пулемет, пушку, танк.
Он входил в состав тех самых сибирских дивизий, которые в начале зимы сорок первого помогли отогнать от Москвы захватчиков.
Самым трудным для Антония оказалось убить человека.
– Плохо – убить дерево. Еще хуже – убить рыбу. Совсем плохо – убить зверя или хозяина тайги, медведя, – учил Антония шаман. – И никогда нельзя убивать человека. Бог твоего отца запретил убивать. И наши духи тоже сильно гневаются, когда один человек убивает другого.
– Фашист – это не человек, он зверь! Он сжег наши дома, убивает наших матерей, насилует сестер, – учил политрук, – и поэтому подлежит истреблению, как политический враг.
Антоний не испугался танка, который с лязгом и грохотом шел на его окоп. Но когда он подбил этот танк, из него выскочили парни, у них были простые человеческие испуганные лица.
– Стреляй, стреляй по ним! – азартно кричал политрук, размахивая пистолетом.
Но по ним Антоний стрелять не мог.
– Хотел тебя к награде представить за подбитый танк, но воздержусь, – объявил политрук после боя плохо обученному солдату. – Научись стрелять по врагу из винтовки. Будешь завтра так же палить, как сегодня, передам тебя СМЕРШу , а у них разговор короткий.
Этого политрука Антоний узнал сразу, хотя видел его восемнадцать лет назад и всего несколько часов. Это он сажал отца на кол, насиловал его мать и разграбил их дом.
Антоний знал, что такое СМЕРШ. Но страх убить живого человека был сильнее боязни за свою жизнь,
«Я даже тебя не убил, – думал Антоний, слушая политрука. – Откуда я знаю, может, эти парни из танка никого не насиловали и не ограбили, за что я буду лишать их жизни?»
Однако в тот же вечер он помог своим командирам. На них снова пошли танки. И на этот раз, подбив танк, Антоний не стал дожидаться, пока сидящие в нем танкисты полезут из люка, а сразу оказался рядом с гусеницами. Выскочившего из бронированной громадины фашиста он поборол и приволок в окоп.
– Сейчас пристрелю тебя вместе с этим фрицем! – сердился политрук. – Не было у нас приказа брать языка.
Но пленный оказался офицером, и, подумав, политрук послал Антония с пленником и донесением в блиндаж, где, склонившись над картой, обсуждали завтрашнюю атаку старшие командиры.
– Черт его знает! – ругался командир полка. – Если у них еще есть танки, они завтра ударят нам во фланг и сомнут наступление.
Командир полка с помощью переводчика потребовал, чтобы пленный лейтенант показал расположение своих войск. Немец ткнул карандашом в несколько мест, и командир недоверчиво покачал головой.
Антоний прикрыл на мгновение глаза, представил разложенную карту так, как это было на местности, вытащил свой нож на шнурке, чуть покачал им, прикрыв глаза, и вмешался в разговор командиров:
– Танки у них есть. Их двенадцать штук, спрятаны за леском, в стогах сена.
– Это еще что за придурок?! – спросил с изумлением командир своего начштаба. – Откуда тут могут быть танки?! Гони его, на хрен, назад.
Однако, чуть поостыв, он все же послал разведчиков проверить. Те подтвердили слова странноватого бойца. И командир успел договориться со штурмовой авиацией. Штурмовики внезапным налетом исполнили задание. Поэтому утренняя атака удалась.
– Ну-ка быстро найди этого гадателя хренова, если его не убило, – приказал вечером командир полка, – может, еще что подскажет.
Через час Антоний был доставлен в штаб.
На этот раз Антоний, поработав с ножом прямо над новой картой, уверенно сказал, что в ближнем селе танков нет, но зато на колокольне с одной стороны и на холме – с другой установлены пулеметные гнезда. Командир тут же приказал подавить их артиллерией. И полк взял село почти без сопротивления.
Скоро этот командир полка прослыл необыкновенно удачливым среди других командиров. Остальные части ежедневно несли огромные потери в личном составе и не могли толком выполнить ни одного боевого задания, его же полк был словно заговоренным.
Странный рядовой к этому времени был оставлен при штабе писарем. Его каждый вечер вызывали в штаб, где в эти минуты находились только два-три особо доверенных старших офицера.
