Тщательно обработал ствол изнутри. Шомполом Фрост пользовался металлическим, старомодным, взятым с немецкого вальтера-ППК.
Хотя, наверное, подумал капитан, современные пластиковые все-таки лучше… Не рискуешь ненароком царапнуть отполированную сталь…
Он вставил в рукоятку тщательно заряженный магазин, послал патрон в камеру, опустил предохранитель. Вспомнил об Элизабет.
Как ее дела? Как прошла операция? Следовало извлечь последние пулевые осколки, засевшие где-то вблизи важного нерва. Не дававшие левой ноге свободно двигаться. Делавшие Бесс, по сути, калекой.
Всякий раз, припоминая подлое нападение в Монреале, Фрост испытывал прилив холодного бешенства. Он убил обоих террористов — и мужчину, и женщину, — и все же очаровательная парочка успела контузить его самого и тяжело ранить Элизабет.
Милая!.. Она так просила поменять род занятий! Так беспокоилась о нем, Фросте! И теперь, когда Марина обещает уплатить за работу сто тысяч, нужно сдержать слово. Бесс просто не сможет жить в вечном беспокойстве и страхе за жизнь мужа.
Но сперва надлежало отвоевать у Эрнесто Рамона маленькую злополучную страну Монте-Асуль.
— Что будет, когда мы победим, Хэнк? — спросила Марина Агилар-Гарсиа.
— Рамон уберется ко всем чертям. В прямом, или в переносном смысле.
— Нет… Я веду речь о тебе.
— Некоторое время побуду в стране, пока не водворится окончательный порядок, — но это займет недели две, от силы три. Потом улечу домой, в Штаты.
— Нет! — с чувством произнесла молодая женщина.
— Да, — спокойно ответил Фрост.
— Я стану главой государства. Мне потребуется надежный, сильный, умелый человек, способный возглавить вооруженные силы!
— Ты подыщешь кого-либо равноценного. Или даже лучшего.
— Мне требуешься ты. И только ты.
— Послушай, — замялся Фрост. Он уже совсем было собрался упомянуть Элизабет, но благоразумно прикусил язык и направил беседу в иное русло: — Допустим, я остался бы, и пустил все прочее побоку. Допустим… Чем бы я стал? Кем? Принцем-консортом? Государем, который исправно спит с королевой, а настоящей власти не имеет? Благодарю покорно.
— В Монте-Асуль ты можешь сделаться кем захочешь. Я же знаю: ты дерешься отнюдь не только ради платы. Хэнк…
— Верно. Я дерусь потому, что ненавижу красных. Но и ради платы, разумеется, тоже. А в государственные деятели не гожусь. Начисто.
— Si, pero…
Фрост посмотрел на Марину и слабо ухмыльнулся.
— Уже наступила ночь. И скоро предстоит разведка. Вероятно, разведка боем. Давай поговорим, когда я вернусь, хорошо?
— Si, — улыбнулась Марина, однако лишь губами. В глазах улыбка не отразилась.
Женщина вышла из каюты Фроста, не произнеся больше ни единого слова.
— Н-да, — пробормотал наемник, — Похоже, назревает раздор. Семейная склока…
И принялся тщательно заряжать штурмовую винтовку.
Глава шестнадцатая
Наемник, Тиммонс и десятеро остальных погрузились на борт прогулочного катера, имевшего удобную мелкую осадку и низкие, фута в три, борта, делавшие кораблик малозаметным. Береговая черта Монте-Асуль виднелась при свете луны тонкой темной полоской.
В этот раз, учитывая время суток и температуру воды, все натянули резиновые гидрокостюмы. Надели громоздкие баллоны советской выделки, которыми Фидель Кастро исправно снабдил своего континентального союзника и подручного.
Зарокотал мотор. Корабельный механик проколдовал над ним добрых полдня, установил дополнительные глушители. Шум двигателя был неразличим уже на расстоянии двухсот или двухсот пятидесяти ярдов. А большего и не требовалось.
Сорок минут спустя Фрост ополоснул резиновую маску в забортной воде, чтобы стекло не запотело. Тщательно пристроил на лице, проверил герметичность.
— Всем нырять, — распорядился капитан гнусавым голосом, ибо ноздри были закрыты. — Держаться вместе, следовать за мной. Никаких фонариков — только в случае смертельной опасности. Здешние воды кишат акулами. Не приведи, Господи, нападет какая-нибудь тварь — ножами не пользоваться, это бесполезно. Акулу можно убить кинжалом только в самом дешевом кинофильме — и то, если режиссер вообще ни черта не смыслит. Пользуйтесь ружьями для подводной охоты. На остриях — капсулы с цианистым калием, должно сработать… Вопросы?
