— Теперь пили эту сосну, — указал он на следующее дерево.
— Что за дела? — удивился Осинин.
— Потом все объясню. А теперь вот это дерево, короче, ты должен подпилить одиннадцать деревьев.
Страшная догадка пронзила мозг Осинина, словно электрическим током. Он является соучастником убийства! Кабан решил повязать его кровью, но зачем?
— Все, пошли, — сказал ему Олег, когда Осинин подпилил все деревья. — Никому ни о чем, понял?
— Конечно…
Когда они подошли к собригадникам, те уже заканчивали чифирить.
— А вы где были? — спросил их Гиви.
— Да по нужде, — засмеялся Кабан. — Вчера ведь объелись вольного сала.
— Вот, чифирните, — поставил Гиви перед Виктором недопитый чифирбак.
Кабан подошел к Гиви и что-то прошептал ему на ухо. Тот сделал большие глаза, но ничего не сказал, а лишь угрюмо кивнул.
— Так, всем разойтись по участкам, — скомандовал Гиви. — Почивалов и Осинин пойдут на просеку.
— А что мы там будем делать? — спросил Почивалов.
— Балдеть, — спокойно сказал Гиви. — Сучки обрубать. Сегодня отдохнешь.
— Годится, — улыбнулся Почивалов, и его лицо исказила гримаса. Он молча повернулся и, довольный, направился к просеке.
«Охренеть надо, — подумал Виктор. — Это ведь как раз то место, где подпилены сосны».
Он решил было пойти за Почиваловым, но сомнения глодали его. Сделав несколько шагов, он остановился и обернулся. Кабан и Гиви в упор смотрели на него.
Осинин все понял. Он подошел к ним и спросил:
— Мне там долго быть?
— У тебя есть часы? — Да.
— Ровно через десять минут уйдешь под любым предлогом с просеки. Почивалов должен обязательно находиться там. Иначе все сорвется.
Осинин понимал, что он является соучастником убийства, но не знал, как поступить.
«Хотя Почивалов и был ярой сукой, но все же это человек. Хотя разве это человек? Одно только название. Может, предупредить Почивалова? Тогда мне тоже хана. Мне этого не простят, да и побег сорвется, ведь Кабан хорошо знает тайгу, почти местный житель, — натужно размышлял про себя Осинин. А, может, Почивалов выживет или спасется», — подумал Виктор.
— Ты чего это такой угрюмый? — осклабился Почивалов. — Жена не удовлетворила?
Эти слова вывели Виктора из размышления, и он бегло взглянул на часы. Прошло уже более 13 минут.
— Живот замучил. Я сейчас приду.
— Чифирнуть лучше принеси.
— Хорошо, я сейчас мигом, — и Ураган быстро отошел от опасного места.
Через несколько секунд он услышал страшный шум падающих сосен. Одна из ветвей слегка все же задела его. Сквозь кусты он увидел, как Почивалов дико вскочил. В глазах его был животный страх. В последнее мгновение он, видимо, все понял, но не успел пробежать и двух шагов, как тяжелая сосна накрыла его, раздавив, словно мышь.
Осинину стало жутко. Он подбежал к тому первому дереву, которое подпиливал по указке, и увидел Кабана, уходящего с багром, которым валят и толкают плохо подпиленные деревья.
Нагнав его, спросил:
— Ты что наделал?!
— Все правильно, — процедил сквозь зубы Кабан. — Сейчас мы свалим.
— Так ведь нас сразу же хватятся.
— Вот именно, не сразу хватятся. Часов эдак через шесть-семь. Не раньше, пока хипиш не уляжется.
— Так ЧП ведь произошло, убийство!
— Всего лишь навсего несчастный случай. Это недоказуемо. Ты все взял с собой? Рюкзак ведь надо взять с продуктами.
— Я уже все перетащил.
— А Стропила где?
— Он ждет уже нас с вещами.
Через несколько дней беглецы были уже далеко от зоны. Они пробирались на запад. В Белоруссии, как говорил Кабан, у него есть надежные места. У него была карта, и он уверенно ориентировался по ней.
Шли преимущественно ночью, а днем, выбрав уютное место, отсыпались. Все было бы хорошо, если бы не непредвиденный случай.
На шестой день, когда все спали, словно убитые, какой-то зверек утащил у них небольшую сумку с шоколадом, сигаретами, чаем и картой!
Все были в страшном унынии, особенно Кабан, который казнил и проклинал себя за то, что положил карту в карманчик сумки.
— Зачем мне это надо было? — ворчал Олег. — Ведь всю дорогу держал в кармане, а тут, на тебе, стоило положить в сумку — сперли. Закон подлости! Не столько жалко чая и сигарет, как карты. Что нам теперь делать?!