Больше всего командир полка боялся, что слухи о гадателе просочатся к командованию фронтом, и запретил своим штабистам любые разговоры на эту тему. Хорош он будет, если наверху узнают, с помощью чего достигаются их победы! Однако слухи просочились. Но перед этим Антония попробовал на свой зуб майор из СМЕРШа.
После того как везучего командира полка вместе с начальником штаба убило шальным снарядом, нечаянно залетевшим на наблюдательный пункт, полк отвели на временный отдых. И тут Антония вызвал в свою землянку майор. Антоний брел туда, не ожидая ничего хорошего. «Про батюшку с матушкой станет спрашивать», – думал он. Несовпадение его русского лица с пятым пунктом анкеты, где было записано «эвенк», уже несколько раз вызывало удивление. Но его ждало другое.
– Присаживайся, Антоха, – весело разрешил майор после того, как Антоний доложился. – Выпить, закусить хошь?
От выпивки Антоний отказался. Он и свои фронтовые сто граммов всегда отдавал кому-нибудь. Но закуской – белым офицерским хлебом – не пренебрег.
– Значит, так, Антоха, хочу тебя сделать своим помощником. Не возражаешь? Мы с тобой каждого просветим рентгеном ненависти, чтобы вовремя опознать замаскированного врага. Ты там командиру полка фокусы какие-то показывал над картами, теперь будешь показывать мне. Я тебе дам список личного состава, а ты мне скажешь, кто из них враг. Задачу понял?
– Не получится у меня, – ответил Антоний.
– Ты чего, приказ отказываешься выполнять? – удивился пока еще вполне мирно майор. – Дурак, я тебя сразу к награде представлю, и сержантское звание получишь, а потом и младшим лейтенантом сделаю – будешь в офицерском составе, на другое довольствие перейдешь. Чего молчишь?
– Не могу я… – охрипшим голосом отозвался Антоний. – Отпустите меня лучше в окоп…
– Значит, так. Родине помочь ты не хочешь? – спросил, посуровев, майор. – Ты учти, ко мне вход один, а выхода – два. Или ты наш человек, или под трибунал, как изменник Родины. И через час – расстрел. Третьего не дано. Хорошо понял? Гляди на список и быстро показывай свой фокус!
Майор даже кулаком по столу грохнул, отчего подпрыгнул и едва не опрокинулся стакан с водкой. Но майор успел его подхватить и со злобой добавил: «Вражина!»
Под трибунал и расстрел Антонию идти не хотелось, но и показать «фокус» было невозможно. Он призвал на помощь силы небесные и неожиданно узрел кое-что интересное.
– Третьего тебе не дано, Антоха! – повторил майор.
– Дано, товарищ майор. Большой человек, хромает на правую ногу и без зубов, уже послал за мной.
И в это время за дверью землянки послышались громкие голоса, дверь без стука распахнулась, вошли несколько офицеров, перед которыми майор сразу вытянулся и доложил:
– Проводится профилактическая беседа с бойцом Александровым!
– Этот боец как раз нам и нужен, – сказал самый главный из командиров, по виду полковник, и распорядился:
– Бойца быстро в машину – и к командующему армией.
Антония усадили в автомобиль на заднее сиденье и повезли по лесным дорогам в штаб фронта.
У командующего, прославленного полководца, случилась беда – пропала верхняя вставная челюсть. Зубы ему выбили на допросах перед самой войной. Но он оговаривать самого себя не желал и всякий раз в забрызганном его же кровью протоколе допроса следователю приходилось писать ответы, содержащие отрицания: «не признаю, не был, не знаю, не участвовал». Может быть, поэтому расстрелять его не успели, а когда началась война, вернули в строй. Челюсть ему изготовил опытный протезист. Без нее он не мог руководить боевыми действиями. Вид шамкающего генерала страха и уважения не внушал. После бесплодных поисков адъютант вспомнил рассказ о каком-то сибирском фокуснике, который с помощью ножа на веревке мог указать, где расположены замаскированные части врага.
– Я говорю, товарищ генерал-полковник, это наш Вольф Мессинг, – советовал образованный адъютант.
И за Антонием была послана машина.
Его поставили перед командующим. Тот сурово оглядел линялое обмундирование и растоптаную обувь бойца и, прикрывая зияющий чернотой рот, спросил:
– Найти утерянную вещь сможешь?
Антоний, не очень понимая, где он и с кем разговаривает, ответил:
– Раньше всяко находил.
– А зубы?
– Зубы? – удивленно переспросил Антоний. – Зубы, ежели они не проглочены, так и тоже найду.
