможными проклятиями. Затем двое жрецов с торжествующей песней уволокли куклу, чтоб предать сожжению.
Потом настало время знатных послов, иногородних вельмож, купцов и —прочего люда, прибывшего по делу к самому фараону. Все они, пройдя треть зала, опускались на колени и затем приближались к трону на четвереньках, а там совсем падали ниц и ждали, когда им повелят подняться и говорить.
Сменились одна за другой несколько делегаций по убывающей степени важности; казалось, что на этом прием уже кончился, как вдруг в дверях появился одинокий человек. Он сразу бросился на колени и, низко склонив голову, пополз через весь зал. Локтей за двадцать до конца пути он совсем прижался телом к полу и дополз, извиваясь, как змея, ни разу не подняв лица.
Магрубет издали узнал Ахарона. Еще за завтраком у фараона, увидев свой мешочек с деньгами, он понял, что увидит Ахарона здесь во дворце. Пока тот проделывал свой путь от дверей до трона, у Магрубета от пота взмокла вся одежда.
— Поднимите его! — громко и с довольным видом сказал фараон.
Двое воинов взяли Ахарона под локти, быстро подтащили по ступеням к самому трону и там поставили на колени. Фараон, сидя, подался телом вперед и стал о чем-то тихо разговаривать с Ахароном. До посторонних не долетали слова их беседы, хотя во всем шумном зале мгновенно воцарилась тишина. Магрубет пытался уловить хоть слово, но, не слыша ничего, лишь внимательно следил за выражением лица фараона.
Хиан вначале глядел на Ахарона, как тигр на обезьяну, но чем дальше, тем больше лицо его добрело, а под конец он весело и довольно расхохотался. Когда Ахарона увели жрецы, фараон велел громко объявить, что высочайшее свидание бога на земле с простыми смертными закончено. В этот момент Магрубет почувствовал, что ему на плечо опустилась тяжелая рука. Он обернулся. Тот самый высокий начальник фараоновой стражи, кивком пригласил его следовать за собой.
Хиан ждал его в саду. Он стоял возле пруда у самой воды и кормил из рук крокодила. Магрубет впервые видел такое.
— Не подходи! — обернувшись в сторону Магрубета, предупредил фараон. — Не то он может схватить тебя за ногу и утащить, — и продолжал бросать крокодилу в пасть одну рыбу за другой.
От вида этого огромного чудища Магрубе-ту стало не по себе. Он остановился поодаль и стал ждать.
Скормив последнюю рыбину, фараон ласково хлопнул рукой по концу длинной зубастой пасти. Огромный крокодил попятился назад и тут же исчез под водой. Фараон склонился к пруду, помыл руки, затем поднялся легко, как молодой, и с серьезным, но довольным видом направился к Магрубету.
— Ну, как ты думаешь, не отправил я на обед своим крокодилам твоего заступника-хабирея? — весело спросил он, хлопнув Магрубета по плечу, как только что хлопал крокодила по носу.
— Я не думаю, — решительно ответил Магрубет.
— Почему же? — с любопытством поглядел на него Хиан.
— Человек, который три часа назад высказывал великие жизненные мудрости, не разобравшись в людях, не станет понапрасну для них палачом.
— А ты, однако, довольно умен, пилис-тимский вождь, — сказал фараон спокойным тоном, но при этом холодно-презрительно резанув взглядом. И добавил:— О чем-нибудь ты хотел бы меня спросить перед тем, как поедешь к Яхмосу?
— Мне очень о многом хотелось поговорить, очень многое интересно было бы услышать от тебя, но сейчас мне сказать нечего. Одна цель передо мною — убить Яхмоса. Тогда, если позволишь, я приду к тебе со спокойной душой и как достойный человек займу твое время и внимание.
— Герой…— не то иронически, не то с сожалением сказал фараон и, помолчав, добавил: — Я вижу ясно, что мы с тобой больше не увидимся, что Яхмоса ты не убьешь, а потому и пути в свой Пилистим больше не найдешь. Иди! — закончил он, глянув в последний раз на Магрубета, и повернулся к нему спиной.
В этом взгляде Магрубет уловил столько несказанного, что потом, спустя многие-многие годы, он иногда просыпался ночами и все мучительно пытался разгадать, о чем хотел ему поведать Хиан Третий.
Стоя со смятенными чувствами, Магрубет молча глядел вслед уходящему царю гиксо-сов. Из-за деревьев вышел начальник стражи, приведший сюда Магрубета, и знаком позвал его за собой.
У выхода, возле ворот фараонова дворца в окружении нескольких воинов стоял Аха-рон. Он издалека увидел Магрубета и побежал навстречу, воздев руки к доброму божественному светилу. На лице его была мудрая выстраданная радость. В глазах стояли слезы.
Из караульного помещения к кучке воинов стали подходить другие. Все с любопытством заглядывали в лицо Магрубету. Он узнал среди них некоторых из тех, что вели его сюда вчера вечером.
Лишь выйдя за ворота, Магрубет обнял Ахарона. Так, обнявшись, и пошли к дому.
— Эти ребята, — сказал Ахарон, кивнув на оставшихся за оградой воинов, — замучили меня рассказом о какой-то жуткой решетке, которую ты погнул.
— Это неважно, — сказал Магрубет. — Больше всего меня интересует, о чем с тобой говорил фараон, потому что я не расслышал ни одного слова из вашей беседы.
— Ты был там? Ты все видел! — удивленно воскликнул Ахарон. — А я не мог тебя заметить. Я вообще ни на кого не мог взглянуть. Мне, низкому человеку, да еще хабирею, закон предписывает лишь лежать во прахе, не поднимая головы при фараоне. Это просто чудо помогло мне! Невиданное дело, что мне разрешили предстать пред его лицом с моей просьбой…
— Вот это чудо помогло тебе? — перебил его Магрубет, со смехом вытаскивая из кармана кожаный мешочек.
— Как?.. — оторопело остановился изумленный Ахарон.
— Вот так! — отвечал Магрубет. — Возьми эти деньги и поскорее потрать их, а то они, как заговоренные, в который уж раз возвращаются ко мне.
Друзья снова обнялись и пошли дальше.
— Фараон изрек вещие слова, — сказал Ахарон. — Он велел мне молиться на тебя всю оставшуюся жизнь, потому что хоть я и пошел просить о твоем помиловании, но на самом деле ты спае мою голову. Сперва фараон сказал, когда меня подвели к нему, что он уже не позднее, чем сегодня, собирался схватить и казнить меня, последнего из сынов исарои-ловых, как шпиона, перед приходом Яхмоса с войсками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24