Все промолчали. Тиммонс откашлялся.
— Стало быть, вопросов нет, — заключил Фрост, взял в зубы загубник и опрокинулся в темные воды первым.
Он выбрался на береговой песок в классическом стиле боевого пловца — какими их представляют себе любители приключенческих романов: пригибаясь, двигаясь перебежками, держа оружие наизготовку. Вода умудрилась-таки просочиться сквозь полиэтиленовый защитный мешок и намочить CAR—16. Не беда, подумал Фрост. Винтовке служить еще несколько часов, не больше. А за это время она проржаветь не успеет.
Добравшись до ближней скалы, Фрост затаился, осмотрелся. Никаких признаков жизни. Рамоновских солдат не заметно. Минуту спустя к наемнику присоединился Тиммонс, а десять проворных фигур торопились по светлому песку, растягиваясь цепочкой. Слишком светлый песок, подумал капитан. Луна светит вовсю. Нас видать, как на ладони. Скверно, скверно.
Легкое позвякивание оружия и аквалангов, жертвовать которыми не приходилось — предстояло еще вернуться на катер, — звучало в ночном безмолвии, точно грохот и лязг молотов по наковальне.
— Тише вы! — зашипел Фрост, и немедля опомнился. Люди, сообразил он, и без того движутся со всевозможными предосторожностями…
Примерно двадцать минут коммандос пробирались по густому лесу, начинавшемуся и тянувшемуся дальше, за пределами пляжа. Затем британец, шагавший позади, наткнулся на Фроста и замер.
Фрост застыл первым, и заставил Тиммонса больно стукнуться носом о капитанский затылок. Англичанин не проронил ни звука, не задал ни единого вопроса.
Неподалеку звучали голоса.
Испанская речь.
Слишком быстрая и простонародная, не позволяющая разобрать ничего, кроме отдельных, незначащих слов. Беседовавшие, видимо, перебрасывались шутками: то и дело раздавался негромкий смех.
Не беда. На этот самый случай Фрост придумал прием столь же остроумный, сколь и несложный.
Капитан запустил руку в водонепроницаемый футляр, висевший на груди, вытащил и включил маленький, чувствительный диктофон. Такими пользовались экипажи транспортов, посылая домой “говорящие письма”. Крохотные катушки завертелись. Фрост перевел уровень записи на “максимум”, обернулся, приложил указательный палец к губам.
Тиммонс понял, кивнул, передал знак по цепочке. Фрост передал диктофон британцу, ткнул большим пальцем через плечо и осторожно двинулся дальше, преодолевая каменную россыпь — чрезвычайно удобную при данных обстоятельствах. Наемник мог пробираться, не рискуя быть замеченным в густой тени огромных глыб и валунов.
Россыпь начала уходить вниз.
Фрост, скинувший ласты и подвесивший их к брезентовому поясу, крался тише тихого. Теперь он очутился уже так близко от караульных, что смог уразуметь отдельные предложения целиком. Беседовали, разумеется, о женщине.
И еще о проклятых “гринго”, которым не сегодня-завтра посворачивают головы и кой-какие иные телесные части впридачу…
Новый приступ смеха.
Фрост различил силуэты обоих часовых. Он мог бы снять рамоновцев за две-три секунды, но подымать шум было просто глупо. Тем паче, что за человеческими фигурами в лунных лучах обрисовалось то, чего Фрост минуту назад и заподозрить не мог.
Каким образом доставили сюда подобную штуку сквозь непроходимые джунгли? По воздуху, что ли, перебросили? Но требуются огромные транспортные самолеты, соответствующие посадочные полосы — а уж этого у Эрнесто Рамона не водилось и в помине. Впрочем, какая разница? Здесь он, голубчик… Наверное, морем доставили…
Советский танк.
Фрост провел по лицу разом вспотевшей ладонью.
Ах, как скверно!
Зато становится ясно, как начинать высадку, за что приниматься в первую очередь.
Возвратившись к десантникам, Фрост уселся на валун и отрицательно помотал головой в ответ на безмолвный вопрос Тиммонса. Беседа часовых явно меняла свойство, теперь уж следовало обеспечить наиболее четкую запись.
Комунисты принялись толковать о береговой обороне.
Знаком велев одному из боевых пловцов перевернуть кассету, когда пленка подойдет к концу, Фрост поманил Тиммонса и опять устремился вдоль берега, тщательно огибая застывший, устрашающе могучий танк.