– Сколько нужно времени?
– Коли недалеко, так и получаса хватит.
Командующий разрешающе махнул рукой, и эксперимент начался.
Антонию были предоставлены личные покои прославленного генерала – бывшая учительская сельской школы, С другой стороны двери посадили для наблюдения через отверстие замка молодого офицера-переводчика, который томился без дела.
Уже в первые десять минут Антоний убедился, что потерянной челюсти на территории штаба нет. И тогда он решил сделать то, что не раз повторял при нем приемный отец, – обратиться за помощью к духам. На нем не было ни тяжелой шаманской одежды, ни бубна-тунгура с деревянной колотушкой и железной рукояткой в виде волчьей головы, но танец и заклинания он исполнить мог. И потому начал свое камлание с обращения к великому духу по имени Кээлэни:
– Данный высшими лучшими родителями, лучший Ёгюр Кээлэни, приди! Приди ко мне своею широкой мыслью, тебя заклинаю я! Приди!
Он почувствовал, что великий дух услышал его, поэтому расставил руки, раскрыл широко рот и заговорил голосом самого Кээлэни:
– На какую беду вы заставили кричать этого шамана к верхнему и нижнему месту?
Теперь, когда связь с духом была налажена, Антоний пересказал ему свою просьбу. И всевидящий великий дух согласился помочь своему посреднику. Антонию оставалось лишь вежливо поблагодарить великого Кээлэни.
– Ну, скоро? – спросил нетерпеливый адъютант прильнувшего к дверному глазку переводчика. – Чего он там?
– Кружится, бегает по комнате и чего-то бубнит.
– А ну дай посмотреть. – И адъютант отодвинул переводчика от двери.
В эти мгновения Антоний как раз вступил в разговор и с другими духами, и те рассказали ему, где находится пропавшая челюсть. Они, правда, рассказали, как могли, на своем языке, что было не очень-то понятно современному человеку в условиях фронтовой жизни. Тем более, что когда Антоний стал расспрашивать духов о подробностях, дверь распахнул адъютант и беседа сразу оборвалась.
Антония даже шатнуло, и лицо его посерело от внезапного перехода из одного мира в другой.
– Ну, что тянешь резину? Говорил, в полчаса управишься, – грозно спросил адъютант. Он уже стал бояться позора.
– Так точно, управился, – ответил вошедший в себя Антоний. – Зубы надо искать поблизости. Тут рядом дом. В нем – женщина в белом, с белыми волосами. Не старая. У нее – мешок, похожий на чемодан. Там – зубы.
Беловолосой была тридцатилетняя докторша, военврач, которую командующий использовал как женщину.
– Так, – задумчиво проговорил адъютант. – Без самого генерала это дело не разрешишь. Придется докладывать.
Командующий страдал. Продуманная боевая операция без участия его командирского голоса повисала в воздухе, рушилась. А еще он ожидал, что с минуты на минуту его вызовут в штаб фронта и он предстанет там таким, каким есть. Когда адъютант влетел в его кабинет и тихо, на ухо, сообщил подробности, он поморщился и приказал немедленно доставить докторшу к нему.
Докторша была приведена прямо от хирургического стола.
– Таня, отдай мои зубы, – требовательно, хотя и шамкая, выговорил генерал. – Они у тебя в саквояже. Тебе ничего не будет. И мужу твоему тоже. Отдай, и мы с тобой распрощаемся. Я подпишу приказ, чтобы вы были вместе.
Ошарашенный, но старающийся скрыть удивление, адъютант отправился в комнату, где были личные вещи докторши, и там из саквояжа была извлечена генеральская челюсть.
Через несколько минут все штабные услышали зычный рокот генеральского голоса. И центральная битва за железнодорожный вокзал, которая была спланирована на самом верху, в Кремле, получив новое дыхание, двинулась к победному окончанию.
– Бойца ко мне, – распорядился командующий.
Антоний в это время наедал живот кашей. Когда его снова поставили перед генералом, адъютант принес железный ящик, в котором хранились боевые награды. Командующий вынул орден Красной Звезды, сунул бойцу в руку и отдал распоряжение:
– Фокусника переодеть в новое обмундирование, подобрать сапоги, наградной лист оформить. Оставишь его при штабе.