Осинин предложил на первое время делать трубки на деревьях, чтобы снова не возвращаться к ним, а идти уже днем на свой страх и риск, ориентируясь по солнцу.
Шли дни, продукты уже почти кончились, а никакого населенного пункта все еще не было видно.
Еще через несколько дней, когда уже совсем кончилась мазута, стали питаться лесными ягодами.
Однажды Стропила чуть не плюхнулся в болото, он резко прыгнул в сторону и подвернул ногу. Теперь он еле волочился, что вызывало сильное раздражение у Кабана.
Олег стал незаслуженно придираться к Толику, тот беззлобно огрызался, но вот эта-то беззубость, как ни странно, больше всего и бесила Кабана.
Но Виктор не вмешивался и молчал, экономя силы. «Чему быть — того не миновать», — философски размышлял он.
Проснулся он перед рассветом от дикого крика, который жутким эхом разнесся по тайге. Виктор ошалело раскрыл глаза, и его взору предстала страшная картина: в кустах, забрызганных кровью, лежал с перерезанным горлом, жадно хватая воздух ртом, Стропила. Из раны фонтаном била алая кровь.
Он что-то пытался сказать Урагану, показывая пальцем на Кабана, который с ножом в руках угрюмо сидел на пеньке.
Через несколько секунд, так и не сказав ни слова, он безвольно запрокинул голову. Ураган подбежал к нему, пытаясь перевязать рану, но Стропила приказал долго жить.
— Ты что наделал?! — с ужасом и гневом закричал Ураган. — Тварь! За что убил пацана?!
Он медленно подходил с налитыми кровью глазами к Кабану с одним желанием задушить его или растерзать.
Кабан поднялся и отошел в сторону, выставив вперед нож с засохшей кровью.
— Хочешь, чтобы я тебя тоже завалил? — хладнокровно и спокойно проговорил Олег.
Только тут Виктор понял, что он безоружен. Он машинально сунул руку в карман, где лежал его нож, но его там не оказалось. Положение было безвыходное.
Но в планы Кабана, видимо, не входило убивать Урагана. Он был ему нужен, иначе он его сразу бы замочил. Виктор это понял и в бессильной ярости выдавил из себя:
— За что ты его, сволочь?
— Он оскорбил меня. И получил свое. Успокойся. А если будешь меня оскорблять, я тебя тоже пришью. Последний раз предупреждаю. Ты же был в крытке и знаешь, что такое борьба за выживание. Он меня действительно оскорбил, ты же спал и ничего не слышал!
Виктор знал, что Кабан врет. Он сразу оценил обстановку и определил, что никаких следов борьбы не было: трава и кусты примяты не были. Кабану пришла мысль убить Стропилу, потому что давно уже кончилась еда, и он спонтанно решил использовать Толика в качестве коровки, хотя это первоначально и не входило в его планы. Точно так же это чудовище может поступить и с Осининым. И окончательно удостоверившись в своих предположениях, сделав вид, будто готов примириться с ним, спросил обреченным тоном:
— А что теперь будем делать, Олежка?
— Как что? Не пропадать же добру. Раз так получилось, надо вырезать мясо, пока он еще не закоченел.
Ураган медленно подошел к кустам, где спал, и увидел выкидной финский нож, выпавший ночью из его брюк. Он незаметно поднял его и нажал на кнопку. Лезвие ножа молниеносно выпрыгнуло с левой стороны ложа и приобрело Угрожающий вид остро отточенного стилета.
— Ну что, Кабанюга, завалить тебя, мразь, Каннибальское отродье?! А?
Кабан молча отступил. Он чувствовал себя После ночного бдения утомленным и ослабленным. Ему не выгодно было сейчас вступать в схватку с Ураганом, потому что он чувствовал, что Осинин зарежет его, да и убивать он мог только исподтишка.
— Не надо, Ураган, не надо. У меня просто с языка так сорвалось. Я просто это сказал от отчаяния.
«Зачем мне лишний труп? — отрезвев немного, подумал Осинин. — Иначе, если заловят, могут два трупа на меня повесить. А это вышка. Попробуй тогда докажи, что ты не сизый».
Виктор с презрением посмотрел на Кабана и плюнул в его сторону.
— Скотина! Лю-до-ед! У нас разные дороги. — Резко повернувшись, Осинин зашагал куда глаза глядят.
Через несколько дней он обнаружил, к своему ужасу, зарубки на деревьях, которые делал неделю назад.