Пряные запахи джунглей витали в воздухе. Но птичьи крики, вопли обезьян, шумы и шорохи, присущие ночному тропическому лесу, были поразительно редки. Распугали всю местную фауну, мысленно ухмыльнулся Фрост.
Впереди замаячила новая стальная громада.
О, Господи Боже мой!..
Всего танков оказалось шесть.
По меркам европейской армии — жалкая рота. По меркам предстоящего сражения — огромная, сокрушительная сила, способная смять, перемолоть и отбросить любой, сколь угодно решительный десант.
При условии, что сто пятимиллиметровые башенные орудия вообще позволят приблизиться к побережью…
Кроме танков, на кромке джунглей располагались пулеметные гнезда, окопы гранатометчиков. А немного дальше тянулась длинная траншея, снабженная бруствером и рассчитанная стрелков на пятьдесят. Возможно, больше…
Внезапная мысль заставила наемника сделать немедленную поправку в разработанном плане вторжения.
Близилось время возвращаться на катер и спешить назад. Тиммонс и Фрост повстречали своих людей у черты прибоя, в заранее условленной точке, сорок минут спустя. Наемник натянул на ноги ласты, на лицо — маску, с бесконечным старанием упаковал драгоценный диктофон.
Думал он сейчас лишь о двух вещах — нежданных и могших сослужить немалую службу. Но не своим нынешним обладателям, а как раз наоборот — ненавистному противнику.
Фрост размышлял о танках и траншее.
Десант, вероятно, окажется гораздо легче, нежели предполагалось.
И куда кровопролитнее.
Глава семнадцатая
Струившая желтоватый свет лампа раскачивалась над столом в кают-компании: подымался ветер. Фрост и одиннадцать остальных благополучно возвратились на “Ангел-Один”, Марина и Черныш Торрес, чьим родным языком был испанский, в четыре уха прослушали запись, испещряя листы бумаги необходимыми пометками.
Шел пятый час утра.
Фрост сделал большой глоток черного кофе, закурил, сощурился.
— Внимательно слушаю.
— Нас ожидают.
— И так понятно. Дальше.
— Знают нашу приблизительную численность, оценили огневую мощь. И пригнали танки! Madre de Dios! Фрост глубоко затянулся дымом “Кэмела”. Воцарилось молчание.
— Что будем делать? — серьезно осведомился Педро Торрес, глядя на капитана в упор.
— Перед самым восходом я высаживаюсь во главе отряда коммандос. И захватываю столь перепугавшие вас танки. Траншею заливаю бензином — его, наверняка, будет в избытке. А когда рамоновские ребята ринутся занимать позицию — конечно, если им заложит носы, и не почуют красноречивого запаха, — поджигаю горючее. Времени подробно инструктировать собственных людей у нас увы и ах, пока что нет. Посему атаку переносим на завтра
— На завтра?!
— Да. Конечно, это позволит неприятелю подготовиться получше, однако и нам сулит несомненный выигрыш.
— Но в чем?
— В слаженности. В скорости. В сознательности, целеустремленности всех действий.
Фрост окинул взглядом собравшихся вокруг стола.
— Теперь я требую стаканчик рома. Только высокий, объемистый стаканчик. Поскольку немедленной работы не предвидится, а спать хочу зверски. Всем, кто не занят корабельными работами, тоже отдыхать. Набираться сил. Силы потребуются, будьте уверены…
— Хэнк, — прошептала Марина, когда они остались наедине.
— Да?
— Я рада, что ты отложил высадку. Отоспишься — и сможем еще на славу заняться любовью.
— Да, — ухмыльнулся Фрост, уже успевший опорожнить не один, а два стакана. Странным образом, наемник не чувствовал себя захмелевшим. Видимо, нервы слишком напряжены, подумал Фрост.
— Как хорошо…
— Скажи-ка, — ехидно полюбопытствовал Фрост, — я нужен тебе в качестве неплохого сожителя, или не самого скверного генералиссимуса? Адмирала? Борца за свободу Монте-Асуль? Наемного командира? Чего именно тебе нужно, крошка?
— Тебя, carino…
— Ага… Как там у вас говорится “светоч грез моих”, или в подобном роде? Марина обиделась.
— No te entiendo bien, carino.
— Yo pienso, — начал Фрост и заранее смутился, зная, как смехотворен его испанский, — tu quierra me por…
Он запнулся, понял, что все же пьянеет и говорить на плохо выученном когда-то языке не сможет.