Но, пожалуй, больше всех была счастлива докторша. Вместе с супругом они в первые дни войны ушли добровольцами на фронт, надеясь, что будут работать вдвоем в одном госпитале. Однако стоило ей попасться на глаза командующему, как семья была разведена по разным местам. А затем ей, влюбленной в своего мужа, было сказано прямой просто:
– Будешь спать со мной. Пока раз в неделю. Чаще не получится. Тогда и у мужа все будет хорошо. И чтоб без женских фокусов: делай так, чтоб тебе и мне было в удовольствие.
В первую ночь она шла, как Иисус на Голгофу. Но Голгофа не может повторяться еженедельно. И тогда, решив хоть чем-нибудь малым отомстить генералу, она унесла под утро его челюсть. Однако у докторши не хватило сил ее выбросить.
И все же довольно скоро Антонию пришлось дважды за день стрелять в человека, как в мишень на учении.
Первой его жертвой стал бывший политрук, который после легкого ранения возвысился до батальонного комиссара. Зачем он прибыл в штаб, Антоний не ведал. Новоиспеченный комиссар ту же самую докторшу, которая показалась ему аппетитной, пропустить не смог. Опять же и над самой докторшей исчезла незримая генеральская защита. Только она об этом не догадывалась и смело шла к своему супругу, который располагался километрах в полутора, в другом сельце. Этот ее путь выследил новоиспеченный батальонный комиссар и сумел устроить личную засаду на небольшой поляне у чудом сохранившегося стожка сена. В кругу приятелей он любил повторять, бахвалясь:
– С любой бабой у меня разговор короткий: «Раз-раз – и на матрас».
В тот вечер матрасом должен был служить стожок.
Одного не учел комиссар. Антоний почувствовал опасность, окружившую в тот вечер докторшу, и на небольшом удалении своим таежным неслышным шагом отправился ее сопровождать. Они прошли так с полверсты, когда в блеклом лунном сиянии около стожка на нее навалился какой-то человек в белом полушубке, и докторша сдавленно крикнула:
– Пустите! Пустите, я вам повторяю!
Антоний ускорил шаг, на ходу перехватывая винтовку. Комиссар в это время, слегка озверев от нетерпения, уже подмял докторшу под себя и рвал на ней одежду, пытаясь сделать то же, что сделал когда-то с матерью Антония.
– Стой, кто идет! – выкрикнул Антоний вовсе не полагающиеся к месту фразы. – Стой, стрелять буду!
От волнения он забыл все слова, кроме предупреждающего оклика часового.
Комиссар в ответ прорычал что-то нечленораздельное.
И Антоний, не думая более, сделал то, что считал для себя невозможным. Почти не целясь, единым выстрелом под левую лопатку поразил комиссарово сердце. Насильник, дернувшись еще раз, распластался на докторше и замер. Чтобы освободить военврача, Антонию пришлось, словно медвежью тушу, перевалить его тело на бок.
– Господи, что вы наделали! – воскликнула докторша, вскочив и пытаясь запахнуть на себе то, что не было порвано. – Вы же его убили! Нет, спасибо, конечно! Не знаю, что бы я делала…
Антоний и сам стоял в полной потерянности. Мертвое тело комиссара, вытянувшись на спине, смотрело прямо в небо.
– Не знаю, как положено по уставу, но мы с вами об этом никому докладывать не будем. Вы меня слышите? Иначе нас расстреляют.
– Так точно, слышу, – ответил Антоний. Голос докторши и вправду едва доходил до его ушей.
– Я вернусь назад, в таком расхристанном виде дальше идти нельзя, а вы меня проводите. Этого подлеца попробуйте замаскировать в стожке. Хотя нет, пусть он так и лежит. Утром кто-нибудь его подберет. Пойдемте. Вы меня слышите: в штабе – полное молчание.
Они шли по тропинке молча до тех пор, пока докторша, тяжело вздохнув, не простонала:
– Господи! Когда же это кончится?! Я от врагов столько не натерпелась, сколько от своих!
На что Антоний степенно ответил:
– Не место женщине на войне. Я и сам-то первый раз человека лишил жизни.
В лунном свете уже проглядывались строения села, когда и с одной и с другой стороны они увидели подкрадывающиеся фигуры. Их было много, они лезли по снежной целине в сторону села.
– Это же немцы! – громко прошептала женщина, сообразив первой и схватив Антония за руку. – Быстрее, быстрее в село. У нас там что, боевого охранения совсем нет?
Было похоже, что часовые и в самом деле спали.