Силы почти оставили его, но Виктор все продолжал идти. Он решил добровольно вернуться в зону. Продолжать побег было бессмысленно.
Вдруг он услышал лай овчарок и топот автоматчиков.
«Погоня!» — пронеслось в его голове.
И тут он увидел огромную овчарку, мчавшуюся прямо на него. В это же время из-за деревьев буквально в трех шагах от него выскочил прапорщик и, в упор направив на него автомат, нажал на курок. Но выстрела не последовало, раздался лишь сухой щелчок.
— Я сам иду в зону, — закричал Осинин, желая упредить вторичную попытку выстрела.
В это время набежавший пес сильными лапами толкнул его в грудь и попытался вонзиться своими острыми клыками в горло.
— Назад, Беркут, назад! — закричал прапорщик. — На, — кинул он поднявшемуся на ноги Виктору пулю. — Береги, как реликвию. Кабанов оказался менее удачливым, а ты просто счастливчик.
Глава пятьдесят девятая
В просторной бендежке, срубленной из бревен, находились Юрка Татарин, Андрей Площадка, Дед и еще несколько козырных зэков.
Взоры собравшихся обратились к вошедшему Узбеку с немым удивлением, смешанным с гневом. С их уст готовы были сорваться слова, далеко не приятные для слуха, но Дед поспешил успокоить их:
— Все ничтяк, это мой земеля. Знакомьтесь. Колоться будешь? — спросил Бориса Ростовский.
— Чем?
— Чем Бог послал. Морфушей, конечно, не балуемся, а вот «сонниками» пока есть возможность.
Узбек решил завязать с наркотой, но показать себя белой вороной среди блатяков не решился.
— В принципе можно, — ответствовал он сдержанно.
Несколько таблеток барбамила растерли в порошок, затем его растворили в стаканчике, процедили сквозь ватку и набрали шприц.
— Давай свою грабку, — произнес Дед, обращаясь к Узбеку.
Тот обнажил руку, задрав рукав куртки до плеча.
— О! У тебя еще вены в порядке. Никогда не кололся? — определил Юрка Татарин и похлопал вначале по его руке, а затем всадил в нее иглу с раствором барбамила.
— Да нет, изредка шпиговался, — ответил Борис, блаженно прикрывая глаза. Но прихода, как при морфине, он не почувствовал, хотя таска впоследствии наступила.
Он не хотел ударить лицом в грязь перед козырными, и поэтому вел себя как заправский наркоман.
— А срок за что вмазали?
— 146-я и 102-15.
— Разбойничек, значит? — засмеялся Площадка. — А замочить кого хотел?
— Да шоферюгу одного. Из тачки вытряхнули.
— Пошпилить не желаешь случайно? — простецки поинтересовался Андрей Площадка, виртуозно тасуя колоду самодельных заточенных карт. Наметанным глазом он разделил колоду на две части, потом одну ее половину всаживал в другую, чуть-чуть пригибал и сгинал края. Карты шуршали, издавая звук хлопающих крыльев птиц.
Получалось эффектно и красиво. Сам процесс тасования и запускания карт «одна в одну» преследовал не зрелищность, а цель — сдать партнеру благодаря изощренным манипуляциям худшие и известные только раздающему карты.
Узбек знал об этом, но, желая снискать расположение лагерной элиты, решил пожертвовать полтинником, который он предусмотрительно зашил в брюки.
— Играем «счас на счас»? — поинтересовался он.
— Как хочешь. Можно «на потом», на ящик" или бандерольку.
— Нет, я всегда играю «счас на счас», — твердо заявил Узбек.
В глазах блатных промелькнуло нечто вроде уважения к Борису.
Как правило, играющие «на потом» в силу тех или иных обстоятельств не всегда могли вовремя уплатить долг, и их могли причислить к разряду фуфлыжников.
Обычно молодые ребята, вновь прибывшие с этапа, желая немедленно завоевать авторитет, с отчаяния усаживались играть в карты и, как правило, проигрывали, влезая в долги к блатным, и становились таким образом волей-неволей зависимыми от них.
Крупные проигрыши молодых и довольно симпатичных парнишек кончались плачевно. Их обычно избивали и опедерастивали за расчет или делали рабами и «наложниками» богатых и влиятельных козырных зэков.
И как ни пытались молодые отыграться, они еще больше влезали в долги, потому что не знали всех подлянок и примочек в стирах, которыми виртуозно владели бывалые зэки.
Для Узбека все это было пройденным этапом еще с малолетки. Многое интересное и поучительное поведал ему один пахан в камере для малолеток.
— В чего шпилить будем? В очко? Или рамса? Хочешь в тэрс? — спросил Андрей, раскрыв в улыбке полусгнившие от чифира коричневые зубы.