— А, ч-черт! Я думаю, ты любишь меня за то, что я неплохой вояка. Все прочее — лишь довесок.
Марина молчала.
— Ты… возможно, думаешь, будто любишь меня… Только ты любишь сначала пятнистый комбинезон, а уж потом — человека, одетого в него. Точь-в-точь, героиня фильма!
— Хэнк, тебе лучше уснуть. Вымотался, издергался, грубишь попусту.
— Р…разве?
— Ты, кстати, довольно много пьешь.
— Когда-то я… пил… гораздо больше.
— Думаешь, я не люблю тебя?
— Любишь, конечно… А за что? Вот в чем вопрос… как в-выражался П-принц… Датский.
— Ни за что в особенности. Просто так. Любят всегда просто так.
— Похоже на припев кабацкого т-танго… Но ты права. М-мне действительно… лучше прилечь…
— Si, carino.
Глава восемнадцатая
Днем над кораблями пронесся реактивный истребитель советского производства, наверняка пилотируемый кубинцем. Поскольку самолет совершил два круга и не попытался открыть огонь, Фрост велел экипажу и наемникам вести себя как ни в чем не бывало.
Даже самолично помахал воздушному разведчику рукой. Солдаты и моряки последовали примеру командира.
Кубинец, по-видимому, успокоившись, умчался прочь, исчез где-то за линией горизонта.
Группу коммандос образовали одиннадцать человек, высаживавшиеся накануне вместе с Фростом и Тиммонсом, а также шестеро наемников, умевших водить советские танки, и шестеро других, которым надлежало работать башенными стрелками. Руководить ими выпало майору Дэвидсону.
— Марина сперва испугалась, узнав о Т—55, — сказал Фрост, закуривая сигарету и облокачиваясь на поручни фальшборта. — На самом деле, эти машины — подарок судьбы. Едва лишь мы обратим их против обороняющихся, песенку Рамона следует считать спетой. Дальше — занавес и аплодисменты.
Фрост пытался ободрить себя самого.
Появление кубинского истребителя наталкивало на размышления пренеприятнейшие. Никаких данных о воздушной мощи Рамона у наемников не было.
А при умелой атаке с воздуха, подумал Фрост, нам даже танковая рота не поможет. Разнесут ее в пух и прах, а потом и за корабли примутся…
Вот уж, чего нет — того нет! Воздушным прикрытием Фрост заручиться не мог.
Он пожал плечами. Волноваться по поводу того, чего нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить, не стоило. Хватало иных забот.
Отоспался Фрост на славу, принял пару таблеток аспирина и теперь чувствовал себя исключительно свежим.
Береговая линия Монте-Асуль виднелась при дневном свете ясно и четко — длинная, уходящая, казалось, в бесконечность, полоска суши.
Что-то вскоре там начнется?
Фрост заставил себя вспомнить: он борется против коммунистического терроризма, несет освобождение истерзанной палачами стране, сражается ради того, чтобы людей не лишали насильно человеческого облика…
Рыцарь-паладин, хмыкнул наемник и выбросил окурок за борт. Хватит красоваться перед собою самим. Действовать пора…
До высадки оставалось ровно двенадцать часов.
И следовало еще хорошенько подготовиться к ней.
— Тиммонс! — позвал наемник.
— Да, сэр!
— Опять?
— Виноват… сэр…
Оба расхохотались.
— Немедленно займись катерами. Все проверь дважды, трижды, четырежды! Каждому поясни задачу. И место распиши каждому.
— Сделаем, — улыбнулся англичанин.
К ближайшему из монтеасулийских часовых Фрост подбирался с бесконечными предосторожностями, полностью выключив всякое мышление, всецело положившись на инстинкт и долгими трудами наработанные боевые рефлексы. Прыгнул. Зажал солдату рот, запрокинул голову, полоснул по горлу герберовским клинком, спеша перерезать голосовые связки прежде, нежели противник успеет вывернуться, крикнуть, поднять тревогу.
Тиммонс и остальные сняли других караульных с такой же убийственной эффективностью.
Практика, подумал Фрост, везде практика требуется… И передернул плечами.
Первая пара танкистов уже забралась в захваченную машину. Однако Фрост запретил включать мотор, пока в руках у наемников не окажется еще, по крайней мере, три Т—55. Или пока…
Второй танк охраняло четверо. Стояли они по углам боевой машины, и Фрост не видел, как обошлись Тиммонс и его люди с прочими. А своего часового наемник пырнул ножом в правую почку и ударил головой о броню, сокрушая черепные кости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Хотя, наверное, подумал капитан, современные пластиковые все-таки лучше… Не рискуешь ненароком царапнуть отполированную сталь…
Он вставил в рукоятку тщательно заряженный магазин, послал патрон в камеру, опустил предохранитель. Вспомнил об Элизабет.