– Все! Теперь делайте что-нибудь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Он входил в состав тех самых сибирских дивизий, которые в начале зимы сорок первого помогли отогнать от Москвы захватчиков.
Самым трудным для Антония оказалось убить человека.
– Плохо – убить дерево. Еще хуже – убить рыбу. Совсем плохо – убить зверя или хозяина тайги, медведя, – учил Антония шаман. – И никогда нельзя убивать человека. Бог твоего отца запретил убивать. И наши духи тоже сильно гневаются, когда один человек убивает другого.
– Фашист – это не человек, он зверь! Он сжег наши дома, убивает наших матерей, насилует сестер, – учил политрук, – и поэтому подлежит истреблению, как политический враг.
Антоний не испугался танка, который с лязгом и грохотом шел на его окоп. Но когда он подбил этот танк, из него выскочили парни, у них были простые человеческие испуганные лица.
– Стреляй, стреляй по ним! – азартно кричал политрук, размахивая пистолетом.
Но по ним Антоний стрелять не мог.
– Хотел тебя к награде представить за подбитый танк, но воздержусь, – объявил политрук после боя плохо обученному солдату. – Научись стрелять по врагу из винтовки. Будешь завтра так же палить, как сегодня, передам тебя СМЕРШу , а у них разговор короткий.
Этого политрука Антоний узнал сразу, хотя видел его восемнадцать лет назад и всего несколько часов. Это он сажал отца на кол, насиловал его мать и разграбил их дом.
Антоний знал, что такое СМЕРШ. Но страх убить живого человека был сильнее боязни за свою жизнь,
«Я даже тебя не убил, – думал Антоний, слушая политрука. – Откуда я знаю, может, эти парни из танка никого не насиловали и не ограбили, за что я буду лишать их жизни?»
Однако в тот же вечер он помог своим командирам. На них снова пошли танки. И на этот раз, подбив танк, Антоний не стал дожидаться, пока сидящие в нем танкисты полезут из люка, а сразу оказался рядом с гусеницами. Выскочившего из бронированной громадины фашиста он поборол и приволок в окоп.
– Сейчас пристрелю тебя вместе с этим фрицем! – сердился политрук. – Не было у нас приказа брать языка.
Но пленный оказался офицером, и, подумав, политрук послал Антония с пленником и донесением в блиндаж, где, склонившись над картой, обсуждали завтрашнюю атаку старшие командиры.
– Черт его знает! – ругался командир полка. – Если у них еще есть танки, они завтра ударят нам во фланг и сомнут наступление.
Командир полка с помощью переводчика потребовал, чтобы пленный лейтенант показал расположение своих войск. Немец ткнул карандашом в несколько мест, и командир недоверчиво покачал головой.
Антоний прикрыл на мгновение глаза, представил разложенную карту так, как это было на местности, вытащил свой нож на шнурке, чуть покачал им, прикрыв глаза, и вмешался в разговор командиров:
– Танки у них есть. Их двенадцать штук, спрятаны за леском, в стогах сена.
– Это еще что за придурок?! – спросил с изумлением командир своего начштаба. – Откуда тут могут быть танки?! Гони его, на хрен, назад.
Однако, чуть поостыв, он все же послал разведчиков проверить. Те подтвердили слова странноватого бойца. И командир успел договориться со штурмовой авиацией. Штурмовики внезапным налетом исполнили задание. Поэтому утренняя атака удалась.
– Ну-ка быстро найди этого гадателя хренова, если его не убило, – приказал вечером командир полка, – может, еще что подскажет.
Через час Антоний был доставлен в штаб.
На этот раз Антоний, поработав с ножом прямо над новой картой, уверенно сказал, что в ближнем селе танков нет, но зато на колокольне с одной стороны и на холме – с другой установлены пулеметные гнезда. Командир тут же приказал подавить их артиллерией. И полк взял село почти без сопротивления.
Скоро этот командир полка прослыл необыкновенно удачливым среди других командиров. Остальные части ежедневно несли огромные потери в личном составе и не могли толком выполнить ни одного боевого задания, его же полк был словно заговоренным.
Странный рядовой к этому времени был оставлен при штабе писарем. Его каждый вечер вызывали в штаб, где в эти минуты находились только два-три особо доверенных старших офицера.
Больше всего командир полка боялся, что слухи о гадателе просочатся к командованию фронтом, и запретил своим штабистам любые разговоры на эту тему. Хорош он будет, если наверху узнают, с помощью чего достигаются их победы! Однако слухи просочились. Но перед этим Антония попробовал на свой зуб майор из СМЕРШа.