— Давай лучше в буру.
Из всех карточных игр, более или менее честных, в которых можно было продержаться за счет удачи, внимательности и умения, была «бура». Поэтому Погорелов остановил свой выбор именно на этой игре.
— Как хочешь, — недовольно согласился Площадка. На его лице выступили хищные желваки. Он быстро потасовал стиры.
Узбек срезал сверху несколько карт, думая, что нарушит расположение задуманной комбинации и будет играть на равных, но Площадка, как ни в чем не бывало снова начал тасовать.
— Фыр, фы-ыр, — весело и красиво шелестели карты.
Но когда Андрей снова решил раздавать стиры, чтобы сдать себе нужные ему «картинки», Узбек снова с невинным видом сдвинул указательным пальцем сверху колоду карт.
Площадка понял, что перед ним находится далеко не простачок, и перестал финтить.
С первой же раздачи Узбек начал выигрывать. Несколько раз к нему приходило по три туза, особенно когда раздавал он сам.
Все ошалело смотрели на Бориса, полагая, что он мастерски заряжает стиры.
Сам Погорелов тоже был немало удивлен, но вида не подавал, относя это за счет случайности.
Обычно вновь начинающим на первых порах всегда везет. Эту истину Узбек усвоил давно, и поэтому, когда он начал проигрывать Площадке, ничуть огорчен не был.
Андрей отыграл почти все проигранные деньги, потом Узбек выиграл две партии подряд и снова три партии проиграл. Игра приняла затяжной характер с переменным успехом то одного игрока, то другого. В оконцовке это надоело обоим и, когда вбежал пацан Юрки Татарина и возвестил: «Атас, ребята, менты будки трактором утюжат», оба согласились закончить игру «по своим», то есть по нулям.
— Ну что, ребята, — заявил Дед, — я пойду утрясу с ментами, а вы по одному сваливайте.
— Годится, — ответили блатяки. Со временем Узбек окончательно укрепил свой авторитет, но почивать на лаврах ему не приходилось.
Борис то и дело вынужден был доказывать иногда кулаками, а иногда и резким словом, которое, кстати, являлось немаловажным психологическим оружием, свое право на выживание, так как в зоне, хотя и были авторитеты, зачастую главенствовал принцип: "Кто кого сгреб, тот того и… ". Борис, кстати, обладал изворотливым и гибким умом, благодаря чему он одерживал победу в психологических поединках.
Неожиданно в Узбеке прорезалась та паскудная каторжанская хитрость, которую в лагерной среде окрестили «гнилью».
— Ну и устрица, — с восхищением, смешанным с завистью, а иногда и ненавистью, отзывались про таких, как Узбек.
Однажды Мордвин, наглый и тупорылый детина, с почти заросшим лбом и утолщенными надбровьями, из-под которых выглядывали маленькие злющие глазенки, и выдающимися скулами, которые дополняли портрет типичной уголовной морды, решил чифирнуть «на халяву» с компанией Узбека, но Борис не посчитал нужным его пригласить.
Тогда Мордвин решил спровоцировать драку.
В руках у него был гвоздодер, которым он хотел трахнуть по башке Узбека, но Борис упредил его удар. Под руку ему попался абразивный крут, который он со всей силой насадил на нос Мордвина. Тот взвыл от боли и замахнулся на Узбека гвоздодером. Если бы Борис вовремя не среагировал, удар пришелся бы ему по голове, но он успел увернуться, и гвоздодер скользнул по его плечу.
В ту же секунду Узбек схватил силикатный кирпич, который, на его счастье, валялся около барака, и резко опустил его на ногу Мордвину.
Боль была неимоверной, Мордвин орал благим матом, и его с переломом ноги отправили в изолятор на 15 суток, предварительно заковав его лапу в гипс.
Узбек же отделался легким испугом. Его лишили права отовариваться в ларьке на один месяц.
Мордвин, выйдя из изолятора, не успокоился. Он решил отомстить Узбеку любым способом. Вначале он подговаривал «голубых» избить Узбека за приличное вознаграждение.
Узбек же дипломатично послал Мордвину после его освобождения из изолятора «подогрев» в его жилсекцию: сигареты, чай и продукты.
Сначала Мордвин не знал про благородный поступок Узбека, полагая, что гостинцы послал ему кто-то из его друзей. Об этом он узнал от завхоза, который уже стал симпатизировать Борису.
— Вот ты, Мордвин, имеешь зуб на Узбека. А скажи мне, кто из твоих бывших кентов хоть что-нибудь подогнал тебе, когда ты вышел из трюма?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30