Как ее дела? Как прошла операция? Следовало извлечь последние пулевые осколки, засевшие где-то вблизи важного нерва. Не дававшие левой ноге свободно двигаться. Делавшие Бесс, по сути, калекой.
Всякий раз, припоминая подлое нападение в Монреале, Фрост испытывал прилив холодного бешенства. Он убил обоих террористов — и мужчину, и женщину, — и все же очаровательная парочка успела контузить его самого и тяжело ранить Элизабет.
Милая!.. Она так просила поменять род занятий! Так беспокоилась о нем, Фросте! И теперь, когда Марина обещает уплатить за работу сто тысяч, нужно сдержать слово. Бесс просто не сможет жить в вечном беспокойстве и страхе за жизнь мужа.
Но сперва надлежало отвоевать у Эрнесто Рамона маленькую злополучную страну Монте-Асуль.
— Что будет, когда мы победим, Хэнк? — спросила Марина Агилар-Гарсиа.
— Рамон уберется ко всем чертям. В прямом, или в переносном смысле.
— Нет… Я веду речь о тебе.
— Некоторое время побуду в стране, пока не водворится окончательный порядок, — но это займет недели две, от силы три. Потом улечу домой, в Штаты.
— Нет! — с чувством произнесла молодая женщина.
— Да, — спокойно ответил Фрост.
— Я стану главой государства. Мне потребуется надежный, сильный, умелый человек, способный возглавить вооруженные силы!
— Ты подыщешь кого-либо равноценного. Или даже лучшего.
— Мне требуешься ты. И только ты.
— Послушай, — замялся Фрост. Он уже совсем было собрался упомянуть Элизабет, но благоразумно прикусил язык и направил беседу в иное русло: — Допустим, я остался бы, и пустил все прочее побоку. Допустим… Чем бы я стал? Кем? Принцем-консортом? Государем, который исправно спит с королевой, а настоящей власти не имеет? Благодарю покорно.
— В Монте-Асуль ты можешь сделаться кем захочешь. Я же знаю: ты дерешься отнюдь не только ради платы. Хэнк…
— Верно. Я дерусь потому, что ненавижу красных. Но и ради платы, разумеется, тоже. А в государственные деятели не гожусь. Начисто.
— Si, pero…
Фрост посмотрел на Марину и слабо ухмыльнулся.
— Уже наступила ночь. И скоро предстоит разведка. Вероятно, разведка боем. Давай поговорим, когда я вернусь, хорошо?
— Si, — улыбнулась Марина, однако лишь губами. В глазах улыбка не отразилась.
Женщина вышла из каюты Фроста, не произнеся больше ни единого слова.
— Н-да, — пробормотал наемник, — Похоже, назревает раздор. Семейная склока…
И принялся тщательно заряжать штурмовую винтовку.
Глава шестнадцатая
Наемник, Тиммонс и десятеро остальных погрузились на борт прогулочного катера, имевшего удобную мелкую осадку и низкие, фута в три, борта, делавшие кораблик малозаметным. Береговая черта Монте-Асуль виднелась при свете луны тонкой темной полоской.
В этот раз, учитывая время суток и температуру воды, все натянули резиновые гидрокостюмы. Надели громоздкие баллоны советской выделки, которыми Фидель Кастро исправно снабдил своего континентального союзника и подручного.
Зарокотал мотор. Корабельный механик проколдовал над ним добрых полдня, установил дополнительные глушители. Шум двигателя был неразличим уже на расстоянии двухсот или двухсот пятидесяти ярдов. А большего и не требовалось.
Сорок минут спустя Фрост ополоснул резиновую маску в забортной воде, чтобы стекло не запотело. Тщательно пристроил на лице, проверил герметичность.
— Всем нырять, — распорядился капитан гнусавым голосом, ибо ноздри были закрыты. — Держаться вместе, следовать за мной. Никаких фонариков — только в случае смертельной опасности. Здешние воды кишат акулами. Не приведи, Господи, нападет какая-нибудь тварь — ножами не пользоваться, это бесполезно. Акулу можно убить кинжалом только в самом дешевом кинофильме — и то, если режиссер вообще ни черта не смыслит. Пользуйтесь ружьями для подводной охоты. На остриях — капсулы с цианистым калием, должно сработать… Вопросы?