После того как везучего командира полка вместе с начальником штаба убило шальным снарядом, нечаянно залетевшим на наблюдательный пункт, полк отвели на временный отдых. И тут Антония вызвал в свою землянку майор. Антоний брел туда, не ожидая ничего хорошего. «Про батюшку с матушкой станет спрашивать», – думал он. Несовпадение его русского лица с пятым пунктом анкеты, где было записано «эвенк», уже несколько раз вызывало удивление. Но его ждало другое.
– Присаживайся, Антоха, – весело разрешил майор после того, как Антоний доложился. – Выпить, закусить хошь?
От выпивки Антоний отказался. Он и свои фронтовые сто граммов всегда отдавал кому-нибудь. Но закуской – белым офицерским хлебом – не пренебрег.
– Значит, так, Антоха, хочу тебя сделать своим помощником. Не возражаешь? Мы с тобой каждого просветим рентгеном ненависти, чтобы вовремя опознать замаскированного врага. Ты там командиру полка фокусы какие-то показывал над картами, теперь будешь показывать мне. Я тебе дам список личного состава, а ты мне скажешь, кто из них враг. Задачу понял?
– Не получится у меня, – ответил Антоний.
– Ты чего, приказ отказываешься выполнять? – удивился пока еще вполне мирно майор. – Дурак, я тебя сразу к награде представлю, и сержантское звание получишь, а потом и младшим лейтенантом сделаю – будешь в офицерском составе, на другое довольствие перейдешь. Чего молчишь?
– Не могу я… – охрипшим голосом отозвался Антоний. – Отпустите меня лучше в окоп…
– Значит, так. Родине помочь ты не хочешь? – спросил, посуровев, майор. – Ты учти, ко мне вход один, а выхода – два. Или ты наш человек, или под трибунал, как изменник Родины. И через час – расстрел. Третьего не дано. Хорошо понял? Гляди на список и быстро показывай свой фокус!
Майор даже кулаком по столу грохнул, отчего подпрыгнул и едва не опрокинулся стакан с водкой. Но майор успел его подхватить и со злобой добавил: «Вражина!»
Под трибунал и расстрел Антонию идти не хотелось, но и показать «фокус» было невозможно. Он призвал на помощь силы небесные и неожиданно узрел кое-что интересное.
– Третьего тебе не дано, Антоха! – повторил майор.
– Дано, товарищ майор. Большой человек, хромает на правую ногу и без зубов, уже послал за мной.
И в это время за дверью землянки послышались громкие голоса, дверь без стука распахнулась, вошли несколько офицеров, перед которыми майор сразу вытянулся и доложил:
– Проводится профилактическая беседа с бойцом Александровым!
– Этот боец как раз нам и нужен, – сказал самый главный из командиров, по виду полковник, и распорядился:
– Бойца быстро в машину – и к командующему армией.
Антония усадили в автомобиль на заднее сиденье и повезли по лесным дорогам в штаб фронта.
У командующего, прославленного полководца, случилась беда – пропала верхняя вставная челюсть. Зубы ему выбили на допросах перед самой войной. Но он оговаривать самого себя не желал и всякий раз в забрызганном его же кровью протоколе допроса следователю приходилось писать ответы, содержащие отрицания: «не признаю, не был, не знаю, не участвовал». Может быть, поэтому расстрелять его не успели, а когда началась война, вернули в строй. Челюсть ему изготовил опытный протезист. Без нее он не мог руководить боевыми действиями. Вид шамкающего генерала страха и уважения не внушал. После бесплодных поисков адъютант вспомнил рассказ о каком-то сибирском фокуснике, который с помощью ножа на веревке мог указать, где расположены замаскированные части врага.
– Я говорю, товарищ генерал-полковник, это наш Вольф Мессинг, – советовал образованный адъютант.
И за Антонием была послана машина.
Его поставили перед командующим. Тот сурово оглядел линялое обмундирование и растоптаную обувь бойца и, прикрывая зияющий чернотой рот, спросил:
– Найти утерянную вещь сможешь?
Антоний, не очень понимая, где он и с кем разговаривает, ответил:
– Раньше всяко находил.
– А зубы?
– Зубы? – удивленно переспросил Антоний. – Зубы, ежели они не проглочены, так и тоже найду.