Все промолчали. Тиммонс откашлялся.
— Стало быть, вопросов нет, — заключил Фрост, взял в зубы загубник и опрокинулся в темные воды первым.
Он выбрался на береговой песок в классическом стиле боевого пловца — какими их представляют себе любители приключенческих романов: пригибаясь, двигаясь перебежками, держа оружие наизготовку. Вода умудрилась-таки просочиться сквозь полиэтиленовый защитный мешок и намочить CAR—16. Не беда, подумал Фрост. Винтовке служить еще несколько часов, не больше. А за это время она проржаветь не успеет.
Добравшись до ближней скалы, Фрост затаился, осмотрелся. Никаких признаков жизни. Рамоновских солдат не заметно. Минуту спустя к наемнику присоединился Тиммонс, а десять проворных фигур торопились по светлому песку, растягиваясь цепочкой. Слишком светлый песок, подумал капитан. Луна светит вовсю. Нас видать, как на ладони. Скверно, скверно.
Легкое позвякивание оружия и аквалангов, жертвовать которыми не приходилось — предстояло еще вернуться на катер, — звучало в ночном безмолвии, точно грохот и лязг молотов по наковальне.
— Тише вы! — зашипел Фрост, и немедля опомнился. Люди, сообразил он, и без того движутся со всевозможными предосторожностями…
Примерно двадцать минут коммандос пробирались по густому лесу, начинавшемуся и тянувшемуся дальше, за пределами пляжа. Затем британец, шагавший позади, наткнулся на Фроста и замер.
Фрост застыл первым, и заставил Тиммонса больно стукнуться носом о капитанский затылок. Англичанин не проронил ни звука, не задал ни единого вопроса.
Неподалеку звучали голоса.
Испанская речь.
Слишком быстрая и простонародная, не позволяющая разобрать ничего, кроме отдельных, незначащих слов. Беседовавшие, видимо, перебрасывались шутками: то и дело раздавался негромкий смех.
Не беда. На этот самый случай Фрост придумал прием столь же остроумный, сколь и несложный.
Капитан запустил руку в водонепроницаемый футляр, висевший на груди, вытащил и включил маленький, чувствительный диктофон. Такими пользовались экипажи транспортов, посылая домой “говорящие письма”. Крохотные катушки завертелись. Фрост перевел уровень записи на “максимум”, обернулся, приложил указательный палец к губам.
Тиммонс понял, кивнул, передал знак по цепочке. Фрост передал диктофон британцу, ткнул большим пальцем через плечо и осторожно двинулся дальше, преодолевая каменную россыпь — чрезвычайно удобную при данных обстоятельствах. Наемник мог пробираться, не рискуя быть замеченным в густой тени огромных глыб и валунов.
Россыпь начала уходить вниз.
Фрост, скинувший ласты и подвесивший их к брезентовому поясу, крался тише тихого. Теперь он очутился уже так близко от караульных, что смог уразуметь отдельные предложения целиком. Беседовали, разумеется, о женщине.
И еще о проклятых “гринго”, которым не сегодня-завтра посворачивают головы и кой-какие иные телесные части впридачу…
Новый приступ смеха.
Фрост различил силуэты обоих часовых. Он мог бы снять рамоновцев за две-три секунды, но подымать шум было просто глупо. Тем паче, что за человеческими фигурами в лунных лучах обрисовалось то, чего Фрост минуту назад и заподозрить не мог.
Каким образом доставили сюда подобную штуку сквозь непроходимые джунгли? По воздуху, что ли, перебросили? Но требуются огромные транспортные самолеты, соответствующие посадочные полосы — а уж этого у Эрнесто Рамона не водилось и в помине. Впрочем, какая разница? Здесь он, голубчик… Наверное, морем доставили…
Советский танк.
Фрост провел по лицу разом вспотевшей ладонью.
Ах, как скверно!
Зато становится ясно, как начинать высадку, за что приниматься в первую очередь.
Возвратившись к десантникам, Фрост уселся на валун и отрицательно помотал головой в ответ на безмолвный вопрос Тиммонса. Беседа часовых явно меняла свойство, теперь уж следовало обеспечить наиболее четкую запись.
Комунисты принялись толковать о береговой обороне.
Знаком велев одному из боевых пловцов перевернуть кассету, когда пленка подойдет к концу, Фрост поманил Тиммонса и опять устремился вдоль берега, тщательно огибая застывший, устрашающе могучий танк.