– Сколько нужно времени?
– Коли недалеко, так и получаса хватит.
Командующий разрешающе махнул рукой, и эксперимент начался.
Антонию были предоставлены личные покои прославленного генерала – бывшая учительская сельской школы, С другой стороны двери посадили для наблюдения через отверстие замка молодого офицера-переводчика, который томился без дела.
Уже в первые десять минут Антоний убедился, что потерянной челюсти на территории штаба нет. И тогда он решил сделать то, что не раз повторял при нем приемный отец, – обратиться за помощью к духам. На нем не было ни тяжелой шаманской одежды, ни бубна-тунгура с деревянной колотушкой и железной рукояткой в виде волчьей головы, но танец и заклинания он исполнить мог. И потому начал свое камлание с обращения к великому духу по имени Кээлэни:
– Данный высшими лучшими родителями, лучший Ёгюр Кээлэни, приди! Приди ко мне своею широкой мыслью, тебя заклинаю я! Приди!
Он почувствовал, что великий дух услышал его, поэтому расставил руки, раскрыл широко рот и заговорил голосом самого Кээлэни:
– На какую беду вы заставили кричать этого шамана к верхнему и нижнему месту?
Теперь, когда связь с духом была налажена, Антоний пересказал ему свою просьбу. И всевидящий великий дух согласился помочь своему посреднику. Антонию оставалось лишь вежливо поблагодарить великого Кээлэни.
– Ну, скоро? – спросил нетерпеливый адъютант прильнувшего к дверному глазку переводчика. – Чего он там?
– Кружится, бегает по комнате и чего-то бубнит.
– А ну дай посмотреть. – И адъютант отодвинул переводчика от двери.
В эти мгновения Антоний как раз вступил в разговор и с другими духами, и те рассказали ему, где находится пропавшая челюсть. Они, правда, рассказали, как могли, на своем языке, что было не очень-то понятно современному человеку в условиях фронтовой жизни. Тем более, что когда Антоний стал расспрашивать духов о подробностях, дверь распахнул адъютант и беседа сразу оборвалась.
Антония даже шатнуло, и лицо его посерело от внезапного перехода из одного мира в другой.
– Ну, что тянешь резину? Говорил, в полчаса управишься, – грозно спросил адъютант. Он уже стал бояться позора.
– Так точно, управился, – ответил вошедший в себя Антоний. – Зубы надо искать поблизости. Тут рядом дом. В нем – женщина в белом, с белыми волосами. Не старая. У нее – мешок, похожий на чемодан. Там – зубы.
Беловолосой была тридцатилетняя докторша, военврач, которую командующий использовал как женщину.
– Так, – задумчиво проговорил адъютант. – Без самого генерала это дело не разрешишь. Придется докладывать.
Командующий страдал. Продуманная боевая операция без участия его командирского голоса повисала в воздухе, рушилась. А еще он ожидал, что с минуты на минуту его вызовут в штаб фронта и он предстанет там таким, каким есть. Когда адъютант влетел в его кабинет и тихо, на ухо, сообщил подробности, он поморщился и приказал немедленно доставить докторшу к нему.
Докторша была приведена прямо от хирургического стола.
– Таня, отдай мои зубы, – требовательно, хотя и шамкая, выговорил генерал. – Они у тебя в саквояже. Тебе ничего не будет. И мужу твоему тоже. Отдай, и мы с тобой распрощаемся. Я подпишу приказ, чтобы вы были вместе.
Ошарашенный, но старающийся скрыть удивление, адъютант отправился в комнату, где были личные вещи докторши, и там из саквояжа была извлечена генеральская челюсть.
Через несколько минут все штабные услышали зычный рокот генеральского голоса. И центральная битва за железнодорожный вокзал, которая была спланирована на самом верху, в Кремле, получив новое дыхание, двинулась к победному окончанию.
– Бойца ко мне, – распорядился командующий.
Антоний в это время наедал живот кашей. Когда его снова поставили перед генералом, адъютант принес железный ящик, в котором хранились боевые награды. Командующий вынул орден Красной Звезды, сунул бойцу в руку и отдал распоряжение:
– Фокусника переодеть в новое обмундирование, подобрать сапоги, наградной лист оформить. Оставишь его при штабе.
Но, пожалуй, больше всех была счастлива докторша. Вместе с супругом они в первые дни войны ушли добровольцами на фронт, надеясь, что будут работать вдвоем в одном госпитале. Однако стоило ей попасться на глаза командующему, как семья была разведена по разным местам. А затем ей, влюбленной в своего мужа, было сказано прямой просто:
– Будешь спать со мной. Пока раз в неделю. Чаще не получится. Тогда и у мужа все будет хорошо. И чтоб без женских фокусов: делай так, чтоб тебе и мне было в удовольствие.
В первую ночь она шла, как Иисус на Голгофу. Но Голгофа не может повторяться еженедельно. И тогда, решив хоть чем-нибудь малым отомстить генералу, она унесла под утро его челюсть. Однако у докторши не хватило сил ее выбросить.
И все же довольно скоро Антонию пришлось дважды за день стрелять в человека, как в мишень на учении.
Первой его жертвой стал бывший политрук, который после легкого ранения возвысился до батальонного комиссара. Зачем он прибыл в штаб, Антоний не ведал. Новоиспеченный комиссар ту же самую докторшу, которая показалась ему аппетитной, пропустить не смог. Опять же и над самой докторшей исчезла незримая генеральская защита. Только она об этом не догадывалась и смело шла к своему супругу, который располагался километрах в полутора, в другом сельце. Этот ее путь выследил новоиспеченный батальонный комиссар и сумел устроить личную засаду на небольшой поляне у чудом сохранившегося стожка сена. В кругу приятелей он любил повторять, бахвалясь:
– С любой бабой у меня разговор короткий: «Раз-раз – и на матрас».
В тот вечер матрасом должен был служить стожок.
Одного не учел комиссар. Антоний почувствовал опасность, окружившую в тот вечер докторшу, и на небольшом удалении своим таежным неслышным шагом отправился ее сопровождать. Они прошли так с полверсты, когда в блеклом лунном сиянии около стожка на нее навалился какой-то человек в белом полушубке, и докторша сдавленно крикнула:
– Пустите! Пустите, я вам повторяю!
Антоний ускорил шаг, на ходу перехватывая винтовку. Комиссар в это время, слегка озверев от нетерпения, уже подмял докторшу под себя и рвал на ней одежду, пытаясь сделать то же, что сделал когда-то с матерью Антония.
– Стой, кто идет! – выкрикнул Антоний вовсе не полагающиеся к месту фразы. – Стой, стрелять буду!
От волнения он забыл все слова, кроме предупреждающего оклика часового.
Комиссар в ответ прорычал что-то нечленораздельное.
И Антоний, не думая более, сделал то, что считал для себя невозможным. Почти не целясь, единым выстрелом под левую лопатку поразил комиссарово сердце. Насильник, дернувшись еще раз, распластался на докторше и замер. Чтобы освободить военврача, Антонию пришлось, словно медвежью тушу, перевалить его тело на бок.
– Господи, что вы наделали! – воскликнула докторша, вскочив и пытаясь запахнуть на себе то, что не было порвано. – Вы же его убили! Нет, спасибо, конечно! Не знаю, что бы я делала…
Антоний и сам стоял в полной потерянности. Мертвое тело комиссара, вытянувшись на спине, смотрело прямо в небо.
– Не знаю, как положено по уставу, но мы с вами об этом никому докладывать не будем. Вы меня слышите? Иначе нас расстреляют.
– Так точно, слышу, – ответил Антоний. Голос докторши и вправду едва доходил до его ушей.
– Я вернусь назад, в таком расхристанном виде дальше идти нельзя, а вы меня проводите. Этого подлеца попробуйте замаскировать в стожке. Хотя нет, пусть он так и лежит. Утром кто-нибудь его подберет. Пойдемте. Вы меня слышите: в штабе – полное молчание.
Они шли по тропинке молча до тех пор, пока докторша, тяжело вздохнув, не простонала:
– Господи! Когда же это кончится?! Я от врагов столько не натерпелась, сколько от своих!
На что Антоний степенно ответил:
– Не место женщине на войне. Я и сам-то первый раз человека лишил жизни.
В лунном свете уже проглядывались строения села, когда и с одной и с другой стороны они увидели подкрадывающиеся фигуры. Их было много, они лезли по снежной целине в сторону села.
– Это же немцы! – громко прошептала женщина, сообразив первой и схватив Антония за руку. – Быстрее, быстрее в село. У нас там что, боевого охранения совсем нет?
Было похоже, что часовые и в самом деле спали.
– Все! Теперь делайте что-нибудь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40