Пряные запахи джунглей витали в воздухе. Но птичьи крики, вопли обезьян, шумы и шорохи, присущие ночному тропическому лесу, были поразительно редки. Распугали всю местную фауну, мысленно ухмыльнулся Фрост.
Впереди замаячила новая стальная громада.
О, Господи Боже мой!..
Всего танков оказалось шесть.
По меркам европейской армии — жалкая рота. По меркам предстоящего сражения — огромная, сокрушительная сила, способная смять, перемолоть и отбросить любой, сколь угодно решительный десант.
При условии, что сто пятимиллиметровые башенные орудия вообще позволят приблизиться к побережью…
Кроме танков, на кромке джунглей располагались пулеметные гнезда, окопы гранатометчиков. А немного дальше тянулась длинная траншея, снабженная бруствером и рассчитанная стрелков на пятьдесят. Возможно, больше…
Внезапная мысль заставила наемника сделать немедленную поправку в разработанном плане вторжения.
Близилось время возвращаться на катер и спешить назад. Тиммонс и Фрост повстречали своих людей у черты прибоя, в заранее условленной точке, сорок минут спустя. Наемник натянул на ноги ласты, на лицо — маску, с бесконечным старанием упаковал драгоценный диктофон.
Думал он сейчас лишь о двух вещах — нежданных и могших сослужить немалую службу. Но не своим нынешним обладателям, а как раз наоборот — ненавистному противнику.
Фрост размышлял о танках и траншее.
Десант, вероятно, окажется гораздо легче, нежели предполагалось.
И куда кровопролитнее.
Глава семнадцатая
Струившая желтоватый свет лампа раскачивалась над столом в кают-компании: подымался ветер. Фрост и одиннадцать остальных благополучно возвратились на “Ангел-Один”, Марина и Черныш Торрес, чьим родным языком был испанский, в четыре уха прослушали запись, испещряя листы бумаги необходимыми пометками.
Шел пятый час утра.
Фрост сделал большой глоток черного кофе, закурил, сощурился.
— Внимательно слушаю.
— Нас ожидают.
— И так понятно. Дальше.
— Знают нашу приблизительную численность, оценили огневую мощь. И пригнали танки! Madre de Dios! Фрост глубоко затянулся дымом “Кэмела”. Воцарилось молчание.
— Что будем делать? — серьезно осведомился Педро Торрес, глядя на капитана в упор.
— Перед самым восходом я высаживаюсь во главе отряда коммандос. И захватываю столь перепугавшие вас танки. Траншею заливаю бензином — его, наверняка, будет в избытке. А когда рамоновские ребята ринутся занимать позицию — конечно, если им заложит носы, и не почуют красноречивого запаха, — поджигаю горючее. Времени подробно инструктировать собственных людей у нас увы и ах, пока что нет. Посему атаку переносим на завтра
— На завтра?!
— Да. Конечно, это позволит неприятелю подготовиться получше, однако и нам сулит несомненный выигрыш.
— Но в чем?
— В слаженности. В скорости. В сознательности, целеустремленности всех действий.
Фрост окинул взглядом собравшихся вокруг стола.
— Теперь я требую стаканчик рома. Только высокий, объемистый стаканчик. Поскольку немедленной работы не предвидится, а спать хочу зверски. Всем, кто не занят корабельными работами, тоже отдыхать. Набираться сил. Силы потребуются, будьте уверены…
— Хэнк, — прошептала Марина, когда они остались наедине.
— Да?
— Я рада, что ты отложил высадку. Отоспишься — и сможем еще на славу заняться любовью.
— Да, — ухмыльнулся Фрост, уже успевший опорожнить не один, а два стакана. Странным образом, наемник не чувствовал себя захмелевшим. Видимо, нервы слишком напряжены, подумал Фрост.
— Как хорошо…
— Скажи-ка, — ехидно полюбопытствовал Фрост, — я нужен тебе в качестве неплохого сожителя, или не самого скверного генералиссимуса? Адмирала? Борца за свободу Монте-Асуль? Наемного командира? Чего именно тебе нужно, крошка?
— Тебя, carino…
— Ага… Как там у вас говорится “светоч грез моих”, или в подобном роде? Марина обиделась.
— No te entiendo bien, carino.
— Yo pienso, — начал Фрост и заранее смутился, зная, как смехотворен его испанский, — tu quierra me por…
Он запнулся, понял, что все же пьянеет и говорить на плохо выученном когда-то языке не сможет.
— А, ч-черт! Я думаю, ты любишь меня за то, что я неплохой вояка. Все прочее — лишь довесок.
Марина молчала.
— Ты… возможно, думаешь, будто любишь меня… Только ты любишь сначала пятнистый комбинезон, а уж потом — человека, одетого в него. Точь-в-точь, героиня фильма!
— Хэнк, тебе лучше уснуть. Вымотался, издергался, грубишь попусту.
— Р…разве?
— Ты, кстати, довольно много пьешь.
— Когда-то я… пил… гораздо больше.
— Думаешь, я не люблю тебя?
— Любишь, конечно… А за что? Вот в чем вопрос… как в-выражался П-принц… Датский.
— Ни за что в особенности. Просто так. Любят всегда просто так.
— Похоже на припев кабацкого т-танго… Но ты права. М-мне действительно… лучше прилечь…
— Si, carino.
Глава восемнадцатая
Днем над кораблями пронесся реактивный истребитель советского производства, наверняка пилотируемый кубинцем. Поскольку самолет совершил два круга и не попытался открыть огонь, Фрост велел экипажу и наемникам вести себя как ни в чем не бывало.
Даже самолично помахал воздушному разведчику рукой. Солдаты и моряки последовали примеру командира.
Кубинец, по-видимому, успокоившись, умчался прочь, исчез где-то за линией горизонта.
Группу коммандос образовали одиннадцать человек, высаживавшиеся накануне вместе с Фростом и Тиммонсом, а также шестеро наемников, умевших водить советские танки, и шестеро других, которым надлежало работать башенными стрелками. Руководить ими выпало майору Дэвидсону.
— Марина сперва испугалась, узнав о Т—55, — сказал Фрост, закуривая сигарету и облокачиваясь на поручни фальшборта. — На самом деле, эти машины — подарок судьбы. Едва лишь мы обратим их против обороняющихся, песенку Рамона следует считать спетой. Дальше — занавес и аплодисменты.
Фрост пытался ободрить себя самого.
Появление кубинского истребителя наталкивало на размышления пренеприятнейшие. Никаких данных о воздушной мощи Рамона у наемников не было.
А при умелой атаке с воздуха, подумал Фрост, нам даже танковая рота не поможет. Разнесут ее в пух и прах, а потом и за корабли примутся…
Вот уж, чего нет — того нет! Воздушным прикрытием Фрост заручиться не мог.
Он пожал плечами. Волноваться по поводу того, чего нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить, не стоило. Хватало иных забот.
Отоспался Фрост на славу, принял пару таблеток аспирина и теперь чувствовал себя исключительно свежим.
Береговая линия Монте-Асуль виднелась при дневном свете ясно и четко — длинная, уходящая, казалось, в бесконечность, полоска суши.
Что-то вскоре там начнется?
Фрост заставил себя вспомнить: он борется против коммунистического терроризма, несет освобождение истерзанной палачами стране, сражается ради того, чтобы людей не лишали насильно человеческого облика…
Рыцарь-паладин, хмыкнул наемник и выбросил окурок за борт. Хватит красоваться перед собою самим. Действовать пора…
До высадки оставалось ровно двенадцать часов.
И следовало еще хорошенько подготовиться к ней.
— Тиммонс! — позвал наемник.
— Да, сэр!
— Опять?
— Виноват… сэр…
Оба расхохотались.
— Немедленно займись катерами. Все проверь дважды, трижды, четырежды! Каждому поясни задачу. И место распиши каждому.
— Сделаем, — улыбнулся англичанин.
К ближайшему из монтеасулийских часовых Фрост подбирался с бесконечными предосторожностями, полностью выключив всякое мышление, всецело положившись на инстинкт и долгими трудами наработанные боевые рефлексы. Прыгнул. Зажал солдату рот, запрокинул голову, полоснул по горлу герберовским клинком, спеша перерезать голосовые связки прежде, нежели противник успеет вывернуться, крикнуть, поднять тревогу.
Тиммонс и остальные сняли других караульных с такой же убийственной эффективностью.
Практика, подумал Фрост, везде практика требуется… И передернул плечами.
Первая пара танкистов уже забралась в захваченную машину. Однако Фрост запретил включать мотор, пока в руках у наемников не окажется еще, по крайней мере, три Т—55. Или пока…
Второй танк охраняло четверо. Стояли они по углам боевой машины, и Фрост не видел, как обошлись Тиммонс и его люди с прочими. А своего часового наемник пырнул ножом в правую почку и ударил головой о броню, сокрушая черепные кости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14